Reboot

      Было холодно. Или нет? Или да? Кажется, его просто трясет. Вода в душе почти кипяток, а он никак не может согреться.       Отмыться тоже не получалось, как бы он не старался. Сколько бы он не терся вехоткой, сколько бы геля для душа и шампуня на себя не вылил, грязь никуда не исчезала. Почему-то не сразу приходит в голову мысль, что синяки не смываются. Как не смыть ощущение чужих рук на коже. Как не смыть животный страх, что впитывается в кожу, как змеиный яд. Как не смыть стыд, что прожигает сознание изнутри.       Всё это может смыть только время.       Но у Ваньнина нет времени. Ему нужно стать чистым сейчас. Он должен выйти из душевой кабинки прежним собой, собой, что может и хочет жить. Собой, что способен что-то дать другим. Собой, у которого были цели и мечты.       Для этого нужно просто приложить чуть больше сил, потереть кожу чуть сильнее. И тогда он точно станет чистым.       «Идиот, ты уже никогда не будешь чистым» — говорит кто-то или что-то в голове.       Руки молодого омеги выпускают вехотку из рук. Это бесполезно. Это всё бесполезно. Тонкие пальцы медленно скользят по покрытому синяками бедру выше и останавливаются на самом болезненном месте. Проникая внутрь и стараясь вымыть то, что осталось внутри. Это уже не поможет, это очень больно. Но омега продолжает, будто наказывая самого себя за то, что с ним сделали. ***       Мо Жань стоит, как в землю вкрученный. Быть хорошим мальчиком и сделать, как сказали не хватает сил, а сделать наперекор не хватает смелости.       — Ты не услышал меня? — Сквозь ровный голос проскальзывают нотки раздражения. — Я сказал тебе убираться отсюда!       Омега не поворачивается, не желая даже смотреть на бывшего ученика. Это вызывает смешанные чувства. Благодарность, что ему не приходится смотреть в глаза учителя, страх, что он уже никогда не сможет этого сделать и абсолютно иррациональное раздражение.       — Вы и что курение вредно, говорили, — всё же отзывается Мо Жань.       — Хах, верно, — омега усмехается и выпускает поток дыма ввысь, а после всё же поворачивается, вставая в пол оборота. — Но я тогда много чего говорил. Например, что ты хороший парень.       Затяжка. И Мо Жаню кажется, что это его лёгкие раздирает дым.       — Говорил, что верю, что мои ученики не могут сделать что-то плохое, наивно правда? — В голосе явная ирония, но лицо, как было фарфоровой маской, так и осталось. — Помнится, еще я говорил, что верю, что могу помочь даже такому хулигану. Что у всех должен быть шанс на перевоспитание. — Идеалистические высказывания прошлого себя Ваньнин сейчас выплёвывает, как шелуху от семечек. — А ещё, я говорил тебе не делать глупостей, говорил тебе остановиться…       Глаза феникса опасно сужаются, наблюдая за реакцией. И да, каждый выстрел попадает в цель. Альфа перед ним расстрелян, ни одного выстрела в молоко.       Чуть погодя, он продолжает:       — Видимо, прислушиваться к просьбам ты с годами не научился.       Слова учителя бьют в самое больное. Бьют точно, потому что это чистая правда. Учитель вообще обладал какой-то сверхспособностью всего парочкой слов сначала лишить человека сил, а после вознести на самые небеса. По крайней мере, Мо Жаня весь двенадцатый класс между адом и раем, швыряло только так.       Омега снова нервно затягивается, едва не кашляя от дыма и снова отворачивается.       — Учитель обещал мне разговор, если я сдам экзамены. — Снова находит силы на ответ альфа. — Я сдал, три дня ада, и ещё, кучу экзаменов в университете.       — Это шутка? — Омега смотрит на бывшего ученика, как на собаку, что прямо перед лицом хозяина, гадит на светлый ковёр с самым невинным видом.       — Всего один разговор, Ваньнин… — в голосе альфы столько боли, столько мольбы, словно он просит не о разговоре, а о том, чтобы омега, напротив, пожертвовал ему свою почку.       — Не называй меня так! — Срывается на шипение омега. — Хочешь поговорить? Хорошо, обещал — делай, этому ведь я вас учил, не так ли? Но не сейчас. — Чу Ваньнин делает последнюю затяжку и тушит окурок пяткой дорогой туфли. — У меня ещё целая куча работы, и я не собираюсь рефлексировать твои сопли и подбирать пьяные сопли своих боссов одновременно.       Мо Жань чуть не улыбнулся. Хотя почему чуть? Он улыбается, как ребенок, который за раз получил подарки на все дни рождения. Глупый человек. Сам напросился в клетку голодному тигру и радуется.       — Отойди. — Не делая и шага, командует мужчина.       