Отрицание

Марисса хлопнула дверью так, что петли жалобно задрожали, а в ушах все еще стоял ослепительный крик Сони — она призывала на голову непослушной дочери все на свете молнии и требовала, чтобы Марисса вернулась обратно. Ни то, ни другое Марисса выполнять не собиралась — не боялась Соню и ее наказания с самого детства, а еще просто не хотела. Вот если бы ее попросил вернуться Франко — наверное, послушалась бы. Она вообще в последнее время хотела слушаться только Франко — их сближало будущее горе. В глазах рябило от подступающих слез, от вечных проблем и их дурацких решений — а она находила именно такие и только такие — и Марисса никак не могла понять, как именно ей поступить и что делать дальше. Она мечтала, чтобы как в детстве все исправилось само собой, и прекрасно понимала, что так не будет. А еще она думала о тех, кто прочным грузом повисли на ее плечах, и кого ей придется нести дальше. Пабло. Его отец в тюрьме. Ее собственный отец в маленьком городке. Его собака — не Тано — Тано давно умер — новая. Мать. Франко. Пепа. Начо и его брат. Лухан. Маркос. Мануэль. И Кандела, которой только что исполнилось два года. И Мия. Мия, которая стала ей сестрой — наверное, еще с пятнадцати лет стала — Мия и ее вечные розово-вафельные проблемы, ее доброе сердце, ее любовь к никчемному Мануэлю, ее желание помочь всем, ее красивые песни и ее талант. Мия и ее рак. Это тоже предстояло тащить вперед Мариссе. — Я справлюсь, — подумала она. — В конце концов, мы только вернулись с гастролей, время есть. Минимум — полгода, максимум — год. Я найду врачей, заставлю Соню раскошелиться на Штаты или Корею, найду донора или даже двух — или, черт возьми, сама стану донором. Надо будет — поеду и лягу в больницу с ней. Я все сделаю. Мия поправится. Марисса прошла несколько шагов, стянула с головы платок, который незаметно для себя стала носить последние две недели — не такой, какой носила Мия, села на бордюр и заплакала. Она хотела сделать это — и никогда не сдерживала свои эмоции. В пятнадцать лет она украла билет Мии и поменяла его на билет до Мехико, чтобы та помирилась с Мануэлем, скрывала его тайну с Сабриной, строила группу, лечила свое сердце и сердце Мии, а потом просто начала жить взрослой жизнью. Теперь, когда Мариссе было двадцать, проблемы стали очевиднее и ощутимее. И поменять чертов билет теперь уже не получится. Потому что нет билета. Вместо этого она могла бы поменять ее анализы, ее кровь, ее костный мозг — но в этой плоскости вселенной все уже не так просто. Она поплакала еще несколько минут, вытерла лицо, решительно пригладила длинные теперь волосы, пару мгновений смотрела на платок, не понимая, зачем она стала носить дурацкие платки — раньше они ее раздражали, вспомнила гладко выбритую голову Мии, расплакалась снова. А потом подышала пару минут и пошла к машине, чтобы поскорее приняться за решение очередной не своей проблемы и забыть обо всем. — Я заждался, — сонно сказал Пабло, сидящий на переднем сиденье. — Ты сказала — будет быстро, но потом еще плакала полчаса на парковке. О таком мы не договаривались, да ладно. — Я не просила меня ждать, — огрызнулась она. — Оставил бы ключи парковщику и дело с концом. — А как я доеду до дома? — Поймал бы такси… Или на автобусе. — Это долго. — Господин сын мэра и звезда рок-н-ролла, смею напомнить, что теперь ты обычный человек. Не хочешь ждать — езжай сам. — Грубиянка! — Придурок! — Хамка… Пабло поцеловал ее в губы, горячо и терпко, как она любила, на мгновение прижав ее к груди. Пахло от него кока-колой, свежей выпечкой и молоком — сидел с Канделой, пока ее родители были заняты. И это было лучшее в нем. Марисса привыкла — на баррикады идет она сама — но Пабло стоит позади нее и всегда на ее стороне. Она любит его