Ш-ш-шипение чувств

Поселок Прана расположен в паре километров от бунгало. Молоко можно купить в магазинчике на окраине, но Юнги ведет Чимина к центральной площади, где расположен местный рынок и десяток лавок с сувенирами, одеждой, продуктами. Альфа покупает три больших тетрапака молока и один маленький, с трубочкой, который Чимин вскрывает немедленно и выпивает с огромным удовольствием, забавно причмокивая, облизываясь и поглядывая с неослабевающим интересом на бумажный пакет в руках мужа, где лежит еще три литра напитка. – Чимина, с такими темпами и объемами потребления молоко у тебя скоро из груди польется, – хмыкает альфа. Омега хмыкает в ответ, про себя думая, что его муж абсолютно прав. – Вот жалко тебе молока для старой больной кобры? – скроив невыносимо уморительную физиономию, скрипит Чимин. – Никакого почтения к возрасту. – Омега, – привлекая к себе, мягко пощипывая губами, а потом, целуя метку, замечает Юнги, – тебе двадцать семь. И, слизывая остатки напитка с чиминовых губ, смеется: – Молоко еще, в самом деле, на губах не обсохло, моя старая скрипучая кобра. – А вот тут, хен, ты прав только отчасти, – Чимин говорит теперь совершенно серьезно. – Продолжительность жизни королевской кобры – тридцать лет. Так что по змеиным меркам я глубокий старик. Юнги смотрит на красавца-мужа, молодого, стройного, с восхитительной, тронутой золотисто-песочным загаром кожей, теплая красота которой подчеркнута сейчас белоснежной футболкой и белыми короткими свободными шортами. В V-образном вырезе «тишотки» видны обожаемые Мином выступающие сильно ключицы и лавандовая метка там, где шея переходит в плечо. И эти чиминовы глаза-радуги, и улыбка, что почти всегда и совершенно необъяснимым, магическим каким-то образом вызывает у Юнги ответную. Особенно сейчас, когда оба, наконец, почти расслабились и наслаждаются отдыхом, друг другом наслаждаются. И кофейные ареолы, и соски, в последние дни все время напряженные, возбужденные, видны под неплотной тканью футболки. И от взгляда на них, на Чимина, плотно, напряженно и приятно-тяжело становится в паху, а в глазах загорается хищный огонек: – Я тебе устрою сегодня ночью марафон, моя старая кобра, – оглядывается, не замечая никого вокруг, прижимает омегу к растущему поблизости от дороги манговому дереву, оставляя на крепкой шее добросовестный темно-багровый засос. – Под завязку наполню твою прелестную попу своей живительной омолаживающей влагой. – Хе-е-е-н, – показательно-недовольно бубнит очень даже довольный омега, осторожно касаясь едва саднящей кожи в месте поцелуя, – зато ты, как спермотоксикозный подросток! Засасываеш-ш-шь смертельно. – Скорее, возбуждающе-подготовительно, Чимина. А шипеть будешь в постели ночью. Надеюсь, от удовольствия. Сейчас купим одежду – и домой. Иначе молоко твое на жаре никакой тетрапак не спасет – прокиснет. Чимин тянется к альфе, прижимается, обнимает, снимает пальчиками капельки пота со лба и висков, целует мягко: – Очень люблю, хен. – Очень люблю, Шипучка. В магазине они покупают пару белых футболок, шорты и рубашку. Юнги примеряет вдобавок темно-синие плавки вместо тех, что дрейфуют сейчас по Индийскому океану. И предлагает омеге такие же в точности, но сиреневые. Чимин от плавок напрочь отказывается, ссылаясь на то, что у него живот от миндальных булок и молока, в самом деле, несколько вырос. И выбирает нежно-сиреневые плавательные шорты, более свободные в талии, на резинке и с фиксирующим шнурком. – На буек, конечно, больше не поплывем, но пускай будут одни большего размера, на будущее, – тихонько смеется омега, незаметно поглаживая живот. – Чимин, на буек поплывем? – альфа подходит и заговорщицки шепчет в ухо, а младший поворачивается, смотрит удивленно. – Шучу! Думаю, если еще один отправится по нашей вине в океан, спасатели с пляжа превратятся в карателей. А нам с тобой понадобится профессиональная помощь Сокджина-щи. – Ой, – широко улыбаясь, вспоминает Чимин, – Гуки просил вчера купить ему огромную шоколадку, а я обещал и забыл совсем. Мы же пойдем вечером к Хосоку и Джину? – Непременно. Альфа как раз напоминал сегодня об этом, когда вы с Сокджином и мелким ушли, а мы остались еще поплавать немного. И да, Чонгук от тебя в полном восторге. Даже сказал, что ты так же хорош собой, как и Тэхен. И он бы женился на тебе, когда вырастет. Но рад, что у тебя есть муж и ему не надо будет делать сложный выбор. –То, что я, как и он, омега, Чонгука, видимо, не смущает, – улыбнулся Чимин, который от маленького очень непосредственного мальчишки сам услышал не один наивный комплимент в свой адрес. – Нисколько. Когда Хосок-щи указал ему на этот факт, Гуки сказал – я чуть не поперхнулся, – что чужд всяческих предрассудков, а ребенка легко можно усыновить. Может, мне все же уже надо начинать бояться? – Хен, успокойся, против загадочного Тэ у меня точно шансов нет. Чонгук извинился и сказал, что этот альфа в его сердце навсегда. Но змеиную фотосессию с меня стребовал. – Выдыхаю, Чимина. Но знаешь, в чем правда: я бы очень не прочь уже завести своего «гука». А ты как на это смотришь? Чимин глянул довольно: – Хорошо, хен. И от тебя очень рад такие слова слышать. – Значит, по возвращении в Сеул сразу займемся этим вопросом. У тебя когда очередная течка? «После родов, очевидно», – хохотнул про себя. – Время еще есть, – ответил уклончиво вслух. – Вот и хорошо. Ну что, за шоколадкой для разговорчивого малыша Гуки? Как это у отца-полицейского родилась такая находка для шпиона? До чего разговорчивый парень. И выдает, как я понимаю, самые отборные родительские секреты. – Зато наблюдательный какой! И до чего внимательный! – смеется Чимин. – Кстати, Шипучка, мелкий наблюдатель Гуки напомнил мне невольно, что здесь, на Бали, я ни разу еще не видел тебя… – альфа заурчал утробно и низко, подался к омеге, потерся о его пах своим, – в чокере. А так, знаешь, хотелось бы брать своего мужа, когда его украшает такая возбуждающая вещичка. Ты в ней, – Юнги провел с нажимом по шее омеги, несдержанно, сердито рыкнув, опять губами настойчиво впился в нее, – такой сексуальный, горячий. Заводишь мгновенно… Когда ты на бедрах у меня сидишь нагой в одном этом украшении, шею свою изумительную назад откидываешь… Я… – Хен, остановись, пожалуйста… – нежный высокий голос Чимина от настойчивой ласки, призывного урчания, возбуждающей, словами нарисованной картины, прошил хриплый возбужденный стон. – Иначе тебе придется возвращаться в магазин и покупать шорты еще и мне. Юнги отстранился, глянул внимательно: муж напрягся всем телом, свел что есть сил бедра, подаваясь ими к альфе. Шею, как и любил старший, запрокинул назад, глядя расфокусированным взглядом в небо, язычком проходя по верхней губе, снимая с нее капельки пота. – Чимина, любовь моя, мне кажется, или ты в последнее время вообще стал особенно горячим… Восхитительно горячим… – мурлыкает безжалостно, сам не к месту и не вовремя заводясь, альфа. – Хен, пожалуйста, – Чимин дышит рвано, коротко, напряженно. – И твой аромат, он сейчас такой яркий. Особенно по утрам… Я просто с ума схожу… – градус сексуального напряжения безжалостно зашкаливает в голосе одного и в шортах обоих. – Остановись… – И в постели ты… Омега сполз мгновенно на мягкую траву: – Морковка-а-а-а... Морковка-а-а, хе-е-н... – простонал хрипло. – Чимина, – альфа от неожиданности рухнул рядом, сексуальность упорхнула из голоса и паха, – при чем тут морковка? – Морковки, морковки, много маленьких морковок, хе-е-е-н, пожалуйста, – хныкал, словно в полузабытьи, Чимин. – Небо! Заболел! Перегрелся на солнце! На ветке висел вниз головой долго, кровообращение нарушилось! – запричитал альфа, окончательно приходя в себя и испуганно щупая чиминовы лоб и щеки, ощутив внезапно маленькую ладонь мужа на своем паху. – Морковки мне, любимый, – смеялся теперь омега. – Ах ты, кобра моя ядовитая, – засопел обиженно альфа.