----------- ✶ -----------
Громкий звук неожиданно прозвучал в доме на окраине Хогсмида. — Гермиона, ты в порядке? Часы оповестили о полуночи. Время откровений. Обеспокоенный голос Гарри прорвался сквозь толщу мыслей Гермионы, возвращая девушку в реальность. В дом Гарри, где она сейчас сидела с чашкой чая, а ароматный дым щекотал пазухи носа. Сидела на старом и знакомом ей кресле, ощущая пружину, давящую на поясницу, но удачно игнорируемую. Потому что глаза неотрывно смотрели на огонь, на танцы пламени, который словно притягивал к себе, зазывал, привлекал. Огонь, что освещал тёмную комнату, в которой они с Гарри сидели. Она осознавала, что уже пятнадцать минут сидит в тишине. Не проронила ни звуки, ни единого вздоха, пока пар и температура обжигали пальцы девушки. Тик-так. Тик-так. Тик-так. Нога нервно дёргалась из стороны в сторону, выдавая неудобство, нервозность своей хозяйки. Пальцы крепко держали чашку от напряжения, скопившегося в теле за эти два дня. Которому не было выхода. Напряжение, что создавало головную боль всякий раз, как она начинала думать обо всём, что с ней случилось. О влюбленности. О новой жизни. Новой игре. И о своём предательстве. Гермиона сидела и думала, как ей сохранить выдержку. Не выдать себя. Не смотреть на парня рядом слишком затравленно, слишком виновато, без слёз в глазах, без дрожащего из глубины голоса. Потому что осознала, приняла тот факт, что предала Гарри. Предательница. Эгоистка. Та, которая отказалась от первоначальной цели. Цели, за которую умерли десятки людей. И сейчас Гермиона лишь пила чай. Пока прошлое, тени, призраки дышали ей в затылок и поливали грязью со всеми оскорблениями мира. Гермиона ощущала, как эти стены давили на неё, как мрак вокруг всё сильнее принимал форму тех, кого она предала. Было сложно находиться тут. До смерти сложно. Эти стены теперь почему-то казались чем-то странным, далёким, тяжёлым для неё. Как для той, что привыкла за эти месяцы к локациям Хогвартса: к его кабинетам, к его запаху, к его звуку, когда каблуки туфель ступали на холодный пол… Как для той, что привыкла видеть в своей компании тьму, злодея истории — Тома Реддла. И нахождение в доме друга, в доме, где был свет, была правильность и рациональность выбора, было сложным. Недостойным для той, кто влюбился в Тома Реддла. Сейчас, когда Гарри был ближе, чем за последнее время, ближе, чем был в её голове за эти месяцы, и ближе, чем просто в письмах, Гермиона чувствовала лёгкую грусть, меланхолию и тяжесть в сердце. Когда Гермиона находилась рядом, вновь окунулась в свой старый мир, почему-то хотелось разрыдаться. От того, что чувствовала что-то странное в груди. Отдалённость. Гермиона уже привыкала сердцем к сороковым годам. Хоть и прошло так мало времени с того дня, как они переместились сюда, но Гермиона начинала привыкать просыпаться по утрам и видеть стены её комнаты в Хогвартсе, проверять работы, думать о… И если она впустит сейчас в голову мысль, что она привыкла, осознает, что она больше не принадлежала душой двухтысячным… Но с другой стороны, ведь она не могла вернуться назад, не видела смысла попросту возвращаться в те руины, на то кладбище, на котором были похоронены все её люди. Тогда… почему она сейчас вновь чувствовала что-то странное? А именно как ноют шрамы души, которые только начинали затягиваться новой кожей. Потому что этот дом был воспоминанием о её слабости, прошлом, обо всём на свете. Напоминание о старой жизни. Поэтому сейчас находиться с Гарри было эквивалентом того, чтобы вновь окунуться в свою старую жизнь, без интриг и азарта… Будто она сейчас, в этом доме, не на своём месте. Гермиона заставляла себя расслабиться. Вновь привыкнуть к обстановке вокруг. Сосредоточиться. Иначе после их долгожданной встречи она съест себя за своё поведение, за свои мысли и за свои неуместные эмоции. Ведь не хотела расстраивать Гарри. Не хотела выдавать себя и свои греховные мысли, свой новый план. — Ничего, не бери в голову, просто давно тебя не видела, — с трудом проговорила девушка, наконец отпивая из своей кружки мятный чай. Гарри до сих пор помнил, что из чая она в основном любила мятный, так как с её работой без успокаивающих — никуда. Это воспоминание ещё сильнее растрогало девушку, заставляя кому в горле вырасти до необъятных размеров. «Предательница. Предательница. Предательница». Она глянула на юношу, сидевшему рядом с ней, но в другом кресле. В немного потёртых джинсах, в сером свитере, очень сильно напоминающий ей тот самый свитер, когда они ещё искали крестражи в первый раз, в той жизни. В привычных очках. И была улыбка, которую ей было непривычно видеть на его лице. Улыбка покоя. Он не хмурился, не злился, не плакал. Гарри был спокоен и определённо расслаблен сейчас. — Рассказывай, что у тебя нового? Ты по письмам не так много рассказывал, — с деланным упрёком промолвила девушка, намекая на их разговор перед её отправкой в Хогвартс. Но одновременно и имея цель отвести внимание Гарри от своего состояния. — Знаешь, мне начинает тут нравится, — как-то виновато начал Гарри, немного улыбнувшись ей вновь. Его пальцы нервно постукивали только ему известный ритм на серой обивке кресла. Собирался с мыслями. — Знаю, помню, что наш дом там, но… Я начинаю привыкать к такому укладу жизни. Тут спокойно, тихо, как-то умиротворённо… И без крови, дыма и грязи. — Ты действительно начинаешь привыкать тут жить, да? — проговорила Гермиона, немного даже поддавшись вперёд, словно плохо расслышала слова. Ей нужно услышать это ещё раз. Слова, которые бы подтвердили, что она не одна такая. Что Гарри тоже это чувствует. Зарождающуюся привычку. Отдаление от прошлого. — Не скажу, что я забыл обо… всём, но… — неуверенно продолжал Гарри, сбитый с толку реакцией Гермионы. Экспрессией, эмоциями, тем, что он отвык видеть в своей подруге. И тем, насколько жаждущим казался её взгляд, насколько отчаянным… С болью. — Я тоже, — тихо ответила Гермиона, отводя взгляд на стену за спиной юноши. Будто хотела что-то сказать. Открыться. Гарри ждал, когда она соберётся с мыслями. Но она молчала, смотря на стену так, словно вела диалог с ней. Прикрыла глаза. Гарри видел в Гермионе те зачатки эмоций, реакции, которые были ещё в их школьные годы. Её огонь, который раньше возгорался лишь благодаря её гениальным идеям. Сейчас она сама по себе могла сойти за огонь. Особенно в ореоле потрескивания камина. Но Гермиона сдерживалась рядом с ним. Молчала. Будто думала, что он будет