Нефритовый слон

      В Перми сошли, пересели на скоростной почтовый, делавший остановку всего на пять минут. Надо отдать должное Андрею, он больше не дивился такому удачному совпадению. До Толстого наконец начало доходить, чем занимался Валет, спешно отослав их с Мими в кино: замел следы ломбарда, собрал ценные вещи, собрал кассу. Тщательно выверил расписание поездов, причем не только сибирских и выбрал так, чтобы точно успеть на почтовый.       Их общий друг Фандорин, если в конечном счете и трюхнется, то точно в начале поедет в Сибирь, потеряет неделю, а пока будет возвращаться в Москву, они закроют дело и будут таковы. Всё казалось до смешного простым, а от того гениальным. Андрей даже не представлял сколь многому ему еще предстояло обучиться.       Валет же рассуждал совсем иначе. Не беря в расчет Джейн, о которой Советник не удосужился упомянуть вовсе не из-за душевной травмы, а попросту всецело отдавшись новой жизни, в Москве он собирался разделить команду надвое. Мими и Советник, как человек близко знающий жертву, последят за Радловым, а он возьмет на себя Фандорина, загрузит его параллельным делом, ради которого и был добыт нефритовый слон.       Пока ехали в Москву, Валет обкатывал в голове план "Нефритовый слон". Следовало распустить как можно более достоверные слухи о краже из частной коллекции какого-нибудь китайского наследного принца статуэтки нефритового слона, принадлежащей не то Конфуцию, не то кому покруче. Затем, нефритовый слон, разумеется, не без усилий Валета, будет появляться то в одной лавке старьевщика, то в другой. Разумеется, одной легендой и внезапными появлениями и исчезновениями статуэтки Фандорин не заинтересуется, даже если об этом будут трубить из каждого утюга. Но не заинтересуется Фандорин, заинтересуется кто-то еще, начнется схватка коллекционеров, а всем известно, что в погоне за редким и ценным экземпляром для личной коллекции, человек понимающий способен на многое.       Разумеется, план предусматривал внедрение в определенные круги, формирование новой личности, риск самому быть раненым и даже убитым, но Валету такое было не впервой. Единственная предстоящая сложность - объяснить план команде и грамотно аргументировать, почему им придется на время разделиться. Во-первых, если поймают кого-то одного, другие двое смогут его спасти. А вот если всех троих разом это намного хуже. Во-вторых, Валету не нужно было ни с кем спорить, чтобы понять: во второй раз Фандорин им уйти не даст. Желательно не попадаться, а если уж и попадаться, то хотя бы не всем вместе.       В Москву, благодаря скоростному почтовому, прибыли вечером того же дня. Символично, что на соседнем пути стоял прямой до Сибири поезд. Андрей, глядя за тем, как пассажиры второго и первого класса добровольно садятся в вагоны, невольно поежился. Впрочем, этой минутной слабости, кажется, никто не заметил.       Марафет снова сменили. Из Московского вокзала вышла уже не много уважаемая еврейская семья, а богатый китаец с косичкой на макушке в сопровождении двух молодых ассистентов: юноши и девушки. Китаец, впрочем, на поверху оказался корейцем, прославленным фокусником на родине О Сан Сиком. А его сопровождали верные ассистенты: Чан Гы Рэ и Ри Мин Хи. Разобрать, который из них Гы Рэ, а который Мин Хи, решительно, можно было лишь по документам. Однако, одет был кореец эффектно: тёмно-синий с серебряной вышивкой ханбок, причудливые ботинки на деревянной подошве и не менее забавная широкополая шляпа с высокой тульей.       Даже московские извозчики повелись на такое диво, у которого, верилось, водятся деньжата.       Остановленный пиковыми валетами извозчик нисколько не удивился, когда главный из троих азиатов велел отвезти их в корейский квартал. У этих узкоглазых ни в жизни не разберешь, кто кореец, кто китаец, кто японец. Но они прямо дорожат своей этнической принадлежностью и держатся своих. И хорошо. А то много их, узкоглазых, как полезут через границу, так вся Россия мигом щуриться начнет.       Кореец попался словоохотливый. Ни о чем расспрашивать ни пришлось, все сам выложил как на духу.       