– Что это такое?! Да разве можно так пугать?! – А возбуждать и возбуждаться не к месту можно?! Мы уже познакомились с балийскими спасателями, но ты, видимо, и с местной полицией не прочь дружбу завести? – Ладно, ну что делать, когда ты… – Хен, если не замолчишь сейчас, одна большая свежая и, по-видимому, очень нуждающаяся морковь останется в ближайшую ночь без должного ухода. Ни глубины ей не будет, ни полива, – улыбаясь не без ехидцы, но при этом мягко очень произнес омега, убирая руку с хенова паха и перемещая на его шею, поглаживая. Альфа заурчал вначале недовольно и обиженно, а потом улыбнулся и произнес еще более ехидно, чем минуту назад его муж: – По такой жаре без должного ухода морковь усохнет очень быстро, и моралист-садовник сам останется без вкусного урожая. Так что советовал бы ему крепко подумать. – Мир, хен, – легким поцелуем касается едва подернутой загаром щеки. – Просто не дадим умереть друг другу. Юнги улыбается, целуя в ответ. – А сейчас, мне надо…– омега выдерживает паузу, – много-много маленьких морковок. У альфы глаза опасно увеличиваются. – Желатиновых морковок. В сахаре. Я просто Чонгуку хотел купить вдобавок к шоколаду. Юнги вздохнул с облегчением, и мужья отправились в магазинчик с местными сладостями. 🐍🐍🐍 В кондитерской Мины купили огромную молочную шоколадку и полкило желатиновых морковок Гуку, и шоколад для Феликса, и шоколадно-ореховую пасту для Юнги, который сладенькое тоже любил будь здоров как. И большую, горько-шоколадную с раздутым капюшоном кобру для Намджуна. В последний момент альфа заметил на витрине за спиной продавца шоколад с миндальными орехами и решил порадовать мужа. Он положил на прилавок покупки, попросив добавить еще и миндально-ореховую сладость, приготовил банковскую карту. Омега в этот момент поежился зябко, обхватил плечи руками: – Хен, я на улице подожду, здесь уж слишком прохладно. Что-то кольнуло в груди неприятно: – От двери ни на шаг, Чимин, – сказал строго. Омега глянул удивленно, кивнул, вышел из магазинчика. 🐍🐍🐍 Этот звук. Протяжный, настойчивый, монотонно-пронзительный и очень тоскливый. Он тонкой, но прочной нитью, ошейником тугим, узким опутывает-оплетает шею. Он солнечный теплый день, он вообще все вокруг погружает в плотный белесый туман, и только дорога, что ведет к источнику звука, видна абсолютно четко. И остановиться, отступить невозможно. Унылая однообразная музыка сохраняет разум, но парализует волю и тело. И у Чимина нет сил сопротивляться. Он не может обернуться, он безмолвно зовет мужа, повторяя без конца: «Юнги, Юнги, Юнги», – а звук тянет его на незримом крепком поводке. Он не понимает сам, как и когда перекинулся – это тоже словно помимо воли происходит. Он скользит меж тумана туда, куда зовет его музыка. 🐍🐍🐍 Терминал у продавца не работал, и парень неторопливо отсчитывал сдачу наличными, пока Юнги с непонятным беспокойством поглядывал на дверь, за которой его ждал Чимин. – Быстрее, пожалуйста, – поторопил продавца, с которого авторы «Зверополиса» списывали, наверное, ленивца Блица. Тот кивнул, и продолжил все так же неспешно перебирать купюры и монетки. А альфу Мин Юнги в холодной шоколадной лавочке прошибло вдруг липким горячим потом. – Сложите покупки в пакет, пожалуйста, я скоро вернусь, – гаркнул он, вылетая за дверь и далеко впереди замечая Чимина, а спустя секунды облачко и кобру, что ползла куда-то, ускоряясь. – Какого хрена, Чимин? – закричал Юнги, разгоняясь до немыслимых скоростей. – Что ты творишь, нет! Подгоняемый непонятным, иррациональным, кажется, страхом, альфа летит, как, наверное, мало когда в жизни, думая о том, что Чимин ни разу не нарушал данное слово. До этого момента – ни разу. Чимин вообще смотрел на Юнги с удивлением, когда тот просил ему это слово дать. Прошло совсем немного времени после того, как альфа и омега начали встречаться. И Юнги, который до встречи с Чимином к змеям, кроме равнодушия, ничего не испытывал, ощутил, наконец, некоторую заинтересованность. Примерно в это время на ютюбе ему попался ролик из вьетнамского ресторана, где на глазах туристов повар отсекал кобре голову, разбавляя ее кровь с рисовой водкой, и гостям подавал в качестве аперитива. Из тела погибшей кобры он готовил потом множество разных блюд, включая, – «ах ты, с-с-с-ука такая!» – чипсы. Юнги от возмущения трясущимися руками вместо дизлайка нажал лайк. И услужливый Ютюб немедленно подсунул ему следующий ролик, в котором полуголый и полубезумный, сам, определенно, нуждавшийся во враче-психиатре тайландский целитель, отрубил кобре голову и методично разделывал рептилию, рассказывая, для приготовления каких снадобий он использует ту или иную часть тела. Альфа в ужас пришел, когда увидел, что даже извлеченное из тела погибшей кобры сердце билось еще четверть часа. А проклятый колдун вещал, что сделает из этого сердца особый субстрат, который исцелит больное человеческое. – Голову, с-с-сволочь, засунь в пасть тигра. Может, мозги исцелишь, – прорычал Юнги, уже надевая куртку и досматривая последнее видео, где жители китайской деревни били и добили-таки заползшую на приусадебный участок огромную кобру. Равнодушный прежде к рептилиями, Мин Юнги в каждом ролике, в каждой кобре видел теперь своего драгоценного обожаемого омегу – несчастного, беззащитного, уязвимого. Альфа мчал сейчас по Сеулу, движимый одним желанием: спрятать Чимини к себе в карман и носить с собой, от всего Вселенского зла оберегая. Он по пути набрал омегу и сказал, что едет к нему прямо сейчас. На вопросы, что случилось и почему такая спешка, только зарычал тревожно-сердито и попросил ждать его около поста секьюрити. Когда альфа подъехал, взволнованный Чимин, подпрыгивая в нетерпении, бросился тотчас к Юнги. – Небо Омегаверсное! Живой! Здоровый! Мой! – рычал, заграбастав его в охапку альфа. – Никаких, слышишь, никаких мне больше обращений! Только когда рядом я или Намджун. Или коллеги твои по лаборатории. Дай мне слово! – Юнги, да что случилось-то? – испуганно спросил Чимин, безуспешно пытаясь выскользнуть из стальных альфийских объятий. – Я вообще раз в жизни только перевоплотился, будучи один. Ужа хотел спасти от альф-подростков. Прекрасно понимаю, что, обернувшись, симпатию едва ли способен вызывать, а вот отвращение и желание пристукнуть кобру – запросто. – Именно поэтому, моя любимая Шипучка, я прошу тебя дать мне слово, что ты никогда не станешь оборачиваться, если рядом не будет того, кто сможет объяснить невтыкающим твою гибридную сущность. – А одежда моя не сможет? Если даже допустить, что я, по непонятной совершенно причине, перекинусь, она ведь рядом останется. – Чимина, – Юнги начал сердиться, – пожалуйста, не умничай и не заставляй меня переживать, волноваться и нанимать тебе персонального охранника. – Ладно, хен, обещаю. Но что все-таки случилось, объясни? Юнги привлек омегу, помолчал немного, выдохнул хрипло: – Я такие ролики сегодня на Ютюбе посмотрел... Случайно. Мне так страшно стало за мою Шипучку. – Что смотрел? Блюда из кобры? Лекарства из кобры? – мягко улыбаясь и вполне себе буднично спросил Чимин. – Ты тоже их видел? – изумленно спросил Юнги. Чимин кивнул: – Давно и не раз. Еще до того, как обратился сам, до того, как понял, что тоже могу обращаться. Мин вновь прижал тогда крепко, позвонил Намджуну и сказал, что в этот день Чимин в лабораторию не вернется, потому что у Юнги стресс и спасти его сможет только хорошая порция змеиного яда. Внутрь принятая. Добросердечный Намджун проявил, как всегда, понимание, и Чимин весь вечер добросовестно лечил Юнги. И слово свое не нарушил ни разу. 