не за это — но и за это тоже. — Она очень плоха? — спросил он. — Умирает, — сказала Марисса. — Химиотерапия не помогает. Франко сдался. Соня сдалась. Мануэль сдался. А я… — А ты не сдаешься, — твердо сказал Пабло. — Ты все исправишь, ведь так? — Исправлю, — выпалила она, даже не подумав о другом. — А как иначе. Я мир переверну и соберу все образцы костного мозга во вселенной, если понадобится. Я… — Понадобится, — пробормотал Пабло. — Раз уже все дались. Понадобится. А, слушай, давай на следующие выходные вырвемся за город. Подышать свежим воздухом хотя бы. — Ты спятил? — Марисса дар речи потеряла от такого малодушия. — Я не могу сейчас уехать, я нужна Мие! — Ты нужна Мие, — твердо сказал Пабло. — И Мануэлю. И Соне. И Франко. И Канделе. Но не такой нужна. Уставшей и одинокой. Ты нужна им сильной и смелой, какая ты бываешь обычно. А сейчас на тебя смотреть страшно. — Не смотри тогда, — огрызнулась Марисса, заводя машину. — Но, может, ты и прав. Я не спала три дня. Сейчас концертов нет, конечно, но я устаю больше чем на гастролях. — Ты стала соглашаться со мной, — восхитился Пабло. — Взрослеешь. — Может это ты взрослеешь и, наконец, начал говорить умные вещи, — улыбнулась она. — Пабло Бустамантэ, сын мэра. — Я сейчас сын преступника, — напомнил он ей. — И бомж. Я сдал ключи, мне жить негде. Возьмешь меня к себе? — А у меня выбора нету… — Марисса выехала с парковки, едва не задев чужой минивэн. — На ужин, кстати, ничего нет, надо заехать в магазин… Она не договорила, посмотрела на улыбающееся нежное лицо любимого человека — и надежда внутри сладко наобещала ей, что Мия выздоровеет. Надежда врала, конечно. *** — Он сказал, что процесс старый, метастазы нашли в легких и печени, возможно, их больше. Оперировать они ее не могут, она не выдержит — после родов ее иммунитет спал. И лейкоз прогрессировать начал во время ее беременности. Она ведь не сдавала анализы и не ходила к врачам, дура… Марисса сонно рассказывала Пабло все, что услышала от лечащего врача Мии, пока тот готовился ко сну — приводил себя в порядок после душа, стелил постель, ворчал на беспорядок в ее спальне и грозился завтра провести генеральную уборку. Марисса снимала большую квартиру в центре города, но держала ее в творческом хаосе, как и положено было ей — Соня присылала свою горничную сюда раз в месяц и даже ругалась теми же словами, что и Пабло теперь. Они вообще стали с Пабло очень похожи за последний год, может, потому что другими люди, любящие ее, Мариссу, не могли быть?.. — И что? Нам просто сдаться? — Он говорит, что попробует начать химию, но боится, что ее организм не выдержит. Говорит о паллиативе. — Черт бы побрал его паллиатив. Мие всего двадцать! — Я знаю, сколько ей лет, — Марисса закрыла лицо руками. — Паблито, неужели ты думаешь, что я сдамся и позволю похоронить Мию? — А Мануэль? — Пабло вдруг вспомнил потухшее лицо друга, когда утром передавал ему Канделу. — Он что говорит? — Молчит, — большие глаза Мариссы смотрели прямо и вперед. — Сделал дурацкое лицо. Со всеми соглашается. И ушел в себя, кажется. Не переживай, я его вытащу, только с Мией разберусь, а потом встряхну его. — Не надо… — вяло запротестовал Пабло. — Только ему одному понятно, какой путь он сейчас проходит. И… сколько ему еще пройти… Они оба замолчали, потому что прекрасно понимали все. Пабло держался из уважения к друзьям и любви к Мариссе, а Марисса умирала от бессилия. У нее ничего не осталось — ни сил, ни терпения — но она отчаянно мечтала, что по волшебству или по воле дьявола найдет решение. Она ведь всегда их находила… Ее всегда спасали дурацкие идеи или везение. Сейчас нет ни того, ни другого — но ведь что-то точно есть! Пабло забрался под одеяло к ней, обнял ее, прижавшись губами к ее виску. Он