её осуждать за это. За то, что она… отдалялась от войны. От себя прошлой. Она менялась. Она больше не напоминала ему тень прежней Гермионы, убитой войной. Гермиона стала такой, какой Гарри её помнил, но одновременно и… видоизменённой. Усовершенствованной версией себя. Сороковые её меняли, и это стало заметно особенно тогда, когда Гарри её давно не видел. И сейчас это становилось ему заметно. Бросающимся в глаза при малейшем взгляде на девушку. Гермиона, как и он сам, привыкали к этому периоду времени и хотели жить дальше. Но Гермиона почему-то отторгла от себя настоящее. — Тебе тут действительно нравится, Гермиона? — начал Гарри, делая тихий глоток чая с бергамотом. Ждал, пока девушка признается. Откроется. Скажет правду вслух. И дождался. — Думаю, что да, но... это же всё фальшивое, включая преподавание, но… Но тут я обрела покой, — закончила с тихо Гермиона, вновь отпивая из чашки мятный чай. Пытаясь спрятать дрожащие руки. Пытаясь не разрыдаться. А Гарри видел, просто чувствовал, что школа её изменила. Она была полна эмоций. И Гарри было этого достаточно. — Ты можешь сделать это реальностью, Гермиона. То же преподавание, абсолютно любые увлечения. Ты можешь продолжить жить дальше… — глухо сказал парень, искренне желая Гермионе счастья и новой жизни... Знал бы он, что Гермиона сейчас чувствовала то же самое. Желала себе того же, где-то в глубине души. Ведь нельзя было отрицать всё, отрицать даже привычку, привязанность к этим годам, к своей новой работе… Но со словами Гарри пришло понимание, что она может про это говорить без чувства вины, без оглядки на прошлое. Официально может начать жить тут. В этом времени. — Я рад за тебя, честно… я чувствовал себя… предателем из-за этого. Ведь мы столько пережили, стольких… похоронили, и я чувствую вину из-за того, что смею жить нормально, пока другие… — вздохнул Гарри, прикрывая глаза и откидываясь на спинку кресла. Решил тоже открыться. Открыть свои мысли перед подругой. — Пока другие мертвы, — закончила девушка. — Я тоже чувствую себя предателем, ведь… Они все тоже хотели жить. Но остались только мы, Гарри… — она прикрыла глаза. Цветастая чашка ещё сильнее была сжата в руках. — И у нас нет выбора. Всё меняется. И мы больше не на войне. Действительно ли Гермиона так думала? Или лишь делала вид? Гарри не знал, но надеялся, молился, чтобы рано или поздно Гермиона осознала свои слова в полной мере. Чтобы они не только звучали в пространстве, в воздухе, но и нашли отклик в её душе. Каждое слово, сказанное друг другу, было болезненным. Они так давно не разговаривали по душам, так давно не открывались, что теперешние откровения были словно удары хлыстом по заживлённой коже. Они знали, что за эту ночь, пока Гермиона пробудет тут, они затронут старые раны не единожды. Будут вспоминать, думать, анализировать свои действия, пока голова не будет взрываться от мыслей, а нервы не будут раскалены до предела. …Гермиона поджала губы, чувствуя, что может расплакаться окончательно. Не слёзы истерики, непринятия ситуации, сейчас это было диаметрально противоположным тому, что она думала до этого. Разговоры открывали её душу нараспашку. Открыли правду. — Мы не можем жить прошлым вечно… — начала девушка, наконец отложив кружку на столик. Внушила себе эту мысль. Вырезала новым шрамом на своей коже, как кровавое напоминание. — Я-я начинаю осознавать, что мы имеем право жить так, как нам хочется, не оглядываться на прошлое… Имеем право начать сначала, — выдохнула девушка. Пальцами стала тереть слезящиеся глаза, сдерживая поток эмоций. Но сейчас наружу выходила правда. Всё то, что она хотела сказать. Всё, что она была обязана озвучить. И перестать обманывать себя. Держать в неведении. Перестать страдать. Потому что Гермиона не хочет чувствовать вину за то, что она живёт, проживает эмоции, симпатизирует, влюбляется, и, наконец, думает о себе в первую очередь. Потому что это правильно — жить. Правильно — чувствовать. Потому что она человек, она хочет найти свой покой тоже. Даже если её покой будет в Томе Реддле. Даже если это будет иметь последствия, то она всё равно хотела бы прочувствовать эти эмоции, эти ощущения на полную, ведь чувствовать означает жить. Не существовать. А именно жить. «Предательница. Предательница. Предательница». — Гермиона, ты имеешь право начать жить заново. Мы имеем право начать сначала, — Гарри потянулся к ней и взял за руку, крепко сжимал ладонь, передавая своё тепло. Пока её пальцы оставались мокрыми от слёз. — Скоро всё закончится, мы покончим с Реддлом, начнём сначала, без прошлого, вот увидишь, — улыбался Гарри, так искренне, так уверенно, с такой сильной верой в слова, что Гермиона не сдержалась и громко всхлипнула. Гарри наверняка был уверен, что скоро Гермиона узнает расположение крестражей и всё будет закончено, они дальше будут жить без опасности в лице тёмного волшебника, окончательно начнут жить и радоваться существованию в сороковых… Но как сказать Гарри, что она не могла, не сможет попросту убить Тома? Тем более, когда она призналась себе, что влюблена и должна найти другой способ… Гарри её не поймёт. Не поймёт её чувства. Как бы не пытался. Волдеморт — враг Гарри с самого его рождения, и такое попустительство, такую слабость со стороны Гермионы он вряд ли примет. Вряд ли простит. Да, он мог во многом с ней соглашаться, принимать её любой, независимо от обстоятельств, но у них была общая цель, подкреплённая ненавистью — убить Реддла. Но что делать сейчас? Гермиона сама уже приняла для себя решение насчёт Реддла, но Гарри — абсолютно другой случай, другой человек. Что ей делать? И Гермиона не могла отрицать, что Гарри захочет сам поквитаться с Томом, без её участия, если поймёт, что она перебежчик. Гермиона знала, помнила, как Орден и в особенности Гарри могли расплачиваться с предателями. Ведь были случаи, были редкие предатели, и их не щадил никто. И, возможно, Гермиона сейчас в последний раз смотрела в тёплые глаза Гарри. Возможно, через время будет смотреть в глаза своего палача? Потому что Гарри возненавидит её за предательство. — Давай лучше сменим тему, пожалуйста, — прошептала девушка, стараясь убрать мысли о предательстве на другое время. Вытащила свою руку из его ладони и, окончательно утерев слёзы, улыбнулась. Натужно. Неестественно. — У меня есть несколько идей насчёт крестражей и теории… Тик-так. И так прошли часы, наполненные разговорами, спорами и старой атмосферой, которая действовала на Гермиону