Ш-ш-шипение чувств

Юнги, в самом деле, отлично понимал, что работать в предстоящие несколько месяцев придется намного больше обычного и задачи перед ним и его командой стоят непростые. Как знал и то, что с ними они справятся непременно, как справлялись с разного рода сложными и очень сложными проектами все предыдущие годы. Да и суммы оплаты, прописанные в контрактах, были исключительно приятными. Юнги, родившийся в семье, где каждую вону считали, давно забыл, что такое финансовые трудности. Хотя по-прежнему радовался всякой заработанной, как гарантии того, что его будущее потомство не будет нуждаться ни в чем абсолютно, как не нуждался теперь ни в чем ни он сам, ни его любимый супруг. Справедливости ради, Чимин и не требовал ничего запредельного и невозможного. Да, у него была подаренная мужем Honda Civic, хотя Юнги предлагал и готов был купить дорогущий кроссовер Honda Avancier. Чимин мог одеваться в бутиках мировых модных брендов и иногда наведывался туда, но в обычной жизни предпочитал удобную, практичную и вполне себе симпатичную одежду родных корейских и европейских массовых производителей. Качественная бижутерия была так же мила его сердцу, как с десяток дорогих украшений из золота и платины, подаренных мужем. Просторная квартира в Каннаме, купленная Юнги к свадьбе и обустроенная совместными усилиями Чимина и начинающего молодого дизайнера, отличалась не роскошью, но уютом и особой теплой атмосферой. Ибо Чимин, живший долгое время в общаге, а потом вместе с будущим мужем в съемной квартире, прыгал от радости, узнав о том, что у них с Юнги будет собственное жилье. И в каждый уголок, в каждую деталь отделки, без преувеличения, вложил всю душу. И все-таки самым ценным и важным по-прежнему было их внимание друг к другу и время, проведенное вместе. Оба много работали, а потому особенно дорожили этими моментами: забраться под плед дождливым вечером и посмотреть дораму, посидеть в небольшом уютном кафе, погулять по Намсану, на великах покататься за городом, за покупками съездить в ближайший гипер, вместе приготовить субботний ужин. И в отпуск отправиться раз в году и с одним, непременно, условием, кстати, Юнги предложенным. И Чимином тотчас безоговорочно принятым: рабочие ноутбуки оставались дома. Ибо половину своего первого совместного отпуска оба провели за работой. Юнги помогал коллеге, у которого был цейтнот, и занимался понемногу новыми, запланированными на послеотпускное время проектами. Чимин же каждый день созванивался и консультировался с Намджуном: у омеги какая-то особо драгоценная подопытная кобра все никак не могла нормально поменять кожу, а это было нехорошим звоночком. И два десятка мелких аспидов, которым давно пора было появиться на свет, дремали мирно в яйцах в инкубаторе и являть себя миру не хотели. К завершению отдыха Юнги наполовину разобрался с собственными новыми проектами да еще любезно помог коллеге завершить его работу. Тот отлично шарил в том, чем занимался, но перед отпуском справиться в одиночку не успевал никак, а на отдых намеревался улететь спокойно и без рабочих «хвостов». Юнги тоже хотел, чтобы коллега отдыхал и не парился, поэтому вызвался помочь, легко забывая, что и сам он, на минуточку, отпускник. В результате подопытная змея благополучно поменяла кожу, мелкие кобры появился на свет в добром здравии, коллега Юнги отправился на моря-окияны с чистой совестью и две недели перманентно был – «имею полное право, у меня отпуск!» – вне зоны доступа. Так и Юнги с Чимином в океане не раз купались, и рассвет-закат на берегу встретили, и на экскурсию съездили. И любовью в спальне пять раз занимались. Или шесть… Или четыре… Хотя, отправляясь в отпуск, в физическом смысле клялись залюбить другу друга до полного изнеможения. И везде, где только смогут. Но точно в океане, и непременно на пляже ночью под луной. Не все, конечно, пошло по плану. Луна прилично убыла уже по их прилету, а в конце отпуска доросла до тонкого полумесяца. И отражалась в полумесяцах Чимина, когда Юнги нежно брал своего мужа на теплом песке пустынного балийского пляжа глубокой ночью, накануне отлета в Сеул. А так-то они отдохнули, конечно. Вроде как. Поэтому за три дня до очередного длительного отпуска Юнги усадил только что пришедшего, какого-то чрезмерно сегодня уставшего и помятого мужа на диван, и поинтересовался: – Чимина, любовь моя, у тебя в ближайшие две недели никто не рожает? Омега глянул недоуменно, наморщил лоб, задумался: – Никто. Так и в положении никого нет. Джисон вот только, но ему еще через три месяца. – Джисон – это та кобра из Бутана, которая кончик хвоста себе откусила месяц назад? – Джисон, – омега поперхнулся, широко распахнув глаза, – это герпетолог, который в нашей лаборатории работает. Он, кстати, Джисона вылечил. – На самом деле, я твоих шипящих имел в виду, но рад за обоих Джисонов. А вообще, любовь моя, пусть они у тебя хоть все там женятся, разводятся, любятся и вылупляются. Мы же – едем в отпуск! И ноуты с собой не берем, и телефоны поставим в режим полета, пользоваться ими будем раз в сутки. Единственная кобра, которую я люблю нежнейше, и так со мной. Все остальные подождут. И твой, и мой террариумы уж как-нибудь без нас две недели обойдутся. Чимин не стал да и не собирался спорить. Он безумно устал за этот, как никогда тяжелый год: работа, учеба, командировки, научно-практические конференции, лаборатория с опасными подопечными, бесконечные наблюдения и опыты. – Я не просто согласен на все условия, но рад им, – тихонько вздохнул омега. – Я бы и телефон оставил дома. 