Мо Жань послушно делает парочку шагов в сторону.       — Время и место скажу тебе позже. — Делая пару шагов вперёд, говорит Ваньнин. — И чтобы не смел подходить ко мне, пока мы на работе!       — Хорошо, — послушно кивает Мо Жань, как та собачка на приборной панели.       Ваньнин проходит мимо медленно и аккуратно, будто рядом с бомбой, что в любой момент может взорваться.       Открыв дверь и выйдя в коридор, он почти вздыхает с облегчением, как чувствует на своём локте хватку. Сердце замирает, в горле ком, а в голове начинает нарастать белый шум.       — Ваньнин, — Голос Мо Жаня, как-то в равной степени печальный и радостный.       Ваньнин против воли подмечает, насколько он вырос за эти годы. Из мальчишки превратился в мужчину, даже голос стал грубее. Раньше голову приходилось немного опускать, теперь же, её приходилось неплохо так поднимать.       — Я рад, что даже несмотря на то, что я… После всего… — Он начал путаться в словах, запах омеги явно выдает его страх, и Мо Жань чуть ослабляет хватку. — Я рад, что после всего, ты хорошо жил, — всё же выдавливает он из себя.       Чу Ваньнин усмехается и вырывает свою руку. Это получается на удивление просто, от чего симптомы паники медленно отступают.       — После случившегося. — Он делает шаг вперёд, желая как можно скорее нарастить дистанцию между ними. — Я никогда не жил хорошо. — Так и не обернувшись, отвечает бывший учитель, и стремительно наращивая скорость, уходит.       Мо Жань немного стоит на крыше, позволяя прохладному вечернему ветру остудить голову. Он старается ни о чём не думать. Если начать думать, то можно смело шагать вперёд, и прям камнем вниз, с тридцать четвёртого этажа.       Сделав мысленную пометку о переносе встречи с психологом, на как можно раньше, желательно прямо сейчас, но это вряд ли, Мо Жань тоже возвращается в зал, вечер продолжается. Он честно выполняет просьбу и даже не смотрит в сторону Ваньнина.       Вместо созерцания бывшего учителя, альфа выслушивает пьяные сопли Ши Мэя и ещё парочки коллег, а после, помогает им всем сесть в такси, когда они уже в состоянии нестояния. И сам садится туда же. Нужно же этих пьяньчужек как-то до дверей квартир дотащить, правильно? А кто, если не он? Сами эти литромэны точно не дойдут.       Ши Мэй прижимается к нему и пускает слюни на рубашку. В любой другой ситуации, Мо Жань бы сам слюнями изошел от столь умилительной картины, но сейчас, это вызывало скорее раздражение. Сейчас играть в доброго мальчика было как никогда трудно.       Хотелось просто прийти домой, упасть лицом в подушку и проснуться, когда проклятая весна закончится, лучше всего осенью.       Но вместо этого, он тянет за воротник одного коллегу, и вручает его заспанному мужу, выслушивая сонные благодарности. Другого, он просто впихивает в квартиру, потому что он закоренелый холостяк. Прости чувак, в другой раз я бы помог тебе снять ботинки и дотащил бы до кровати, но сегодня не твой день, так что поспишь на полу в прихожей. Последний в списке — Ши Мэй. Он немного протрезвел, по крайней мере слюни уже не пускает.       — А-Жань, — хнычет он. — Мне холодно.       Для верности эффекта омега даже обхватывает себя руками.       — Включите печку, пожалуйста, — просит он водителя.       — Нет, обними меня, — продолжает он хныкать, и пододвигается ближе, хотя ближе некуда.       — Ши Мэй, тебе завтра за это будет стыдно, — напутствует он друга, пока они едут.       — Почему? — Персиковые глаза смотрят с искренним непониманием.       — Поверь на слово, — Мо Жань тяжело вздыхает.       Ши Мэй обычно почти не пьет на корпоративах. Да и на их «не свиданиях, а дружеских встречах», — он предпочитал пить чай или слабенькое пиво. Так что, по факту — это первый раз, когда Мо Жань видит его в таком состоянии. Мысль о том, что завтра им будет неловко смотреть друг другу в глаза, становится всё более яркой.       — Глупый А-Жань, — Надувает губы омежка, и сам прижимается к альфе, положив голову на широкое плечо.       — Это точно, — соглашается он. — Идиот, каких ещё поискать. Так, не спать! Нам ехать всего пять минут! — Мо Жань тормошит друга, стараясь не переусердствовать, чтобы его не замутило.       «Ну, Ши Мэя ведь в прихожей не бросишь, да?» — Понуро думает Мо Жань, придерживая друга в лифте.       Ши Мэй открывает дверь с кодом весьма бодро, но висеть на Мо Жане не перестает.       — Ши Мэй, нужно разуться. — Останавливает омегу Мо Жань, когда тот собирается пройти дальше в обуви.       