Limitations

К тому времени, когда Утахиме и ее сыну позволили покинуть поместье Годжо, ей казалось, что она сходит с ума. Ей стало казаться, что это какое-то странное лиминальное пространство, где время не существует, и она начала забывать, какой сегодня день и что она должна была делать в течение дня. «Как в тюремном царстве», — пошутил Годжо в очень неудачном смысле. Она чуть не ударила его за это. Единственная причина, по которой она этого не сделала, заключалась в том, что в это время он держал Кадзую на руках. Используя его телефон и ноутбук, который стоил больше, чем вся ее электроника вместе взятая, она потратила некоторое время на поиски жилья. Пока она находилась в декретном отпуске и некоторое время не собиралась работать, ей не хотелось переезжать слишком далеко от школы. В отличие от Годжо, она не могла просто телепортироваться туда и обратно, поэтому ей нужно было что-то не слишком далекое. К тому же она не хотела ничего слишком дорогого, хотя Годжо и не обратил на это внимания. Место должно быть функциональным, и оно должно быть тем, что она могла бы назвать домом. Мэй Мэй вместо нее осмотрела все места, во всех случаях общаясь с ней по телефону. Утахиме не могла не задаваться вопросом, не накопился ли у нее счет к Годжо. Она, конечно, подшучивала над ним, но нельзя было сказать, действительно ли она шутит или нет. В конце концов, почти год спустя она узнала, что Годжо заплатил Мэй Мэй, чтобы та помогла им избавиться от «кротов», в то время как Утахиме сделала это бесплатно. Из всех их друзей Мэй Мэй подходила для этого лучше всего, хотя Нанами иногда сопровождал ее. Все, кто продавал или сдавал жилье, боялись лгать ей, поэтому она легко пробивала их список. За использование Мэй Мэй приходилось расплачиваться: «Дорогая, я не знаю, почему ты не можешь просто позволить Годжо купить тебе квартиру в Токио», — часто вздыхала она. Это было совсем некстати. Они с Годжо уже говорили об этом. Ее жизнь проходила в Киото. Она хотела продолжать преподавать там. Она не позволяла ни старейшинами, ни кому бы то ни было прогнать ее из дома. Тем не менее они оба согласились, что через год, если с ней по-прежнему не будут обращаться должным образом или она будет чувствовать себя небезопасно, она переедет в Токио. Это было не совсем точно, но, похоже, его это вполне устраивало. Он легко мог навестить ее в Киото, позволив ей продолжать жить той жизнью, на которую она потратила годы. Даже Сёко согласилась, чтобы Годжо телепортировал ее в Киото, что было не так-то просто. Сёко ненавидела телепортацию еще больше, чем Утахиме, а свою тошноту она могла излечить с помощью своей техники. Жизнь шла своим чередом, но, несмотря на то, что жить здесь ей осталось недолго, Утахиме не могла отрицать облегчения, которое испытала, ступив на порог своей комнаты в кампусе Киотского техникума, отчасти потому, что наконец-то осталась наедине с Годжо. Она любила своих родителей, но ей было приятно оказаться подальше от их навязчивого присутствия, а также от матери Годжо с ее властным характером. — Думаешь, они поставили здесь жучок, пока тебя не было? — Годжо спросил, заглядывая под лампы. Утахиме фыркнула. — Ну, если так, то они точно увидят, как я разгуливаю здесь как неряха. — А твои сиськи. — Годжо хмыкнул, наклонившись, чтобы заглянуть под абажур, словно это могло раскрыть какой-то секрет. — Я не хочу, чтобы кто-то из этих идиотов увидел их. — О, пожалуйста, это не повод для беспокойства. — Ты прикалываешься? — Выпрямившись, Годжо насмешливо улыбнулся. — Пожалуйста, не заставляйте меня вдаваться в подробности, почему из-за них можно сильно переживать. Закатив глаза, Утахиме продолжила бесцельно бродить по комнате. Кадзуя был надежно привязан к ее груди с помощью слинг-шарфа. На то, чтобы разобраться с ним, у нее ушло немыслимое количество времени. Честно говоря, она до сих пор не была уверена, что это получилось, но Кадзуя заснул уже через несколько минут после