отчаянно любил эту женщину и никак не мог угнаться за ней — все эти пять лет. Однажды они расстанутся — в этом не было сомнений — но он поклялся быть с ней столько, сколько мог. И наслаждался каждой минутой на ее орбите, горел от одного желания хотя бы чем-нибудь коснуться ее. Он ее обожал. Жил ею. И готов был тащить все ее большое горе столько, сколько мог, если бы она попросила. Но она не просила. И в этом тоже была ее сила. — Ты думаешь, мы потеряем ее, да? — тихо спросила она, как ребенок, который осознал, что родители не вернутся за ним. — Только честно скажи. — Ты и так все знаешь… — Я не вынесу эту жизнь без нее, Пабло. Я умру вслед за ней, я вам всем обещаю… — Мы сделаем все правильно, все, что нужно, будем бороться до конца. И мы ее спасем. Но если вдруг… — Никаких вдруг! — Но если вдруг, — перебил он ее, обнимая обеими руками, — Мы должны быть сильными. Мы — ты и я. У меня язык не повернется призвать к этому Мануэля или Франко. Но мы с тобой должны все сделать правильно. И быть сильными. Как Мия. — Как Мия… — грустно повторила за ним Марисса. — Обними меня, пожалуйста. Она засыпая, долго вдыхала запах любимого человека, пытаясь вспомнить, когда она начала любить Мию — до выпускного или после — и поняла, что любила ее с самого начала. Просто боялась признаться к этом и играла на публику. Лицемерила. И валяла дурака. Марисса готова была жизнь отдать, чтобы снова прожить эти годы безделья и счастья вместе с Мией. Она бы снова играла на публику. И снова отчаянно и навечно любила бы Мию. *** — Кандела такая смышлёная, — Соня отчаянно болтала, пока Мия вяло ковыряла пудинг. — Уже бренчит на гитаре. И поет на своем языке — бормочет что-то там. Такая славная. Из нее выйдет отличный музыкант. Правда, доченька? — Правда, но она гораздо талантливее нас. У нее гены лучше, чем Мии или Мануэля… — Марисса пыталась поддержать болтовню матери, пока могла. — Она мне тебя напоминает, доченька, — Соня по обыкновению в темных солнцезащитных очках казалась яркой птицей в серых больничных стенах. — Ты была такой же! А раз уж ты стала звездой, то с генами Мии и Мануэля, Кандела обречена быть великой артисткой. Конечно же, я помогу ей во всем! Буду продюсером! Заставлю ее деда раскошелиться на лучший промоушен! И дам ей уроки танцев! — Мама, ты столько не проживешь, — проворчала Марисса, Мия счастливо рассмеялась — и закашлялась, отложив пудинг. Соня отсела, боясь, что это из-за ее резких духов — хотя они обе знали, что это не так. Марисса замолчала. Она чувствовала себя идиоткой, но не могла ничего поделать — она хотела быть с Мией. Ей это нужно было. — Ничего страшного, — легко сказала та. — Я поперхнулась. Нальете мне воды? Марисса поставила перед ней стакан и посмотрела на мать. При всей своей бесцеремонности и отсутствию деликатности Соня была самым эмпатичным человеком на земле. Она все сразу поняла, улыбнулась и пошла к двери. И Марисса вдруг поняла, что темные очки Соня не сняла не из-за моды и ее принципов. Впервые в ее жизни очки нужны, чтобы скрыть ее круги под глазами, и, наверное, слезы. Марисса любила свою мать именно за это. За огромное сердце. Часть его оставалась с Мией сейчас. — Прости ее, она болтает глупости, — сказала она, когда Соня вышла. — Все в порядке, я люблю, когда она болтает, — Мия выпила воды, откинулась на подушки. — Тем более про Канделу. Я так хочу ее увидеть, но доктор считает, что ребенку тут не место. Тем лучше. — Я убью этого старого идиота! — Марисса рассердилась, — Она твоя дочь, почему ей нельзя навещать тебя? — Значит, я еще могу увидеть ее дома, — перебила ее Мия. — Я больше боюсь того, что он сам скажет вам привезти ребенка сюда. Понимаешь? Дурочка моя… Мие сложно было говорить долго, пришлось закрыть глаза и отдохнуть. Марисса