Одного поля ягоды

      Люпен стоял в дверном проеме, загораживая его спиной и раскинув руки.       — Ну что вы к ней вечно цепляетесь и гоните, она такая же, как вы! — Люпен аж раскраснелся от обиды.       Опять его партнеры ополчились на столь милую сердцу вора Фудзико. А он так старался, приготовил семейный ужин, все организовал, и что же? Узнав, что на ужин приглашена и Фудзико, напарники вознамерились уйти.       — Ну да, тоже воровка, ну и что?       — А я не про это совсем. Мы же все одного поля ягоды. Она как и ты, Дзиген, и ты, Гоэмон, — Люпен строго поглядел вначале на одного, потом на другого напарника, выдержал паузу и изрек. — Она никогда не расстается со своим оружием!       Дзиген с Гоэмон переглянулись. Дзиген пожал плечами, а Гоэмон позволил себе небольшую скептическую полуулыбку. Но от двери оба отошли, в который уж раз пожалев несчастного вора.       Ужин, так ужин, Фудзико, так Фудзико.       Гоэмон опустился на пол, и закрыл глаза, погружаясь в медитацию.       А Дзиген уселся на диван и задумался. Он сам, действительно, почти не расстается с верным револьвером. Да и Гоэмон свой меч из рук не выпускает. А у Фудзико есть маленький браунинг. Дзиген не раз был свидетелем, как в минуту опасности воровка выхватывала его из кобуры на бедре. Но всегда ли он с ней? Она то в мини-юбке, то в облегающем платье. Да неужели его спрячешь? Нет, невозможно. Но нельзя забывать, что Фудзико — женщина, а женщины подчас способны на такие невероятные вещи, которые мужчинам и не снились. Да они за пять минут могут полностью поменять свою внешность. А по части обмана даже пройдоха Люпен перед женщинами пассует.       Мысль о браунинге засела в голове у Дзигена. Вернее, даже мысль о словах Люпена. Точно ли Фудзико подобна им. Не то чтобы ношение оружия отменяло все ее подставы, ловушки, обман и предательство. Нет, и еще раз нет! Но, с другой стороны, браунинг на бедре действительно роднил ее с ними. Виделась Дзигену в этом некая верность. А постоянная готовность к бою даже слегка умиляла. Но прав ли Люпен? Ну не мог Дзиген поверить, что браунинг всегда с ней. Эх, кабы проверить!       А Фудзико решила со всеми помириться. Пришла в их домик-убежище с подарками.       Дзигену преподнесла бутылку виски, Гоэмону — японские сладости. Люпену не принесла ничего, но ему и не надо, для него сама Фудзико — лучший подарок.       Дзиген подношению обрадовался и не сумел это скрыть, как и Гоэмон, который церемонно поблагодарил Фудзико и украдкой облизнулся.       Люпен вообще пребывал на седьмом небе от счастья. Вся семья в сборе, все довольные, все друг друга любят, все друг другу улыбаются. Впрочем, Люпен седьмого неба пока не достиг. Вот если Фудзико и ночь с ним согласится провести, тогда точно будет на седьмом, если не на восьмом.       А пока Люпен порхал, накрывая на стол, расставлял приборы, таскал из кухни всякие вкусности. И так все у него споро получалось, что Дзиген даже помогать не решился, а то только мешать будет. Он сидел на диване и смотрел на Фудзико.       Прекрасная воровка устроилась в кресле. Закинула ногу на ногу, покачивала носком туфельки, с улыбкой глядела на Люпена. Была она в лёгком коротком платьице.       Дзиген чуть приподнял шляпу, чтоб удобнее было наблюдать. Есть браунинг или нет? Он почему-то решил, что если сейчас, придя на почти семейный ужин, будучи в самой расслабляющей обстановке, да еще и под защитой трех мужчин, Фудзико, тем не менее, не рассталась с оружием, то точно — всегда оно с ней. И они одного поля ягоды.       Фудзико мгновенно почувствовала взгляд Дзигена и поменяла положение ног, открывая ему еще большую часть бедра.       Дзиген посмотрел пристальней.       Фудзико довольно улыбнулась и соблазнительно потянулась.       Люпен убежал на кухню, возился там, гремел посудой, негромко ругался по-французски.       Дзиген продолжал смотреть.       Чувствуя неослабевающий интерес стрелка, Фудзико закинула руки за голову и слегка выгнулась. Упругая грудь обозначилась еще сильнее, еще призывней.       