того, как он оказался привязан к ней, что дало ей больше свободы и возможность использовать обе руки при ходьбе. В последний раз, когда она была в своем доме, он все еще находился у нее в животе, и ее мучило чувство неопределенности, но теперь он был здесь. Ей следовало бы больше убираться. Годжо подошел к ней сзади, пока она рылась в чемодане. Вся одежда была выстирана в его поместье, аккуратно сложена для нее, гораздо красивее, чем когда это делала она. Он положил руки ей на плечи и сжал, без слов веля ей расслабиться. Это было труднее, чем он думал. Ей нужно было сделать так много, а времени было так мало, и она не знала, с чего начать, и она была измотана, и Кадзуя должен был скоро проснуться, чтобы его покормить, и... — Эй, если ты уложишь этого маленького засранца, мы сможем устроить им бесплатное шоу. Утахиме вслепую замахнулась на него через плечо, но он легко увернулся от удара и рассмеялся, отпустив ее и ускользнув, прежде чем она успела предпринять еще одну попытку. Честно говоря, если во время беременности она думала, что гормоны - это ужасно, то сейчас они не имели ничего общего с этим. В последнюю ночь в доме его клана она чувствовала себя совершенно безумной, не могла ни спать, ни даже мыслить здраво только потому, что рядом с ней спал Годжо. Она хотела его. Она так сильно хотела его, что ей казалось, что она сходит с ума. Сёко предупреждала ее, что гормоны будут то взлетать, то падать, но ей потребовалось буквально все, чтобы не залезть на Годжо и не разбудить его, тем более что ребенка отнесли спать в другую комнату. Единственная причина, по которой она не пыталась его растерзать, заключалась в том, что ей действительно нужно было поспать, а сексом она заниматься не могла. Ее телу требовалось время, чтобы восстановиться. А Годжо думал, что страдает из-за того, что ему приходится ждать. Утахиме сходила с ума, и если он и дальше будет так дразнить ее, она задушит его во сне. Освободить Кадзую от слинг-шарфа было немного неудобно. Ей нужна была помощь Годжо, но через некоторое время она и сама справилась. Как только слинг-шарф был сброшен на стул, она отнесла сына и положила его в маленькую кроватку, которую ей собрали ее бывшие ученики. Он немного поворчал, явно раздраженный тем, что он больше не прижат к ее телу, но затем медленно успокоился, продолжая дремать. Может быть, она могла бы повременить с кормлением? Если он не проснулся, чтобы поесть, значит, он не голоден. Он обязательно даст ей знать, когда это произойдет. — Ну-ка, расслабься немного, — подбодрил ее Годжо. — Я пошутил насчет жуков. Еще немного поуговаривав ее, он убедил ее выйти из спальни и даже закрыть дверь. Если Кадзуя и проснется, то его услышат, так что небольшое личное пространство ему не повредит. Ему нужно было привыкнуть спать одному, чтобы она не приучила его спать с ней. С этим уже были проблемы, а ведь не прошло и двух недель. Похоже, он не хотел спать, если его не держали на руках. Она не могла позволить ему привыкнуть к этому, особенно если собиралась жить одна. Никто из них не хотел этого говорить, но оба понимали, что время отпусков Годжо подходит к концу. Он уже отправился на несколько заданий, не задерживаясь в них более чем на час или два, но пройдет совсем немного времени, и на его голову снова посыплются задания. Скорее всего, они воспользуются его отлучкой как предлогом, с чем он не мог возразить. Их бывшие ученики делали все возможное, чтобы не отставать от миссий, но дело было в том, что они были ограничены, как и любой другой колдун, а он - нет. Была мысль научить Юту телепортации, но это было слишком опасно, не то что Годжо, которому потребовались годы, чтобы разобраться в этом между Безграничностью и Шестью Глазами. Устроившись на ее футоне, они включили телевизор и стали перелистывать каналы, пока не нашли нужный фильм. Утахиме была не в настроении что-то смотреть, но это было настолько обычным делом, что успокоило ее. Они вдвоем