🐍🐍🐍 Кобра-Чимин едва-едва виднеется вдалеке и, кажется, ползет еще быстрее. Юнги же, по-прежнему охваченный непонятным страхом, но уставший прилично под жарким солнцем, напротив, замедляет бег. Ему не хватает дыхания, в боку и ушах стоит адская боль. Он бежит, кажется, из последних сил, обращаясь мысленно к себе, к Небу, к предкам, к неведомым каким-то силам: «Пожалуйста, не потерять, не потерять его только. Плохо, плохо, это все непонятно и плохо… Не потерять! Пожалуйста! Краски вокруг вдруг становятся такими насыщенными и злыми. Яростная синева неба, слепящее золото солнца, запредельно зеленое буйство деревьев и трав. Яркость, что, кажется, взорвет глаза. Но тут же все меркнет, погружается в легкую дымку и золотистые искры, и становится выше, намного выше собственного роста Юнги. Но силы прибавляются мгновенно, усталость исчезает. Альфа несется, как спринтер, вгрызаясь телом в воздух, рассекая его, заставляя свистеть у себя за спиной. Он вообще не чувствует свое тело, настолько легким, невесомым оно становится. И только ощутимое давление где-то пониже спины дает понять, что Юнги из плоти состоит. Но у него нет времени думать, почему сейчас все именно так происходит. Вот он Чимин, совсем рядом – еще какая-нибудь сотня метров. Альфа нагоняет омегу, альфу встречает звук – тонкий, пронзительный, однообразный, тоскливый. Облачко, искры, что в дымку погружают все вокруг, – и Юнги оказывается, наверное, на окраине Праны. К небольшой идеально круглой площади подступают почти сплошь маленькие, старые домики, неухоженные, с запущенными садиками, покосившимися щербатыми заборчиками. Дорога, по которой бежал Юнги, ручейком вливается в площадь и вытекает уже с противоположной стороны, почти сразу теряясь в густой зелени тропического леса. Юнги оглядывается тревожно и тут же замечает Чимина. Он хочет подойти, но ноги словно всосало в неглубокий совсем песчаный покров площади, а взгляд против воли скользит дальше… На площади немноголюдно: десяток громко перешептывающихся, глаз не сводящих с его Чимина местных жителей. И несколько растерянных туристов, смотрящих в том же направлении, что и балийцы. Мерзкий звук застыл сейчас, кажется, на одной бесконечной, посвистывающей и душу холодящей ноте. Юнги переводит взгляд на сидящего в тени чахлой пальмы у края площади мужчину с бамбуковой флейтой в руках. Что же: он совсем иначе представлял этих людей. Такими, какими видел в фильмах, роликах на Ютюбе, в научно-популярных документалках: в преклонном возрасте, сухопарыми, морщинистыми, с кожей цвета крепкой чайной заварки, седовласыми и седобородыми. И обязательно в белом. Факир, беде, заклинатель змей или хрен его знает, как еще эти люди называются, был средних лет и чуть плотного сложения, с очень короткими и очень толстыми пальцами, которыми он, тем не менее, легко и ловко проходился по отверстиям флейты. Смугловатая, но не чрезмерно, кожа. Небольшая черная не борода даже, но аккуратная ухоженная эспаньолка и чуть удлиненные, в хвост собранные на затылке волосы. А глаза – невозможно-круглые, совиные. И казалось, радужки в них не было вовсе – все занимал огромный угольно-черный зрачок. Взгляд будто насквозь прожигал. Не разум, но тело неприятным жаром обдавая. Хлопковые аладинки на нем были, в самом деле, белоснежные, а вот удлиненная, свободная очень туника – из тонкого необычного переливчатого голубовато-бирюзового материала. Заклинатель сидел на земле, на небольшом бамбуковом коврике. Маленькая двухъярусная тележка, стоявшая неподалеку, была заполнена пузырьками, баночками и коробочками с непонятным содержимым. А еще – Юнги вздрогнул – в большой банке, доверху наполненной прозрачной жидкостью, навсегда замерла кобра с раздутым капюшоном, выпученными глазами и чрезмерно высунутым изо рта языком. Юнги взгляд перевел на Чимина. Обрывки чужих фраз вползали в уши, подобно змеям: – Смотрите, кобра… Она приползла сама… – Из леса, наверное… – Факир не только свою заставляет подчиняться, но дикую привлек этой дудкой. И танцевать заставил… – Никогда не верил, думал, фокус какой-то, но вот эта кобра… Она же на наших глазах появилась здесь… – Не только целитель, но и заклинатель змей… – Королевская кобра с фиолетовыми отметинами на теле. Как необычно! Впервые вижу такое! Юнги ловит на себе пронзительный взгляд заклинателя, а сам смотрит на мужа. Тот раздул капюшон, на котором, как никогда четко, проступает лавандовая метка, однообразно, плавно и очень слабо покачивается взад-вперед, стоя чуть позади другой королевской кобры, но в унисон с ней. Аспид, что двигается в безнадежном однообразном тоскливом танце и под такую же музыку, намного крупнее и толще Чимина. И Юнги не знает, как поведет себя эта многометровая рептилия, приди она в себя рядом с маленьким, несомненно, погруженным в страшное непонятное оцепенение Чимином. Юнги вспоминает, как радуется или тоскует его омега в образе. Это шипение на все лады, и эмоции тела – поцелуи язычком и мордочкой «тырк» в юнгиеву щеку, и непременно легкое подрагивания хвоста при полной неподвижности тела, когда муж чрезмерно расстроен чем-то. А недавнее купание в океане! Как Чимин резвился, разбрызгивая тучи брызг, как озорничал, заплывал за долбанный буек, который слился потом куда-то в сторону Филиппин, как чинно плыл с мужем к берегу и собственным уловом, маленькой рыбкой, хотел порадовать любимого альфу… Сейчас же нет ничего, кроме ужасного монотонного танца. Эта чертова дудка, из которой доносится, кажется, тоска всего мира. Эта долбанная музыка делает таким Чимина. Безотчетный страх за мужа змеиным ядом затекает в кровь и огнем угольно-черных глаз жжет. Никогда в жизни его омега не был таким уязвимым и беззащитным. И в такой опасности – Юнги это седьмым или тринадцатым чувством, которых отродясь у него не водилось, ощущает. И ему только одно сейчас нужно и важно: любой ценой и в любом образе как можно скорее увести отсюда мужа. – Чимин, – альфа подходит быстро, пересекаясь взглядом с угольями, опаляя их ненавистью, гневом, злобой, разжигая, кажется, ответные. «Сгори, испекись в своих углях, ублюдок чертов!» Юнги по капюшону гладит любимую Шипучку, прижимает к себе плоскую голову, губами прислоняется к метке. Целует, целует, целует... Под крики зевак, в голосах