Дзиген обшарил глазами выпирающие из платья формы. Да нет, не спрячешь тут ничего.       Фудзико зарумянилась и провела кончиком языка по верхней губе. Нет, она не была обделена вниманием мужчин. Она привыкла, что они теряют от нее голову, бегают за ней, как собачонки, одолеваемые страстью и похотью. Но вот тут, в этой странной компании, именно как женщиной, ей интересовался только Люпен, по крайней мере, явно. И вдруг такое внимание неприступного Дзигена, этого угрюмого женоненавистника.       Фудзико взмахнула рукой, разбрасывая свои роскошные волосы. О, этот водопад рыжих волос, он заворожил не одного мужчину. Фудзико взволновано вздохнула и ее большая грудь качнулась в такт вздоху.       А она и правда волновалась. Неизвестно, что вдруг сегодня на стрелка нашло, но это чертовски приятно. Она чувствовала, как его взгляд буквально ощупывает каждую клеточку ее тела, почти осязаемо скользит по коже. Взгляд изучающий и словно чего-то ищущий.       Фудзико поерзала, платье приподнялось, обнажая еще больше розовой плоти. И тут же ощутила, давление дзигенова взгляда на открывшемся кусочке тела.       Фудзико стало жарко и она вновь вздохнула, запрокинула голову, откидываясь на спинку кресла. Она чувствовала себя распускающимся цветком под горячими лучами-взглядами. Она нежилась в этих лучах, подставляя под них все новые участки несогретого тела, раскрывалась им на встречу. Хотелось раскрыться до конца.       — Эй, Гоэмон! — раздался с кухни пронзительный вопль Люпена. — Мне требуется твоя помощь!       «Ой, тут еще и Гоэмон!»       Фудзико совсем забыла про самурая.       Проследив из-под ресниц за неспешно уходящим на кухню Гоэмоном, Фудзико решила, что пора перейти от слов к делу. Вернее от взглядов к чему-то более конкретному, да хоть к тем же словам.       А Дзиген тщетно пытался найти на ноге Фудзико ремешок кобуры. А может она свой браунинг и не на ноге носит, а в декольте прячет. Или все же на ноге, но где-то совсем высоко.       Ничего у неё разберешь. Вот если бы руками пощупать. Но это значит, надо залезть к Фудзико под платье. Ох, но тогда, тогда…       Дзиген попытался вообразить возможный исход событий.       Как завопит Фудзико: «Извращенец!» и получит он от неё по морде. А следом получит от Люпена. Такое даже представляется с трудом: никогда женщины Дзигена не били. Обманывали, предавали, да даже убить пытались, но бить — никогда. Он даже не знает, как это, но вряд ли ему это понравится, он ведь не Люпен. Да, вот еще и Люпен. Стычки у них случаются, и ссоры, и ругань, но до рукоприкладства доходит крайне редко. А уж драться из-за женщины — это совсем не их стиль.       А если не закричит, если наоборот, сочтет это знаком внимания, который ей понравится. Тогда что, ведь она будет надеяться на продолжение? Что ему делать?.Переспать с Фудзико? И если попробует улониться, то ведь получится, что это он обманул ее. А обманввать женщин не только подло, но и опасно. Обманутая женщина способна на месть, особенно если это Фудзико.       Дзиген представил себе явственно и осязаемо: вот его рука скользит по обнаженной ноге Фудзико, поднимаясь все выше, ныряет под платье, вверх, вверх. Кожа гладкая, теплая, нежная. Даже боязно, что поцарапает ее своей шершавой ладонью. И вся Фудзико — теплая, нежная, и податливая. Смотрит на него изучающе-насмешливо и ждет продолжения.       Тут вдруг Дзиген осознал, что именно так Фудзико на него и смотрит из своего кресла.       Он смутился и сунул преступную руку в карман.       А в голову вдруг закралась мысль, что если все равно придется переспать с Фудзико, то незачем огород городить и под платьем воровку щупать. В постели-то они по-любому разденутся, вот тут все и станет ясно, какие они там ягоды.       Ягоды, ягоды…       В голову Дзигена полезли совершенно немыслимые картины-ассоциации со словом ягоды. Известно, что там, у Фудзико, за ягоды. Спелые, сочные, упругие, налитые пьянящим соком ягоды, и спереди ягоды, и сзади ягоды!       