Он помогает ему разуться и снять верхнюю одежду, при этом, увещевая его как капризного ребенка.       — Вот так, ложимся, одеялко не скидываем. — Мо Жань накрывает его чуть ли не под нос, и даже ставит смартфон друга на зарядку.       Всё, отшивка хороших мальчиков на сегодня выполнена на сто двадцать процентов. Осталось только самому дойти до дома, а не уснуть где-то на лавочке.       Только он собирался подняться с пола и пойти восвояси, как его руку схватила тонкая и нежная ладошка Ши Мэя.       — А-Жань? Ты уходишь? — послышалось со стороны постели.       — Да, мне тоже нужно домой. — Спокойно убирая ладошку от своей руки, проговорил Мо Жань всё тем же голосом доброго воспитателя в садике.       — Нет! — Ши Мэй подорвался с кровати, сбрасывая одеяло. — Не уходи!       Его голос стал чуть более томным, на щёчки лёг легкий румянец, что, в прочем, было почти не видно в полумраке комнаты, ведь включен был только торшер, и то, Мо Жань включил его, чтобы на обратном пути не убиться.       — Не уходи, — повторил омега. — Лучше… Останься.       Тонкая ручка скользнула к груди, где рубашка была расстегнута на три пуговицы, обнажая аккуратные ключицы. Комнату начинают наполнять феромоны с лёгким запахом фиалки. Ши Мэй! Ши Мэй, что всегда сидит на подавителях, сам выпускает феромоны и просит остаться! Ши Мэй, с румянцем от алкоголя, с влажными губами и затуманенным взглядом, словно только что вышел из всех весенних снов его юности, выпускает феромоны и просит его остаться!       — Прости, я не могу, — Мо Жань произносит это быстрее, чем успевает подумать, и слава богу. Обдумав, отказаться было бы почти невозможно.       — Почему? Ты не хочешь… — голос омеги был почти на уровне шепота.       — Ши Мэй, — прервал его Мо Жань. — Ты пьян. Это неправильно. Я… Я не могу так поступить с тобой.       «Воняешь слабостью. Он сам даёт, бери!» — сказало чудовище внутри.       «Правильно, бери, ты же с такой лёгкостью сможешь потом смотреть учителю Чу в глаза, если сейчас останешься здесь! — отвешивая чапалах чудовищу, говорит маленький Мо Жаньчик».       — А-Жань…       — Завтра, — снова обрывает омегу Мо Жань. — Всё завтра, а сейчас, спи.       Накинув на омегу одеяло и укутав его как гусеницу, чтобы больше не было попыток схватить его на выходе, Мо Жань поспешил на выход из злополучной квартиры.       Маленький Мо Жанчик раскидывал внутри конфетти.       «Мы смогли! Мы не повелись на провокации!»       Тяжелый вздох, и Мо Жань плюхается на сидение авто.       — О, а я думал, вы завершите поездку, — лукаво сказал бета за рулем.       — Не смешно, — отрезал Мо Жань. На то, чтобы ещё и с таксистом вести разговоры, его уже не хватило.       Замечание таксиста сильно задело. Сильнее, чем следовало. Не то, что бы он не понимал, о чем думает водитель, смотря на то, что альфа уводит пьяного омегу, который активно к нему льнёт. Но после всего, что сегодня произошло, после всех потрясений, после всех старых ран, которые опять потревожили… Быть заподозренным в квази-изнасиловании было особенно мерзко. Мерзко от самого себя, от всех альф, что так поступают.       «Конечно, куда им до тебя. Праведный ты наш» — говорит чудовище. И впервые клетка разума ничего ему не делает, потому что солидарна с ним.       Действительно, не ему тут умничать и учить кого-то морали. Лучше потратить оставшиеся силы на то, чтобы не уснуть в такси, потому что проснуться будет просто невозможно.       Только перейдя порог собственного дома Мо Жань почувствовал, насколько он устал. Ноги словно наливались свинцом, плечи дубели с каждой секундой больше и больше, а в глаза как песка насыпали. В области лобной доли началось неприятное гудение.       Хотелось просто упасть и больше не вставать. Но нужно позаботиться ещё и о завтрашнем себе, поэтому он всё же ползет в ванную, чтобы хоть как-то принять душ, а ещё ставит стакан с водой и таблетки на прикроватную тумбочку. После водных процедур жить хотелось чуть больше, даже голова прошла немного. Разумеется, усталость это не ликвидировало, поэтому только голова коснулась подушки, сознание сделало ручкой, и он погрузился в глубокий сон совсем без сновидений. ***       Когда Начальство уже порядком набралось, Чу Ваньнин указал им, что пора собираться в отель.       