всё-таки плодотворно. Дала фору. Ей нужно было отвлечься и подумать рационально насчёт того, что делать с крестражами на самом деле. Что ей делать с Томом. Что ей делать со своей жизнью в принципе. —… у меня есть идея, как узнать расположение крестражей. Не странствовать, как мы делали раньше, а использовать знания, сократить путь… — Гермиона нервно размяла шею, откидываясь на спинку кресла, пока озвучивала варианты Гарри. — Помнишь мою ту книгу по рунической символике? — после утвердительного кивка Гермиона продолжила, опустив взгляд в пол: — Так вот, я могу использовать один рунический став против Тома, против его сознания, и узнать, где находятся крестражи… — энтузиазма практически не было в голосе девушки, весь её образ так и говорил об изнеможении, об усталости, об отрицании своих же слов. Это ставило Гарри в тупик, заставляло размышлять, почему такая привычная и воодушевляющая для Гермионы вещь, как обговор плана, тем более насчёт крестражей, теперь не представляла для неё прежнего интереса? Когда-то она жила этим, дышала своими идеями, своими разработками и магией, которую хотела применить против их врага. Так что же случилось сейчас с ней? Почему теперь глаза потускнели, как только Гермиона начала говорить про свои идеи по уничтожению Реддла? Что же случилось в школе, раз её подругу словно подменили? —… и тогда уже это поможет нам в поисках… — приглушённо продолжала... — Гермиона, а почему не можно воспользоваться легилименцией на нём? — недоумённо спросил Гарри, поправив очки. Был не уверен, сконфужен своими же мыслями, поэтому голос и выдавал соответствующие эмоции. — Можно же всё подстроить таким образом, когда сознание Реддла будет без защиты, проникнуть туда и… Гермиона моментально напряглась, выпрямилась на своём месте. Напряжённая поза, бегающий взгляд, сцепленные на коленях руки. Гарри знал её слишком хорошо, чтобы не взять во внимание её поведение. То, как резко она поменялась на глазах. Сменила маску. И тем более то, что она непривычно для себе перебила его: — Его сознание… закрыто для меня, — безжизненный тон, взгляд в пустоту, словно она сейчас была не с ним, а где-то далеко. — Он сильный окклюмент, — недоговаривала девушка. — Поэтому я буду использовать другой путь реализации. «Путь, за который ты меня не простишь, Гарри». Путь, который будет включать в себя наверняка сложные компоненты, довольно опасные, сто процентов нереальные для осуществления. Гермиона могла бы воспользоваться старым планом, могла бы убить, уничтожить Тома, но нет. Она сделает всё по-другому. Для себя решила, что хотя бы попробует сделать по-своему, впервые, как хочет она сама. Ведь Гермиона не была из тех, кто быстро сдаётся. Даже если будет сложно. Даже если будет невообразимо больно. …После своих слов Гермиона не хотела поднимать глаза на Гарри, ведь сами мысли о том, чтобы проворачивать что-то за спиной парня, играть в свои игры, сыграть в свою личную партию с Томом, вызывала вновь вину где-то глубоко внутри, даже несмотря на уверенность и желание сердца. Ведь это было так не похоже на неё, на того человека, которым она всегда была с Гарри, а раньше ещё и с Роном… Она действительно менялась. Чай был позабыт. Никакая мята не сможет сейчас успокоить разбушевавшиеся мысли в голове Гермионы. Поэтому она буравила взглядом ковёр, ножку стола, свои туфли, юбку, но никак не Гарри. Смотрела на серые стены, на немногочисленные картины в старых рамках, отдающих ржавчиной. На занавески, пахнущие каким-то мылом. На деревянный столик, что немного уже облупился со временем, но всё равно выполнял свою функцию... Она находилась тут, эти комнаты были ей знакомы, но почему-то сейчас делала вид, будто видела это всё впервые. Чем ещё сильнее удивляла Гарри. — Гермиона, ты ничего не хочешь мне рассказать? — голос вновь был какой-то приглушённый, нереальный, странный для Гермионы. Пока та находилась вне реальности, вне времени, думая о своём. Сейчас, когда Гарри сидел на расстоянии вытянутой руки, было вновь сложно держать лицо, маску, привычку, что всё нормально. Что она в порядке. Тишина. В груди развернулась дыра, и её размер мог вместить в себя всю боль, все эмоции, все переживания. О Гарри, о прошлом, об этом знакомо-незнакомом доме, о Томе Реддле и спасении его души… — Конечно, Гарри, всё в порядке, — тихий, но твёрдый ответ донёсся до парня, разрезая тишину и её внутренности, извергая всю желчь из нутра вместе с ложью прямо на этот ковёр. Но это было всё в её голове. И Гарри ей не поверил, но лишь удручённо кивнул, громко ставя свою чашку на стол. Заставляя посмотреть на него, показать своё отчаяние, свою растерянность. Поттеру было больно видеть свою подругу такой снова после их разговора о новой жизни. И недоумевал, почему она сейчас плачет, почему она такая растерянная, если буквально час назад она успокоилась... Как друг, как брат он порывался расспросить, узнать, что случилось, но головой понимал, что Гермионы не из того материала сделана, чтобы так легко рассказывать что-то, если не хочет. Поэтому лишь покачал голос и твёрдо сказал: — Пообещай, если у тебя что-то… случится. Что угодно, будь то опасность или же что-то… хуже, то скажешь мне, — смотрел прямо ей в глаза, стараясь донести, внушить эту мысль Гермионе. — Гарри… — Пообещай, Гермиона, — немного мягче продолжил. Просил. Даже умолял. Гермиона молчала, будто взвешивала все «за» и «против» в своей голове, боролась с собой, но в итоге лишь кивнула и слегка устало улыбнулась. Как-то обречённо. — Хорошо, обещаю, Гарри. «Предательница. Предательница. Предательница».----------- ✶ -----------
