4 года назад
В кабинете истории всегда надоедливо цокает лампочка. Дахен дописывает конспект пытаясь не отрубиться. Учительница Пак строгая, даже самые отбитые одноклассники боятся её, от того в классе мёртвая тишина. В сон клонит даже больше, чем клонит буквы мимо строки. Дахен будет ненавидеть себя за кривой конспект, написанный вслепую. — Извините за опоздание, учитель. Тишина вылетела из открывающейся двери. Вместо неё влетела Мина: разодранные колени, мокрые волосы (видимо отмывала от чего-то), разорванный шов на юбке и опухшими от слёз глазами. — Мёи Мина, опять опаздываешь. — Извините, я была в туалете. Мина — самая обычная девчонка семнадцати лет. Пахла стиральным порошком и черничными сигаретами. Флегматична и не очень общительна с незнакомыми. Проницательный взгляд отражал всепоглощающую пустоту в перемешку с отчуждённостью. А ещё Мина очень красива. Даже с убранными волосами, в разорванным швом на юбке и сонным видом она была прелестнее цветов сакуры. Красота не спасает мир, а лишь рушит маленький мир её хозяина. Мина это поняла ещё в прошлой школе, когда её кинули в мусорку в мороз. Здесь она снова стала жертвой травли. Всё началось с простых подколов от Наён и её компании, после подколы стали ещё обиднее и больнее. Детские забавы переросли в систематические избиения за школой. Одноклассники целенаправленно не обращают внимание на избитого замученного лебедя, боятся Наён. Учителя пропускают разодранные колени оскорбления в сторону Мины мимо глаз и ушей. Дети же, сами разберутся. До чего уж там, сама Дахен видя и глубоко жалея Мину в душе, остаётся в стороне и рубит ногтями полумесяцы на ладошках каждый раз слыша знакомый плач из кабинки туалета, больше напоминающий псалом. — Ладно, — Цокнула Чжихе отвернувшись от девочки. Всё же смотреть на неё было тяжело — останешься после занятий на дежурство. — Хорошо — на лице у Мины не было ни возмущения, ни обиды. Лишь маленький восторг. Идея проторчать пару часов в пустой школе, видимо, ей безумно нравится. Дахен задержалась после занятий случайно: переписывала контрольную по английскому. Мина курила на третьем этаже облокотившись на подоконник вытянув лебединую шею за окно. Весенний закат переливался в волосах цвета ржи. На коленях, прилично выглядывающих из гольф, распускались и гнили ликорисы, а на запястьях, неприлично оголенных подвернутой рубашкой, светились порезы-закаты. Красные, белые и синие закаты, их было больше, чем цветов вишни на дереве. Жглись они, наверное, также, как Солнце. Дахен залипла у кабинета английского. Мина прекрасна как мартовский закат, как лепестки сакуры на снегу, как ликорисы на её коленях. — Не одолжишь сигарету? — спрлсила Дахен подойдя ближе. Это их первый разговор за учебный год. Мина без слов достала из пачки черничный Ротманс, после зажигалку. Дахен курит рядом. Их локти слегка касаются друг друга и от каждого фантомного прикосновения по телу будто режут ножом. Мина вытягивает губы в трубочку и выпускает серое кольцо дыма и сожалений. Последний лучик солнца присел на родинку на носу. Дахен поняла, что не моргает. — Не знала, что ты куришь — прервала молчание Мина. — А я не курю, импотенции боюсь. Мина рассмеялась. Дахен впервые слышит её смех, он красивый. Похож на журчание ручья и пение апрельских птиц. — То, что нас не убивает — делает сильнее. Так что вперёд, ты сможешь побороть импотенцию. Сделай это быстрее, чем мужчины победят бесплодие. Теперь рассмеялась Дахен. Мина шутит, но беззлобно, даже мило. Сейчас она другая, не такая, как на занятиях. Мина кажется живой, даже с мертвыми звёздами в океане карих глаз. — А ты забавная — подметила Дахен, убирая влагу с уголков глаз. — Да нет, я дурочка и бесхребетная симпатичная кукла, на которой можно вымещать всю злость. Вы ведь так считаете? Мина режет по живому с самым безразличным лицом на свете, делая затяжку. Солнце почти село. Сумерки делают из Мины живого трупа. Дахен укусила внутреннюю сторону щеки. — Я так не считаю. — Приятно слышать — Мина улыбнулась: грустно, но красиво. В руках медленно тлела черничная сигарета цвета ушедшего заката. Порезы на руках продолжают гореть.🌸🌸🌸