подошла к ней, села рядом и сжала ее руку. Она впервые не знала, что сказать Мие — и от этого чувства ей было страшно. — Ты выкарабкаешься, — сказала она. — Мы в полном дерьме, я согласна, но мы будем бороться. Я, ты, Мануэль и Пабло. Или нет — я и ты. Мы не сдадимся, слышишь? Я не дам тебе сдаться. Мы женщины, мы сильнее всех. У нас с тобой еще много планов, Бразилия, фестивали, альбом, выпускной Канделы. Мы обязаны отправить ее в «Элитный путь», чтобы Дунофф умер от разрыва сердца, ведь она будет вести себя еще хуже, чем я. И мы с тобой увидим все это. Слышишь? — Я знаю, я знаю, — Мия открыла глаза, стянула с головы платок, вытерла им лоб — Марисса ужаснулась, от длинных светлых волос Мии, жидкого золота, не осталось ничего. Голая сизая кожа с просвечивающими венами. — Я знаю, любовь моя, — сказала она мягко. — И я буду стараться, Марисса. Спасибо тебе. Она лукаво улыбнулась — Марисса смутилась от ее слов — а Мие нравилось с детства ставить Мариссу в неловкое положение. — Помнишь мое платье на пятнадцатилетие… Ты его испортила. — Помню… И ты столкнула меня с окна. — Ты заслужила, наглая задница. А помнишь, как мы поехали на первые гастроли? В самолете ты призналась Пабло в любви! — Просто мы подумали, что самолет упадет, вот в чем дело. — Это бред, ты просто любила его и все! И до сих пор от него без ума. Признайся. — А что признаваться, если ты и так все знаешь… — Марисса улыбнулась неловко. — Такой идиот, как он, нужен только мне. — Он от тебя без ума… И всегда был, — Мия закрыла глаза. — Ты сильная и красивая, сильнее всех нас троих. И он, как щенок, побежит за тобой до конца. Только не отталкивай его. Позволь ему быть рядом. Ты ведь его тоже любишь. Да, он избалованный и глупый — но он хороший, Марисса. Не прогоняй его. И не делай ему больно. — Еще какие ценные указания будут? — Марисса положила голову на прохладную простыню. — Моя госпожа, я вся во внимании. — Соня… Она нуждается в тебе. Не обижай ее. Хорошо, когда есть мама. И папа… Папа теперь тоже на тебе, Марисса. Он тебя любит. Береги его. — Брось… Ты серьезно? Решила дать мне наставления? — И Мануэль… — Мия будто бы не слышала ее. — Он тоже на тебе. Он будет как ребенок… Бегать за тобой… Просить помощи… Поддержи его, ладно? Он теперь тоже на тебе. И Кандела… И группа… И все наши песни… Больше некому писать песни. Придется тебе выучить ноты. Марисса вскочила с места, чтобы заставить ее замолчать, но не смогла. Мия улыбалась, глядя в потолок — и только теперь Марисса поняла, что она действительно умирает. Мия уйдет. И не вернется. Она прощается с ней. — Я тебя люблю… — прошептала Марисса, наплевав на гордость и принципы. — Я тебя люблю. Ты моя сестра. Черт тебя дери, когда ты выздоровеешь, я заставлю тебя заплатить за все, что я делаю, и… За все эти тупые слюни и сопли, за пафосные речи, за все, даже за бензин в моей тачке! — Я тебя тоже люблю… — улыбнулась Мия. — Спасибо, моя Марисса. Я тебе за все, за все воздам. Спасибо. Ты лучшая. Ты мой огонь. — Доченька, — Соня заботливо постучала в дверь. — Нам пора. К Мие пришла Марина… Она только что из аэропорта. Доктор разрешил на пять минут. — К черту эту Марину, — Марисса забыла о том, что дала слово не ссориться с Соней. — Я никуда не пойду. — Но нам пора, — Соня мягко улыбнулась Мие, — Заедем в садик и заберем Канделу. — Зачем? — глухо спросила Марисса. — Мануэль попросил? — Доктор разрешил на пять минут не только Марине. Канделу тоже можно. На пять минут. Мия подняла голову и посмотрела на Мариссу. Мариса закрыла глаза. — Я так рада, — фальшиво сказала Мия. — Я соскучилась по дочери, привези ее, Марисса. *** — Понимаете, процесс слишком запущенный… — пожилой профессор внимательно смотрел на Франко, известного бизнесмена, и Соню, его