Пробач Ми по різні сторони Серцем відчуваю: не добре так, не добре так Іти шляхом брехні Пробач Може, я образив тебе Але я хотів, щоби ти була моя і тільки моя Не тримай зла (с) LAUD - Пробач
Время летит незаметно, когда вы – практически бессмертное существо, желающее подлечить душевное здоровье. – О-о нет, лучше поберегись, – Беларусь за шкирку оттаскивает русского от входа в их московскую квартиру и захлопывает дверь. Как раз вовремя, потому что в следующую секунду с той стороны в неё с грохотом прилетает что-то тяжелое. Россия вздрагивает и машинально делает ещё шаг назад. – Что его так взбеленило? – удивленно хлопает глазами он, уставившись на закрытую дверь. Белорус тяжело выдыхает. – Все три правительства решили, что нам будет лучше какое-то время пожить в загородном доме. А СССР оставили в столице подбадривать народ. Вот он и бесится. Россия переводит недоуменный взгляд на брата. – Странно, Союз всегда первым вызывался, когда нужно было помогать в государственных делах. Что бы он – и захотеть «отлынивать», пока страна в такой разрухе… Беларусь цыкнул, качая головой. – Не в этом дело, – хмурится. – Ты, наверное, не понял: они хотят буквально запереть тебя, меня и Украину на государственной даче в Крыму. А СССР, напомню, готов убиться, лишь бы не подпускать к тебе УССР после того случая. И это спустя всего четыре года-то; я думал, его оставят под стражей наподольше. Пару мгновений на лестничной площадке повисает зловещая тишина. А затем БССР замечает, как у русского дёргается глаз. Во-во. – Блять, они сдурели? – повышает голос РСФСР, но, опомнившись, цедит слова сквозь зубы. – Они что, не в курсе?.. – В том-то и дело, – вновь вздыхает брат, – что нет. Если об этом узнают люди, пусть даже запечатают информацию под грифом гостайны – рано или поздно об этом узнает весь мир. А этого допустить нельзя. Поэтому власть имущие считают, что если между вами с Украиной что и было, так это всё те же мелкие ссоры – за тем нас и собирают вместе на курорте, чтобы мы «отдохнули, подлечились и помирились». Им никак нельзя допускать, чтобы республики, входящие в союз, конфликтовали. Ведь ходят толки, что если выйдет хоть одна республика – за ней последуют остальные, – он печально опускает взгляд в пол, шаркает носком сапога, словно правда резала на живую, и уже шепотом заканчивает мысль. – Ситуация очень нестабильная. Россия смотрит на него со смесью боли и тревоги на лице, но ничего не говорит. Сказать просто нечего. Так они и стоят перед дверью в свою квартиру, пока с той стороны не становится тихо, и они не убеждаются, что СССР перестал разносить дом. Затем переглядываются, и Беларусь берётся за ручку. – Ну, с Богом.****
До Ялты они летели частным самолётом, взяв с собой минимум вещей – потому что их итак было не слишком много – и вдвоём с Беларусью. Украину, как всё ещё находящегося под стражей, хотя никто его сопровождение конвоем не называл, отправили вертолётом чуть позже, после подписания пары-тройки секретных документов и договоров о неразглашении. СССР лично следил за всем процессом, а также настоял на том, чтобы РСФСР и БССР прибыли на место первыми и успели обустроится. Напоследок, встретившись с ними накануне перед отъездом, Союз настоятельно просил их сохранять осторожность, по возможности не позволять Украине притрагиваться к пище (украинские перебежчики любили травить красноармейцев во время войны с УПА) и заранее проверить все запасные входы и выходы в доме, а также окрестности. Несмотря на то, что заявлено не было, все стороны понимали, что плюс к этому объект будет строго охраняться, как охранялся все годы до этого. От Ялты до Малой Сосновки братья добирались на неприметном автомобиле и под покровом ночи, так что день по приезде они посвятили изучению окрестностей. Ялта по сравнению с Москвой казалась маленькой деревушкой на берегу Черного моря, где даже пляжи ещё не