🐍🐍🐍 Это был отдых, о котором они мечтали. Цивилизация вдали от цивилизации. Уютное маленькое, отлично обустроенное бунгало, окруженное тропическими растениями и цветами, на одном из островов Индийского океана, в паре сотен метров от пляжа. Чудесные океанические закаты, которые двое встречали, сидя рядышком на мелком, сохранившем тепло жаркого дня песке, и купание под звездами и луной, и прогулки на катере, и возможность поплавать в открытом океане, ласковом, теплом. В воде, что сияла, переливалась изумрудами, сапфирами, бирюзой, тысячами алмазных брызг под яркими солнечными лучами. И близость на пляже под огромной луной или в лучах встающего из воды солнца, в океане или бассейне, что примыкал к их бунгало, в небольшой уютной спальне или в крохотном садике перед домом – на мягком ковре из цветов и трав, сплетенных природой. И совместные, ладошка в ладони, походы в небольшой близлежащий поселок за так любимым омегой миндальным молоком. Это был отдых мечты, когда оба принадлежали друг другу, легко позабыв, наконец, обо всем и обо всех, отключившись от привычного мира с его бешеным темпом, с ежедневной выматывающей суетой. Мира, где ты не себе принадлежишь, а работе, множеству дел, повседневных или внезапных планов. Но не здесь, где только для двоих и маленький мир вокруг, и огромный океан. И самая большая ценность – время, проведенное вместе. Всегда желанный, ожидаемый и счастливый отпуск. 🐍🐍🐍 Чимин с удовольствием лакает молоко из блюдца. Вопреки распространенному мнению, змеи не любят этот напиток нисколько, а омега не просто пьет охотно в любом вообще обличье, но, сам не зная почему, испытывает в нем острую потребность. Будучи расстроенным и взвинченным, понимая, что обернется скоро, наливает себе напиток в блюдце. Или Юнги делает это, когда его муж «в образе» тоскует под окном. В последние месяцы Чимин обращается что-то уж очень часто. Вот только Юнги… Омега шипит вновь огорченно и даже заплакал бы, кажется, когда бы аспиды вообще умели плакать. Любимый супруг сейчас уделяет несравнимо больше внимания работе, а не своему драгоценному Шипучке. И даже понимая, что муж вкалывает нынче не столько за деньги, сколько за возможность не стоять на месте, расти, развиваться профессионально, за то, чтобы сделать свою, пусть и так раскрученную компанию, еще более крутой и привлекательной для потенциальных клиентов, Чимин все равно грустит и обижается. Ему сейчас, как никогда, нужно внимание Юнги: ласковые слова, море поцелуев, объятья, мягкие поглаживания. Ему хочется, пусть молча, без единого звука, сидеть на бедрах альфы, прижавшись к его телу, маленькими пальчиками обхватив любимые крепкие длинные пальцы или, положив ладонь мужа себе на живот, свою пристроить сверху. Но Юнги предпочитает – обиженный Чимин умышленно использует этот, все же не слишком справедливый глагол – сейчас на ногах держать огромный ноут, в пальцах сжимать компьютерную мышь. Да и с коллегами общается в разы больше, чем с собственным мужем. И ладно бы пять дней в неделю, омега смирился бы тогда. Но и уикендов для альфы почти не существует: два месяца превратились в одну бесконечную рабочую неделю. И конца края ей не видно. Хотя Юнги недавно совсем, мягко привлекая омегу к себе, целуя нежно и глядя в глаза виновато, уверял, что до завершения обоих проектов осталось не так много времени. И тогда альфа немедленно возьмет отпуск, и на Бали, как и планировалось, они полетят сразу же. А уж там Юнги мужа окружит вниманием и залюбит так, что Чимин спать сможет только на животе. Чимин отнюдь не был уверен, что через невнятно-абстрактное «не так много» он все еще сможет спать именно таким образом. Но обещание в целом звучало очень многообещающе, учитывая, что близости у альфы и омеги не было уже не одну неделю. Чимин облизнулся сладчайше, а табун оголодавших эротических мурах из его мозга с бешеной скоростью мигрировал в низ живота. Омега потянулся к Юнги всем телом, полуприкрыл глаза, полуоткрыл губы, выпустил из легких и паха крышесносно-томный, требовательно-возбужденный стон и приготовился сообщить мужу, что не против спать на животе уже в ближайшую ночь, а лучше еще раньше. И черт с ней, с работой. Юнги в любое другое время и обеспечил бы своему ненаглядному сон именно в таком положении, но у него видеоконференция с коллегами и заказчиком планировалась в течение часа, а до офиса еще надо было добраться. Он уркнул коротко-нежно, ровно так же прикоснулся к щеке мужа и улепетнул на работу. Эротический табун в полном составе скоропостижно скончался, стон страсти перетек в горестные всхлипы. Омега перевоплотился на минутку-другую, приподнялся, глядя в зеркало, капюшон раздул до максимума, зашипел яростно, выплескивая всю обиду и раздражение, и, вернув себе привычный облик, пополз на работу. 🐍🐍🐍 Юнги, вынырнув недавно из бизнес-омута, в котором, крутился, как правило, с удовольствием – решать новые сложные задачи альфа очень любил, – обнаружил с немалым удивлением, что на поверхности, кажется, не все так гладко, как он думал. Или, как ему хотелось думать? Или, как удобно было думать? Чимин, всегда такой чуткий, понимающий, заботливый, внимательный, веселый и общительный за последнее время изменился. Вот только заметил это Юнги, в самом деле, далеко не сразу, а заметив, не придал, поначалу, никакого значения: работа будто накинула непонятную пелену на глаза и сердце. Дома по-прежнему царили чистота и уют, и все рубашки были отглажены, и стрелки на брюках наутюжены, и завтрак приготовлен, и ароматный вкусный ужин непременно ждал после работы. И расстеленная постель хрустела свежим бельем и отдавала легчайшим ароматом липового цвета. И тишина в квартире стояла восхитительная. Располагавшая к очередным бизнес-подвигам, только теперь уже дома. Ведь ничего абсолютно тому не мешает. Разве только вода шумит негромко на кухне, где муж моет посуду. Или недолго в ванной, где омега принимает душ. А потом в этой тишине и темноте так приятно забуриться в постель и спать без задних ног, замечая иногда, что половина мужа пуста. Но в густой дымке усталости, на стыке сна и бодрствования легко объясняя это тем, что Чимин вышел в туалет или на кухню попить воды. А утром просыпаться по звонку будильника. А не от привычного поцелуя любимого омеги. «Понимает, Чимин все понимает», – чмокая мужа по утрам перед уходом на работу, с благодарностью думал Юнги. «Не понимает, ничего не видит и не понимает», – подставляя под короткий мазок то щёки, то лоб, внутренне плакал Чимин. А ведь поцелуй