Она сидит в кресле напротив и цветет хищной орхидеей, прекрасная и опасная одновременно. Благоухая призывным ароматом, она заманивает несчастную мушку в свое таинственную, непостижимую, сокровенную глубину…       «Ой, да ну тебя, какие еще ловушки, — вдруг рассмеялся внутренний голос. Он поразительно напоминал голос Фудзико. — Да хватит тебе придумывать. Что такого?»       Дзиген так растерялся, что вместо того, чтобы привычно надвинуть шляпу на глаза, поднял взгляд на Фудзико.       Фудзико улыбалась. В её улыбке не было ни коварства, ни притворства.       «Ну, ты наконец дозрел», — смеялись ее глаза.       «Вот еще», — хмурился Дзиген.       «Ах, не увиливай, я ведь тебе нравлюсь. Зачем же страдать и мучиться, разве мы не созданы друг для друга?» — беззвучно утверждала Фудзико.       «Совсем нет», — упрямился Дзиген.       «Всего одна ночь», — улыбалась Фудзико       «А как же Люпен?» — пытался выбраться Дзиген.       «Да, ладно, с него не убудет. Разве он верен мне? Он бегает за каждой юбкой».       «Это совсем не так, да и я не такой, как он».       «Такой, — мерцали глаза Фудзико. — Ты же тоже мужчина».       «Я не могу предать», — отчаянно сопротивлялся Дзиген.       «Разве это предательство? Вспомни, он постоянно твердит, как он тебя любит. Разве он пожалеет для тебя хоть что-нибудь? Он бы только рад был за тебя. Ты не чужой человек, мы все не чужие, одна семья», — запутывала его Фудзико.       Дзиген пытался представить Люпена, как последний рубеж обороны.       «Дзиген, я для тебя на все готов. Может тебе секс нужен?» — подсказывала услужливая память. Да, тогда, когда Фудзико (а кто же еще), отравила их экспериментальными сигаретами, Люпен действительно бормотал что-то такое. Он тогда много чепухи наговорил. Неужели и свою любимую женщину готов был ему предложить?       «Только не сейчас, не здесь», — умолял Дзиген.       «Да, сейчас не получится, — печалилась Фудзико. — Но после, потом, мы ведь будем вместе? Ты не обманешь? Обещай!»       «Обещаю», — капитулировал Дзиген.       Он еще пытался уцепиться за мысль о Люпене, но образ вора тускнел и таял. В мире царила прекрасноцветная, ослепительносияющая, завораживающая женщина-цветок. Разве у мушки есть выбор? Разве устоять перед ароматом, перед бархатистой нежностью лепестков, перед манящей глубиной. В ее соцветьях сокрыта тайна, не коснешься — не узнаешь, нырнешь, как в омут, пропадешь, там сладко, темно, душно…       — А вот и мое коронное блюдо — гусь с яблоками! — возглас Люпена ударил по барабанным перепонкам, разорвал колдовские путы.       Дзиген опомнился, встряхнулся, натянул шляпку на глаза, торопливо закурил.       Суета закружила его, он и оглянуться не успел, как уже сидел за столом напротив Фудзико.       Стол был красив и обилен. Гусь с яблоками поражал воображение. Люпен превзошел самого себя. Сейчас он сидел по правую руку от Дзигена и слева от Фудзико. Он разливал вино, резал гуся, ухаживал за Фудзико и немного за напарниками, галантно предлагал лучшие кусочки и болтал, болтал, болтал.       И опять речь зашла о ягодах. Люпен снова распылялся, какие все тут присутствующие схожие друг с другом люди, просто родственные души и как ни крути, все они одного поля ягоды.       Фудзико развеселилась и начала приставать ко всем, пытаясь определить, кто какая ягода. Гоэмону досталась ямамомо, Дзигену крыжовник, а Люпену виноград. А уж саму Фудзико Люпен осыпал целой ягодной корзинкой: и вишенка она, и клубничка, и ягодка-малинка.       Впрочем, Гоэмон с Дзигеном остались безучастны ко всем этим ягодным прениям. Их вниманием всецело завладел гусь с яблоками. Гоэмон просто пробовал новое для себя блюдо и оценивал его. Дзиген же, не без некоторой ревности, признал, что готовит Люпен все же лучше, чем он. Жаль только, что последнее время кулинарные таланты Люпена проявляются только, если к ужину ожидается Фудзико. Напарников же он кормит куда менее изыскано.       