обустроили, но Россия, чересчур впечатлительный, когда дело доходит до природы и новых мест пребывания, не переставал шёпотом на ухо Беларуси восторгаться здешней атмосферой и, особенно, воздухом, который, по его словам, отличался чистотой. И вообще казалось, будто этот маленький курортный уголок, куда съезжались цари и государственные деятели во все времена, чтобы подлечить здоровье и отдохнуть от мирской суеты, был почти не тронут войной. Окруженная горами и морем, Ялта словно бы пребывала в своём мире, тихом, свободном и спокойном. Только по прибытии сюда Россия в полной мере осознал, как скучал по такому; как устал от войны. Очень мило со стороны вождя было предоставить воплощениям для реабилитации свою недавно возведенную дачу. Поговаривали, что бревенчатый домик почти аскетичного убранства был привезен сюда поездом и возведён за пару дней сразу после случая, когда Сталин, прогуливаясь по окрестностям, поднял с земли сосновую шишку и сказал нечто в духе «неплохо бы дачу здесь поставить, где царями не воняет». Спутники его приняли это пожелание как приказ – и вот, в 48-ом дача была готова. Хотя сам Иосиф Виссарионович всё одно впоследствии появлялся здесь редко, так как служба звала в Москву, – так что, когда СССР заявился к нему с просьбой «выделить место для реабилитации республик», тот, не задумываясь, предложил свою крымскую дачу. Союз, будучи по натуре аскетом, восхитился планировкой и решил, что это идеальное место для отдыха и восстановления душевного равновесия. Разве что – позже пришло ему в голову – дом был небольшим, а это значит, что ютиться троим его братьям придётся сплоченно. И с одной стороны это полностью соответствовало задумке их помирить, а с другой Советам претило, как и сама идея поселять Россию и Украину в одном месте. Только вот руководству об их натянутых отношениях не скажешь, да и слово Сталина никто оспаривать не станет. «Потрясающе! Я в деле», – высказал свою точку зрения Россия, увидев архивные фотографии дома в Малой Сосновке, и тогда уж Союзу пришлось смириться окончательно. Едва они занесли сумки со скарбом в дом, РСФСР выбежал на крыльцо, упал спиной на траву, усыпанную сосновыми иголками, раскинув руки, вдохнул полной грудью и молвил: «Всё. Умирать здесь останусь». Лицо белоруса смягчилось, стоило ему увидеть искреннюю широкую улыбку брата. Тот выглядел неподдельно счастливым впервые с начала войны. Словно наконец-то все переживания покинули его, пусть и на время. – Лучше давай займемся обустройством и обследованием местности, – сказал БССР, спускаясь с крыльца и шутливо тыкая его в бок носком ботинка. – А то ведь с Советов статься может и отчёт запросить. – Ты реально воспринял всерьез его наставления? – удивленно изогнул брови Россия, глядя на него снизу вверх, всё еще валяясь на земле в позе звезды. – Да забей, ты и сам знаешь, что в этом бору охраны понатыкано больше, чем деревьев. К тому же не говори, что тоже боишься, что Украина с нами что-то сделает. Не в том он положении, да и незачем ему теперь, когда одна война выиграна, а УПА остался в тюрьме. – Думаешь, он без подначек УПА сам по себе никакой угрозы не несёт? – нахмурился Беларусь. Несмотря на то, что Россия был в большинстве своём прав, тревога всё ещё не отпускала. К тому же он привык слушаться СССР во всём, ведь перестраховываться и правда не мешает. Россия только скривился на эти слова и махнул рукой. – Ну, иди, проверяй, если так хочется, а мне дай полежать спокойно хоть минутку. Пожалуйста, – последнее он произнёс тихо на выдохе и прикрыл глаза, выглядя действительно уставшим. И Беларусь, хоть и ужасно не хотел оставлять брата одного, всё-таки еще пару мгновений постоял над ним, а затем ушёл. России и правда не помешает побыть одному немного. А за его сохранностью в лесу, где на много километров не встретить ни одной живой души – кроме солдат личной охраны – ему вряд ли