смотрели фильм, что делали уже бесчисленное количество раз. Она прислонилась к нему, используя его тело как подушку, а его руку перекинула через футон позади нее. Другая его рука лежала на ее бедре, бесцельно проводя по шортам под одеялом. Одного только прикосновения было достаточно, чтобы возбудить ее, но она изо всех сил старалась не показывать этого. К сожалению, она не могла перестать ерзать и шипела: — Годжо! Годжо, похоже, искренне не замечал, как он на нее влияет: его глаза по-прежнему были прикованы к экрану телевизора, и он хмыкал: — Хм? Да? Это было нелепо. Она родила всего две недели назад, ее тело все еще восстанавливалось, их ребенок спал в соседней комнате, а она так чертовски сильно хотела его. Стиснув зубы, Утахиме выдавила из себя: — Ты можешь не... делать этого? Годжо посмотрел на нее, наклонив голову. — Что делать? Нет, она ошибалась. Он прекрасно понимал, как влияет на нее, и делал это специально, чтобы свести ее с ума. Не в силах решить, ударить его или поцеловать, Утахиме решила сделать то, чего делать сейчас не следовало. Отбросив одеяло, она забралась прямо к нему на колени. Годжо поперхнулся, напрягшись под ней, но, положив руки ей на бедра, не попытался отстранить ее от себя. Вместо этого он просто замер, как послушный пес, когда она взяла его лицо в свои руки и прижалась к нему губами. Это было не так уж горячо, по крайней мере для него. Она не могла прижиматься к нему, чтобы не было больно, и, кроме того, на ней была громоздкая прокладка, поскольку ее тело буквально восстанавливалось после того, как ее разорвало во время родов. Но ей было все равно. После родов они несколько раз целовались, но ничего особенного. Она вложила в него как можно больше тепла и эмоций, целуя его почти собственнически и даже прикусывая губу. Он застонал ей в рот, его хватка на ее бедрах усилилась, но он сохранял неподвижность. Он делал то, что должен был делать, - не переступал черту, не заходил слишком далеко, но это только заставляло ее хотеть его еще больше. Ее расстраивало, что он не может взять ее на месте, и слезы разочарования жгли ей глаза, грозя вырваться из-под век. Отстраненная логическая часть ее сознания понимала, что это связано с гормонами, и со временем она успокоится и, возможно, какое-то время не захочет, чтобы к ней прикасались, но, черт возьми, сейчас она могла думать только о том, как сильно скучает по нему и хочет, чтобы он был внутри нее и... — Хочешь, чтобы я отсосала тебе? — Утахиме прошептала ему в губы. — Твою мать, Ута, ты не можешь просто... — Годжо подавился сдавленным смешком и откинул голову назад, подальше от нее. Утахиме практически дулась, расстроенная тем, что он отстранился. — Что? — Я и так достаточно тверд и не могу ничего с тобой сделать, — сказал ей Годжо. — Не пугай меня так. Если я кончу в штаны, мне придется инсценировать свою смерть и сменить личность, чтобы избежать позора. — То, что ты не можешь ничего сделать со мной, не значит, что я не могу ничего сделать с тобой, — возразила Утахиме. — Я не могу заниматься сексом, даже оральным, но я все еще могу заботиться о тебе. — Она облизнула губы, привлекая его внимание. — У меня есть рот и руки, ты же помнишь. — О, поверь мне, я это хорошо помню. — Годжо вздохнул, заставляя свое тело расслабиться под ней. Даже его хватка на ее бедрах ослабла. Она нахмурилась, но подождала, пока он продолжит. — Слушай, как бы я ни хотел тебя и ни скучал по тебе - и как бы здорово ты сейчас ни сосала мой член, - я бы... я бы предпочел подождать, пока это не станет более... взаимным. Смирившись с поражением, Утахиме пробормотала: — Сёко говорила тебе, что мои колебания гормонов повлияют на меня после родов. — Да, она хотела предупредить меня, что от них можно глупо возбудиться. — Годжо поморщился. — И пригрозила, что я не воспользуюсь этим в случае чего. Утахиме со стоном прижалась к его груди и спрятала лицо в ложбинке его шеи. Это было чертовски неприятно. Все, что