Под воздействием вкусной еды и вполне соответствующей ей выпивки, Дзиген расслабился и почти позабыл и про безмолвный диалог с Фудзико, и про браунинг на ее бедре. Только вот Фудзико ничего не забыла.       И за ужином, покусывая гусиное крлышко, она говорила с Дзигеном.       «Не забудь, ты обещал», — улыбались ее глаза.       Она смотрела на него сквозь бордовое вино и хрусталь.       «Ты же всегда держишь свое слово», — неслышно шептали губы, касаясь края фужера.       Она кормила Люпена с рук виноградинами и хохотала.       «Ты ведь сам этого хотел», — звенело а ее смехе.       Она зачерпывала ложечкой затейливый десерт и хмурилась, пытаясь угадать, что же это такое       «Ты же первый начал!» — слегка обиженно выгибалась ее бровь.       Дзиген уплетал гуся, отщипывал и отправлял в рот виноградины, пил вино и в один присест проглотил люпенов десерт.       Увы, Фудзико не могла поймать его взгляда. Шляпа надежной броней хранила его от ее стрел. Впрочем, Фудзико не волновалась. Она знала, что Дзиген всегда выполняет свои обещания.       После ужина они веселились и дурачились.       Начали играть в карты на раздевание, но быстро бросили, потому что играя с Фудзико, можно без штанов остаться, а она и туфельки не снимет.       Люпен предложил играть в жмурки, но и эта игра долго не продержалась. Люпен ловил только Фудзико, безошибочно находя ее. Фудзико же мечтала поймать Дзигена, но в руки ей попадался исключительно Люпен.       Вечер угасал. Как-то сразу всем стало понятно, что Фудзико останется на ночь. Люпен не сводил с нее влюбленных, чуть пьяных глаз. Дзиген с Гоэмоном начали собираться.       — Ах, вам незачем сбегать из дома, — Фудзико невинно захлопала ресницами. — Дзиген, Гоэмон, оставайтесь. Мы с Люпеном будем тихо-тихо, вы и не услышите ничего.       «Ты будешь гореть в нетерпении, как и я. Представишь, что это не Люпен со мной, а ты. Будешь слышать и слушать, и ожидать», — меж тем обещала ее улыбка, предназначенная лишь одному Дзигену.       — Ну да, — не слишком уверенно поддержал Фудзико Люпен, — мы будем тихо. Оставайтесь.       Сейчас Люпена не особенно заботило, уйдут напарники или останутся. Вечер удался, а ночь касалась только его и Фудзико.       Дзиген вновь ощутил себя пойманной мушкой. Он хотел уйти и не мог сдвинуться с места. Гоэмон спокойно ждал его решения: уйти или остаться.       Люпеном же все больше овладевало нетерпение. Он подхватил Фудзико на руки. Сделал это неловко, и платье задралось. А Фудзико ничего не замечала, хохотала и болтала ногами. Сбившееся платье открыло ко всеобщему обозрению упругие бедра. Длинные стройные ноги были великолепны. И все там было упруго, розово, свежо и молодо. Белая пена кружевных трусиков — как взбитые сливки на румяной булочке.       Дзиген сглотнул. Не было там никакого браунинга. Все врал Люпен. На стрелка налетел освежающий ветер, ему вдруг стало легко и свободно.       — Знаете, ребята, — усмехнулся он, — не будем мы вам с Гоэмоном мешать, развлекайтесь.       Дзиген мотнул головой Гоэмону и они пошли к выходу.       Но Люпен с Фудзико уже не слышали его. Хохоча, они ввалились в комнату Люпена. Опуская Фудзико на кровать, Люпен одним движением избавил ее и от платья, и от белых трусиков.       — Ах, тебе нравится, когда я абсолютно беззащитна, — решила пококетничать Фудзико. Ей было радостно от предвкушения. Люпен давно принадлежит ей и только ей, а скоро и Дзиген станет ее.       — Да ладно, Фудзико, — Люпен погладил ее по бедру, — вовсе ты не беззащитная.       — Люпен, можешь не шарить там, сегодня я безоружна.       — Красота — вот твое оружие, и оно всегда с тобой, — подмигнул ей Люпен, а затем немыслимым движением выскользнул из одежды и прыгнул на кровать.

***

      — Да уж, они точно одного поля ягоды, — констатировал Дзиген.       — А мы? — спросил Гоэмон.       — А что мы? — не понял Дзиген.       — Мы другого поля ягоды?       — Нет, Гоэмон, мы того же поля ягоды, просто…просто мы с тобой, наверное, не дозрели еще.