что-то угрожает. Украина, по плану, должен был прибыть только к вечеру. Не открывая глаз, Россия услышал, как брат двинулся с места, и вскоре звук его удаляющихся шагов смолк. Он вдохнул полной грудью и рвано выдохнул. На мгновение стало пусто, словно в целом мире он остался совсем один, но быстро вместо пустоты пришёл покой. Так он и лежал на перине из нескольких слоев сосновых иголок и редкой травы, наслаждаясь теплой погодой и тишиной, нарушаемой лишь звуками леса и шорохом шныряющей по кустам охраны, пока не задремал. – Доброго дня. Россия подскочил от тихого приветствия, произнесенного знакомым голосом, которого он не слышал уже около трёх лет с тех пор, когда УССР отпустили из-под стражи и отправили в Киев. Годы выучки позволяли русскому просыпаться от каждого шороха, который мог знаменовать собой нападение врага на лагерь. Подняв взгляд, Россия увидел зависшее над собой безэмоциональное лицо украинца, который смотрел прямо на него, и от этого пробирало до костей непонятным холодком. Только силой воли он заставил себя не вскочить, желая показать, что теперь настало мирное время, и ему нечего бояться, тем более на секретной даче посреди многокилометрового леса, окруженной своими солдатами. – И тебе не хворать, – отозвался Россия, с горем пополам принимая дружелюбный вид, хотя от украинца не ускользнуло, как напрягся каждый мускул в теле брата, пока тот неторопливо поднимался и протягивал руку для приветствия. Украина слегка улыбнулся, пожимая ладонь, но улыбка вышла натянутой. Внезапно, пока они стояли и играли в гляделки, не решаясь сделать первый шаг, на плечо России упала капля. Заметив это, оба скосили взгляд на крохотное пятнышко на ткани, а затем также синхронно подняли глаза к виднеющемуся сквозь кроны небу. – Кажется, дождь начинается, – озвучил общую мысль Россия, не глядя на брата, а изучая теперь сумку в его руках. – Пойдём в дом. Попутно Россия как можно незаметнее оглядывался по сторонам и прислушивался, гадая, где носит Беларусь, когда он так необходим. Оставаться с украинцем наедине отчего-то было то ли тревожно, то ли просто неловко – а может, и всё вместе. Будто прочитав его мысли и не найдя взглядом второго брата, Украина как бы невзначай поинтересовался: – А где БССР? – по странной давней привычке он часто избегал называть белоруса Беларусью, пользуясь либо прозвищами, либо сокращенным именем. В этом почти все республики читали скрытую неприязнь украинца в отношении к брату, хотя первый каждый раз за подобные обвинения смотрел на них, как на дураков. России же казалось, что между Украиной и Беларусью отношения всегда были немного натянутыми – не такими, конечно, как у хохла с русским, но и не супер-приятельскими. Украина вообще относился с прохладцей ко всем союзным республикам, часто высказывая, как «мы все отстали от Европы» – так что можно было подумать, что с европейцами он общается теснее и охотнее. Но так сложилось, что в итоге Украина был скорее «против всех». По крайней мере, русский не замечал, чтобы взаимодействия его со странами возникшего ЕС были теплее и активнее. То ли украинец хотел присоединиться к их тусовке, а те его мягко отталкивали или не подпускали, то ли сам Украина метался между двумя блоками, не зная, к кому примкнуть, и нигде не чувствуя той поддержки, которую хотел получить. А что в итоге хотел получить УССР – даже он сам, казалось, не совсем понимал. Сказать, что Беларусь пошёл по приказу СССР проверять окрестности на предмет путей к отступлению или возможных укрытий, потому что они всё ещё не доверяют Украине и опасаются, как бы тот не начал резню на сталинской даче, было бы тактической ошибкой и просто моветоном. А потому Россия пожал плечами: – Гуляет по лесу, наверное. Знаешь же, нам всем не мешало бы побыть наедине с собой после случившегося. Украина какое-то время молчал, раздумывая над этим, а потом согласно