Тишина. Тёмная ночь так и манила к себе, в свои объятия, в свои глубины. Ночь, что так привлекала все мятежные души. Ночь, которая являлась матерью для всех людей, ищущих покой и укрытие под её покровами. Особенно для Гермионы, тихо ступавшей по последней осенней листве. Её шаги были беззвучны, а силуэт, что был виден в свете луны, сдавался приведением, призраком прошлого. Никак не людским, слишком эфемерным, нереальным, неестественным. Внешнее отражало и внутреннее. Гермиона шла дальше, наблюдая, как замок был всё ближе и ближе, а дом Гарри всё дальше и дальше, оповещая о завершении пути, о завершении метаний души по поводу предательства. Сейчас, когда она вновь могла кожей чувствовать темноту замка, таившего в себе секреты и чудовищ, Гермиона смогла вновь осознать, что сейчас ощущала себя на месте. Там, где её сердце и душе было спокойно. Было место. С Гарри они проговорили три часа. Обсудили все идеи, включая её будущего разговора с Дамблдором, встреча с которым наверняка перенесётся на ближайшие дни. Гермиона знала, что Дамблдору что-то было нужно. Интересно. Ведь просто так он никого и никогда не звал к себе... И после того, как часы, уже достаточно давившие ей на головной мозг, пробили три ночи, девушка деликатно ушла, тихо закрыв за собой дверь. Практически сразу выдыхая с облегчением, зная, что теперь она могла не притворяться. Не лукавить. Не играть роль Гермионы с прежними целями и желаниями насчёт Тома Реддла. Том Реддл, который с каждым её шагом становился всё ближе, всё ощутимее. Так, будто Гермиона целенаправленно шла к нему, прямо в пасть, словно глупая пташка. А именно такой Гермиона и была, раз позволила себе чувства к такому, как он. Который отрицал в себе всё людское. Всё, что было связано с человеческим качествами. Но теперь уже было поздно отступать или же ещё больше сомневаться. Ведь знала, что как только позволит прорости зерну сомнения, правильности своего поступка, то окончательно введёт себя в сомнения. Из которых вряд ли уже выберется. Поэтому, глубже вдохнув прохладный ночной воздух и сильнее закутавшись в мантию, Гермиона шла дальше. Уже стараясь не думать лишнего про свои поступки насчёт Гарри и Тома. Не думать о предательстве. Хотелось подольше насладиться ночью, моментом, когда её душа была спокойна, а голову не разрывали мысли. Сейчас был редкий момент, когда хотелось просто сесть у озера и не возвращаться до самого рассвета. Просто понаблюдать. За звуками, за природой, за покоем мира. Желание было настолько сильным, что девушка, сбавив ход, всё же свернула к озеру. Возможно, сама судьба пророчила ей не возвращаются сегодня в замок, подготавливая что-то другое на её душу… Оглядывала окрестности на наличие подозрительных лиц или же слежки и, ничего не обнаружив, сильнее натянула капюшон на голову. Укрываясь от колючего ветра, Гермиона двигалась дальше, пока не замаячило озеро, покрытое лёгкой коркой мороза. Свежесть и холод бодрили, не оставляя ни малейшего желания вернуться в замок. Дойдя до озера, Гермиона опустилась на небольшой валун. Не хотелось заклинанием менять температуру, согреваться, потому что лишь холод сейчас способен очистить ее мыслей и душу от угнетения. Прикрыла глаза и вдыхала запахи, чувствовала жизнь каждой клеточкой своего организма. Так могло продолжаться до самого рассвета, но её покой нарушил резкий звук, схожий на хруст веток… Он был рядом. Это заставило Гермиону напрячься. Готовясь в случае чего обезвредить его или же быстро скрыться в тени ночи. В глубине души она всё ожидала, когда нарушат её покой, её момент уединения. Ведь не может быть всё так обыденно. Обязательно должно быть место азарту. Поэтому она стала ждать, склонивши голову к земле, когда гость подойдёт ближе, пока не станет за её спиной. Чтобы не раскрывать свою личность преждевременно. Поиграть на её чувствах, на её инстинктах, рефлексах после войны. — Ожидал вас увидеть здесь, мисс Грейнджер, — глубокий и манящий голос прозвучал за спиной, но девушка не желала поворачивать, прекрасно зная, кто там стоял. Не зря же она чувствовала его, не так ли? — Ты не удержался всё же последовать за мной, — хмыкнула девушка, наконец, стягивая медленным движением капюшон с головы. Выпуская буйные кудри, которые ветер практически сразу подхватил. Создавая из её образа какую-то нечеловечность. Чувствуя, как вибрация его голоса теплотой прошлась по её телу. Согревая. Даря уже излюбленный покой. — Ты же знаешь меня достаточно, чтобы понимать, насколько я любопытный, — глухо, словно сам ветер, хмыкнул Том и обошёл её. Становясь рядом. Так, чтобы он мог наблюдать её умиротворённый профиль. Любоваться. — Неужели всё это время следил за мной? — таким же тоном продолжила девушка, подтягивая колени к груди и кладя на них голову. Ощущать рядом Реддла было сродни блаженству, самому асфоделю... — Не льсти себе, ведьма, — ухмыльнулся Том и подошёл чуть ближе. И тем самым заставляя её внутренности переворачивать. В ожидании. В желании. — Поверь, уже поздно, я уже начинаю краснеть, — легко промолвила Гермиона. Словно всё было в порядке вещей. Чем-то обыденным. Тем, кто приелось и стало необходимым. Или же так было только у Грейнджер в голове. После громкого язвительного смешка Тома, они не нарушали тишину, одновременно наслаждаясь природой и моментом спокойствия, единения… Не вовремя стали в голову прокрадываться мысли про их прошлый день, когда она спасла Тома и обзавелась новыми головоломками. Пусть Гермиона и знала достаточно о жизни Тома, но всё равно ей было куда ещё рыть. В какие глубины ей следует пойти, чтобы ещё больше утолить жажду любопытства... — Присаживайся, — совсем тихо сказала девушка, отодвигаясь на нужное для Тома расстояние. Тот, где-то минуту помедлив, последовал её просьбе и сел. Элегантно и слишком манерно. Девушка сдерживала себя, чтобы не развернуть голову и не начать беззастенчиво пялиться. Сдерживала желание коснуться его. Вновь удостовериться в его реальности. — Почему крестраж боится меня? — выпалила девушка, ощущая, что настало время спросить об этом. Убрать тишину. Ведь легче было спросить и получить отказ, чем потом мучиться в догадках. Судя по молчанью Тома, она ждала первый вариант. Но на удивление, тот заговорил: — Предлагаю ещё одну игру. Ответ за ответ, — протянул тот. Что-то задумал. Гермиона могла бы сейчас отказаться, попросту уйти, но не стала. Хотела побольше ощутить его холод, так близкий к её коже. Хотела вновь побыть в его обществе, вновь почувствовать его. Поэтому лишь кивнула. Повернулась к нему лицом, замечая, как лунный свет словно нарочно падал на него, делая из силуэта в темноте что-то божественное, нереальное. Даже идеальное… — Крестраж действительно боится тебя, — начал Том, не поворачиваясь в её сторону. Взгляд прямо на озеро. — Как только он осознает, что ты поблизости, он бьёт тревогу. Как только чувствует твоё касание, то влияние уходит, — возможно, Том и говорил о крестраже в третьем лице, сепарируя от себя, но Гермиона поняла, что именно он имел в виду. Когда она касалась, Том становился самим собой. Все те моменты, когда он находился рядом, касался, трогал её… Тогда была его личность. Не крестража. Только его. Но кое-что омрачало эти странно позитивные мысли. Осознание, что Том, возможно, находился рядом с ней только из-за того, чтобы облегчать