На просьбу показать какой-нибудь простейший фокус, тоже согласился. Вынул из просторного кармана статуэтку слона, снял шляпу, положил в нее статуэтку. Надел и снова снял. Статуэтки не оказалось ни в шляпе, ни на голове. Снова надев шляпу, фокусник предложил вознице снять ее. Статуэтка слона покоилась на его голове.       Извозчик только рот разинул. О дальнейшем можно было не беспокоиться, нет ни прессы, ни телеграфа надежнее, чем сарафанное радио.       А уж в азиатском квартале Иркутска Валет позаботился о том, чтобы сформировать о личности и чудесах великого О Сан Сика побольше слухов. А уж со сцены можно и рассказать о нефритовом слоне, а дальше только успевай.       "Пару шоу проведем", рассуждал Валет, "и можно разделяться".       В корейском квартале, благодаря иркутской работе, приняли как родных. Даже о доме заботиться не пришлось: новость, что О Сан Сик с командой в столицу пожаловал, раньше них прибыла.       Домик им выдали, причем не какой-нибудь, а самый, что ни на есть традиционный, Андрей такого еще не видел, тем более в родной стране: двери не распашные, а по типу ширмы, скорее раздвижные, подогрев не от печи, а снизу, от пола, теплый воздух вверх поднимается. При входе обувь снимается, не как придется, а на специальную полочку кладется. На полу вся жизнь происходит: здесь и низкорослые столики, по типу тех, что в кровать больным приносят, и подушки, на которых, как выяснилось, сидеть принято. И циновки, на которых спать.       Андрей даже в казармах на полу не спал, однако, едва опробовав странную напольную кровать, Толстой неожиданно обнаружил, что она нагрета лучше любой пуховой перины, да и вполне пригодна для сна.       Валет беседовал с принимающими их корейцами на безумной смеси русского с тем корейским, который успел на скорую руку подучить за время в Иркутске.       "Так вот куда он пропадал все время, пока мы занимались ломбардом!", ошарашило Толстого. "Устраивал нашу жизнь в Москве, да еще как! Здесь ни то, что полиция, здесь мать родная не найдет, но как же нам браться за Радлова?"       Мими удалилась вместе с чемоданами в левую половину дома и, к удивлению Андрея, его с собой не пустила, отрезав путь одним только взглядом.       "Неужели из-за поцелуя дуется?", изумленно подумал юнкер.       Из-за поцелуя или из-за того, как тот завершился? Андрей и сам не знал, почему вдруг извинился. Дурацкое "прости" само слетело с губ, наверное, из-за резко включившегося света. Бывают же такие моменты, не зря говорят "язык мой - враг мой". - Гы Рэ-я, - обратился к Советнику Валет. - Переоденься в ханбок. Эти прекрасные люди хотят с нами поужинать. А завтра с утра нам предстоит знакомство со всей общиной и представление. - Представление? - Советник, еще не привыкший к новому сильно режущему уши имени, оглядел гостей, со всем почтением поклонился, немного повозился с причудливой дверцей и исчез в правом крыле дома.       Большее количество комнат и наличие у каждого собственного пространства и личной ванной, с одной стороны, должны были приободрить команду, но, на Толстого подействовали странно. В начале, он очень долго не мог уснуть, вертясь на циновке с боку на бок, пока не подтащил ее практически к порогу комнаты Валета, так и не уснул. А когда, наконец уснул, увидел странный сон: Толстой стоял перед зеркалом в доме своей матушке. Зеркало было старое, помутневшее от времени, все в разводах от тряпки.       "Неужто Дуняша так плохо стала делать свою работу?", удивленно подумал юнкер, вглядываясь в мутное отражение.       Старое грязное зеркало и отражение давало такое же, по ту сторону стекла на Андрея смотрело постаревшее отражение. Седые виски, аккуратные тонкие усы и усталость в ярко-синих глазах, которой у Андрея никогда не было. Именно она придавала взгляду строгости и даже холода, совершенно новых для горячего и сердцем, и душой Толстого.       Андрей вытянул руку, словно желая прикоснуться к непривычному новому себе, но отражение вдруг отступило на шаг назад, хотя сам Андрей лишь вытянул руку. - Стой! - Приказал ему бывший юнкер, делая шаг вперед. Рука уперлась в стекло, которое вдруг оказалось поверхностью воды. Кисть свободна прошла внутрь, а выйти назад не вышла.       Отражение же покачало головой отрицательно и сделало еще один шаг назад. - Вы забрали мою жизнь, - молвило оно почти укоризненно. - Что мне остается, кроме как забрать вашу?       