она хотела сделать, - это потрахаться, может быть, лечь на него, а потом вздремнуть. Что в этом плохого? Это был ее рот, и нельзя сказать, что она не сосала его член раньше, даже до того, как была возбуждена и беременна. Она полагала, что так будет правильно, но все же это немного смущало ее. Что, если это была просто отговорка? Что, если он на самом деле не хотел ее и использовал всю эту гормональную историю как ложь? Что, если...? — Перестань так много думать, хорошо? Как только ты получишь разрешение, я выебу из тебя все до капельки. — Годжо сделал паузу, а затем добавил: — На этот раз с предохранением. Вздохнув, Утахиме кивнула. Это было не совсем то, что она хотела услышать, но это должно было сработать. Она должна была понять, что ему тоже тяжело. Она снова ожидала, что он не будет хотеть ее - даже испытывать отвращение к очередному изменению ее тела, - но он более чем смирился с этим. Казалось, его это совсем не трогает. Она продолжала оставаться на его коленях, с удовольствием позволяя ему обхватить себя руками и прижать к груди. Как раз в тот момент, когда она устроилась поудобнее, а его пальцы, рисующие круги на ее спине, убаюкивали ее, раздался такой стук, что она едва не ударила Годжо в подбородок макушкой головы. Они оба посмотрели в сторону двери и услышали робкий женский голос: — Сенсей? — О боже, — прошептала Утахиме, сползая с коленей Годжо. Действие было слишком быстрым, резкая боль пронзила ее, и она рухнула бы на пол, если бы Годжо не подхватил ее под руку. — Не нужно устраивать переполох. — Годжо усадил ее обратно на место. — Я открою. Пока Годжо вставал, чтобы открыть дверь, Утахиме поправила одежду и остановилась, осознав, что выглядит нелепо. Её ученики часто видели ее в одежде мико, свободные шорты и футболка были не тем, что можно было бы поправить, чтобы выглядеть лучше. Ей было неприятно, что кто-то из них увидит ее в таком виде, но она не собиралась переодеваться и уж точно не собиралась тратить силы на то, чтобы надеть свой обычный наряд. Открыв дверь, Годжо радостно поприветствовал их: — Привет, привет! Первой отреагировала Мива. — Годжо Сатору! Даже спустя годы она все еще восхищалась им, как фанатка, но, по крайней мере, преодолела свою глупую влюбленность в него. — Что вы здесь делаете? — спросил Норитоши. Годжо насмешливо вздохнул и приложил руку к сердцу. — Забочусь о нашей дорогой Утахиме, конечно же. Знаешь, это были очень трудные две недели для нее. Утахиме закатила глаза. Ей было интересно, как Годжо ведет себя с их учениками, прошлыми и нынешними, будет ли он по-другому относиться к своему ребенку или нет. Похоже, он решил остаться прежним, нахальным и легкомысленным, устроив для них спектакль. Норитоши недоверчиво посмотрел на него. — Понятно. Заглянув внутрь, одна из ее нынешних учениц, Накано, спросила: — Мы не вовремя? Мы можем войти? — Все в порядке, — сказал Утахиме, помахав им рукой. — Вы можете войти. Годжо отступил в сторону, позволяя небольшой группе войти в ее апартаменты. Лишь немногие из них бывали здесь, большинство встречались с ней в ее кабинете на территории школы или в классе, если им что-то было нужно. Мива и Момо были лучше всех знакомы с этим местом, ведь они помогали ей переставлять вещи. Бедняге Норитоши, похоже, было немного не по себе, когда он находился в ее личном пространстве, но Момо толкнула его в плечо, и он расслабился. — Мы хотели проведать вас и узнать, не нужно ли вам что-нибудь, — сказала Момо. — Вас долго не было. — Да, мы решили, что будет безопаснее остаться в поместье Годжо, пока ситуация не станет более стабильной, — пояснила Утахиме. Все молодые колдуны переглянулись между собой, несомненно, любопытствуя. За все время беременности только Норитоши затронул тему ее отношений с Годжо. Все видели, как они общаются между собой как учителя - и даже дерутся бок о бок (и друг с другом), - но это было совсем другое. Это был личный разговор, заглянувший в их