которых – удивление, неприязнь, гадливость. Ему на все и на всех плевать сейчас. И глубоко фиолетово! И до сиреневой, сука, звезды, как это со стороны все выглядит! Он – на руки безвольно висящую кобру, а потом на шею. Чувствуя с запредельной радостью, как начинает мелко подрагивать на его теле Чимин, как с огромным трудом тянется к его лицу плоская голова. Флейта затихает, и тотчас – жидкое облачко и несколько тусклых искорок. Муж безуспешно пытается перевоплотиться. – Все получится, мой хороший, все получится, мы только отойдем подальше. – Стой, альфа, – взгляд прожигает спину, но Юнги идет, не оборачиваясь. Заклинатель обгоняет, преграждая путь. – Кобра приползла на звук моей флейты. Она моя. – Твоя флейта не нужна мне, себе оставь, – шипит сквозь зубы Юнги. – И прочь с дороги. – Кобра. С необычными фиолетовыми отметинами. Капюшон королевских кобр чист от любых меток. А такие, как эта, рождаются раз в столетия. Считается, что она поцелована богом здоровья и врачом богов Ханджвантри. Снадобья, приготовленные из внутренностей и шкуры этой змеи, стоят огромных денег. А она, и это вообще бесценно, еще и бере… – Прочь с дороги, – Юнги горит, полыхает, задыхается от ярости. – Она мной поцелована. Это мой муж-гибрид. А фиолетовые пятна на его капюшоне – отметины, которые появились после того, как я поставил ему метку. Твоя долбанная музыка!!! Если с Чимином случится что-нибудь, никакие твои снадобья никогда не вернут тебе здоровье. Тебе его никто вообще не вернет. Понял? Угли не в силах противостоять ярости. Но против силы можно действовать иначе. – Я понял, – жар резко сменяется холодным спокойствием, принятием отказа. Альфа-факир уходит. Возвращается к тележке со снадобьями. Его немой, подвижный, как ртуть, помощник, уже убрал в гигантский мешок огромную кобру и размахивает руками, приглашая туристов и местных жителей к тележке с чудесными снадобьями из змеиного яда и его погибших обладателей. Заклинатель подзывает помощника: – Ты незаметно проследишь за альфой, выяснишь, где он живет, и покажешь мне. Мужчина кивает, исчезая тут же. Альфа же рассказывает любопытным туристам, которые видят его в первый и последний раз, и не менее любопытным местным жителям, что услугами целителя пользуются постоянно, о чудодейственных снадобьях, которые продает. Думая сейчас лишь о тех фантастических, уникальных, волшебных, которые приготовит в самом ближайшем будущем из кобры-перевертыша с необычными фиолетовыми отметинами на капюшоне. Здесь на Бали который год подряд гостит богатый чудак-американец, помешанный на своем здоровье. Несколько лет назад он приехал на остров умирать от неизлечимой, казалось, болезни. Но целитель поставил его на ноги. И вот теперь американец возвращается сюда каждый год, и непременно наведывается к магу и заклинателю змей, покупая у него очередные снадобья. Он на Бали будет через три дня, и целитель покажет ему волшебную кобру бога Ханджвантри. А потом умертвит на глазах господина Нэйла, приготовит и предложит ему волшебные настои, мази и примочки из тела и внутренностей змеи. Можно не сомневаться, что американец огромные деньги ему предложит. А еще на Бали живут богачи-аристократы, которые знают о чудодейственной силе змеиных лекарств и успешно испытали ее на себе. Им целитель тоже расскажет о волшебных снадобьях из помеченной божественным знаком кобры. Он и так небеден, но совсем скоро будет фантастически богат. И это стоит того, чтобы рискнуть и заполучить кобру. «А что там альфа говорил? Гордец какой! Метку бога Дханвантари выдавать за собственный укус? Да покарает безбожника сам Вишна, аватаром которого и является Дханвантари. И пусть все получится. А все и получится, только немного терпения». 🐍🐍🐍 Юнги с Чимином несется в центр Праны. Муж по-прежнему безвольно висит на его шее. Попытка перевоплотиться забрала у него последние силы. И альфа не знает, что делать сейчас. Куда нести омегу, как и чем помочь? Возможно, нужно немного времени. Проводит по змеиной коже, она сухая совсем. «Вода. Чимину нужна вода… Или лучше?.. А вдруг поможет?..» Он несется к магазинчику сластей так же быстро, как полчаса назад летел, догоняя омегу. Только нет странного ощущения, что небо как-то уж слишком высоко, а до земли в буквальном смысле рукой подать. Все как обычно. И необычно, страшно случившееся с Чимином. Он потом подумает об этом. Сейчас же Юнги влетает в прохладную шоколадную лавку с коброй на плечах. И продавец, флегмат, каких поискать, сообщает спокойно, что он отсчитал, наконец, сдачу и положил в… – Блюдце мне, срочно!!! – перебивая, с отчаянием орет Юнги и – о чудо! – получает в течение минуты маленькую глубокую расписную плошку. Ее он до краев заполняется миндальным молоком, бережно снимает с плеч Чимина, его рот погружает в снежно-белую жидкость. Кобра лежит без движения, кажется, вечность… – Шипучка моя драгоценная, давай же, твое любимое молоко. Пожалуйста… Он гладит по голове, метки нежно-нежно касается и видит, замирая, как язычок медленно показывается изо рта, и первые капли отправляются внутрь, и постепенно омега лакает все быстрее, с большим аппетитом. – Чимина, любимый мой, ты пей, пей только. Я куплю еще, я скуплю все миндальное молоко в этом поселке. Только, пожалуйста, не оставляй меня… Облачко, искорки – и в пустой, к счастью, лавке полностью обнаженный омега с трудом поднимается с пола под удивленное: – О-о-о-о, ваш муж гибрид, – вылезшего ненадолго из флегматичного панциря продавца. Юнги на руки подхватывает мужа: – Где можно одеться? – В кабинете, там тепло и места достаточно. А есть, во что? – Вон в том пакете новая одежда. Принесите, пожалуйста. Через пятнадцать минут супруги Мин, поблагодарив продавца, выходят из кондитерской лавки. Еще один стакан молока и шоколад приводят Чимина в нормальную физическую форму. А вот моральная? Омега слезы роняет без конца, за руку мужа цепляется. – Чимин, может, такси возьмем? – Нет, хен. Я пешком хочу пройти, в себя прийти. Только не отпускай меня. Держи все время. Ты так нужен мне. Если бы я один улетел… Без тебя. – Чимин, любимый мой. Все хорошо, все будет хорошо… Ну кто же знал, что дурацкая музыка из дудки факира окажется для тебя такой привлекательной? Чимин вздрагивает, задумывается: – Я сам так и не понял, что случилось. Знаешь, эта музыка… Она тоскливая такая, тревожная, но будто на поводке к себе тянет, обо всем заставляет забыть. –Ты услышал ее человеком? И в человеческом облике пошел за ней? – Да… – А помнишь, как перевоплотился? Омега отрицательно качает головой: – Нет. Помню только, как стало плохо, когда звуки прекратились. Как саднило и стягивало кожу, как дышать было тяжело, как болело и ныло тело… Казалось, что умру сейчас… Я, кажется, перевоплотиться пытался. А потом пустота, мрак. И … молоко, чудесный вкус, сладкий, любимый. Выпив его, я понимал, что легко перекинусь сейчас. – Слава Небу, Чимина! Все хорошо! Теперь до отлета не отпущу тебя никуда. А к чокеру, – улыбается смущенно, – купим еще и цепочку. Будешь у меня под строгим присмотром. – Вот Гук обрадуется, если увидит, – слабо улыбается Чимин. – Глядишь, в порыве восторга расскажет нам, где же все-таки стоит метка у его папы. Мне прям самому так любопытно. – А предположения какие-то есть? – Чимин теперь хихикает тихонько. – Ага, и самые что ни на есть пошлые, – смеется в ответ, радуясь безмерно улыбке на лице любимого мужа, крепко держа его за руку. Худенький подвижный мужчина следует в сотне метров от омеги и альфы, прячась в густой зелени, что растет по обе стороны дороги, ведущей к бунгало. Он доводит двоих до дома, так и оставаясь для них невидимкой. 