Поймать Фортуну за хвост

            К утру я обессилел и начал проваливаться в сон. Расслабиться я не мог, потому судорожно просыпался от каждого излишне громкого хлопка волн, думая, что вот они, сирены, выползают на берег, дабы полакомиться мной. Но никого не было. Глаза, что я заметил ночью, давно пропали, я находился в полном одиночестве. В мнимом одиночестве, которому я не доверял.             Всё же моя чуткость подвела меня, когда была нужна больше всего.       — Привет! Я подорвался на ноги, занося нож. Сирена, выбравшаяся было на берег, метнулась в воду и исчезла в волнах. Боль пронзила тело. Скрючившись, я опустился на постель. Когда хотя бы дыхание прекратило причинять муку, я осознал, что голос принадлежал Рэдли, да и метнувшаяся от меня сирена была практически белой, каким Рэдли и полагалось быть. Чёрт! Хорошо, если он просто обидится на меня, а не решит попировать мной вместе с семьёй. Какой я идиот! Нападать на единственную надежду на спасение в этом проклятом месте! Но ведь он напугал меня, что я мог поделать? Я, как мог, переставляя затёкшие ноги, поспешил к берегу. Даже набрался смелости выкрикнуть имя. Но Рэдли не отзывался. Что ж, на его месте я бы тоже не отзывался. Господи, я жалею, что сирена сбежала от меня?             Я снова остался один. Мой крохотный запас пресной воды скоро иссяк. И жажда, и голод терзали меня. Хотя бы от боли я теперь мог спастись, замерев неподвижно, и положив руки так, чтобы изувеченные ладони ничего не касались. Так я и лежал, подставив себя и свой влажный матрас солнцу, пока его лучи не стали слишком жгучими. Матрасу это не вредило, а мне пришлось удалиться в прохладную тень грота. Я снова тыльной стороной ладоней немного растёр мышцы, как мог. Это слегка облегчило моё состояние. Моим рукам требовалось лечение, но у меня не было абсолютно ничего. Мог ли Рэдли помочь мне? В обломках корабля ведь должна сохраниться аптечка! Мне бы хватило самой простой противовоспалительной мази.             Защемило сердце. Я вспомнил о людях, с которыми провёл почти неделю в пути. Неужели все они погибли той ночью? «Той ночью». Словно это было давно! От обилия событий мне действительно казалось, будто я торчу здесь целую вечность. А шёл всего лишь второй день! Необходимо завести календарь, пока я не сбился со счёта. Тупым лезвием я принялся выцарапывать на скале вертикальную палочку, обозначавшую день. В первую минуту на энтузиазме я хотел выгравировать дату кораблекрушения, чтобы потом от неё отсчитывать. Но скала совершенно не хотела приобретать новую татуировку, отчаянно сопротивляясь даже одной единственной палочке на своём теле. На нож приходилось давить со всей силой. У меня на глазах выступили слёзы, а на ладонях — кровь. Упрямство скалы разозлило меня, и в гневе я управился со второй палочкой значительно быстрее. Вскоре я об этом пожалел.             Меня никто и не думал навещать. От скуки и муки я примерил предложенную мне, вместе со спальным местом, одежду. Брюки оказались мне велики, пришлось подпоясаться шнурком от ворота рубашки. Но я остался в новом наряде — на нём не было корки соли. Вероятно, одежду промывали там же, откуда мой знакомый приносил мне пресную воду. Затем я вновь принялся разглядывать выставку драгоценностей в конце грота. Когда мне это наскучило, я уставился в горизонт, где смыкались одинаково синие небо и океан, словно одно обращалось в другое, и нельзя было разобрать, где верх, а где низ. Пару раз вдали я видел резвившихся сирен. Девицы хихикали и плескались, обливая друг друга водой. До меня им не было дела. Мучимый неудовлетворённостью базовых потребностей я даже вознамерился их позвать, но вовремя опомнился.             