в губы – чувственный, глубокий, долгий еще совсем недавно непременно предшествовал ежедневному расставанию обоих перед рабочим днем. И был таким же обязательным, традиционным, необходимым, как ежевечерний домашний ужин, за которым не было места ни телефонным звонкам и разговорам, ни чтению, ни просмотру роликов на Ютюбе и новостей по телевизору. Двое. Вместе. Внимание одного неизменно приковано к другому. И наоборот. Разговоры о прошедшем дне, его ярких и важных моментах, планы на ближайшее время, обсуждение недавно просмотренного вместе фильма или прочитанной книги. И мягкие взгляды, и теплые прикосновения, и нежные слова. И самый сочный кусочек самгепсаля из пальцев омеги в рот альфы, и самый лакомый кусочек тортика из пальцев альфы в рот омеги. И споры, непременные споры: кто будет мыть посуду – оба не слишком-то любят это действо. А когда в доме появляется посудомоечная машина, возникает новая проблема: кто будет загружать в разумный агрегат тарелки, чашки и иже с ними. Юнги, хохоча, обещает Чимину ежемесячную премию за подработку. Чимин, шипя и язычком пробегая по губам, предлагает нанять специального человека. Машина ломается через неделю, и омега терпеливо моет и чистит посуду сам. И хен чистит и моет тоже. А любимая Шипучка подходит сзади, и целует в шею, и мягко массирует затекшие плечи, и мурлычет в ушко какую-то чудесную песенку. И Юнги готов перемыть все, что есть в доме, включая мужа и свадебный подарок деда и дедушки – сервиз на двенадцать персон, который пылится на дальней полке в шкафу уже не первый год. Но сейчас все не так. Все иначе. 🐍🐍🐍 Юнги по зову природы пробуждается рано утром, проспав всего пару часов. Смотрит на будильник, с радостью понимая, что может вздремнуть еще немного. Возвращаясь из туалета, замечает, что мужа нет в постели. «Воды попить пошел», – находит самое простое и разумное объяснение, испытывая вдруг острую потребность обнять своего омегу и зарываясь лицом в его подушку. Холодную, несмятую, с едва-едва слышным ароматом цветка. Он эту стужу ощущает сразу, но не сразу понимает, что поход за водой не может охладить подушку до такой степени. И одеяло, и простыню не может. Спать хочется невероятно, но Юнги поднимается, быстро и бесшумно направляясь в гостиную, кабинет… Кухню. Заглядывает осторожно. Чимин лежит под окном, свернувшись клубком. Юнги вздыхает с некоторым облегчением. Омега дома – и это главное. Альфа за завтраком спросит, все ли хорошо. Ведь если бы случилось что-то, в самом деле, серьезное, Чимин непременно поделился бы с мужем еще накануне вечером. Хотя, опять-таки, омега дома воплощается только в порыве сильных эмоций. И сейчас, определенно, грустит. «А что я делал накануне вечером? Пришел, поужинал, мы поговорили о чем-то. Поработал, почитал новости, лег спать. Чимин к тому времени уже десятый сон видел. Точно? Точно. Небо, как же хочется спать. Есть еще пару часов. Чуть позже со всем разберемся». Утром на столе его ждет завтрак и приготовленная мужем «ссобойка». А сообщением в Kakao Чимин объясняет, что должен был уехать на работу раньше обычного. В полдень омега звонит мужу и сообщает, что коллега предложил ему два билета в Сеульский театр оперы и балета. И младший будет рад и счастлив, если Юнги составить ему компанию, тем более, что спектакль начинается в девять вечера, а продлится чуть больше часа. – Юнги, – Чимин просит мягко, с робкой надеждой, – это не займет много времени, пожалуйста. Мы ведь так давно не ходили никуда вместе. Альфа отказывается, ссылаясь на привычную занятость. А когда муж тоскливо напоминает ему, что рабочий день на момент начала спектакля будет давно закончен, Юнги парирует с едва заметной досадой, что о таких вещах все равно лучше сообщать заранее. – Я не подумал об этом, Юнги, – Чимин говорит тихо, ровно, хотя ему кричать и плакать сейчас хочется. Да, он ожидал услышать что-то подобное, и все-таки надеялся на чудо. – Мы так легко и быстро срывались куда-то еще пару месяцев назад, что я решил… Ладно. Тогда с коллегой схожу, а после спектакля мы посидим в баре. Не возражаешь? Юнги никогда не возражает. Но всегда, такова семейная традиция, сам непременно встречает, забирает и отвозит домой любимого мужа, когда тот, неважно откуда, возвращается вечером. – Окей, Чимина. Буду ждать тебя дома. Много не пей, – Юнги говорит с явным облегчением. А Чимин так надеялся, так ждал вопроса: «Куда и во сколько подъехать за моей любимой Шипучкой?» Но впервые традиция сломана. Да все традиции сломаны. Или поставлены на паузу после тех двух выгодных контрактов: и совместные ужины-завтраки с непременными разговорами, и прогулки, и походы в магазин или кафе. И посиделки в обнимку под пледом. Все в тар-тарары. Чимин задерживается допоздна на работе – не было никакого приглашения в театр, и никакого бара не было. Просто бесполезная попытка обратить на себя внимание. Или что-то вроде проверки. Как далеко может зайти, зашел? Как глубоко погрузился в работу Юнги? И как такое стало возможно? Далеко, глубоко, возможно. Омега возвращается не вечером даже, а глубокой ночью наступивших суток. Юнги дремлет на диване, экран ноута и клавиатура подсвечиваются легким голубовато-серым сиянием. Кажется, вся жизнь его мужа теперь в этом куске железа. И Юнги не знает даже, что настоящую крошечную новую, слияние двух начал, двух жизней, носит в себе его омега. «Это не только мой ребенок, наш. Сказать? Да почему нет, в конце-концов. Сколько ждать? И зачем? Беречь, чтобы спокойно работал? Сказать, чтобы радовался, чтобы радовались вместе, и был стимул закончить все проекты быстрее! И тогда в отпуск. А, может, коллеги возьмут на себя часть дел Юнги? И удастся уехать быстрее!» Так хочется, до слез, то щемящей боли в груди сейчас быть вместе. Только вдвоем. Принадлежать друг другу. Занимать мысли друг друга. И самые теплые слова дарить, и такие же объятья. И отдавать себя, получая взамен страсть и силу, нежность и ласку. И строить планы на будущее и, конечно, говорить о том крошечном, кто альфу и омегу свяжет еще