Мина одинока, по-своему, по-детски, но одинока. У неё есть вечно занятой отец. Есть засохшие кактусы на подоконнике вместо друзей. И на этом всё. У Мины нет того человека, что обрабатывал бы все её раны и обнимал крепко-крепко, пока она плачет; нет того, с кем можно проводить последние годы юности, чувствуя, что и не только юности. У Мины всегда холодные руки, но согреть их некому. Зато у нее есть самая верная подруга смерть. Смерть — соседка по парте, компания на обеде и тень в отражении. Её не понять, её не обнять, но она всегда рядом. Рядом после каждой стычки с Наён, обнимает и плачет вместе с Миной, помогает отмыть грязь с одежды и целует порезы на руке. Поцелуи смерти распускаются на венах красными лилиями. Когда-нибудь Мина обнимет смерть, совсем скоро. В мае бесконечно льёт дождь. Серые тучи спрятали город подальше от взора богов, будто им было интересно наблюдать за страданиями маленьких насекомых, что так любят над собой поистезаться. Мина наблюдает за сползающими каплями дождя, собирающихся в одну большую лужицу на стекле, и ловит на себя чужой взгляд. Между партами Дахен и Мины один ряд, а ощущение, что целая пропасть. После их разговора прошел месяц, а беглых взглядов Дахен стало больше. Мина проходила через это не раз: надумает, сделает шаг, протянет руку и её тут же откусят. Уж лучше вообще и не высовывать конечностей. Взгляд на Мину метает стрелами не только Дахен. Наён с подружками на соседнем ряду уже придумали новую игру. Солнечные зайцы прыгают по лужам. Мина не зайчик, слишком колюча, но тоже прыгает. Наён с компанией уже ждут за воротами со звериным оскалом. У Наён кинжальный взгляд и диковатая улыбка. Остальные ничем не хуже: долговязые, клыкастые и жестокие. Стая мерзких псих. От них пахнет лишь кровью и сгнившим мясом. В лоб столкнулось два ультранасилия с лицами подростков. Одно ненавидит мир, другое себя. Поэтому Мина не сопротивляется, когда её тащут за волосы за школьный спортзал. Сохи́ и Нами́ швырнули Мину в лужу. Из только заживших шрамов вновь полилась кровь. Суми́н развернула рюкзак и выкинула в мусорку. Черные пакеты и остатки еды со столовой теперь украшает нежно голубой рюкзак. Ко всему быстро привыкаешь, а особенно к боли, поэтому Мина не шевелится, лишь кромсает ногтями ладошки. Наён не нравится безразличие Мины. Она наклоняется ближе к молочному лицу, хватая перочинными пальцами за подбородок: — Знаешь, ты сегодня сидела и смотрела на дождь. Ты была такой красивой в тот момент, аж убить хочется. — на щеке Мины расцвел отпечаток ладони — как же ты меня бесишь. — Ты говоришь, будто я виновата, что родилась с такой внешностью. — скалится Мина. — Раз уж ты родилась, почему бы тебе не убить себя? Мина пыталась, честно, и не раз. Но постоянно свидание со смертью обрывалось слабо прибитым крюком, разрывалось плохой верёвкой, выходило вместе с рвотой и таблетками. Видимо смерть ещё не настолько близка с ней. Мина смотрит глазами — бусинами на Наён, у той из глаз торчит скальпель. Её раздражает абсолютно всё в Мине: её кинжальный, проникающий под кожу взгляд, лебединая шея, которую хочется придушить, губы, в которые хочется впиться до крови. Наён ненавидит Мину. Она должна страдать так же, как и Наён каждый вечер думая о её родинке на носу. Мина валится на землю, как лепесток сакуры, и безмолвно, как труп. Хоя́ достаёт из рюкзака бутылку с жёлтой жидкостью и выливает на Мину всё до последней капли. По волосам стекает струйка неприятного запаха жидкости. Одна капля попала в рот — это моча. Всем почему-то смешно, будто были бы рады оказаться на месте Мины. — Смотри на ноги, тварь — прошипела самая грубая из них