Оно схватило юнкера за застрявшую руку, внезапно рвануло на себя, словно русалка свесившегося за борт поглазеть моряка. Андрей не успел даже вдохнуть. Вода залила нос, уши, рот, глаза. Советник с воплем подскочил, распахивая глаза. Дверь по типу ширмы резко отодвинулась, в дверях показался встревоженный Валет, другая дверца отодвинулась, в мужскую половину дома, вопреки всем правилам приличия вбежала Мими. - Советник, ты чего? - Встревожено опустилась на корточки девушка. - Я сделаю чай, - сказал Валет, зажигая керасиновую лампу и уходя в общее пространство, служившее кухней и столовой.       Мими сложила одно из пуховых одеял, устраиваясь рядом с Советником, которого еще била холодная дрожь. - Мне приснился очень странный сон, - рассказал Андрей. - Будто я был дома, перед зеркалом. Очень старым и мутным от грязи. Там я видел свое отражение. Я был в своей военной шинели с гимназическими пуговицами и эполетами... У меня были седые виски, усы и какой-то... слишком взрослый вид. Когда я приблизился, мое отражение отступило вглубь. Я вытянул руку, чтобы удержать его, а она возьми да пройди сквозь стекло. И тут он схватил меня, и я начал тонуть!       Мими обняла юношу за плечи, прижимая к себе. Казалось, она уже совсем не злится из-за поцелуя в кино и последовавших за ним извинений. На душе Андрея стало чуточку легче. Он прикрыл глаза, опуская голову на плечо девушки и давая гладить себя по волосам. Вернулся Валет. Приятно запахло травяным чаем и лимонной цедрой. - На-ка, выпей, - протянул Савелий напарнику кружку. - Это тебя успокоит. А потом покажу еще один фокус, ему предстоит выучиться.       Андрей выпил чай мелкими глоточками, действительно успокаиваясь по мере того, как приятное тепло растекалось внутри, а холодные влажные руки согревались о кружку. Закончив, он передал кружку Мимочке, и та допила остатки. - Дай-ка сюда руки, - попросил Валет, в свою очередь вытягивая свои навстречу внутренней стороной ладоней вверх.       Андрей озадаченно взглянул на напарника, но ослушаться шефа не смел. Вытянул руки, фактически вкладывая их в ладони Валета, как будто для странного танца. Вздрогнул. Это Валет нажал кончиками пальцев на сонные точки на ладонях Андрея. - Здесь находятся сонные точки, - начал равномерно объяснять Савелий. - Сделай глубокий медленный вдох, как перед нырком в воду. Представь себе бассейн или реку, длинную, синюю, её вода обволакивает тебя со всей сторон и ты стрелой скользишь вперед, медленно выдыхай, представляя, как перемещаешь воздух ниже и вверх идут пузыри.       Советник, всегда относившийся к подобным вещам с известной долей скепсиса, в точности следовал указаниям Валета. На вдохе он задержал дыхание. На нырке в воображаемую воду пальцы Валета со сдавливающих движений перешли на круговые, приятно лаская выемку между большим и указательным пальцами. На шестом выдохе сердце перестало скакать как бешеное, на десятом отступил холодный липкий пот.       Когда Советник вновь поднялся на поверхность, его ладони покоились на коленях. Он изумленно взирал то на Мими, то на Валета. - Не может быть! Что ты сделал? - Спросил он, едва скрывая восторг. - Ничего особенного, завтра все покажу. - Улыбнулся Валет, взглянув на обоих подручных. - Вообще-то по правилам общины, вы имеете право спать вместе, только будучи мужем и женой. И даже тогда днем Мими должна жить в женской половине дома.       Андрей уставился на подругу с плохо скрываемым облегчением. - Ты поэтому меня не пустила? - Ну, разумеется, а ты о чем подумал?       Савелий тенью просочился в свою комнату и бесшумно закрыл дверь.       Мими подтянула к себе жиденькую подушку Советника, ложась под его бок.       Вокруг царил полумрак. Только горели друг против друга две пары глаз. Одна серая, другая синяя. Часов не было, но молодым людям казалось, они слышат каждую пылинку, витающую в воздухе вокруг них.       В следующее мгновение губы Мими, потрескавшиеся из-за сухости в доме, накрыли его собственные, Андрей почувствовал приятную тяжесть девушки на себе. Его обняли за шею. Он положил обе руки на девичьи бёдра и подумал о том, что спать остаток ночи ему всё-таки не придется, но уже точно не по причине отражения.