боль. Гермиона убирала помутнение от крестража, и Том мог затеять эту игру, их игру, чтобы оставаться в здравии. Странные мысли. Странные эмоции на этот счёт. Гермиона с тихим выдохом приняла слова Тома. — Это необычно, — нервно сказала девушка, тоже отворачиваясь к озеру. Одновременно было не по себе от того, что Том так открыто ей что-то рассказывал. С вероятностью девяносто девять процентов, он вновь имел свои цели на этот счёт. — Ведь… — Тёмная магия никого не боится. Нонсенс, — закончил за неё Том, буквально прочитав её мысли. Сжал челюсть, явно раздражаясь… Но от чего? От понимания, что созданные им крестражи бояться грязнокровку? Или что-то другое? — Могу я задать вопрос? — вновь прохладно спросил Том, опираясь руками на булыжник. Его ладонь была достаточно близка к рукам Гермионы. После кивка девушка, напряжённо ожидавшей следующих слов, Том продолжил: — Почему ты боишься Дамблдора? — невинно на вид, но если смотреть в корень, то можно найти достаточное количество тьмы. Гермиона глубоко вздохнула, готовясь выдать очередную ложь, но была перебита на полуслове: — Если я услышу что-то схожее на «это не твоё дело», то знай, что я всё ещё могу назвать около пятнадцати точек в твоём теле, которые могли бы в достаточной мере тебя покалечить. Но я вежливо прошу, — и ядовито усмехнулся. Гермиона лишь закатила глаза, пусть даже тот и не видел этого. Гермиона знала, что он мог бы действительно это сделать с человеком. Покалечить, чтобы узнать ответа. Но вряд ли, что её. — Для проформы: я не боюсь Дамблдора, — чуть усмехнулась девушка, вспоминая их с Гарри план насчёт Дамблдора. — Тут совершенно другая причина моей реакции тогда в аудитории. Кабинет. Прикосновения. Холод. Страсть. — Ты играешь нечестно, мисс Грейнджер, не отвечаешь на мои вопросы, — протянул Том, поворачиваясь в её сторону. — Сколько же в тебе загадок, целый океан… Она сделала то же самое. Глаза в глаза. Пусть темнота и скрывала многое, но Гермиона до деталей помнила черты его лица. Включая улыбку уголками губ. Включая очертания его подтянутого тела. Включая его всего. — Кто бы говорил о честности, Том, — наклонила голову девушка. Закусила губу. Ненужные мысли. — Ты тот, кто обманывает всю школу уже как семь лет настолько искусно, что никогда даже не задумывается о твоей реальной личности. — Неужели это похвала? — он приблизился к её лицу. Или же это всего лишь галлюцинации Гермионы. — Это только малая часть, которую я могу сделать, — и ухмылка превратилась в лёгкий оскал. Глаза стали другими, но не утратили своих чертят. — Малая часть того, что меня ждёт, когда меня будет знать вся Магическая Британия, как… — Волдеморта, — закончила за него девушка, после резко отворачиваясь к озеру. Чувствуя себя странно. Возможно, немного напуганно, осознавая, что Том уже называет себя Волдемортом. Девушка дёрнула рукавом мантии, скрывая левую руку. Нервно. Панично. Дыхание начинало учащаться, а глаза судорожно смотреть в даль озера. Ища там вновь утерянный покой. Гермиона стала чаще дышать, а руки судорожно прятали то, что было кровью высечено на её коже. То, что она не смогла убрать никаким зельем, никакой магией, кроме обыкновенно скрывающих. Шрам, который от имени «Волдеморт» начал ныть, напоминая о старых временах. Они молчали, переваривая друг друга, принимая последние слова Тома, как данность, как уже совершённое. Волдеморт. Сейчас, всегда на секунду, Гермиона видела, сидела на холодном камне рядом с Волдемортом. Пока сознание не начало проясняться и возвращать ей привычную картину. Сейчас ещё не Волдеморт. Том Реддл. Руки опустились. Перестали дрожать. — Ты действительно хочешь себе такой славы? — глухо спросила Гермиона, прикрывая глаза. Успокаивая сердцебиение. Чувствуя кончиком пальца руку Реддла. — Чтобы тебя боялись, чтобы вся твоя власть, всё твоё влияние строилось исключительно на страхе? — Не только. Существует совокупность факторов на пути к власти. Страх заставляет беспрекословно слушаться. Подчиняться тем, кто сильнее остальных, могущественнее, — ответил Том. Его голос подрагивал. — Так устроен этот мир. Кто-то должен быть сильнее, — твёрдо закончил Том. — И я буду тем, кого будут бояться. Бояться, лишь услышав моё имя. — И ты в это веришь? — хмыкнула девушка. — Ты не хочешь видеть другие пути достижения целей. Продвижения в жизни. Не веришь, что можно добиться власти другим способом, — опустила глаза на их руки. Невольно для себя продвигая свою руку к его пальцам. Гермиона продолжила: — Твой огонь направлен не в ту стезю, ты выбираешь неправильные пути. Строишь не те планы. Они разрушат тебя и твой внутренний огонь, — закончила мысль Грейнджер. Неожиданно её подбородок обхватили холодные пальцы и дёрнули на себя, приближая лицо к Тому, буквально вплотную. На лице была непробиваемая маска, холодная сталь в глазах, сжатая челюсть до хруста. Явная и осязаемая злость. — Не тебе судить о моих планах, ведьма, — проговорил ей в лицо. Гермиона вновь чувствовала странный трепет в груди. Синтез эмоций. — Если ты хочешь от меня огня, то я могу это устроить, — презрительно скривился. Глаза упали на её губы. Что-то вспыхнуло. — Но учти, что тогда и ты сгоришь разом со мной. Возможно, именно этого она и хотела. — Миру нужны изменения. И я могу это устроить. Я смогу изменить систему, стать во главе, — он приблизил её лицо к себе ещё ближе. — И я буду жить вечно… — Ты можешь стать во главе, но ты не хочешь выбирать другой способ… — Почему ты думаешь, что я использую только страх в своих планах? Раньше... — вкрадчиво ответил Том. На секунду промелькнуло что-то в его взгляде. Осознанность. — Крестраж меняет меня, — неожиданно для себя сознался Том, но быстро взял себя в руки. Сильнее сжал её лицо в руках. Закрыл от неё правду. То, что крестраж действительно менял его, заставлял думать по-другому, не как раньше. Правда, думала Гермиона, крестраж менял его мысли и намерения. Укреплял его жестокость и злость в крови. Сторону зла, ненависти, гнева и отврата, ту часть Тома, которая не видела никогда и зачатка хорошего, лишь боль и зло. И сейчас Том лишь следовал этому сценарию. Шёл на поводу крестража, даже не осознавая этого. И ему нужна была помощь. Гермиона знала, каково чувствовать влияние крестража. Как он влияет на тебя и твои мысли, вытаскивая из нутра всё самое ужасное. А Том жил с ним, являлся одним целым, и с каждым разом это меняло его. Убивая его личность. Жесткость, злость, холод и мрак — то, что и так сопровождало