🐍🐍🐍 Гук, сидя на коленях Чимина, съедает, смешно пофыркивая и мыча, уже двадцатую, наверное, по счету морковку. Жевать долгоиграющие желатиновые конфеты – дело хоть и небыстрое, но увлекательное и приятное. И хотя Чонгука к вечеру распирает буквально от желания задать «стопяццот» срочных вопросов взрослым, пытливый ум капитулировал пока перед любовью к сладенькому. Гук подкармливал любовь еще и чиминовым шоколадом, намереваясь вскорости спросить у омеги, почему он такой грустный и молчаливый сегодня. Куда больше маленький омега хочет тихонько поинтересоваться, можно ли будет хоть одну фотографию сделать с коброй-Чимином, надев на нее кожаный черный ошейник. Его, если Чимин согласится, можно на время стибрить потихоньку у родителей. Или набраться смелости и попросить у них одолжить на время. Кажется, папа называл ошейник чокером, просил отца помочь снять с шеи эту горячую штучку и ругался: мол, крепление у нее уж больно замысловатое. А отец называл папу своим обожаемым боевым кроликом и говорил, что с такой горячей штучкой, как его любимый, пошел бы на любое задержание. Только еще бы портупею папе добавить и наручники. Вообще, от вопроса об ошейнике Гука один только момент удерживал: разговор между родителями происходил глубокой ночью, и омежка чувствовал, что, задав его даже Чимину, рискует вторгнуться в зону «не влезай, убьет». А умирать молодым он не планировал: ему еще Тэхена в ежовых рукавицах держать лет пятьдесят лет через пятнадцать. Гук той позавчерашней ночью просто пописать встал, и уж точно не виноват был, что дверь в родительскую спальню была приоткрыта. А у него слух, как у кролика – отменный, вдобавок уши – не глаза, их не отведешь! Особенно когда и отводить-то особо не хочется. Вот и услышал про ошейник. И боевая кобра в нем рядом с Гуком отменно бы смотрелась, и авторитета кролушку добавила. Чонгук уже отправил Тэхену в Какао фотографию Чимина, и рассказал, что тот не просто гибрид, перевертыш даже. Взволнованный Тэ через пару минут прислал Гуку выдержку из Большой энциклопедии змей, где было написано, что у самца королевской кобры два члена. Гук попросил объяснить, к чему эта информация, но, на всякий случай, успокоил Тэ, написав, чтобы тот не переживал, и этот, в самом деле, очень интересный конкурирующий факт в будущем никак против альфы не обернется. Тэ ответил голосовым и с некоторым апломбом, что он и не парится нисколько, и Гук все равно будет его омегой. Просто факт уж больно интересный. Гук попросил Тэ не задаваться раньше времени и, чтобы последнее слово за собой оставить, перевел телефон в режим полета. У него для супругов Мин был припасен вопрос, и Чонгук размышлял пока, стоит ли тот озвучить. Заметили ли альфа и омега, что за ними сегодня, кажется, следил какой-то непонятный дядька в белом. Гук как раз сидел на небольшом, увитом густой зеленью заборчике, что отделял их бунгало от домика Юнги и Чимина, и увидел их, возвращающихся из Праны, а потом дядьку, который бежал от дерева к дереву, явно не желая быть обнаруженным. Когда альфа и омега скрылись за заборчиком своего жилища, дядька подошел чуть ближе, постоял с минуту и пошел дальше. Впрочем, насчет дядьки маленький Гук сомневался: тот на сталкера похож вовсе не был, действовал уж больно непрофессионально. Отец такого бы выгнал за профнепригодность. Обычный прохожий, возможно. Жара стояла несусветная, вот он и прятался от нее, как мог, да и назад не повернул, дойдя до бунгало господ Мин, потопал себе дальше. «Ладно, не буду пока спрашивать, понаблюдаю еще», – засыпая на руках омеги с двадцатой желатиновой морковкой в зубах, подумал маленький детектив. Хосок забрал осторожно спящего сына из рук омеги и отнес в дом. – Чимин, вы так хорошо с Гуком ладите, – улыбнулся Джин. – А своих детишек не хотите? – Хотим, – Юнги подошел к мужу, ладони положил на его плечи, мягко массируя . – Чимина, пойдешь ко мне на ручки? – На ручки не пойду, на ножки только. Забрался к мужу на колени, прижался крепко. – Чимин, мне кажется, или ты расстроен чем-то? Такой молчаливый весь вечер, грустный, – спросил вернувшийся Хосок. Альфа и омега переглянулись, Чимин кивнул тихонько, и Юнги подробно рассказал чете Чон обо всем, что случилось несколькими часами ранее. Хосок, выслушав, нахмурился: – Чимин, ты услышал музыку, когда из магазина вышел? – омега кивнул. – А ты Юнги? – Когда, догоняя омегу, к площадке подошел, на которой этот заклинатель-целитель в свою флейту дудел. Чимин вздрогнул, дернул плечами: – Понимаете, Хосок-хен, эта музыка, она будто воли лишала. Я не хотел идти на звук, но тело меня не слушалось совсем, и обернулся я тоже против воли. И даже коброй слышал этот звук. Хотя, перекинувшись, почти совсем глохну. Юнги надо говорить очень громко, чтобы я улавливал едва различимый шепот. – Не знаю, что и сказать. Все мои знания о заклинателях змей и целителях – из фильмов, художественных или документальных. Но танцующая под дудку кобра, в самом деле, впечатляющее зрелище. Правда, я читал, что ее просто дрессируют для этого, и порой жестоко. Бьют той самой флейтой по голове, и змея, видя этот карательный инструмент в руках факира, двигаясь, просто старается уклониться от потенциального удара. – Я прекрасно знаю об этом, Хосок-хен. Но есть одно разительное отличие: меня никто не бил и не дрессировал, а получилось, как получилось. Кстати, – Чимин оживился даже, – вернемся домой, обернусь в лаборатории и попрошу Намджуна поиграть мне на флейте. Самому интересно, как буду реагировать. – Нами с дудкой факира, Чимина? Это будет зрелище то еще, позовете меня поучаствовать? – Юнги рассмеялся и следом за ним Чимин. – Давай еще и тюрбан ему привезем. Я видел то и другое в лавочке с сувенирами. А большую шоколадную кобру мы ему и так сегодня купили. – Хен, ну что ты издеваешься? – Я не издеваюсь, а ты улыбаешься, и это главное, любимый. – Чимин, хороший мой, – Сокджин подошел, протягивая Чимину чашечку ароматного чая, – объяснить, что произошло с вами, я не возьмусь. Но как врач, перевертыш и омега готов растолковать эту чувствительность и уязвимость, прежде всего, персональными особенностями вашей нервной системы. Она порой такие чудеса творит… – Ага, особенно во время течки: то к ране прикладывай, то беги без оглядки, – глубокомысленно изрек Хосок, получая в ответ взгляд-убийцу. – Вдобавок нагрузки на физическую и нервную систему гибридов-перевертышей при всякой трансформации возрастают многократно. Шутка ли: из человека перекинуться в животное. И это тоже не проходит бесследно: нервная система становится менее устойчивой к любым эмоциональным нагрузкам. А есть такая музыка, которая способна и ужас, и тоску, и ощущение полной безнадежности, беспомощности навеять. Ну, и всякие дополнительные факторы. Вот беременность, например, – очень внимательно глянул на омегу. – Тут, особенно поначалу, когда идет