жизнь, о которой раньше никто не рассказывал так непринужденно. — Ничего себе, — пробормотала Накано. — Поместье клана Годжо! Это так необычно. Зевнув, Годжо вздохнул: — Честно говоря, это не так уж впечатляет. — Полагаю, о вас там хорошо заботились? — Норитоши спросил. — Да, конечно... — А мы можем увидеть ребенка? — Мива вспыхнула. Остальные бросили на нее быстрый взгляд, и она покраснела. — Простите, я просто... взволнована. Утахиме улыбнулась. — Все в порядке. Он вообще-то спит... — Шум из спальни прервал ее. Шум был небольшим, едва заметным под шумом людей в комнате, но она была уверена, что что-то слышала... И вот опять - тоненький плач. — Неважно, похоже, он проснулся. Мива опустила плечи. — О, я его разбудила? — Нет, это нормально для младенцев, когда им трудно заснуть самостоятельно, — объяснила Утахиме, вставая. — Одну секунду. Я принесу его. — Подойдя к спальне, она увидела, что Годжо пишет смс на своем телефоне, и с подозрением посмотрела на него. — Почему мне кажется, что ты что-то замышляешь? — Что? — Годжо надулся. — Твои ученики его увидят. А как же мои? Как раз в тот момент, когда Утахиме надеялась немного успокоиться и побыть наедине с ребенком (и Годжо), они подверглись очередной порции приставаний. Впрочем, Утахиме была настроена несколько более оптимистично. Большинство из этих студентов, как называла их Годжо, уже не были их учениками - они либо закончили школу, либо перешли на следующий год. Ей нравилось думать, что она может продолжать давать им советы, если они в них нуждаются, даже спустя годы, когда некоторые из них, возможно, доказали, что они сильнее ее. Она была счастлива, видя, как эти два будущих члена магического общества собираются вместе. В конце концов, она не могла отрицать, что их сын будет неотъемлемой частью этого. Как она и предполагала, Кадзуя проснулся, ворча и сопротивляясь в одеяле, в которое она его завернула. Его мягкие брови нахмурились в знак протеста, и он моргнул, глядя на нее в темноте, его голубые глаза почти обвинили ее в том, что она бросила его, когда он заплакал. — Так драматично привлекает внимание, — ласково хмыкнула Утахиме, на ее лице появилась улыбка. — Весь в отца. Освободив его от одеяла, она на всякий случай сменила ему подгузник. Он извивался, усложняя процесс, и перестал сопротивляться только в тот момент, когда она вынула его из люльки и прижала к своей груди. В этом отношении он действительно был похож на Годжо. Как только она вышла из спальни, Мива издала восхищенный вздох. — Он такой маленький и милый! — Посмотри, какие волосы, — сказала Накано, наклонившись поближе, чтобы получше рассмотреть его. Момо удовлетворенно хмыкнула. — Мне кажется, он больше похож на вас. — Кроме глаз, — заметил Норитоши. — У него глаза Годжо. — Ух ты, — пробормотала Мива. — Какой красивый! — Спасибо, — промурлыкал Годжо со своего места в углу. — Я сам его сделал. Закатив глаза, Утахиме протянула Кадзую Миве. — Хочешь подержать его на руках? Глаза Мивы загорелись. — А мне можно? Да! В то время как остальные, казалось, довольствовались тем, что стояли в стороне и просто смотрели, Мива с большим желанием взяла Кадзую на руки. Она умела это делать, так как была старшей сестрой в своей большой семье, но этого следовало ожидать. Она гораздо больше других привыкла к детям и просто обожала их. Мива с восторгом смотрела на малыша, болтая с ним всякую ерунду. — Посмотри, какие у него маленькие ручки, Момо, — ворковала она. Момо провела пальцами по одной из рук Кадзуи, нежно играя с его пальцами. — Это кажется нереальным. — Словно осознав, что произнесла это вслух, она подняла голову и добавила: — Он ведь такой маленький. Невозможно представить, что человек может быть таким маленьким, понимаете? — Нет, я понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала Утахиме. — Одно дело, когда я была беременна - можно было притворяться, что ничего не изменилось, - но теперь, когда он здесь, все настолько... реально, что