сильнее. Но рассчитывать на такое едва ли возможно. Юнги свою работу всегда делает сам, и другим готов помочь. И вообще дышит спокойно, когда у него все под контролем. Да, Чимин понимает: весь этот жуткий, невиданный прежде цейт-нот – лишь вопрос времени. Но как же омеге тоскливо сейчас. И плохо. Физически плохо: токсикоз проявляется в противной, накатывающей без предупреждения многократно и ежедневно тошноте, и спину у него почему-то выламывает, и грудь болит так, что, кажется, не легкая футболка на голое тело надета, а железная кольчуга, что давит и натирает чудовищно. А настроение… Ему хочется плакать. И просто, безо всякого повода. И от того, что прилично нездоровится. И ни где-нибудь плакать, а под боком у мужа, прижавшись к нему. И слушать его низкий, чуть хрипловатый, спокойный голос, и слова утешения и поддержки, и уверения в том, что все будет хорошо и вместе они со всем справятся. И ощущать мягкие прикосновения и нежные поцелуи. Омега осторожно ставит на стол ноутбук. Садится под теплый бок спящего Юнги, прижимается крепко, ластится. Кончиком носа ласково ведет по щеке, к губам прикасается – соскучился. Глубже, сильнее, настойчивее. Юнги вздрагивает, глаза открывает, отстраняется, сонно улыбаясь: – Чимина-а-а-а… Как спектакль, как посидели? Ох, второй час... Пойдем спать, – поднимается, направляясь в спальню. – Юнги, пожалуйста, я понимаю, сейчас не время, но пару минут. Мы можем поговорить? Это важно очень. Голос звучит ровно? Спокойно? Грустно! И в другое время альфа уловил бы эту разницу. Но сейчас… Мин вздыхает тяжело, оборачивается. Легчайшее, едва заметное раздражение царапает голос: – Ну-у-у… Раз важно, давай. Но время ты нашел, конечно… Чимин сглатывает: – Знаешь, ты прав. Поговорим… – …завтра, – омега вымученно улыбается, кивает. – Пойдем, моя Шипучка. – Я сейчас. В ванную только схожу. Он оборачивается и засыпает не под окном даже, за холодильник заползает, оставляя снаружи лишь кончик хвоста. Чимин теперь все чаще перекидывается не только потому, что чувствует себя одиноким и ненужным: обернувшись, он физически ощущает себя намного лучше. Ни тошнота, ни боль не достают кобру, но нещадно атакуют омегу. Два часа спустя, открыв глаза, Юнги вновь не видит мужа рядом, понимая, что тот и не ложился даже. Но и на кухне его нет тоже, лишь блюдце, полное молока, стоит под окном. Альфа присматривается испуганно, замечая все же кончик хвоста, который торчит из-за холодильника. Он подходит, аккуратно проводит по чуть влажным чешуйкам – и омега прячет его тоже. Вообще, Юнги очень хотел, но не успел сейчас ухватиться за хвост младшего, чтобы вытащить Чимина на свет. И выяснить, что это за… бунт что ли? Что за кони у кобры? Что за непонятные обидки? С чем все это связано? Неужели же с работой Юнги? Но альфа ведь с самого начала предупреждал, что будет занят. Конечно, он не думал, что настолько. Никто не думал. Да и Чимин, как он был рад, когда Юнги сказал, что оба контракта подписаны. «Какой горячий вечер был у нас тогда, каким восхитительно страстным, пылким, чувственным был Чимин. А как стонал, отдаваясь. Кончить можно было лишь от одной этой, с ума сводящей уши и член, музыки. Да мы и кончили тогда оба не раз и не два. И ничего столь же фееричного у нас, кажется, давно не было. Хм. Да у нас вообще довольно давно ничего не было. Кажется. Ну, ничего. Еще немного…» – Чимина, выходи, – Юнги говорит так громко, как только позволяет раннее утро, и дергает за кончик вновь едва показавшегося между холодильником и стеной хвоста. Альфа слышит тихое шипение, но омега из своего убежища так и не выползает. И Юнги раздражается. Кричит сердито: – Задолбало, Чимин. В конце концов, мне поспать осталось пару часов. Имею право. Сиди там, сколько влезет. Утром поговорим. Встает, поддевая с раздражением и вполне умышленно блюдечко с молоком. Белая жидкость заливает плитку, образуя приличных размеров лужу. – Не забудь пол вытереть, Шипучка, – раздраженно бросает, уходя с кухни, злясь сейчас не на Чимина, а на свою несдержанность. Да и на Чимина все-таки тоже. Ну что это за фигня?! Омега, наверняка, не первый и не второй уже день спит вот так, на кухне. Альфа вспоминает, сколько раз за последнее время просыпался под утро один, и ему, в самом деле, неуютно становится. По всему выходит, Чимин супружеское ложе игнорит уже неизвестно сколько. «Ну, Шипучка вредная!» Сна как не бывало, он бесшумно возвращается на кухню, где его муж в человеческом, наконец, облике, вытирает с живота и груди молоко: он, едва альфа из кухни вышел, выполз из-за холодильника точно в белую лужу. – Чимин, ты можешь объяснить, что происходит? – Юнги едва сдерживается, чтобы не закричать вновь, выдавливает слова. – Какого хрена ты оборачиваешься и спишь на кухне? Скажи, пожалуйста, когда последний раз твое кобрячье королевское величество освещало своим присутствием супружеское ложе? Чимин смотрит на него – взглядом горчит, говорит очень тихо: – Супружеское ложе? Да нет, Юнги, с некоторых пор постель. А ложе было у нас раньше. Теплое, горячее даже, и одно на двоих, и мы в нем были вместе, а не рядом. Мы одним целым были. А сейчас это постель просто, где у каждого своя половина. – Чимин, ты в четыре утра хочешь об этом поговорить? – Не я начал… – сглатывает тяжело, сжимается всем телом, руки скрещивая на груди, словно так можно защитить себя от резкости и раздражения того, кого он любит. Любит? – Я начал, я завершаю. Точнее, на паузу ставлю, – Юнги режет этот жест, бьет, отрезвляет. Эти руки. Омега словно у себя самого защиты ищет. Да и от кого? От мужа! Альфа вздыхает тяжело, звучит мягко, извиняюще: – Чимин, хороший мой, мы сейчас отправляемся спать, а поговорим утром. Непременно. Обещаю. Он ладонью – ладонь, привлекает к себе бережно. Обнимает, выпуская свои неяркие лавандовые феромоны, ими и объятьями укутывая омегу. И словами, самыми желанными, самыми важными: – Я так люблю тебя, моя ненаглядная Шипучка. Обида Чимина бессовестно-мгновенно капитулирует. Как мало надо для этого! Теплые слова, объятья – и ледок, что уже поселился в сердце, покрывая его тонкой хрупкой паутинкой, трескается, кажется. Омега так давно не слышал этих слов. И объятья мужа давно уже не были такими теплыми, нежными, бережными. Такими долгими. В постели Юнги прижимает к себе мягко, нежно поглаживает по невероятно чувствительной сейчас груди, чуть пощипывает навершия набухших сосков, проходит по животику, и Чимин тихонько урчит – от удовольствия и боли одновременно. Хотя боль, кажется, сейчас ощущается меньше, и тошноты нет вовсе. – Чимин, – альфа смеется тихонько, говорит полусонно, – у тебя животик немного округлился, всегда была впадинка, а сейчас крошечная горка. И грудь, мне кажется, или она чуть выросла… Юнги засыпает, не размыкая объятий. Чуть слышно дышит омеге в шею. Все, как было раньше. Все, как будет, когда Юнги разберется с чертовой работой. Чимин счастлив сейчас, в эти короткие мгновенья. Он хотел оттолкнуть альфу в кухне четверть часа назад. Неприязнь, что звучала в альфийском голосе, ножом резала по любви и привязанности. Кусок за куском от того-другого отрезая. А шипучка – шипящее, резкое какое-то словцо, которое альфа придумал специально для своего любимого мужа, и умудрялся произносить всегда с нежностью и любовью. Как презрительно, как раздраженно выплюнул его Юнги. И это тоже резало. И отрезало. Но альфийское «люблю», которое прозвучало потом так искренне, с таким раскаянием... «Я ведь тоже тот еще эгоист, – Чимин прижимается крепче спиной к сопящему тихонько альфе, сейчас готовый все простить и забыть. – Юнги тоже устает, работая столько времени в таком темпе. А он ведь перфекционист, каких поискать. И вся ответственность за эти проекты, как ни крути, на нем. И все-таки… Хоть немного больше внимания… Немного больше… Внимания… Нам… Омега не замечает, как проваливается в сон. 🐍🐍🐍 Юнги утром, уже одетый и собранный, заглядывает в кухню – Чимин колдует у плиты, склонившись над ней, чуть пританцовывая. Крепкая длинная шея омеги перехвачена тонкой светлой полоской фартука, маленькая кофейная родинка сбоку так и манит прикоснуться. Юнги смотрит на мужа. На нем светлые брюки и нежно-желтая, как бутончик расцветшего цветка липы, рубашка с коротким рукавом. И, кажется, от тела тоже идет нежнейшее, золотистое какое-то свечение. Альфа втягивает носом – да и аромат омеги, определенно, звучит ярче, звонче, насыщеннее обычного. Альфа подходит, прикасаясь губами к теплой шее, чуть пощипывая, вдыхая сладость цветка, за талию обнимает нежно, скользит вниз руками, вновь ощущая небольшой бугорок вместо плоского всегда живота. – Чимина-а-а, как же я соскучился. Так что это за прелестный животик у нас намечается? – Хен, – омега не помнит, когда их утро начиналось так солнечно-нежно, – и я соскучился. Отстраняется от плиты, поворачивается, улыбается счастливо, обнимает. – Садись завтракать. А животик... – запинается. – Просто радую себя всякими вкусняшками, когда скучаю… без тебя. И еще... Тут такое дело... В этот момент Чимин хочет, но не может сдержаться, всхлипывает тихонько и непрошеные слезинки выступают из глаз. Он опускает голову. Альфа, что присел за стол, поднимается, вновь прижимает крепко, за подбородок берет аккуратно, снимая губами соленые капельки. А омега хочет и не может остановиться. Он сдерживался долго, хранил всю горечь внутри. Он разрешал себе обижаться, расстраиваться, ныть, но плакать не позволял. Гордый очень! И вот льет слезы, всю боль и обиду выплескивает, в теплых объятьях мужа осушает. И так привычно-хорошо становится, так спокойно. Но вот Чимин отстраняется немного, и альфа, стараясь сделать это незаметно, тут же бросает взгляд на наручные часы, с досадой хмурит брови. Этот взгляд на циферблат. Он – как пощечина Чимину! А эти вот поцелуи, нежность минутами ранее – подачка? Чтобы омега успокоился, отстал ненадолго. «Ну что ты такое говоришь? Все, что было сейчас и ночью, было искренне, и ты сам это понимаешь и чувствуешь. Просто накручиваешь себя», – внутренний омега говорит правду, вот только Чимин устал. Понимать, принимать, входить в положение. Он и сам-то в положении, между прочим. И своему мужу скажет об этом прямо сейчас! – Чимина, Шипучка моя любимая, – Юнги торопливо подцепляет вилкой и отправляет в рот кусочек пышного омлета. – Прости меня, я все понимаю… Да, я сейчас загружен намного больше обычного, не могу уделять тебе столько внимания. И я бесконечно ценю, что ты понимаешь это, даешь мне время и возможность работать… – альфа запинается, и впервые, наверное, Чимин слышит в голосе мужа столько усталости, каменной, тяжелой, давящей. И омега думает вдруг о том, что у Юнги, возможно, не все так гладко и легко на работе, как ему казалось. И о том, что проблемы могут быть, Чимину даже в голову не приходит. Юнги, рассказывая воодушевленно об очередной победе их «чистого программерского коллективного разума», никогда не говорит о пути, что успеху предшествовал. И вот теперь эта непривычная усталость, тоска даже, в голосе мужа звучат, как гром среди ясного неба. Пока омега, вновь охваченный чувством неловкости и стыда за свой эгоизм, обдумывает пришедшее вдруг в голову предположение, Юнги прижимает ненадолго ладони к лицу. Ведет вниз, словно так получится сбросить сонливость, тревогу и усталость – физическую, интеллектуальную, эмоциональную, хрен знает еще какую, мертвой хваткой в него вцепившуюся и не отпускающую уже которую неделю. Но Чимину об этом знать необязательно, альфа не будет слабым перед своим омегой. Усталый тон он резко меняет на участливо-заинтересованный: – Объясни, пожалуйста, что происходит. Чем я могу помочь? Я не замечал раньше, что ты по ночам обращаться начал. Недавно только увидел, где и как спишь. Думал, воду ходил пить. Или в туалет. У тебя какие-то проблемы на работе серьезные? Хотя я разговаривал пару недель назад с Намджуном. Он не сказал ничего. «Пару недель, черт возьми! И это когда раньше мы созванивались с Нами почти ежедневно. Задолбался. Устал. Как же охеренно я устал. Никто не говорил, что будет легко, но