мощнейшая перестройка всего организма, включая гормональную, вся нервная система – один оголенный, уязвимый нерв. Здесь от хороших эмоций плачешь, а от плохих вообще крышу сносит. И как поведет себя организм – одному Небу ведомо. Юнги почувствовал, как при этих словах сжался на мгновение всем телом омега. – Что такое? – забеспокоился. – Ничего, хен. Просто день был очень тяжелый… – Чимин, Юнги, но вы, мы все должны понимать, – Сокджин выглядел и звучал теперь очень серьезно. – Помимо рационального, существуют вещи, которые никак нельзя объяснить с научной точки зрения… – Юнги, пока вы здесь, вам просто не стоит никуда отпускать Чимина одного. Думаю, этих простых мер безопасности будет достаточно, – Хосок отбросил свой шутливый тон, и теперь говорил не менее серьезно, чем его супруг. – Ну, и мы же рядом, если что… – Я рядом, если что, Чимин-щи, – заспанный, всклокоченный Гуки выполз на террасу. – Я защищу от всяких там дядек, только пописаю вначале. – Защитник мой ушастый, всеслышащее ухо, – Сокджин подошел к сыну, – туалет в противоположной стороне. – Спасибо, Гуки, – Чимин подошел, обнял, поцеловал в пухлую, чуть покрасневшую щеку. – Нам пора. – Увидимся завтра утром. Вы же едете с нами на экскурсию на кофейную плантацию? – спросил Сокджин, уводя в дом сонного сына. Юнги кивнул, Хосок провел супругов Мин до дома и вернулся. Сокджин ждал его на террасе. – Что скажешь, Джини, любимый, – спросил, ласково поглаживая хвостом нежное ушко мужа. Сокджин пожал плечами: – К тому, что сказал Чимину, мне, в самом деле, добавить нечего. Есть что-то, что объяснить не просто сложно, невозможно. Я врач, а не волшебник. – Я не волшебник, но полицейский. Когда Чимин ушел в дом, Юнги добавил к своему рассказу кое-что еще: этот целитель сказал ему, что змея с сиреневыми отметинами на капюшоне поцелована каким-то там богом и из нее получатся чуть ли не волшебные снадобья, панацея от всех болезней. Мало ли что этому заклинателю в голову торкнет. Поэтому завтра вечером хочу наведаться в Прану. Может, удастся узнать о нем какую-нибудь полезную информацию. В крайнем случае, позвоню в Денпасар, мой сеульский экс-коллега Кадек работает в центральном полицейском управлении города. Сокджин посмотрел на мужа, стараясь скрыть охватившее его волнение за незлобивым ворчанием: – Опять у кого-то отпуск превращается в работу. Но раз ситуация того требует, конечно. Хоби улыбнулся, облизнулся, заблестел глазами: – Моя благодарность за такое понимание не будет иметь границ. Особенно, если ты наденешь чокер… – После того, как закреплю наручники на запястьях моего нарушителя, – промурлыкал Джин. – И сильно ограничу размеры твоей благодарности. Хочу сам пошалить после твоих вчерашних шалостей… – Принимается, мой лютый кролик… Чонгук, прижав к груди любимого плюшевого зайца, в эту ночь, к счастью, спал спокойно и крепко. 🐍🐍🐍 Юнги вышел из душа, когда Чимин уже крепко спал, свернувшись, по обыкновению, уютным клубком. Альфа закрыл ведущую на балкон дверь в спальню, приоткрыл окно. Тоскливый, однообразный звук флейты раздался где-то совсем рядом. Юнги дернулся, прислушался, не замечая, как вздрогнул всем телом и широко открыл на мгновения глаза Чимин, тут же проваливаясь в сон. Альфа прислушался вновь: ночную тишину нарушало теперь только пение цикад. Лег в кровать, Чимина прижал к себе крепко. «Ну и денек выдался. Слава Небу, пережили! Чимин рядом. Мы вместе. Все будет хорошо. А ночной марафон, – улыбнулся, прижался к лавандовой метке, пощипывая губами, мазнув языком, – перенесем на завтра. И в Прану сходить все-таки надо. Одежду Чимин потерял, обратившись, а лишние белые шорты и футболка по такой жаре совершенно необходимы». Альфа погладил «миндальный» животик мужа и быстро уснул. 🐍🐍🐍 Хосок вернулся из Праны поздним вечером, когда Гук уже крепко спал, уставший после длинной экскурсии, а Сокджин сидел на террасе с рабочим ноутбуком в руках. Глянул на мужа: – Узнал что-нибудь, милый? – Да ничего особенного, кажется. Похоже, что реакцию Чимина, в самом деле, можно объяснить как… необъяснимую. Его персональную. Плюс то, о чем ты вчера говорил. Этот заклинатель змей и целитель, его зовут Густи Багус, – местный житель, и пользуется уважением в Пране и за его пределами. Даже из-за границы к нему приезжают. Он сам готовит снадобья со змеиным ядом. И, говорят, довольно эффективные. Во всяком случае, местный врач рассказал мне, что к этому целителю не зарастает народная тропа и многим он, в самом деле, помогает. – Ну, удивил, – нахмурился Сокджин, – на основе змеиного яда масса всяких лекарств и мазей в традиционной медицине выпускается, только не от каждой болезни они помогают. – Вот, а этот лекарь считает, что от каждой. Была бы змея подходящая. И за таких подходящих Густи готов платить огромные суммы. Он, кстати, небедный очень человек. Из балийской касты землевладельцев. И сам ездит в Тайланд, Сингапур, Китай, если ему говорят, что там нашлась нужная кобра. По каким критериям целитель змей оценивает – одному Небу известно, но вот чиминовы отметины этому недоврачу зашли. – Недоврачу? Что ты имеешь ввиду? – А он учился на медицинском факультет Махидолского университета в Тайланде. Джин присвистнул, округлил глаза: – О, крутой универ и специалистов выпускает отменных. В нашей клинике зав торакальной хирургией выпускник этого факультета. Он чудеса творит на операционном столе… – Ну, и этот тоже творит. На свой лад. Густи бросил университет на четвертом курсе, потому что чрезмерно увлекся нетрадиционной медициной. Вот, в частности, уверовал в то, что змеиный яд и снадобья из самих рептилий способный вылечить почти все… – Ну, голову, видимо, ему змеиный яд вылечить не помог, – едко хмыкнул Джин. – Да там целая секта таких верующих врачевателей была, разогнали ее. И Густи вернулся домой, но увлечение свое не бросил. Лечит, ну и представления вот с такими танцующими завороженными кобрами устраивает. Это мне уже полицейский местный рассказал. Но ни в чем таком целитель замечен не был. Его можно обвинить разве что в жестоком обращении с кобрами. Ну, и в их гибели. Но кто будет жалеть ядовитую тварь, когда ее смерть приносит кому-то спасение? Ну, или люди верят, что приносят. – Что ж, от радикулита господин Густи точно может вылечить. – Ха, мне тут один местный житель рассказывал шепотом, что Багус исцелил от рака несколько местных жителей, от которых врачи отказались. – А шепотом-то почему? О таком кричать надо. Традиционная медицина оказалась бессильна, а волшебный настой Густи помог. Это ж номинация на Нобелевскую премию в области медицины. Может, познакомимся с эти заклинателем? – Сокджин сочился ядом. – Да я бы тоже принял Багуса за безобидного сумасшедшего, но его страсть к кобрам, которых он считает особенными, маниакальна. И мне… неспокойно за Чимина. Вдобавок я узнал, что Густи магией увлекается. И змей в своих ритуалах использует непременно. И раковых больных, так говорят, вылечил именно с помощью магии. – Все, Хосок, хватит с меня магического бреда. Ты… расскажешь Юнги? – Думаешь, стоит? Сокджин задумался, его внутренний омега тонко, чуть беспокойно, несмотря на запредельный прагматизм и скепсис, поскуливал. – Расскажи. Для того только, чтобы Юнги внимательнее был к Чимину. И одному ему, в самом деле, гулять нигде не стоит, учитывая эту его трансформацию необычную. Хотя надо быть в самом деле сумасшедшим, чтобы причинить омеге вред. Ведь случись что – этот маг будет единственным подозреваемым. – Завтра и расскажу. И Кадеку в Денпасар позвоню, если что. Хорошо, когда и за пределами Кореи есть коллеги-приятели. 