жену, популярную модель. — Но мы приложили все усилия. Химия не помогает, стало быть, осталось только одно — паллиатив. — Вы обещали, что найдете другие решения! — Франко говорил натянуто, устало. — Вы обещали! — Мы приложили все усилия… — Я оплачу любое экспериментальное лечение. Привезите врачей из других клиник! — Ее лечат лучшие врачи столицы. Лечение стандартное, по протоколу. — У нее двухлетняя дочь. Она не может сейчас уйти! Дайте ей шанс! — Франко, любимый… — Соня в очках мягко обвила его руку. — Доктор говорит, что сделал все. Мы должны дослушать его до конца. Паллиатив не значит, что мы сдались… Марисса не стала верить в материнский дипломатизм — хлопнула дверь и вышла на балкон. Закурила — по привычке — Пабло и Мануэль, вышли вслед за ней. Пабло аккуратно взял ее сигарету и выбросил вниз. — Ты мне нужна со здоровыми легкими, дура. Тебе еще петь. Они стояли молча втроем — как теперь им предстояло идти по жизни — и смотрели вниз. На закатные алые облака ложились сумерки. Вечер обещал быть прохладным. Как и все последующие вечера. Как и вся их вечность. — Мятежный наш дух… — пробормотал Мануэль. — Все кончилось. — Я не сдамся, — буркнула Марисса. — Буду бороться столько, сколько надо. — Марина попросила забрать ее на выходные, — Пабло единственный, кто не терял связи с реальностью, — Доктор разрешит, если на него нажать. Она сможет подышать воздухом, поиграть с дочерью. Мы покажем ей новую песню. Это лучше, чем торчать в четырех стенах. — Она тут не навечно. — Это точно сказано, — мягко сказал Мануэль. — Она не навечно тут. Не знаю… Я бы, наверное, сам умер, чтобы она осталась тут навечно. У нее был бы шанс… А теперь… — Какой же ты болван… — в сердцах крикнула Марисса. — Почему ты не заставил ее вернуться в столицу, когда узнал про ребенка? Мы-то чертовы эгоисты, группа, музыканты, но ты же отец! Если бы она сдала анализы… Если бы… — Марисса… — Пабло обнял ее, прижал к себе. — Марисса… Дурочка… — Вы обязаны пожениться, — Мануэль закрыл глаза, выудив из кармана Мариссы сигарету, которую тут же снова выбросил вниз мудрый Пабло. — Я хочу увидеть ваших внуков. Они будут больные на голову, как их бабка. И умные, как их дед. Марисса рассмеялась — впервые за неделю — сквозь слезы. Посмотрела сердито на Мануэля — и снова рассмеялась. Она знала, что общих внуков у них с Пабло точно не будет. Но слова ее лучшего друга внушали ей надежду. Ту самую, что врала. Да и какая разница? Пусть. — Ты, кстати, был прав, — сказала она Пабло. — На выходные нужно вырваться за город… Нам нужен отдых. И Мие он нужен. Можно снять ту базу у озера… Там можно ловить форель. И собирать ягоды. — Мие там точно понравится… — прошептал Мануэль. — И дочке тоже. Я люблю их обеих. И вас люблю. Он заплакал. Где-то в воздухе разливалась ранняя ночь — но для его любви она была последней. — Я не сдамся, — пробормотала упрямо Марисса. — Я найду способ. Я всегда находила… Я справлюсь. Она вырвалась из рук Пабло — через год она вырвется из них окончательно — и быстрым шагом прошла по коридору мимо бранящегося от бессилия Франко и плачущей Сони — туда, туда, в палату Мии, в палату Мии, которую любила. — Смотри, Марисса, — счастливо сказала ей Мия, когда дверь открылась — ее мать-кукушка неловко держала на руках маленькую сердитую Канделу, которая отчаянно пыталась сбежать с кровати на пол. — Моя Кандела познакомилась с моей мамой. Кандела увидела свою вторую бабушку сегодня! — Привет, Марина. Привет, Канделита… — вечносильная Марисса закрывала за собой дверь — отрицая саму смерть. — У меня хорошая новость! Завтра мы едем на природу, все мы, вместе… Будем ловить форель, Мия! Слышишь?.. Мия улыбалась ей — как улыбаются самым близким. — Слышу, — счастливо сказала она. — Как хорошо, правда?..