Когда мой матрас подсох, я затащил его в тень и попытался вздремнуть, но тревога и болезненная пульсация в разбитых ладонях не позволяли мне толком заснуть. Я постоянно балансировал на самом краю сознания, не проваливаясь в сон, но и не пробуждаясь окончательно. Перед глазами плыли ярчайшие, бессмысленные, хаотичные образы, при том не имело значения, сомкнуты ли мои веки. Мне мерещились то влажная когтистая рука, ухватившая меня за щиколотку, то зубы, впившиеся мне в кисть, то казалось, что песнь сирен звучит прямо над ухом. В конце концов мне это так надоело, что я дал себе приказ немедленно проснуться, но, почему-то, ничего не вышло. Я открывал глаза, смотрел на стену грота, изувеченную моим художеством, и не мог шевельнуть даже пальцем. Вдруг я понял, что все впивавшиеся в меня зубы и когти вовсе не мерещились мне, они были реальны. Меня растащили по кускам, и на матрасе лежала одна только моя голова, беспомощно хлопая ресницами и открывая рот, как рыба на суше.             Я проснулся в холодном поту. По небу разливался пламенный закат, разжигая пожар в океанических водах. Я был цел и одинок, как и прежде. Дабы сбросить с себя путы ужасного кошмара, я решил умыться. Соль обожгла ладони, как огонь. Боль отрезвила меня лучше всяких водных процедур. Вместо выдуманных страхов навалились настоящие — хотелось пить. И есть. И промыть раны, наложить компресс. И лежать тихо в удобной кровати, пока срастаются мои кости. Я уже был убеждён, что таки сломал позвоночник — боль казалась мне слишком сильной для простого ушиба. Возможно, ощущения обманывали меня, но переломом мне было легче оправдывать свою беспомощность.             Неожиданно я заметил Рэдли. Он наблюдал за мной с почтительного расстояния, выставив из-под воды только макушку и глаза. Столько радости от встречи я, наверное, не чувствовал ещё никогда.       — Рэдли! — я помахал ему. Он не отреагировал, и меня по голове ударило воспоминание об утренних событиях.       — Прости меня! Я спал и испугался! Пойдём сюда?! Рэдли бездействовал ещё мгновение, затем ушёл под воду. Я в отчаянии уронил призывно протянутые руки. Если он не сжалится надо мной, я умру. Чем я так провинился перед Богом, что попал в зависимость от малолетней рыбы? Меня взяла страшная досада. Я погрозил кулаком в небо и выкрикнул все ругательства, которые знал. Потом погрозил океану и проорал ещё порцию ругательств. Как раз, когда я собирался начать угрожать невидимым сиренам и погибшим морякам, Рэдли вынырнул у берега и положил передо мной моллюсков и флягу с водой.       — Я не хожу, — заметил он хмуро.       — Это же просто выражение, — промямлил я, растерянный от его неожиданного появления.       — Ты снова будешь? — спросил Рэндли.       — Снова? Нет, что ты! — кажется, я начинал привыкать к его странной манере изъясняться. — Прости меня. Просто ночью… Ну, понимаешь, вы же… Я просто…       — Я же сказал, — он обиженно поджал и без того тоненькие губы так, что они совсем исчезли. — Я сказал, что не буду тебя есть.       — Я тебя и не боюсь, — начал оправдываться я. — Я просто не знал, что это ты. Я думал, пришел кто-то другой.       — Ты мой! — возмутился Рэдли, и в его голосе слышалось то раздражение, что возникает, когда собеседник безнадёжно слеп в своей глупости. — Ты мой. Только я прихожу сюда!       — Ты же не ходишь, — улыбнулся я. Рэдли надулся, порозовев от возмущения.       — Скажи пожалуйста, это для меня? — я указал на принесённую провизию, стремясь сменить тему.       — Да, — неохотно подтвердил Рэдли. — Бери.       — Спасибо. Ты сможешь, пожалуйста, принести мне ещё воды?       — Да. Давай штуки. Я принесу. Он всё ещё обижался, но у меня больше не было сил нянчится с ним. Я накинулся на воду и выпил всё содержимое фляги разом. Как легко почувствовать счастье! Я поспешил отдать Рэдли обе фляги, и он, покосившись на меня с осуждением, нырнул в воду. Я был чертовски голоден, и моллюски теперь казались самым желанным блюдом. Я принялся вскрывать их один за другим, почти не испытывая былого отвращения. Получив даже не так много воды и пищи, мой организм взбодрился. И боль уменьшилась, и мозг заработал. Я принялся усиленно думать, что мне ещё могло бы понадобиться, чтобы постепенно выпрашивать необходимое у Рэдли. Как вдруг до меня достучались его слова «ты мой». Я прекратил своё бодрое поедание моллюсков и обернулся на коллекцию сокровищ позади меня. Я, что, одно из них?             Рэдли вынырнул ещё на расстоянии от берега, возможно, чтобы больше не пугать меня. Положил на сушу две полные фляги и выбрался на песок на руках, подтягивая за собой мощный, тяжелый хвост. Исходя из эмпирических данных, хвост состоял преимущественно из мышц. Было видно, как они перекатывались под кожей, пока Рэдли возился, укладываясь поудобнее. Юноша больше не выглядел сердитым, но явно чего-то от меня ждал.       — Спасибо за воду. И за еду, — я постарался быть милым, хотя мысль, что он меня присвоил, как вещь, теперь не давала мне покоя. — Извини, что я напугал тебя, ладно? Рэдли наконец сжалился надо мной и развалился на песке в более расслабленной позе. Он так наивно доверял моим словам. Ведь я мог его убить. Я прямо сейчас держал в руках нож, и он это прекрасно видел. Или слова мои не имели значения? Он просто знал, что у меня ничего не получится?       — Могу я тебя поспрашивать? — спросил я.       — О! — Рэдли радостно похлопал в ладоши. — Я тоже хочу!       — Давай тогда по очереди?       — Давай! Я первый! Я кивнул. Это давало мне время обдумать мой собственный вопрос. С чего стоило начать? Что важнее выяснить?       — Зачем ты взял это? Он указал на нож, и все мои размышления вылетели из головы. Это хитрый вопрос с подвохом? Или он действительно не понимает? Я хмыкнул.       — Ну, смотри, — начал я неспешно. — У тебя есть когти, правильно?       — Вот это? — Рэдли показал на кончик своего пальца.       — Да. А у меня, — я показал свою руку, — таких нет. Видишь? Мне удобно вскрывать моллюсков, используя нож. Я продемонстрировал ему, как не справляюсь со створками раковины голыми руками, и как ловко разжимаю их с помощью ножа.       — Но ты с ним спал, — недоверчиво возразил Рэдли.       — Чтобы защищаться, если нападут.       — Нападут? Я?       — Нет, другой кто-нибудь.       — Но ты мой!       — Но я ведь не знал этого, правда? Ты мне не сказал, — я решил пока просто принимать свою принадлежность как благоприятный факт. Рэдли насупился, но мою правоту признал.       — Теперь твоя очередь отвечать, — сказал я. — Я о вас, сиренах, почти ничего не знаю, поэтому не обижайся на мои вопросы. Ты мне сказал, что у тебя есть мама. А папа у тебя есть?       — Был, — Рэдли почему-то улыбнулся, хотя ответ, в рамках людской логики, не должен был вызывать радость. — Поэтому я так хорошо разговариваю!       — А другие сирены не разговаривают? — изумился я.       — Все разговаривают. Но не все умеют по-вашему. А я хорошо умею. Рэдли упоминал это уже второй раз, и явно очень гордился собой. Поэтому я счёл важным похвалить его.       — Да, у тебя отлично выходит. А почему не все умеют «по-нашему»?       — Ну как им уметь? — на его взгляд я снова задавал глупые вопросы. — У них же не было папы. А у меня был. Он меня учил. Моя мама тоже умеет. Не так хорошо, как я, потому что у неё не было своего папы. Её мой папа учил. Её и меня.       — А как так? Без папы? — я был в полном замешательстве.       — Ну запросто. Он не всем нужен. Ты уже много вопросов задал, так не честно! Рэдли был прав, но, прежде чем вести беседу дальше, мне нужно было подобрать собственную челюсть. Как они, чёрт возьми, размножаются?       — Ты не будешь нападать? Это было невыносимо. Он озадачивал меня каждой своей репликой.       — Я же с тобой разговариваю, — изумился я. — Зачем мне…?       — Мама сказала, что люди нас не любят.       — Ну, Рэдли, — я замялся, пытаясь понять, как объяснить. — Давай пример, хорошо? Вот, если бы я на тебя напал, что бы ты сделал?       — Уплыл, — послушно ответил Рэдли.       — А твоя мама бы со мной что за это сделала?       — Съела, — также без колебаний ответил он.       — Ну, вот, — меня прошибло холодным потом, но я сохранял самообладание. — Понимаешь, когда что-то нам угрожает, мы это не любим. Ты обиделся, когда я тебя напугал. Тебе не понравилось. Вот и люди не хотят, чтобы их ели.       — Но они первые! — возмутился парень.       — Ну как первые? — недовольно возразил я. — Я вот никого не трогал. И люди на моём корабле никого не трогали. А вы украли всю команду!       — Ты нападал! — он почти вскрикнул. — Тебя не съели потому, что я просил! Потом ты стал лучше и не нападаешь!       — Но вы первые напали на корабль, Рэдли.       — Нет. Мы не хотели никого есть! Мы едим тех, кто нападает! — он помотал головой. — Мы можем есть рыбу!       — Зачем вы тогда украли экипаж судна?! — выкрикнул я.       — Но мужчины! Мужчины! — он повторил слово «мужчины» ещё несколько раз. Кажется, его словарный запас не вмещал ту мысль, которую он хотел донести, потому что от беспомощности он перешёл на совершенно невнятное для меня булькающее бормотание.       — Чтобы родился! — наконец-то выдал он, пережив какие-то адские муки внутри своего сознания. — Чтобы родился!       — Чтобы родились дети? — помог ему я.       — Да! — он так обрадовался моему пониманию, что захлопал в ладоши.       — А у вас нет своих мужчин? — наверное мои брови были уже на затылке от изумления.       — Мужчины — это люди, — Рэдли показал на меня. — Ты мужчина.       — У вас другое название? — спросил я.       — Название?       — Мужчины вашего вида по-другому называются?       — Мужчины — люди, — повторил он, снова сердясь, что я не понимаю.       — Ну, Рэдли. Есть женщина и мужчина. Мама и папа. Правильно?       — Женщины у всех есть. У нас есть женщины. Моя мама, мои сёстры. Мужчины — люди. Я взялся за голову.       — А ты тогда кто?       — Я — сын, — Рэдли удивляло моё непонимание, а я был готов уже биться лбом о стены грота.       — Но сын — это мальчик. Он вырастет, будет мужчиной.       — Ты глупый! Мужчины у людей!       — Ну как же называются такие же, как ты, Рэдли?!       — Папа говорил, я — сын. Мама не так говорит. Нет слова! — он беспомощно помахал на меня рукой, рассекая когтями воздух прямо у моего носа. — У нас женщины. Мужчины — у людей. Нам нужны мужчины, чтобы родились… — он снова помахал на меня рукой.       — Дети, — подсказал я.       — Дети, — повторил он, будто стараясь запомнить.       — А дети какие рождаются? — во мне что-то начало собираться, но я ещё сам не понимал, что именно. — Все женщины?       — Да, — Рэдли закивал, радуясь, что я понимаю.       — А ты?       — Сын — когда папа есть. Если папы нет, то женщины.       — Папа тебя растил, правильно? Воспитывал? Учил? — Рэдли кивал мне в ответ. — А других не воспитывают?       — Нет. Мужчины не хотят. Они нападают. Их едят. А если не нападают, их любят. Они любят, их любят. Любовь если, то будет сын.             Мы замолчали. Рэдли очень устал объяснять, а я ещё больше устал понимать. Мне казалось, я окончательно сошёл с ума. То, что он мне объяснил, звучало безумно. Выходило, что сирены действительно бывают только женщинами. Они крадут человеческих мужчин для спаривания. Но если вдруг человек и сирена влюбляются друг в друга, то у них рождается мальчик.       — А ты…? Ты же можешь…? — я никак не мог выдумать, как бы задать вопрос поделикатнее. — Как мужчины — не можешь? Рэдли взглянул на меня несколько испуганно и активно замотал головой.       — Нет! Нет, я… Я не знаю… Мама сказала, что я не могу родить…       — Конечно ты не можешь родить, ты же не женщина, Рэдли. Но у мужчин другая задача. Он снова, яростнее прежнего, замотал головой.       — У нас не так.       — Ты не можешь продолжить род?       — Нет. Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Рэдли внимательно наблюдал, а потом повторил за мной.       — Я хочу вопрос! — вдруг выпалил он.       — Я очень устал, Рэдли.       — Один!       — Хорошо, один.       — Почему? — он показал мне свою ладонь, потыкал в неё пальцем, а потом указал на мои руки. — Болят?       — А, — я показал ему свои ладони, — да, болят. Я содрал кожу, а потом солёная вода разъела раны. Ты можешь мне помочь? Рэдли улыбнулся, покивал и пополз обратно в воду.       — Стой. Я же не сказал… Но Рэдли уже нырнул. Поразительно, с какой скоростью они ползали по песку, хотя их туша выглядела просто неподъёмной. Мне оставалось только дождаться его возвращения.             Рэдли принёс с собой целую охапку бледно-желтых водорослей, отдалённо напоминавших губку.       — Бери. В руку бери, —он протянул их мне. — В руку бери. Держи так. Я вернусь. Он снова исчез, а появился уже с куском ткани в руках. Ловко разорвав его на два лоскута, он привязал водоросли к моим ладоням.       — Будет хорошо завтра, — он мне улыбнулся.       — Ты уверен?       — Да! Мама сказала. Мы так делаем. Когда раны. У тебя раны?       — Да, — я тоже улыбнулся. — Спасибо.       — Завтра хорошо будет, — заверил Рэдли ещё раз. — Мы так делаем. Значит своя, пусть и совсем примитивная, но медицина у них имеется. Это же целая цивилизация. Каким образом её существование остаётся загадкой? Или они съедают всех свидетелей? Неужели нельзя найти компромисс?             Нет, наверное, нельзя. Человек жесток к иноземцам. Даже такие простые различия, как религия или язык заставляют нас враждовать. Что уж люди, мы вылавливаем невинных акул и отстреливает волков за то, что они напали на рыбу в наших сетях или украли одну овцу из большого стада. Сирены — враждебные существа, при том, если Рэдли прав в своих спутанных объяснениях, они от нас зависят. Само продолжение их рода невозможно без человеческих мужчин. Когда они крали людей для своих целей, вряд ли кто-то желал разбираться, зачем. Их просто убивали. И они убивали в ответ.       — Скотт? Я вздрогнул. Рэдли тыкал в меня пальцем. Он повторил моё имя ещё пару раз, хотя я уже к нему повернулся. Он как будто учился его произносить.       — Что? — спросил я, когда он закончил свои упражнения.       — Ты думаешь?       — Да, — я кивнул.       — Хочешь, я буду тут? Пока ты спишь?       — Зачем? — не понял я.       — Ты глупый! Почему? — его детское возмущение было забавным, но я слишком устал, а потому — разозлился.       — Слушай, прекрати так говорить? Вот ты знаешь, что такое фрегат? Умеешь читать карты? А другие языки знаешь? Нет! А я не называю тебя глупым! Объясняй нормально! Если твой собеседник тебя не понимает, это ты плохо объясняешь, а не твой собеседник дурак! Понятно? Рэдли изумлённо на меня вытаращился. Я уже пожалел, что раскрыл рот. Вот сейчас он опять обидится и сбежит. Но Рэдли не ушёл, только скис, отвернулся от меня и стал чертить линии на песке.       — Ты боишься, что придут другие, — пробубнил он крайне неразборчиво. — Я буду тут. Чтобы ты спал.       — А, — выдохнул я. Господи, он хотел позаботиться, а я наорал на него!       — Если тебе не трудно, — сказал я. — Я бы хотел поспать. Рэдли покивал, продолжая ковырять песок. В его рисунке я не находил логики.       — Прости, что накричал, — сказал я после паузы.       — Мгм, — отозвался Рэдли.