🐍🐍🐍 Через день после происшествия в Пране Намджун по видеосвязи звонит Чимину, и Юнги, слыша вопль омеги, выскакивает из ванной в островках мандаринового геля, которые совершенно не скрывают то, что в приличном обществе принято все же прятать. – Что… что…. что… случилось? – летит к монитору, у которого пританцовывает муж. – Хен, ты б хоть плавки надел, Афродит в пене морской, – хмыкает Намджун, переводя камеру ноутбука на террариум, в котором две кобры сплелись в тесный клубок и истово трутся одна об другую, периодически шипя и языки изо рта высовывая. Причем у аспида покрупнее, Юнги голову готов дать на отсечение, выражение вселенского удовольствия на мордочке зашкаливает. – Бэкхен, радость моя, – Чимин лучится радостью, как балийское солнце, – наконец-то, наконец-то тебя охмурили! Нами, что за красотка совершила этот любовный подвиг? Сколько они так м-м-м… любовь занимаются? – Девушку зовут Лан, ее из Вьетнама привезли. Я недели за две до твоего отпуска с вьетнамскими коллегами связывался. А мы им Со Ген отправили. Ханойский серпентарий как раз на очковых кобрах специализируется, ей там лучше будет. – А Лан долго нашего Бэкхена обхаживала? – высокий довольный голос Чимина звучит в ушах Юнги нежным колокольчик, улыбка омеги теплом и радостью наполняет душу. Альфа несется за транками и футболкой, напяливая их на голое тело, и садится рядом с монитором. – Бэк почти сразу запал на Лан, прямо, как на тебя, Чимин. Полез было ростом мериться, а потом раздумал, начал танцевать и лаять приглашающе, и как-то закрутилось у них все мгновенно, и они закрутились. Вот уже вторые сутки не отходят друг от друга. И знаешь, что еще? – Намджун засмеялся. – Посмотри внимательно, вдруг увидишь. Альфа максимально близко поднес ноут к стеклу террариума. Два глянцевых гибких тела переплелись плотно. Чимин бежал по ним глазами. – Хвосты, – засмеялся, наконец. – У Лан, как и у Бэка, кончика хвоста нет. – Точно, Чимин! Гармония победила. – Я так рад за нашего мальчика. Просто камень с души, грех с души, – хохочет Чимин. – Так, мальчики мои, а у вас как дела? – Намджун со своими чудесными улыбчивыми ямочками снова вползает в кадр. – У нас… Чимин замирает ненадолго, вздыхает, пальцы сильнее переплетает под столом с пальцами мужа. Юнги тоже молчит, он выбор – рассказывать или нет о случившемся – оставляет за омегой. Солнечное теплое утро яркими цветами, сочной зеленью, голубым небом, пением птиц и отдаленным шумом океана дышит в открытое окно бунгало. Чимин вдыхает глубоко: – …у нас все хорошо, – улыбается. Они еще некоторое время рассказывают Намджуну об отдыхе и новых знакомых, и Нами, которого смутило что-то, чего он не мог уловить, успокаивается. Они договариваются созвониться через несколько дней и прощаются. – Я не хотел беспокоить Намджуна, – Чимин обнимает Юнги крепко, тот отвечает поцелуем и объятьями. – Но все ему расскажу, когда мы будем дома. – Я понимаю, Шипучка моя любимая. Специально оставил выбор за тобой. К Чимину возвращается хорошее настроение, а страх постепенно отступает. Юнги, с которым Хосок поделился имеющейся информацией, омегу никуда не отпускает. Разве только в пределах бунгало, не дальше террасы и эбенового дерева, которое в паре метров от нее растет и изо всех окошек видно. Но Чимин и сам осторожничает, все время находится в зоне видимости мужа. Семейство Чон приглашает омегу в гости, пока Юнги проводит с коллегами и заказчиками-военными одну из последних конференций, убеждаясь в очередной раз, что офис без него не сгорел, проекты не накрылись, а самая лучшая команда корейских программистов – его команда. Накануне Мины и Чоны вместе прогулялись в Прану, и теперь в холодильнике в бунгало стоит одиннадцать шоколадных кобр для дорогих коллег и лучшего друга. И одиннадцать пакетиков Kopi Luwak лежит в шкафу. Юнги, когда военные заканчивают разговор, показывает то и другое альфам, благодаря за работу. – Ты все-таки купил этот жопастый кофе? Это ж какой знатный высер от балийских мусангов корейским программистам, – Феликс закатывает глаза, а потом ржет. – Фел, не понравится – подаришь тестям, – смеется Юнги и, как обычно. – Что там наш араб? Ли кривится: – Пока отдыхай спокойно, как только будет инфа – наберу сам. Заказчик может выпендриваться, сколько ему угодно, но придраться там не к чему. И его зам, и главный программист их компании, и ведущие специалисты только спасибо говорят. – Вот это «пока» напрягает немного, если честно, – бубнит Юнги. – Ой, все, расслабься, – рокочет в ответ Феликс. – С Чимином как у вас дела? – Хорошо. Идем на пляж сейчас… – Вперед. Спасателей не бесить – за буйки не заплывать и не использовать их в личных корыстных целях, – смеется Феликс, которому Юнги рассказал о водном приключении, но промолчал о том, что случилось с Чимином два дня назад. Юнги прерывает разговор, и Феликс снова молится, чтобы занудный араб-заказчик не нарушил своей безосновательной просьбой семейное счастье его коллеги и приятеля. 🐍🐍🐍 Гуки тянет Чимина в дом, длинные ушки прижимает к покрасневшим щекам, смущаясь страшно, озвучивает, наконец, просьбу, которая дышать и спать спокойно не дает ему уже несколько дней. – Чимин-щи, пожалуйста, ты же хороший, ты поймешь… Мне так нужно, смертельно нужно селфи с боевой коброй в ошейнике… Я к свадьбе накопил уже сто сорок тысяч вон, я могу заплатить… Я могу еще в Сеуле поднакопить больше и тебе принести… – Гуки, к свадьбе? Уже? Ну, такой предподготовки я никогда в жизни не видел. Ты будешь мега ответственным мужем, и, конечно, я не возьму у тебя ни воны, – Чимин смеется, закрывая руками лицо. – Но, если даже я соглашусь, ошейник ты где возьмешь? Гуки оглядывается по сторонам, губы облизывает: – Ну-у-у, найду, у роди… у меня есть... – Ладно, что с тобой делать. Давай сегодня вечером. Твои родители придут к нам в гости, и мы сделаем в доме несколько фотографий. Маленький омега обнимает, улыбаясь предовольно. – Спасибо, Чимин-щи. Везет же твоим будущим детям. У них такой папа классный будет. – Гук, спасибо, конечно, но у тебя чудесные родители. – Чудесные. Но чтобы терпеть такого, как я, нужен ангельский характер, – серьезно заявляет Гук. Чимин хохочет, прижимает мальчишку к себе: – Это ты сам так решил, прекрасное чудо омежье? – Сам, – абсолютно серьезно заявляет омега, маленькими теплыми лапками обнимая Чимина. «Небо, пусть бы и у нас с Юнги был такой вот «гук». Сегодня вечером все расскажу альфе. И покажу все…» – Чимин, Чонгук, что за тайны у вас, что там такое затевается? Прям чувствую подвох… – улыбается Сокджин. – Давайте-ка в сад, я тут сок выжал. Гук берет Чимина за руку, омега кладет ладонь себе на живот, поглаживает, улыбаясь. И оба выходят на террасу, ловя на себе пристально-смешливые взгляды старшего омеги и обоих альф. 