кажется сюрреалистичным. Быстро сделав снимок, Накана поспешила написать сообщение. — Я должна рассказать остальным. Они будут так завидовать, что я первая увидела вашего ребенка! Годжо поднял руку, привлекая внимание Утахиме, пока Мива, Момо и Норитоши осматривали ребенка. — Я сейчас вернусь. Юта на задании, но я быстро позову Мегуми и остальных. Коротко кивнув, Годжо исчез, телепортировавшись из комнаты в мгновение ока. Она старалась не думать о пустоте, которая образовалась на его месте, и вернула свое внимание к сыну и бывшим ученикам. Все было в порядке. Это было совершенно нормально. Он сказал, что скоро вернется. Это просто послеродовые гормоны сделали ее более эмоциональной. Совершив вызов через Faceetime, Мива протянула телефон и направила экран на свое лицо. — Привет, Тодо! — Йо, тебе что-то нужно? — раздался в трубке голос Тодо. Мива засияла. — Нет, но посмотри, кто у меня здесь! — Ого, это...? — Ага! — Мива воскликнула. — Это ребенок Утахиме! Она только что вернулась в кампус, и мы пришли навестить ее. — Она посмотрела на Утахиме. — Как его зовут? Не могу поверить, что мы забыли спросить. Утахиме провела пальцами по голове сына, наслаждаясь мягкостью его волос. — Годжо Кадзуя. Имя не ошеломило всех так, как других. Они взяли себя в руки, обсуждая, как хорошо звучит имя, и все мелочи, которые делают его очаровательным. Они не говорили ни о его проклятой энергии, ни о важности его жизни для клана или магического общества. Для них он был просто ребенком, ее ребенком. — Разве он не самый милый? — Мива восхищалась. — Он выглядит крепким и здоровым! Момо закатил глаза. — Он еще ребенок, Тодо. В ближайшее время он не будет с нами драться. Пока ее бывшие ученики продолжали общаться, а Накано еще и показывала Кадзую своим одноклассникам с помощью телефона, Утахиме наблюдала за ними с довольной улыбкой на лице. Это было то, чего ей так не хватало в поместье Годжо - чего-то нормального, счастливого и милого. Они были просто молодыми колдунами, которые радовались новорожденному. Это было приятно, облегчая странную боль в груди, которую она даже не замечала, пока она не исчезла. — Вы в порядке? — Норитоши спросил. Утахиме моргнула и подняла взгляд. — Хм? О, да, я в порядке, просто устала, чего и следовало ожидать. — Нет, я имею в виду... У вас с Годжо все в порядке? — Норитоши отошел от девушек, заняв позицию, которая позволяла им уединиться. Почувствовав его настороженность, она отошла в сторону. — Я не хочу ничего предполагать. Просто, ну... Мы видели, как вы с Годжо работаете бок о бок уже много лет, но это совсем другое. Трудновато примириться с тем, что ваш ребенок появился. — То есть ты хочешь сказать, что тебе странно видеть нас с Годжо вместе? — Утахиме мрачно заметила. — Вы вместе? — Норитоши спросил более прямолинейно, чем обычно. Утахиме вздохнула. — Наверное, так и есть. — Она немного посмеялась про себя. — Признаться, мы не обсуждали это подробно, но я доверяю Годжо. Он не бросит нас. — Она покачала головой, заметив легкую настороженность на лице Норитоши. — Может, мы и не совсем обычная пара, но... — Вы любите его. Слабо улыбнувшись, Утахиме кивнула. — Боюсь, что так. Норитоши выпустил вздох, который, казалось, сдерживал. — Полагаю, он не хочет говорить об этом прямо. Мы все беспокоились, когда его завалили заданиями. Никто нам ничего не сказал. Я пытался использовать свое положение, но это ничего не дало, чтобы заставить старейшин сдвинуться с места. — Он нахмурился. — После всего я ничего не мог сделать и был вынужден снова предоставить это другим. — Все в порядке, — сказала ему Утахиме, положив руку на плечо. — В конце концов все получилось. Он был рядом со мной. Все, в том числе и ты, и я благодарна тебе за это больше, чем могу передать. Норитоши поджал губы и кивнул, хотя было видно, что он все еще пытается поверить ей вопреки своим собственным мыслям о неудаче. Он не стал давить на нее. Сейчас было не время