угукнул. России показалось, что тот ему не поверил. Ну и ладно. Всё равно брат должен понимать, что как минимум СССР, который скрепя сердце отправил их сюда, ему не доверяет. С легким интересом окинув внутреннее убранство дачи беглым взглядом, Украина вдруг остановился и с глухим стуком уронил сумку на деревянный пол. Россия, как по команде, замер и напрягся, резко оборачиваясь к нему. Вопреки ожиданиям, украинец глядел на него в упор, но с места не сдвинулся, видимо, чтобы не пугать лишний раз. – Тогда можем мы поговорить? Наедине. Россия ощутил, как мурашки пустились в пляс по спине. Он и сам знал, что им нужно поговорить, но обстановка не располагала. Он впервые видит брата спустя три года, белорус может вернуться в любую минуту, а им действительно лучше обстоятельно побеседовать с глазу на глаз, желательно не с порога. – Мы здесь как минимум на месяц, – постаравшись звучать мягко, напомнил русский. – Ещё будет время, не торопись. – Я просто хотел извиниться, – нахмурился Украина, выглядя почти обиженным, но быстро натягивая ответную маску деловой доброжелательности. – Мне показалось, что я должен сделать это сразу, как только увижу тебя. – Спецслужбы подсказали? – не удержавшись, хмыкнул РСФСР, ощущая себя как в детском саду. Когда два ребенка поссорились, и один на эмоциях ударил другого, а родители заставили его просить прощения, даже если сам ребенок не понимал, что он такого плохого сделал. Украина действительно сейчас не выглядел раскаивающимся – хотя может как раз потому, что старался держать лицо и не выказывать нервозности. Украинец досадливо поморщился, выглядя почти оскорбленным. – Мне… действительно жаль, – с нажимом, почти раздраженно произнёс он. А затем опомнился, сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Бросив на брата отчаянный взгляд, он, набравшись решимости, шагнул вперёд. Потом ещё и ещё, пока не подошёл вплотную. Если он и намеревался прибить русского к стенке, то не получилось – тот не шелохнулся, только напряженно следил за движениями оппонента, готовясь к выпаду. – Ты должен понимать, что всё, что было – противостояние государств. Я не хотел причинять тебе боли, но на тот момент… меня убедили, что это единственный выход. Знаю, что не смогу оправдаться этим, но УПА… действительно умеет уговаривать. Тебе повезло, что в твоей земле еще не возникло настолько масштабной националистической идеи, желающей не только поработить, но и уничтожить. Хотя, – тут он как-то криво усмехнулся, – мог бы вспомнить большевистскую партию, но, увы, они сделали слишком много хорошего для твоей страны, так что их не менее значимые преступления еле-еле, но перекрылись их заслугами. И пропагандой, конечно, – последние слова он уже почти шептал, но подошёл настолько близко, что при всём желании их нельзя было не услышать. Россия нахмурился. Пропаганда и сокрытие важных государственных фактов действительно были, но даже сам Россия закрывал на них глаза. Он любил думать, что прошлое осталось в прошлом, а сейчас у них задачи поважнее. Поэтому оставьте-ка политические распри, у нас тут проблема выживания целых народов. Но и отменить факта влияния УПА на Украину РСФСР не мог. Если ранее говорилось, что Украина ни с кем не был по-настоящему близок – ни с Европой, ни со странами советского блока – то это не значило, что он был совсем один. Как раз Украинская Повстанческая Армия в некоторые годы под разными масками заменял их брату семью, друзей и – сказал бы Россия – питомца. Он действительно по-своему любил Украину, хотя РСФСР казалось, что УПА нечто между демоном и биороботом, которому чужды человеческие чувства. Но ведь и воплощения стран не были людьми. Армия незримо присутствовал с Украиной всегда, сколько он себя помнил. Националистические идеи звучали на том клочке земли с момента зарождения понятия «нация». Даже когда не было «украинцев», казаки считали себя чем-то