его всю жизнь. Делая из него того Тома, которого она знала. Жутко опасного, хитрого, умопомрачительно способного ученика и волшебника. Но вопреки этому он мог испытывать различные эмоции и чувства. Был тем, кто возбуждал её нервы, дарил ей покой души, смог вернуть огонь. И она обязана сохранить эту часть Тома Реддла. — Для тебя власть — лишь ещё один уровень защиты помимо крестражей, — прошептала девушка, осознанно выводя его из себя. Пытаясь достучаться. — Власть — ключ ко всему в этом мире, и ты хочешь им обладать. Чтобы защитить себя. Том ещё сильнее сжал её челюсть, словно хотел заставить заткнуться. Перестать говорить правду. Но Гермиона была слишком близка к правде, чтобы молчать. Чтобы останавливаться. Возможно, она действительно была мазохистской, желая узреть Тома во всей его мрачной и тёмной красе. — Ты лишь человек, что ищет защиты, Том, — ещё тише прошептала она, видя, как нужные слова что-то делали с ним. Доводили до крайней точки кипения. — В тебе есть слабости. Что-то щёлкнуло. Пока она смотрела ему в глаза, думала о нём, то не заметила, как другая его рука резко схватила её за волосы и оттянула назад, заставив вскрикнуть от боли в затылке. Сердце забилось чаще. Отдавая этот звук в уши. Заставляя душу уходить в пятки. Перед ней появилось его лицо. Настолько злое, что будь на месте кто-то менее закалённый, то уже бы убегал. Если бы смог. — Чего ты добиваешься? — прошипел Том, ещё сильнее запрокидывая её голову. Оголив тонкую шею. Уязвимо. Слишком. — Это твоё задание, да? Перевоспитать? — злой смех. Смотря прямо в её карие глаза, в которых было лишь упрямство. Желание доказать то, что он и так осознавал. — Считай внеклассный факультатив, — нагло усмехнулась девушка, намекая на один из их диалогов в прошлом. Так, будто сейчас не была зажата Томом посреди ночи. Так, будто не оголяла неприятную ему правду. — Тогда пойми своей головой, что уже поздно, — шипел дальше, а злой огонь в его глаза всё не угасал. Он пытался внушить ей эту мысль. — Я уже говорил, я никогда не проигрываю. Ни-ко-гда. И я добьюсь величия. Если ты не заметила, то жестокость мне близка и без влияния крестража. Ещё ближе. — И когда мир будет гореть, когда мир будет подчиняться мне и моей воле, то ты будешь наблюдать за этим. В агонии, — и улыбка. Оскал. Внушающий страх. Демонстрация силы. Сердце забилось чаще, когда он приблизился к ней достаточно, чтобы рассмотреть малейшие детали даже в темноте. Он её осознанно пугал. Специально. — Этого не будет, Том, — уверенно проговорила девушка, хватая того за руку и с трудом отводя от своего лица. Но хватка на волосах оставалась. — Ты забываешь деталь, что я тоже не собираюсь проигрывать. Мы на равных, — проговорила она. Возможно, Гермиона сама себе внушала эту мысль, а может так и было в действительности. Но сейчас, когда она держала того за руку, а все огни, вся тьма в глазах были рядом, ей хотелось следовать своим мыслям. — Парочка заклинаний и ударов не делают нас равными, — презрительно фыркнул. Деланно. Фальшиво. Осознавая, что у него не вышло напугать её. Вновь. — Убийства магглорождённых, создание своей группировки и открытие тайной комнаты не делают тебя великим, — хмыкнула девушка, смотря, как его глаза сужаются. — Видишь, можно играть в обе стороны. — Я задаю свой следующий вопрос, — беспрекословно сказал он. Злой огонь начинал гаснуть. — Признайся: откуда ты так много знаешь обо мне? О том, что происходило в этой школе? Словно он ждал лишь словесного подтверждения от неё самой. — Я не имею право это говорить, — возможно, в глубине души она бы и хотела рассказать, но понимала, что чем меньше он осознает, тем лучше. — Так правильно. И лучше. — Признайся, — с расстановкой проговорил Том. Упёрто. — Скажи, почему ты не можешь рассказать? Это из-за Дамблдора, да? — настойчиво задавал вопросы. — Дамблдор здесь не такая большая фигура, как ты себе думаешь, — «по крайней мере, пока что». — Это просто… Ради безопасности. Моей безопасности. — Кого ты боишься, Гермиона? — чуть наклонил голову в вопросе. — Что ты скрываешь? — глубокий, затягивающий голос Тома мог бы очаровать Гермиону, заставить подчиниться твоей воле. — Ровно то, что и ты, Том, — шёпотом проговорила она. — Скелеты в шкафу. Смерти. Убийства. Тьму. — Так поделись этой тьмой, — будь Гермиона сейчас слабее, то открылась бы, рассказала, но… — Ты меня подставишь после этого, — нервно сказала Гермиона, отводя взгляд. Если она и поможет ему, послушает сердце, то это не значило, что Том должен знать её секреты. Потому что осознавала, что сейчас она является какой-никакой угрозой. Той, кто может разрушить его планы. Особенно сейчас, когда дала ему понять, что собирается бороться против его власти, против его силы. Возможно, Гермиона пока что не будет убита, но кто знает, что взбредёт в голову Тома завтра, когда он будет уже во власти крестража? Ходьба на лезвии ножа. На пересечении двух миров. Двух мнений. Рациональности и сердца. — Ты и так знаешь сейчас достаточно, чтобы манипулировать мной, чтобы меня как минимум посадили, так что… Гермиона прекрасно знала, что Том Реддл был лгуном… — Я тебе уже десяток раз говорил, что нет, — сказал Том, сжимая губы в тонкую линию. — Я придерживаюсь условия, что это должно остаться между нами двумя. Наша игра. Я не собираюсь подставлять ни тебя, ни себя в этом. Из-за тебя мне проблемы не нужны, — скривился Том. Возможно, тот действительно не желал её ухода раньше времени. …Но не когда касалось их игры. — Всё равно я не могу рассказать, — рука на её затылка ослабла, давая Гермионе спокойно оставаться в его крепких руках. — А я ожидал, что ты сможешь поведать мне правду. Гермионе показалось, словно температура воздуха на улице упала ещё ниже. Что озеро замёрзло. Покрылось толстым слоем льда. Что она сама начинает замерзать в руках Тома, смотрящего на неё слишком осознанно. Он понял. — Ты думаешь, что я действительно не осознаю, какова твоя цель тут? — прохладно сказал Том. На дне его глаз она могла увидеть наслаждение от того, что наконец озвучил эту фразу. Значит, не зря она чувствовала, будто он просто ожидал от Гермионы подтверждение из её уст. Он действительно понял. И вот теперь девушка испуганно смотрела на него, осознавая, что Том не блефовал, не обманывал сейчас, не хитрил, не запугивал ничем… И это реально пугало. И одновременно заставляло ждать его реакции, его слов. — Не думал, что ты считаешь меня настолько невнимательным, — жёсткая