кто же знал, что настолько сложно. Как хочется не в компе этом долбанном сидеть, а с мужем погулять по Намсану, не торопясь никуда, на великах покататься, в кино сходить. Хочу в отпуск. В наш с Чимином привычный отпуск. Блядь, блядь, блядь, я даже телефон не взял бы с собой… » Юнги выныривает из своих мыслей, сталкивается со взглядом омеги. Сколько там всего перемешано! Изумление, раздражение, неверие, отчаяние. И ничего, что было еще пару минут назад. Ни тепла, ни нежности, ни любви. «Так это все-таки у меня на работе проблемы?! Со мной что-то не так?! Во-о-от оно как, значит! Чертов альфа, слепой, глухой, толстокожий. Ладно, хватит…» – Чимин, все хорошо? Ты, кажется, сказать хотел что-то? Омега руку кладет себе на живот. Мобильник Юнги срабатывает. – Прости, работодатель арабский звонит… Вылетает из кухни. – Я хотел сказать, что у меня... У нас... У меня... ребенок будет, Юнги, я много чего хотел сказать, – шепчет вслед, скорым шагом выходя в коридор. Минуту спустя альфа, пытаясь не терять нить разговора с клиентом, слышит негромкий хлопок входной двери. 🐍🐍🐍 Чимин не замечает, как, прижавшись лицом к прохладному стеклу террариума, роняет слезы на прозрачную поверхность. Большая теплая ладонь осторожно ложится на плечо. Омега вздрагивает: – Чимин, что случилось? – Намджун смотрит и спрашивает мягко, сочувствующе. Омега тянет улыбку откуда-то из-под ног. Она, та, что искренняя, настоящая, давно там, в самом низу, валяется без надобности. – Все хорошо, Намджун. Все, правда, хорошо. Взгрустнул немножко. И только. – Юнги зашивается на своей работе, а ты на своей. Хотя обоим давно пора быть на каком-нибудь острове тропическом. В это время вы обычно возвращаетесь из отпуска, довольные, полные сил. Но сейчас! Не нравишься ты мне Чимин. А Юнги. Я разговаривал с ним недолго недели две назад, когда видел – вообще не помню. «И я не помню, хотя, вроде, и вижу, каждый день. А скоро, наверное, и узнавать перестану», – омега кривит губы в улыбке. – Чимин, у тебя столько отгулов накопилось, на полноценный отпуск. Вот и используй завтра один. Это не обсуждается. Омега задумывается ненадолго. Потом головой резко кивает, словно соглашаясь с собой, с собственным решением, и произносит едва ли не с отчаянием: – Намджун, а можно мне в отпуск? Не в отгул завтра, а в полноценный отпуск через пару дней, пожалуйста. Ким, не первую неделю осторожно наблюдая за «мертвым», все чаще роняющим слезы Чимином, слушая сейчас его скупые, неискренне-оптимистичные ответы-отговорки на все вопросы, так или иначе связанные с совместным супружеским времяпровождением, на которые Чимин всегда отвечал охотно, в цветистых, вкусных подробностях, сердцем чувствует: у Юнги семейная жизнь если и не летит в тартарары, то как-то очень уж уверенно в этом направлении движется. И такое ощущение, что Мин не совсем в курсе происходящего. А тут еще Чимин спрашивает об отпуске. И Намджун тоже очень хочет спросить. Но он слишком деликатный, чтобы адресовать щекотливый вопрос Чимину. И слишком любит этих двоих, чтобы, чуть позже, не спросить Юнги. Во всяком случае, омега получает разрешение уйти на вакации через неделю. «Чтобы и у Юнги было хоть немного времени подготовиться и хотя бы попытаться отправиться на отдых вместе с Чимином. Ведь все говорит о том, что просьба омеги была спонтанной, а не обдуманной. И не заговори я на эту тему, сам Чимин ни об отгуле, ни об отпуске не заикнулся бы. Наберу Юнги прямо сейчас, попробую узнать, что там у них происходит». Ким делает с полдесятка бесполезных звонков и, углубившись в работу, забывает обо всем. 🐍🐍🐍 Чимин к завершению рабочего дня проверил еще раз, хорошо ли себя чувствует сейчас новая жительница, молодая индийская королевская кобра, очевидно, с воспаленными и потому не действующими должным образом мышцами в районе капюшона. Он у рептилии по этому случаю раздувается только с одной стороны, что выглядит, может, и забавно. Вот только кобре, определенно, очень больно. Чимин обернулся и специально забрался в смежный аквариум со множеством крохотных отверстий, чтобы лишний раз убедиться, что прав. Змея периодически двигалась в определенном ритме, и этой особой, повторявшейся через определенные промежутки времени вибрацией телом, словно сигнализировала: «SOS! Мне пло-хо!» Омега позвонил герпетологу Джисону, рассказал об услышанном и увиденном. Тот сказал, что не мешало бы аспиду сделать инъекцию обезболивающего и противовоспалительного, и пообещал приехать завтра. Чимин убедил его, что справится сам и сегодня. И, в самом деле, весьма удачно уколол бесполезно пытавшуюся так и эдак цапнуть его кобру. Просидев после этого недолго в террариуме, омега характерных вибраций с просьбой о помощи не ощутил. А спустя время увидел, что капюшон с поврежденной стороны змея тоже начинает потихоньку открывать, шипя теперь весьма воодушевленно. Он сел к компьютеру, заполнил виртуальный дневник наблюдений за рептилиями. Замер. – SOS... Мне кому кричать SOS? Кому жаловаться? Где помощи искать? Ночь и утро были такими чудесными. Казалось, все возвращается на круги своя. А потом этот хмуро-раздраженный взгляд на часы, и звонок, что опять прервал разговор. Юнги несколько раз потом перезванивал Чимину и в Kakao писал извинения. Но у омеги не было ни желания, ни времени отвечать. Нет, все-таки, главным образом, желания. А потом Намджун заговорил об отгуле, а Чимин понял, что чертовски устал. И не столько физически, сколько морально. Он никогда не думал, что можно быть таким одиноким рядом с тем, кто последние годы заполнял и наполнял собой всю жизнь. Делал ее счастливой и помогал пережить тяжелые моменты. А сейчас омега хотел поделиться чудесной новостью, и ему, как никогда, нужно было внимание мужа. Чтобы, рассказав, насладиться поцелуями и объятьями, удивлением и радостью, и смешными расспросами, которые, наверняка, озвучил бы будущий, неискушенный в делах отцовства, альфа. А может, и внезапным походом в кафе, чтобы посидеть вдвоем, отметить чудесную новость. Но на все это альфе нужно