🐍🐍🐍 Вечером Чимин и Гук уединяются ненадолго в бунгало семейства Мин, а потом мальчик выходит с выражением одновременно такого смущения и счастья на лице, что Сокджину нехорошо делается: – Сынок, все в порядке? – Да, – отвечает коротко, подходит к Мину, – Юнги-щи, там вас, м-м-м-м… Чимин зовет. И шепчет тихо-тихо, умоляюще: – Только родителям… не говорите… Юнги уходит в спальню, откуда почти сразу слышится его удивленное: – Ух, ничего ж себе! А потом наступает тишина, и Хосок, голодным удавом глядя на сына, спрашивает при этом сладчайше: – Сам расскажешь, кролушек, или мне предложить свои версии? – А что рассказывать, – пищит Гук, – мы просто фотографировались с Чимин-щи, но что-то пошло не так. Вот сейчас господин Мин справится… – Прости, Гук, дружище, боюсь, без твоих родителей не справлюсь никак… Юнги, щеки которого окрашены алым, стоит в дверях, а из-за его ног выглядывает, опустив голову и тихонько шипя, кобра-Чимин, шея которого схвачена плотным кожаным с хитрым массивным фиксатором ошейником-чокером… Сокджина. – Я не могу снять сам. Только срезать. – Ой, и не мудрено. Там такая хитрая штучка есть… – жизнерадостно говорит Хосок, до которого вся пикантность ситуации доходит лишь спустя мгновенье, заставляя смущенно ойкнуть. Он подходит к кобре, которая голову от него отворачивает, проводит по ошейнику, приводя в действие какой-то скрытый механизм, и плотная кожаная полоска падает тотчас в альфийскую ладонь. Перевертыш уползает на бешеной скорости в спальню, у дверей которой тотчас появляются искры и облачко. Юнги торопится следом, и спустя несколько минут выводит на террасу мужа, щеки которого тоже полыхают смущением. И с такими же в полном составе стоит семейство Чон. – Гук, ты себя превзошел: ввел в краску всех в этой комнате. Ничего не хочешь сказать? – рычит Хосок. – У меня, Чимин, тот же вопрос, – в отличие от альфы Чона Юнги теперь с трудом сдерживает смех. Чимин подходит к маленькому омежке, протягивая ему ладонь, вздыхает: – Простите, готов понести любое непосильное наказание… За себя и вот этого парня… – Ага… Готовы… Любое непосильное… Простите… – совершенно умирающим голосом выпискивает маленький омега. – В угол, – рычит Хосок. – В какой из? – уточняет, начиная тихонько хихикать, Чимин, а за ним следом Гук. – В любой, – Хосок прикрывает рот рукой, скрывая улыбку, которая – ну, что ты будешь делать – трогает уголки губ, как ни хочет альфа казаться строгим, праведного гнева преисполненным отцом. Чимин и Чонгук отходят в дальний угол комнаты, становятся рядышком, руки сводят за спиной, головы опускают вниз, носами утыкаются в стену и тихо переговариваются о чем-то. – А ну-ка мне, что там за разговоры у заговорщиков, – порыкивает Хосок. А Сокджин, молчавший все время, направляется к омегам и замирает рядом с ними. – Джинни, а ты-то куда, ты в чем виноват? – Хосок недоумевает, Юнги хохочет. – Потому что прятать надо было лучше, – оборачиваясь и выдавая, кажется, невпопад, сердито парирует Сокджин. Гук обнимает папу, потом к отцу подходит робко: – Ну, простите, поймите: мне очень нужны были фотографии с грозной боевой коброй. А Чимин-щи согласился помочь. Я теперь в саду буду самым авторитетным омегой. – Сынок, – Хоби привлекает к себе сына, – не так авторитет себе зарабатывать надо. – Ну, я как мог! У меня за пятнадцать минут, – достал мобильник из кармана, глянул, – больше тридцати лайков в инстаграмме! Омежка подошел потом к Юнги: – Простите, аджосси. Чимин-щи ведь мне хотел помочь. И помог. Обещайте, что не будете его ругать. – Ладно уж, Гук, обещаю, не буду. Чимина, выходи из угла. – Джинни, и ты тоже выходи, пожалуйста, – говорит, вздыхая, Хосок, а потом обращается к Гуку. – Чудо мое, вот расскажи мне, как ты опять умудрился выйти сухим из воды, да еще от папы получить поддержку? – Отец, – Чонгук подходит к Хосоку, обнимает за шею, в глаза заглядывает своими огромными черными глазищами, – ну ты же сам говорил дедушке и деду, что я у вас маленький гений. – О, Небо, и это услышал. Не твоим ушам ведь было предназначено! – Так я не виноват, я просто рядом проходил, – застенчиво говорит омежка, утыкаясь в грудь отцу. – Мир? – Мир, ладно уж, – ворчит беззлобно альфа, обнимая сына и подошедшего мужа. Через десять минут Чоны уходят домой. – Чимин, – Юнги смотрит на мужа, в глазах хищный огонек загорается. Он подходит, ступая мягко, как большая грациозная кошка. Целует чувственно, нежно, долго. – А для меня этой ночью ты наденешь чокер? И ладонями сквозь рубашку ласкает навершия сосков мужа, выбивая тихий протяжный стон, делая дыхание рваным и неглубоким. И мурлычет низко, бархатно: – Хотя, знаешь, я сам надену его на тебя. Прямо сейчас. Он уходит скорым шагом в спальню и возвращается с их любимым белым кожаным чокером с золотой пряжкой-креплением. Чимин вздрагивает, ладонью ведет по шее: – Юнги, пожалуйста, ты чуть позже наденешь мне его, а пока скажу тебе, наконец, то, что давно уже хотел. – Я весь внимание, – мурлычет альфа, проводя нежно пальцами по изгибу омежьей шеи, приникая к метке, лаская губами, покусывая легко. – Но я непременно должен это сделать на улице, около эбенового дерева. Дай мне несколько минут и выходи. Альфа кивает, заинтригованный, но и выдает чуть смущенно: – Несколько минут? Чимина, прости, любимый. Коктейли и соки просятся наружу со страшной силой. Не выходи в сад пока я не вернусь. Я быстро… Он торопливо уходит в туалет, поцеловав мужа. 🐍🐍🐍 Чимин подходит к столику, на который Юнги положил дорогую, изумительной выделки и красоты мягкую широкую полоску кожи. Шея омеги в ней – такая сексуальная, чувственная, притягательная и, одновременно, беззащитная. Чокер словно требует, приказывает: «Прикоснись ко мне, прикоснись к моему хозяину, чтобы стать его хозяином. Он готов подчиняться. Он хочет нежной власти и мягкой силы. И если ты будешь таким, вы оба сойдете с ума от желания и достигнете пика запредельного удовольствия». Чимин представляет сейчас пальцы мужа на своей шее, что фиксируют золотой застежкой украшение, ведут по коже вдоль чокера нежно, и под ним ласкают её тоже. А потом Юнги касается шеи губами, языком. Ниже спускается, даря поцелуи и прикосновения, нежные и мягкие, страстные и пылкие. Омега вновь возбуждается мгновенно, закрывает глаза, сводит бедра, подается вперед, толкаясь в пустоту, в пальцах намертво сжимая дорогое украшение. Дымка желания накрывает сознание. Но самый его краешек, еще свободный, чистый от страсти, улавливает звук извне – тихий, тоскливый, монотонный, протяжный. Он, как белый чокер, охватывает шею. Он, в отличие от белого, грубо, жестко, больно давит. Не оставляет выбора, парализует волю и тело. Чимин сжимает в руках белое, идет навстречу черному. Обращается, едва оказывается в саду, и ползет быстро на звук. По земле, под забор, на улицу. Едва голова змеи за оградой показывается – железо смыкается плотно на ее шее. И нет сил дышать. И все погружается в абсолютный, темнее ночного, мрак. Машина, что запаркована в паре сотен метров от бунгало четы Мин, отъезжает по пыльной дороге тихо, плавно, мягко. И фары в ней не горят, лишь тусклые габариты освещают дорогу. – Быстрее, быстрее, – водитель улыбается, подгоняя себя, – у нас скоро будут гости, а к их встрече, – проводит по плотному, хитрым узлом завязанному мешку, – тебя, моя бесценная кобра, еще надо как следует подготовить…