отдельным от остальных, живших в Российской империи. А про времена племён и раздробленности и говорить нечего. По сути, это было нормально – каждый народ идентифицировал себя, отделял от остальных. Только остальные, в отличие от Украины – вполне возможно, из-за его «приграничного» положения – могли определиться, к кому примкнуть и кого считать союзниками. А Украина всегда метался между условными «западом» и «востоком» – и кого в этом винить?.. – Будешь скучать по нему? – внезапно вполне серьёзно поинтересовался Россия, всё ещё явственно ощущая крохотное расстояние между ними и тот факт, что они остаются одни в пустом доме. В последний раз украинец был так близко к нему в тот злополучный вечер перед концом войны, после которого Россию нашли изуродованным. И даже тогда за ними следил УПА, не позволяя остаться тет-а-тет и строго следя за действиями «подопечного». Украина напрягся, явно не в восторге от упоминания Армии. Да ещё и такого личного вопроса. «Конечно, буду», – читалось в его глазах, но вслух украинец сквозь зубы процедил: – Нет. Потому что он мне не нужен. «А кто нужен?» – хотелось вбросить России, но он понимал, что это будет расценено как провокация. А заставлять брата врать ещё больше он не хотел. Ибо однажды солгав, потом будет сложно остановиться. РСФСР кивнул. – Что ж… Я давно тебя простил, – вполне искренне сказал он и улыбнулся, протягивая руку теперь уже в знак мира. – Мы здесь, чтобы немного отдохнуть и набраться сил перед новыми испытаниями, так что давай хотя бы на этот коротенький срок действительно забудем всё плохое и постараемся жить так, словно мы семья. Он не пускал укора или обиды в последнюю фразу, но Украина перед ним едва заметно вздрогнул и опустил взгляд. «Семья», да?.. – Что ты подразумеваешь под… – начал было УССР, прекрасно, однако, понимая, какое значение русский вкладывал в это слово – то значение, которое ему не нравилось. Но тут снаружи раздались шаги, быстро вскочившие и протопавшие по деревянному крыльцу, и украинец резко разорвал рукопожатие и отступил на два метра назад, словно его застали за чем-то неприемлемым. В дом ворвался чуть запыхавшийся Беларусь, которому уже явно доложили о прибытии второго брата. Увидев обоих в полном здравии и даже не ругающимися, он замер на пороге и, не скрываясь, облегченно выдохнул. – Ну, прывітанне, браток! – излишне радостно раскинул руки белорус, расплываясь в широкой ухмылке и надвигаясь на застывшего в шоке украинца с объятиями. – Як справы ў сталіцы? – Нічого не змінилося за півдня, що вас там не було, – слегка ворчливо отвечал Украина на родном, принимая правила игры. Но всё-таки обнял Беларусь, не желая портить отношения на моменте приветствия. – Ну и ну, как обидно, что Россия успел встретить тебя без меня, – не меняя немного ехидного выражения лица, посетовал БССР, переводя взгляд с одного на другого. – Спадзяюся, я не прапусціў нічога цікавага. – Нічого, – прохладно заверил Украина, отходя, стоило объятиям разомкнуться. – Бо-оже, прекращайте уже, – обе республики резко обернулись и удивленно замерли, замечая, что Россия смотрит на них и искренне широко улыбается. Повернувшись к ним спиной, РСФСР поспешил спрятаться от навязчивого внимания и направился куда-то в другую комнату, возвестив, что пойдёт ставить чайник. «Ведь раз все, наконец, в сборе, сам Бог велел отметить это чашечкой чая».****