время, а времени у него нет. И решение после предложения Намджуна приходит внезапно. Чимин, по сути, все равно один сейчас. И в отпуск он тоже отправится один. Уж как-нибудь переживет Юнги без завтраков и выглаженных рубашек. И без Чимина тоже. Если вообще заметит его отсутствие. Хотя тут омега загнул, конечно. Заметит. Но Чимин, кажется, и нужен сейчас Юнги только для глажки, готовки и прочих бытовых мелочей. Нет, наверное, все не так, все сложнее. Та усталость-булыжник, что звучала в голосе его альфы утром: это единственный раз, когда Чимин слышал Юнги таким. Но омега готов помочь, как может: выслушать, ободрить словом, положить голову мужа себе на бедра, зарыться пальцами в мягкие, чуть удлиненные вьющиеся пряди, гладить нежно, как любит Юнги, лаская, массируя. Альфа в эти моменты так бархатно, так чувственно, с таким удовольствием мурлычет, так довольно щурится, так сладко улыбается. Ну, точно огромный кот. А эти поглаживания – его персональная тактильная сметана. И Чимин готов закормить ею любимого мужа, потому что видеть Юнги таким довольным и расслабленным – персональная эмоциональная сметана омеги. Которая прокисла теперь за ненадобностью. В одностороннем порядке. Потому что его самодостаточному альфе сейчас только одно важно: доказать себе, своей команде и всему миру, что он возьмет очередную высоту. Ему надо выше. А Чимину вместе. Сейчас им, увы, не по пути. Омега звонит в «Бон вояж», турагентство, где они с Юнги неизменно покупают путевки. Бронирует тур с перелетом из Сеула до Денпасара. – Да, через восемь дней. Да, да, именно на одного. Это проблема? – очевидно, уточняет Чимин у собеседника. «Это огромная, кажется, проблема», – Намджун, что тихонько зашел в серпентарий и оказался невольным слушателем – «Черт! черт! черт! «подслушивателем» – этого разговора, сглатывает тяжело. И предполагает, что все у его друзей, кажется, еще хуже, чем ему изначально казалось. – Тогда отлично. Жду подтверждения брони, – никакого отлично в голосе Чимина и близко не слышно, там грусть и неуверенность топчутся уверенно в тяжелых ботинках. И едва омега завершает разговор, Намджун слышит частые всхлипы, быстро перетекающие в тихий плач. Ким разрывается между желанием утешить одного и надрать задницу другому. В итоге незаметно покидает серпентарий, по пути в кабинет набирая друга. Неожиданный совершенно звонок руководителя службы охраны прерывает тщетные пока попытки Намджуна дозвониться до Юнги. Но после этого разговора Ким наяривает Мину с особой, злой настойчивостью. И когда тот отвечает, наконец, шипит: – Если ты очень занят в следующую субботу, я могу сам отвезти твоего мужа в аэропорт. А если в твоей программерской голове осталась еще хоть капля человеческих мозгов, то и тебя могу туда же подбросить. Рассказывай, давай, что у вас происходит?!!! В голосе Намджуна волнение и раздражение сплелись в тугой клубок, точно змеи в брачный период. – Что у нас происходит? – Юнги замолкает на мгновения. – Нами, это Юнги. Ты точно мне звонишь? Чей муж? Какой аэропорт? – То есть, как я и подозревал, ты не в курсе даже. Двадцать минут назад Чимин заказал билет на Бали, а потом плакал так, что слушать было невозможно. Слезы радости, по-видимому, выплескивал, остановиться не мог. Еще бы, отпуск мечты и все такое. – Отпуск… Билет… – Юнги повторяет, кажется, не вдумываясь, на автомате, а потом повторяет тихо-ошарашенно. – Билет? Да что же такое происходит, в самом деле? – Я первый спросил, – вздыхает без намека на улыбку альфа. – Но и ответ, кажется, знаю. Ты рухнул в работу так, что забил на омегу. Юнги молчит некоторое время, в трубке слышно только раздраженное сопение. – Я не забил. Чимин с самого начала знал, что в течение нескольких месяцев я буду занят так, как никогда раньше. Я ни слова упрека от него не слышал. Он, может, тебе говорил что-то? – Ага, говорил, как у вас все хорошо и замечательно. Только он обманывать не умеет совершенно, – Намджун задумывается ненадолго и выдает вдруг. – Кстати, а в театр вы как вчера сходили? – В театр?.. Вчера?.. Чимин сказал мне, что пойдет с коллегой, а потом в кафе с ним посидит. – А мне сказал, что пойдет с тобой. – Он вернулся домой во втором часу ночи, – Юнги заводится вдруг. – Где его носило все это время? Блядь! Он… Он изменяет мне, что ли?! – Гениально! – Нет, нет, конечно. Или да? – следующие слова у Мина слетают с губ случайно. – Чимин не спит со мной, которую ночь подряд… – Остановись, Юнги. Ты договоришься сейчас – самому потом стыдно будет. Полчаса назад начальник службы охраны спросил меня, почему господин Пак вышел с работы в час ночи, заранее не предупредив никого, что задержится так поздно. У нас, в самом деле, необходимо предупреждать секьюрити, если остаешься в лаборатории на ночь или после девяти вечера. Так что в театр одного актера с подачи твоего мужа сходили мы с тобой. А он просто сидел на работе, потому что дома его, очевидно, никто не ждал? И не ждет давно. Юнги молчит, вздыхает тяжело: – Я обо всем забыл с этими проектами. Замотался, задолбался. Я не думал, что будет настолько сложно. И, кажется, мы уже в шаге от того, чтобы закончить, но тут вылазит какое-нибудь мелкое дерьмо, и результат не выглядит так идеально. – Ты не слышишь меня, Юнги. И рискуешь сейчас, кажется, вляпаться в дерьмо покрупнее. Я уж опускаю твое замечание по поводу ваших… ммм… ночей. Добавь сюда то, что твой муж не торопится домой, плачет на работе, в одиночестве летит в отпуск. И молчит об этом всем. Где безоговорочное доверие со стороны Чимина, которым ты так гордился? Ладно, я не скажу больше ничего. Но мое субботнее предложение остается в силе. Ким отключается. Юнги устало откидывается в кресле, потирает пальцами гудящие виски, прокручивая, вновь и вновь, короткий разговор с лучшим другом, вспоминая все события последних недель. И ночей. И этой ночи, когда самое банальное и нежное, то, что было всегда, а потом вдруг исчезло, вернулось снова. И засыпать с Чимином в обнимку, кожей к коже, не с холодной подушки, а с теплой нежной шеи, с железы снимать липовый аромат было так привычно. И так ново. Ново! И поэтому неправильно. Неправильно, черт возьми! И сегодняшнее чудесное утро, когда омега, и не в первый уже, кажется, раз, хотел сказать ему что-то, но звонок миллиардера-заказчика оказался важнее. А муж тихо ушел, как уходил не раз. Опять уступил Юнги работе. А ведь однажды – альфа от пришедшей в голову мысли вдруг покрывается холодным липким потом – Чимин может вот так же тихо уйти и не вернуться. Не захочет вернуться. И тогда ценность, кажется, потеряет и сама жизнь. И никакие контракты, никакие суммы никогда не заменят его драгоценную маленькую Шипучку. А работать, в конце концов, он может в любой точке мира. 