ухмылка. Пальцами другой руки он провёл по её шее, чувствуя, как сильно бьётся её сердце, как сильно она нервничает. — Тебя выдаёт твой интерес, Гермиона Грейнджер. Банально, глупо, даже тривиально. — Я ещё вчера догадался, что ты скрывала, — надавил сильнее. — Твой интерес. То, как ты лезешь туда, где тебе опасно быть. Я тебя предупреждал. Но ты не слушаешь. Гермиона чувствовала, как сердце ещё быстрее ускорило свой ход. Сглотнула, смотря в его глаза, ожидая увидеть багряный оттенок. Злость. Жесткость. Желание наказать. Но там была лишь хитрость, лёгкая злоба. И коварная ухмылка. — В последнее время ты стала… разговорчивее, — наконец, к сожалению или к счастью, Том отпустил её волосы и сел на своё место, продолжая держать зрительный контакт. Почему-то он выглядел на эту секунду… слишком испуганным. — И эта сговорчивость выдала тебя. Твой интерес крестражами. Твои намёки, твои слова. Я анализировал каждое слово и понял твой план, ведьма. Лишь ждал, пока ты сломаешься и расскажешь. Ждал, пока устанешь хранить секрет. Он выглядел так, будто получил награду. Доказал свою силу. Значимость. Будто сумел обыграть её и остаться победителем. Возможно, в какой-то степени Том имел право радоваться победе. Ведь он смог влюбить в себя Гермиону. Заставить заинтересоваться. Поменять жизненные ориентиры. Пойти против собственной совести. Но это не означало, что он выиграл войну. И Гермионе было это достаточно для того, чтобы начать новый раунд. — Озвучить это, давай, — уверенно сказала Гермиона. — Скажи правду, — подпёрла голову кулаком, в деланной скуке. Пытаясь вернуть рациональность. — Ты хочешь уничтожить крестражи, — также уверенно проговорил Том, наклонив голову. Взгляд прошёлся по её лицу, не останавливаясь ни на чём. Он будет просто вкушал её эмоции, её деланное безразличие, и это было… слишком для её выдержки. Он осознавал тот факт, что Гермиона хотела уничтожить крестражи. А Гермиона этого и не отрицала. Том знал её главный секрет, который и мог стать толчком к её смерти. Но Реддл был спокоен, он не порывался убивать её прямо тут и спрятать в радиусе запретного леса. Теперь Гермиона понимала, что пока их игра держится, находится в самом разгаре, пока эта игра нужна Тому, чтобы окончательно продемонстрировать свою силу, доказать самому себе свою значимость, то будет жить. Разделять с ним общие тайны. Пока они названые противники. Пока она не найдёт способ уничтожить крестражи и вернуть Тому его личность. — И ты всё ещё не хочешь меня убить? Помешать этому? Сдержишь своё слово? — ей нужно было это подтверждение. Словесное. Глаза в глаза. Том лишь усмехался. Остро. Резко. Но как-то слишком… необычно даже для него самого. — Игра продолжается, Гермиона. Гермиона, не сдерживаясь, лишь широко ухмыльнулась.----------- ✶ -----------
Гермиона устала. Устала настолько, что не хотела жить. Ни минуты. Чувство вины настолько сильно овладевало её телом, душой и сердцем, что сдерживаться было уже не в силах Гермионы. Ощущая, чувствуя, слыша шёпоты голосов, звучавших отовсюду. Голоса, говорящие ей самое страшное. Самое мерзкое. Самое противное. Доставая всю гниль, что хранилась на протяжении войны. Вся грязь и запах трупов. Гной. Вещества. Лекарства. Зелья. Извлекая смерть на поверхность. Была ли её душа ещё живая после пережитого? Оставалась ли её душа вообще после того, как она связалась с Томом Реддлом? Как влюбилась в него? Предала всех? Гарри, Рона, Джинни, Невилла, Драко, Блейза, Тео, Дафну, Асторию. Всех членов Ордена, отдавших жизнь за то, чтобы она сейчас жила в замке с возможностью убить Волдеморта? Будь на её месте кто угодно, они бы уже нашли десяток способов убить Реддла и огласить победу. Помянуть павших. И, возможно, повесится. Ибо жизнь после этого ужаса казалась невозможной. Нереальной. Неестественной. Гермиона не хотела жить. Всё то, что она гнала от себя, довольствуясь новой жизнью, компанией Томом и ощущением сердца, кануло в бездну. Просто в никуда. Ведь это уже не имело смысла. Имеет ли смысл что-то, когда Гермиона стоит сейчас на грани жизни и смерти? Стоит перед самодельной виселицей, смотря в проём для головы, как в своё будущее. Его отсутствие. Пустота. Кромешная темнота. — Ты предала нас... — Я умер из-за тебя... — Ты хоронила меня, а сейчас смеешь думать про нашего врага... — Про Волдеморта! Голоса не утихали, а лишь подталкивали её дальше к мысленной пропасти, откуда выбраться уже не сможет. — Умри! — Тебе не место среди нас! — Память о тебе будет лишь как о предательнице! И всё дальше, дальше… Пока её голова не оказалась в пустоте виселицы. Смотрящая в глаза Тома Реддла, что пришёл понаблюдать за её пыткой. За её падением. — Я говорил, что выиграю, грязнокровка, — голос был едва слышен. Тихий, будто через толщу воды. — Твои старания и жизнь не имели смысла. Ты прожила жизнь зря сначала на войне, а теперь в попытке спасти меня, — грубая насмешка, презрение и пренебрежение. — Ты была никем и умрёшь никем. Ты на большее и не заслуживаешь, — он подошёл ближе, скрестив руки на груди. Смотрел будто на животное в цирке. Так, будто она действительно никто для него. Он выиграл и она больше не представляла никакого интереса. — Умри, предательница, — голос Тома слился с голосами теней за её спиной, образуя гвалт, какофонию звуков, настоящую боль во всём теле. До удушающих слёз. До самой её могилы. Том резким движением ноги убрал из-под её ног основу, и Гермиона полетела вниз, чувствуя уже удушающие петли на шее. Видя улыбку Тома. Наслаждение её страхом, ароматом смерти. Она смотрела в его багряные глаза. Смотрела, как черты его лица заостряются, превращаясь черты лица Волдеморта. В поистине змеиные. Нереальные. Гермиона начинала чувствовать головокружение и боль в горле. Ужасающую. Вечную. А пустота под ногами заставляла испытать панику, шок, боль. Зрение плыло, кислорода поступало всё меньше… И последнее, что чувствовала Гермиона — холодные пальцы к своим губами… И Гермиона проснулась. Резко села на постели, откидывая одеяло в сторону и ощущая на секунду отсутствие воздуха. Головокружение. Удушающий жар по всему телу. Холодные капли пота. Глаза были судорожно раскрыты, а руки судорожно хватались, щупали шею. Безумно быстро и глубоко вдыхала спасительный воздух. И отсутствие на горле грубого материала верёвки заставляло сердце успокаиваться, вновь начинать мыслить в рамках этой реальности. Но перед глазами всё ещё стояла фигура Тома. В ушах слышался его голос, голос её близких