Те, на удивление согласились легко, даже не требуя афтерпати. Погрузив всех, кого следовало по машинам, он и сам сел в такси. Путь до их отеля не близкий, а день был слишком насыщенным, ещё и этот Мо Жань…       «Рад, что ты хорошо жил». — Ха-ха три раза. Как вообще можно хорошо жить, когда ты вынужден переезжать в другую страну, из-за того, что твоя карьера разрушена, друзья предали, а семья отвернулась, называя шлюхой?       — Извините, можно я закурю? — Спросил он у таксиста и тот только кивнул. — Спасибо.       Сигарета полыхнула в тёмном салоне. Водитель учтиво приоткрыл окно со стороны пассажира. ***       Пощечина сильно обожгла щёку. В глазах начали собираться слёзы, но они так и не пролились.       — Разве так я тебя воспитывал? — У отца дрожали руки от гнева, от непонимания и, возможно, от ещё чего-то.       — Я…       — Заткнись! — Прервал он все попытки оправдаться.       Мужчина заходил взад-вперёд, то запуская руки в волосы, то убирая, закрывая ими лицо.       — Я знал, что так и будет! Знал, но надеялся, что силы, потраченные на твое образование и воспитание, будут не напрасны! — начал мужчина, так и не останавливаясь, и будто бы говоря сам с собой, совсем не смотря в сторону сына. — Но в конце концов, все омеги одинаковые, только и умеете, что хвостами перед альфами крутить!       — Я ничем не крутил! — Всё же пытается защититься омега.       — Да неужели? — Мужчина кажется только сильнее разозлился от этого. — Если бы ты этого не хотел, ничего бы не было.       Мужчина натурально шипел, нависнув над сыном, как волна цунами над пляжем. Слёзы в глазах омеги стали ещё более явными, но всё ещё не срывались. Тонкие губы сжались до побеления.       Говорить обо всем отцу было плохой идеей с самого начала. Он и не собирался говорить ему хоть когда-нибудь, но младший двоюродный брат, единственный родственник, которому он решился открыться в своем горе — уговорил его попробовать. У отца было много связей. И он действительно мог помочь, если не делом, то хотя бы визиткой с нужным номером и советом. Сейчас время работало против него, с каждым днём шансов что-то доказать было всё меньше. Если и обращаться в полицию, то сейчас. И потому, он решился на этот шаг, и рассказал про всё своему отцу.       — Он всё же альфа, хоть и молодой, ещё и был в гоне. Я просто не смог от него отбиться. — Омега отдёргивает рукава водолазки, демонстрируя синяки, поднимает край водолазки чтобы показать синяки на тонкой талии и животе. — Я пытался.       Слёзы всё же не удерживаются в глазах и ползут по щекам в тоналке, смывая её, обнажая ещё один синяк, уже на скуле.       — Сучка не захочет, кобель не вскочит, — отрезал отец. ***       Пепел облетел с сигареты, а дым наполнил лёгкие никотином, даруя странное тепло и вместе с ним спокойствие. Голова не то, что опустела, но белый шум в ушах и гудение в висках стало спокойнее, почти терпимо. Почти, да.       Несколько машин остановились у отеля. Помогать кому-то добраться до номера Чу не собирался. Не маленькие, сами справятся. Свою часть работы он уже выполнил. Забрал всю честную компанию, не дав набраться до бровей и наделать глупостей. Дальше, альфочки и омеженьки, будьте добры, сами.       Фойе отеля встретило приглушенной музыкой и слишком ярким, особенно после тёмной улицы, светом.       Всё казалось неправильным. Неправильные люди, неправильные поступки и слова. Он словно попал в зазеркалье, где всё вроде бы так, но не так. Дьявол кроется в деталях, и эти детали не иначе от лего, и не иначе, как под ногой босо шагающего по жизни Ваньнина.       Всё же не стоило, наверное, так спорить с этим ублюдком. Или вообще нужно было уволиться давно. Или хотя бы попросить у старшего не направлять его в эту командировку. Он же с самого начала знал, что всё пойдёт наперекосяк. В итоге, так и получилось. И это только первый день, ему еще полгода тут танцевать над пропастью во ржи. И кто его, собственно, ловить будет?       Музыка в лифте была ещё хуже, чем в фойе. Едва утихнувшая головная боль снова усилилась. Хотелось плакать. Ситуация была патовой.       Сейчас бежать уже некуда.       — Так, возьми себя в руки, — сказал он сам себе, подходя к дверям номера. — Ты должен быть сильным, тебе есть для кого стараться! — Проговорив эти слова, Ваньнин открыл ключ-картой дверь номера.       — Мамочка! — Сразу же донеслось до его ушей.       Выбираясь из вороха подушек и одеял, мальчик лет пяти-шести, с очаровательными ямочками и глазами феникса, подбежал к мужчине и обнял его, утыкаясь головой в живот.       — Привет, солнышко, — улыбаясь, мягко сказал мужчина. — Ты чего не спишь?