Дождь полил сразу же, как только все трое оказались под крышей. Россия смотрел в окно на барабанящие по стеклу капли, подперев щеку рукой, и размышлял, где же скрылись от непогоды военные, разбросанные по лесу, и скрылись ли вообще. А может, у этой дачи есть потайные комнаты? Прослушка? Следят ли за ними денно и нощно, пытаясь защитить непонятно от чего? Деревянный дом накрыла уютная тишина и шорох дождя по крыше. Наслаждаясь этим, присутствующие сохраняли молчание и пили горячий чай. Впервые за долгое время ощущался настоящий покой, почти умиротворение. Только на задворках сознания, тщательно заглушаемое уговорами, тихонько скрежетало непонятное беспокойство от присутствия Украины. Россия привык, что рядом с ним находились Беларусь и СССР, но вот третий брат как-то не вписывался в сложившуюся обыденную картину мира. Из-за погоды и наползших на небо серых туч довольно рано стемнело, а потому они уже в восьмом часу вечера, разомлевшие от возможности ничего не делать и необходимости сидеть взаперти, заговорили о том, чтобы раскладывать постели. И тут-то встала проблема. Кровать в доме была одна, предназначенная для вождя, и, естественно, выбрать, кто из них её займёт, представлялось нереальным. А потому было решено всем постелить на полу прямо в гостиной. Россия с неясным выражением лица наблюдал за тем, как Беларусь, уже отыскавший в небольшом чулане-шкафу спальники, любезно положенные туда к их приезду, раскладывал два из них в одном углу, а третий – в противоположном, как можно дальше от первых. – И что это значит? – подойдя, спросил русский на ухо брату, посматривая в сторону Украины, который подозрительно медленно разбирал свой вещь-мешок, нарочно не замечая манипуляций белоруса. – Что за «деление на классы», товарищ? Выглядит несправедливо, словно одного из нас выгоняют на край села, как чумного. – Говори, что хочешь, – сощурился на него Беларусь и кивнул в сторону украинца, – а я и без указов Совета не позволю ему спать у тебя под боком. Хочешь, чтобы как в детстве, соприкасаясь коленками и залезая друг на дружку во сне? Уволь, а я… не позволю, короче. – Он на секунду замялся, не способный подобрать нужные слова, и грозно зыркнул на брата, мол «ты и так понял, о чём я». Россия вздохнул. – Мы тут, чтобы мириться, а не выстраивать барьеры ещё толще, – напомнил русский, хмурясь. Ему правда не нравилась мысль, что украинец будет чувствовать себя если не изгоем, которому улыбаются, а в тайне ненавидят, то по крайней мере лишним. – Не лучше ли будет тогда постелить все мешки на одинаковом расстоянии? – Я хочу быть уверен, что ночью с тобой ничего не случится, – как можно мягче, но при этом тоном, не терпящим возражений, сказал Беларусь. Россия даже удивленно поднял брови на такую властность. – А для этого мне нужно лечь как можно ближе к тебе и между вами, – он снова бросил откровенно недобрый взгляд на Украину. Русский всерьез задумался, а где он пропустил момент, когда Белка возненавидел среднего брата. – Но… – это все равно было бы неправильно, и они оба должны это понимать, но на все возражения РСФСР белорус только отмахнулся. – Хотя бы на сегодняшнюю ночь, – с нажимом проговорил тот, и Россия понял, что пререкаться бесполезно. Когда нужно, эта мелкая республика мог манипулировать им и даже СССР. Когда на улице стало совсем черно, так что не разглядеть даже близстоящих деревьев, все трое разложили свои спальники, по очереди переоделись в ванной в пижамы и легли. Россия с затаенной тревогой посматривал на украинца, одиноко копошащегося с подушкой в своём углу. Они за весь день почти не разговаривали, и это удручало еще больше, нагоняя мысль, что всё не так. Что бедолага реально стал изгоем, словно они – не одна семья. Оставалось только одно – скрасить остаток вечера в тесном кругу и хотя бы так показать, что между ними теперь нет границ. – Эх, жалко, что здесь нет гитары! – преувеличенно бодро вдруг сказал Россия, вставая аккурат по центру гостиной, откуда отодвинули стол. Бросил на поднявших головы братьев полный надежды, почти умоляющий взгляд, мол, поддержите. – Сейчас бы песню какую затянуть! Только вместо песни теперь затянулось молчание. Россия стоял посреди комнаты и нервно улыбался, ощущая себя дураком. – Почему бы и нет, – неожиданно подал голос со своего мешка Украина, тут же заставляя русского просиять и благодарно уставиться на него. – Если так хочешь, даже гитара