🐍🐍🐍 На внеочередной планерке Мин переговорил с командой, извинился и сказал, что совсем скоро покинет страну на четырнадцать дней, ибо обстоятельства непреодолимой силы не дают ему сейчас оставаться в Корее и требуют немедленного присутствия в другом месте. – Поверьте, я ни за что не улетел бы сейчас, но буду на связи круглые сутки. Альфа выглядел и звучал расстроенно и растерянно. – Юнги, ты, я уверен, понимаешь: на тех этапах, на которых команда находится сейчас, мы сами справимся с большей долей вероятности. Все самое сложное, там, где без тебя никак, почти сделано. Да, есть несколько моментов, требующих обязательного участия шефа. Но то, что ты на связи, решает эту проблему, – сказал юнгиев зам Ли Феликс, а остальные закивали дружно. – В самом деле, давно не видели тебя таким… Таким… – Как не в своей тарелке, – подсказали парни, покидавшие после планерки небольшой конференц-зал. – Дома-то все хорошо? – тихонько спросил Феликс, единственный из команды, оставшийся сейчас вместе с Юнги. Альфа вздохнул тяжело, отрицательно покачал головой: – Еще пару дней назад мне казалось, что да… – Твоя поездка с этим как-то связана? – аккуратно спросил зам, вновь получая кивок в ответ. – Лети и ни о чем не беспокойся. Не повторяй моих ошибок: работа не денется никуда, а вот любимые мужья иногда очень даже могут, – спокойно произнес Феликс, который знал, о чем говорил: его любимый супруг ушел на съемное жилье после того, как альфа восемь недель кряду работал без выходных и дома появлялся только ночью, и то не каждой. Феликсу стоило тогда немалых трудов вернуть супруга в семью, но теперь, какой бы напряженной ни была работа, семейные ценности всегда стояли для альфы на первом месте. Юнги знал об этой проблеме, случившейся еще до того, как его заместитель пришел на работу в компанию. И теперь, слыша слова коллеги и приятеля, корил себя за то, что несравнимо меньше времени стал уделять мужу. Но и оправдывал себя тоже: альфа бесконечно любил своего омегу, хотел, чтобы муж гордился им и его успехами и, да, конечно, не нуждался ни в чем и никогда. И это стоило того, чтобы работать, как сейчас, на износ. И безукоризненная репутация его компании стоила того же несомненно. 🐍🐍🐍 Вернувшись в кабинет, Юнги находит и активирует номер: – Компания «Бон вояж»? Мой муж звонил вам несколько часов назад и забронировал билет и путевку на Бали. Да, Мин Чимин. Да, все в силе, только путевка нужна на двоих. Если возникнут какие-то вопросы, связывайтесь, пожалуйста, со мной. Еще раз набрал Намджуну: – Мы воспользуемся твоим предложением в субботу, Нами. И, спасибо, мой мудрый змий, за этот звонок. – Ого. Какой-то час – и ты в отпуске? – Я не в отпуске. Я с мужем. Коллеги говорят, что справятся, но… – У тебя все, конечно, должно быть под контролем. – И, прежде всего, личная жизнь. Надеюсь, я вовремя это понял. И Чимин поймет. Главное, мы рядом будем. Все, дружище, у меня важный входящий. – Стоять, – рявкает, как никогда зло, Ким. – Чимин не в курсе, но завтра у него отгул. Передай это омеге. Юнги отрубается. Намджун поджимает губы, качает головой: – Рядом – не значит вместе. Но это лучше все же, чем Чимин улетел бы один. 🐍🐍🐍 Омега опять чувствует себя неважно: его подташнивает весь день, и к груди не прикоснуться – такой болезненной, чувствительной она не была никогда, и голова раскалывается. И душа, кажется, тоже, в клочья. Ему бы сейчас у мужа на бедрах устроиться, прижаться, уткнуться в железу, вдыхая любимый лавандовый запах, и сразу стало бы лучше. Обязательно стало бы. Это проверенное и безотказное средство от любой боли – физической и душевной. А может, напротив, пора отвыкать от запаха, от мужа: одиннадцатый час – Юнги все еще нет дома. Да и толку, когда придет: рядом, но не вместе. Дождь, что весь вечер собирался с силами, чтобы заплакать навзрыд, обрушил, наконец, на город миллионы капель. Омега, что весь вечер сдерживал слезы, беззвучно плачет теперь в полутемной квартире. Вытащив из шкафа нежно-фиолетовую и с ароматом нежных фиолетовых цветов футболку мужа, он сворачивается клубком на диване, прижимая ее к себе, вдыхая любимый запах и крепко засыпая. Юнги возвращается домой. Этой футболкой, прижатой к носу, спящий омега наотмашь альфу бьет, безмолвно крича о своем одиночестве. И любви. Иначе не прижимал бы ее к себе так крепко. И особым холодом тела бьет тоже. И не в том дело, что младший уснул, не укрывшись, в прохладной квартире. Юнги кажется сейчас: даже если бы батареи грели на полную мощность, Чимин мерз бы все равно. Душевная и сердечная слепота альфы коконом оплела омегу, и не дает согреться, не пускает тепло ни в душу, ни в сердце, ни в тело. И даже запах с ароматической железы никогда не был таким угасшим, слабым, почти совсем не слышным. Альфа бережно переносит Чимина в спальню, немедленно устраивается рядом, теплым легким одеялом накрывая себя и мужа. Прижимает Чимина к груди, вдыхая беспокойно, тревожно жалкие крохи липовых феромонов. Укутывая спящего омегу своими лавандовыми и спустя время, отогрев, ощущая с некоторым облегчением чуть усилившийся, но по-прежнему хрупкий аромат липового цвета. В рабочей сумке альфы уже лежат два билета до Денпасара и путевка на двоих. И так ли уж важно, что Чимин летит в отпуск, а альфа летит с Чимином. И с рабочим ноутбуком. Ведь главное – вместе. Вместе?..