людей, говорящих, что она достойна смерти как предательница... Откуда взялись такие сны? Почему именно такой сюжет сегодня решил до смерти напугать Гермиону, одну, в тёмной и холодной комнате Хогвартса? Возможно, потому что испытывала вину. Страхи. Волнение насчёт Тома Реддла. Мысли о смерти, о своей участи, решениях, о которых в глубине души Гермиона всё же не жалела. Но жалела её старая версия. Взмахнув рукой, Гермиона зажгла свечи, стоящие на прикроватной тумбочке. Изгоняя все тени. Голоса. Страхи и преследования прошлого. И красные, убийственные глаза Тома, наслаждающиеся её предсмертными конвульсиями. Гермиона тёрла глаза, пока не почувствовала ощутимую боль, способную окончательно разбудить девушку. Отогнать сон, который ей уже даже не светил. Встреча с Томом сегодня ночью побудила её мозг сгенерировать кошмар, способный напугать до полусмерти. Взять все её ощущения за сегодняшний день и выдать на блюде нечто такое. Сгенерировать все переживания про Тома, про их разговор, про её опасения... Гермиона вздрогнула и, наложив на себя согревающие чары, после плотно закрыла окно на засов. По сути, что такого особенного? Гермионе снились кошмары. Долгие, мрачные и до невозможности отвратительные. До крика в горле. До сжимающих пальцев простыней. До истерики, которая так и застревала в нутре. Без возможности выйти наружу, очиститься. Кошмары затягивали её в свои глубины, убивая в Гермионе весь покой, что она могла найти за несколько часов. Словно возвращали на землю. В реальность. К настоящей обстановке вещей. Гермиона как сейчас помнила все моменты, когда капли пота градом стекали по её лицу. Когда жар со страшной силой распространялся по телу, заставляя вздрагивать от каждого перепада температур. Когда морозило. Лихорадило. Будто она при высокой температуре, при этом осознавая, что это были последствия от кошмаров. От кошмаров, которые так глубоко затрагивали её душу, раскрывая всю правду, вытаскивая всю грязь в ней. И всегда после такого Гермиона не могла уснуть. Оставалось лишь отвлекать себя либо работой, умственной деятельностью, либо же расслабленным чтением, пока за окном солнце не взойдёт достаточно, чтобы начинать новый день. Так, будто она не умирала от боли кошмаров несколько часов назад. Сейчас Гермиона проспала около часа, и этого до ужаса мало, но выбора не было. Так или иначе она уже не заснёт. Особенно когда вновь в голову возвращались мысли про Реддла и то, как закончилась их встреча... Возможно, за работой она сможет немного отвлечь мозг от мыслей и заняться делом. Поэтому, надев тёплый халат, Гермиона пошла в отдельную комнатку, что служила ей и библиотекой, и рабочей зоной. Гермиона зажгла и там свет, сразу глазами проходя по уютному помещению, что так отличалось от обстановки в сентябре. Теперь Гермиона могла сказать, что чувствовала тут комфорт, частичку себя, и ей это нравилось. Ненадолго это заставило мыслям перейти в другое русло и перестать думать обо всём на свете. Гермиона уже сделала выбор. В пользу Тома Реддла. Достаточно мыслей. Гермиона, глубоко выдохнув, сильнее закуталась в халат и стала просматривать книги, что лежали у неё на полке. За это время она успела насобирать достаточное количество книг в своей небольшой библиотеке, состоявшей из парочки стеллажей. Мало, но для комфортного ощущения было предостаточно. Гермиона кончиками пальцев касалась книг, гадая, сможет ли найти тут что-то полезное. До тёмной литературы, которую она набрала себе ещё в первое время в запретной секции, руки не доходили. По сути, в её жизни и так было много тьмы и кошмаров, а соответствующая литература моральный дух не поднимала. Но теперь, когда девушка осознавала, что времени у неё всё меньше, а её привязанность и желание что-то сделать всё росла, то необходимо было начинать читать. Освежить память. Что-то придумать. Буквально что угодно, чтобы не чувствовать себя лентяйкой, откладывающей всё на потом. Потому что этого «потом» может не быть. Том слишком погряз в своей тьме, и если Гермиона сможет вернуть ему душу, уничтожить крестраж и сохранить ему жизнь, то Гермиона выполнит свою миссию. Ведь Том мог стать другим. Иметь другую жизнь. Будущее, под стать его уму, академическим знаниям и сообразительности… Не судьбу Волдеморта. Встряхнув головой, девушка стала вчитываться на названия, пока не наткнулась на «Секреты найтемнейшего искусства». Глаза зацепились на чёрную обложку с тёмно-зелёными буквами, так и кричащих о том, что книга может быть в достаточной мере опасной. Но для не Гермионы. Закусив губу и проверив чары вокруг её комнаты, девушка аккуратным движением достала книгу, а после раскрыла, боясь, что та может попросту развалиться из-за времени. Старый фолиант так и шептал ей, что тут она точно сможет что-то найти полезное. Открывая оглавление, девушка начала вчитываться в перечень глав, подцепляя для себя знакомые и незнакомые слова. Что вызвало немалый интерес. Возможно, эта книга будет куда полезнее, чем она рассчитывала. Гермиона села на стул и положила книгу на стол, переставляя свечи ближе, желая не пропустить ни грамм текста. Ни грамм информации. Сейчас она была готова поглощать книгу со всей скоростью и прежним любопытством. — Проклятие на крови… Жертвоприношения на Самайн… Графическая магия для вызова демонов… — шептала девушка, касаясь пальцами старых страниц и вдыхая дымный запах. С каждым словом ей становилось тревожнее, хотя знала некоторые детали практически каждого из предложенных ритуалов. Теперь осознавала, что книга действительно серьёзная и опасная. Глаза уже просматривали сорок восьмую главу, пока не зацепились за следующую — сорок девятую. Буквы были тусклыми, плохо читаемыми, словно со временем информация не хотела больше появляться на этих страницах, желала исчезнуть из истории… — Глава сорок девять… — совсем тихо шептала девушка. — Ритуал души. Сердце на секунду остановить, а потом возобновило свой ритм, но с удвоенной силой. Нахмурившись, девушка открыла семьсот пятьдесят четвёртую страницу и сразу зацепила глазом пометку на краю книги, гласившую «Чрезвычайно опасно». А рядом была схожая пометка, более старая, практически стёртая, — «Невозможно в осуществлении». — Ритуал души, используемый ещё во времена древних ацтеков и записанный в этой книге, как первоисточник… — постепенно читала девушка, ощущая, как руки начинали дрожать. Возможно, судьба наконец стала благосклонна к ней. Возможно, у неё появился шанс спасти Тома Реддла.