не нужна, – хмыкнул он, – главное – голос. – Оу, ну… – белорус выглядел растерянным. То ли от предложения РСФСР, то ли от факта, что Украина так легко согласился и первым поддержал инициативу. Словно решил не ждать у моря погоды и сам начать налаживать контакт. Возможно – с некоторой долей вины заметил про себя БССР – этому поспособствовало его решение о разграничении спальных мест. – Да, идея классная. К тому же, – тут же постарался вслед за братом поддержать он, как бы уходя от повисшей в воздухе темы с «кроватями», – вы, ребята, ходили в вокальный кружок. Не знаю, как Украина, – и сразу же смутился своих слов, опуская взгляд. – …Но Россия восхитительно поёт! Давящая тишина ушла, но вместо неё образовалась неловкость от течения разговора. Пытаясь развеять обстановку, Россия первым плюхнулся на ковер посреди гостиной, складывая ноги по-турецки, и приглашающее похлопал ладонями по местам рядом с собой. Республики тут же подорвались каждый со своих мест и уселись аккурат по бокам от России. – Что мы такого знаем?.. – преувеличенно оживленно обратился русский скорее к украинцу, раз уж «певцами» тут были они вдвоём, и стал перечислять «классику», – «Катюша», «Березка», «Священная война»?.. ...В итоге спели и «Катюшу», и «Священную войну»; а затем «Песню о Днепре» и даже «Эй, седлайте, хлопцы, коней». Правда, после куплета: «Полетим, кавалеристы, Грозной лавой огневой И насильникам-фашистам Снимем головы долой!..» – – Украина вдруг замолк, уставившись перед собой невидящим взглядом, и строчки про Сталина «Будем драться беззаветно \ И штыками и клинком. \ С нами весь народ советский,\ С нами Сталин наш родной!» России пришлось допевать одному, так как белорус, сбив дыхалку, слетел еще на втором куплете. РСФСР почувствовал себя неловко и почти раздосадовано. Хотел разрядить обстановку, а получилось как всегда. Странно, но песни, так воодушевлявшие и поднимающие настроение на войне, в мирное время воспринимались совсем по-другому, хоть на первых порах и вызывали слёзы ностальгии и даже радости за то, что всё прошло и закончилось победой. Тогда русский, сегодня чересчур пекущийся о самочувствии других – в особенности кое-кого конкретного – не придумал ничего гениальнее, чем нарушить надолго повисшую тишину новой песней. «…А льон цвіте синьо-синьо, А мати жде, чекає сина… Украина вздрогнул и поднял голову, а Россия, не прекращая петь мягко и воодушевленно, словно опять стоял над народом и возвещал о победе, коротко усмехнулся. …Знов розквітли льони У Поліськім краю голубому. Повертались сини, Як герої до рідного дому». Беларусь рядом только хлопал глазами – его так и подмывало спросить, сколько брат знает языков и может ли ещё и по-белорусски. Когда смолкли последние звуки и снова повисла тишина, на этот раз не давящая, но удивленная – Украина кривовато улыбнулся. – Вимова у тебе все-таки жахливе. Россия расплылся в ответной улыбке. – Ни слова не понял, что ты сейчас сказал, – радостно признался он. И, глядя друг на друга, они всё же не выдержали и одновременно прыснули со смеху. Беларусь, удивленно взиравший на них, вопреки ожиданиям тоже хохотнул в кулак, чувствуя, как потихоньку спадает напряжение. Наконец, отсмеявшись, украинец решительно поднялся на ноги и, пряча глаза с медленно затухающими в них искорками, махнул рукой. – Ну, всё, теперь точно спать, – и направился к своему мешку. Россия и Беларусь, притихнув, переглянулись и, поколебавшись, тоже встали с пёстрого ковра. Пока БССР закрывал шторы на окнах, русский с тревогой и потаённой грустью глянул на сворачивающегося калачиком в спальнике среднего брата. – Спокойной ночи, Украина, – стараясь, чтобы голос звучал в меру мягко и непринуждённо, окликнул русский, когда погасил свет и забрался в свой спальник. Спустя, казалось, вечность, с другого конца комнаты, утопленной в рябящей черноте, раздалось ни капли не сонное «угу».