для споров и серьезных дискуссий. Они собрались здесь, чтобы отпраздновать, стать свидетелями чуда, заглянуть в будущее. Девушки были так взволнованы, что даже он не мог не заразиться их радостью и теплом, и слабая улыбка мелькнула на его лице. — Рождение Годжо Сатору изменило мир, — сказал Норитоши. — Я не могу отделаться от ощущения, что его ребенок станет таким же. — Это пугает, — вздохнула Утахиме, потянувшись, чтобы забрать Кадзую у Мивы, когда тот начал ерзать. Вероятно, пришло время покормить его. Это даст ей небольшую передышку до прибытия новых гостей. Новости о ее возвращении быстро распространялись среди ее нынешних и бывших учеников, поэтому она не питала иллюзий по поводу постоянного потока людей, входящих и выходящих через ее дверь. Норитоши не ошибся. Всем было интересно узнать об этом ребенке по разным причинам - и не менее интересно. Не все будут в восторге, как доказали старейшины. Как только они ушли, пообещав вскоре навестить ее снова, Утахиме устроилась в спальне, чтобы покормить Кадзую. Она уже начала усаживаться в комнате, но вспомнила, что Годжо может случайно телепортироваться обратно вместе с Мегуми и кем-нибудь еще. Она уже случайно засветилась перед Нанами, когда он застал ее кормящей Кадзую грудью. Ей не нужно было травмировать их еще и смущением. Попытавшись использовать какую-то странную полулунную штуку, называемую «подушкой», а затем свои ноги, она не смогла придать Кадзуе такое положение, которое заставило бы его прижаться к груди. Она поняла, что он голоден, по его крикам и извиваниям, но никакие попытки перевернуть его на подушке не помогли. Вместо этого ей пришлось сидеть и с ужасом наблюдать, как ее грудь буквально вытекает, а крики сына заставляют ее тело реагировать на инстинкты. — Ну, пожалуйста, Кадзуя, ты же потратишь все это впустую, — ворчала Утахиме себе под нос. — Я не знаю, сколько у меня есть. Ничего не получалось. Она даже полностью сняла рубашку, оставив грудь голой, чтобы ничто не мешало ему. Каждый раз, когда ей казалось, что он прикладывается, он хныкал и отстранялся, чтобы заплакать. Как только она подумала, что может присоединиться к его плачу, она уложила его на кровать и прилегла рядом с ним. Она подвела его ближе, обхватив одной рукой его затылок, а другой неловко придвинула к нему свою грудь, а потом... Он прильнул к ней и начал пить, давая ее телу возможность как следует отдохнуть, чтобы он мог поесть. Утахиме откинула голову на подушку, и ее захлестнуло облегчение. — Спасибо, чёрт возьми! На самом деле это была очень удобная поза. Не было ни движений, ни борьбы с ним, ни корчащегося ребенка. Казалось, он с удовольствием лежал на боку и питался, и это позволяло ей тоже прилечь и отдохнуть. Ей приходилось моргать глазами каждую минуту или две, чтобы не заснуть, но после того, как она перевернулась и переложила его на другую грудь, она догадывалась, что так будет еще не раз. Но все же ей нужно было быть осторожной. Она не могла устроиться слишком удобно, иначе она действительно могла бы заснуть - звуки его посасываний убаюкивали ее. Когда он закончил есть и она выдохлась, она села прямо и обняла его за плечи, похлопывая по спине, пока он не срыгнул, что казалось невозможным для двухнедельного младенца. Учитывая, сколько раз она пила пиво, а потом совершала самые неженские поступки, возможно, он перенял это от нее. Как и она, с набитым животом он мучительно открывал и закрывал глаза, пока снова не заснул. Годжо пошутил, что молоко пьянит, и он был недалек от этого. Она положила его обратно в кроватку, а потом снова плюхнулась на кровать и уставилась в потолок. Раньше она отправлялась на изнурительные задания, а после них уходила в запой. Как она могла так устать сейчас? В конце концов, как и ее сын, Утахиме тоже уснула, даже не забравшись под одеяло: привычная обстановка дома и радость от встречи с учениками дали ей покой, необходимый для того, чтобы наконец-то как следует отдохнуть.