Сово́ль. Не дождавшись ответа заносит ногой прямо в живот. Мина кричит, меньше от боли, больше от собственной беспомощности. Её крик для Наён реквием. Наён наносит удар по лицу, потом второй. Залезла на запачканные грязью бёдра нанося ещё больше ударов. Лицо, рёбра, голова — везде оставляет свой космос. Вокруг пляшут и веселятся демоны. Наён не обращает внимание ни на разбитые костяшки, ни на обморочное состояние Мины, ни на подруг, что пытаются оттащить девушку от кровавого массива под собой, но им это удается. Наён восстанавливает дыхание и любуется неподвижными телом в грязи, крови и моче. Им подарила букет цветов по всему телу Мине, как романтично. — Знаешь, ты похожа на насекомое — выплёвывает Наён — так и хочется раздавить. И уходит, вдоль накормив своих демонов видом истерзанного влечения. Уходит, чтобы дальше ненавидеть себя и снова срываться на Мину. Мина не двигается, не хочет. Тело болит, будто в него вонзили тысячи игл. Шрамы ноют и горят, а в сердце всепоглощающая пустота. Солнечный луч запрыгнул на глаза, Мина щурится, но не встаёт. Быть может сейчас из неё вытечет последняя жизнь и Мина умрёт в собственной крови. Кровь тёплая, похожа на черничное варенье, быть может это черника похожа на кровь. Солнце загородила тень. Дахен, испуганная, как щенок, не может оторваться от пустого взгляда и разбитой губы. Ищет в куске мяса признаки жизни, но жизнь покинула его ещё пару лет назад на похоронах матери. — Мина, ты жива? — Дахен аккуратно, будто хрусталь, трогает плечо Мины. На щеках появляются соленые дорожки. — Теоретически или физически? — на изуродованном лице вырезалась улыбка, из которой вот-вот полезут камни. Дахен помогла подняться Мине, вытерла грязь с чужого лица и свои слезы. Она заметила кровожадный оскал Наён ещё в школе, решила проследить. Но остановить парад насилия не решилась. Смотрела из-за угла и плакала. Плакала вместе с Миной и вместо неё. Хотела забрать всю боль себе, но сделать что-то не могла. Даже если она подойдёт, что с того? Дахен будет лежать полуживая вместе с Миной. А если Наён не так подумает? Подумает, что они с Миной дружат или того хуже влюблены? Влюбиться в девочку, это же такой ужас. Узнают — засмеют или даже изобьют. Корея — храм традиционных отношений. Что-то, отходящее от образа идеальной семьи — позор и порицание. Даже если муж алкаш и избивает тебя и твоего ребёнка до полусмерти каждый день, это лучше, чем любить девушку, это «правильнее». Дахен слишком боится осуждений и чужого мнения, чтобы выйти из тени дома, да и собственной тоже. — Пойдём ко мне, я живу недалеко. Если Дахен не сможет сделать даже такую мелочь, как обработать раны Мины, точно умрёт от чувства вины. Альтруистичный эгоизм. — Нет, не стоит, я смогу добраться до дома. — Пожалуйста, позволь помочь тебе хоть с этим. Дахен смотрит почти плача. У Мины слишком нет сил, чтобы отказать. Дом Дахен самый обычный, но после ухода отца стал немного пустым. На кухонном столе, вместо банки пива теперь стоит недопитый чай с малиной; вместо запаха сигарет — запах сирени, что вчера принесла бабушка Ю из соседнего дома; вместо бесконечно ссорившихся родителей — развод, работа и поиски новой любви. В плотном графике не нашлось места для собственной дочери. — Сможешь сходить в душ? Я принесу тебе одежду. А чай какой любишь? — Дахен взволнованно кружилась вокруг Мины засыпая её вопросами. — У тебя вопросов больше, чем у меня синяков. Со мной всё в порядке, не переживай. А чай мятный, если есть, если нет ягодный тоже хорош. Мина зашла на кухню вместе с уходом солнца. На столе рядом с коробкой «Несквик дуо» стынут кружки чая с малиной и мятой. Мина сидит на стуле, подобрав под себя ноги, наблюдая за Дахен. Она нарезает фрукты в форме звёздочек сердечек и дивных зверей. Истерзывает, но с душой. Тарелку Дахен поставила ближе к Мине, сама уселась напротив. Серая футболка, что была немного больше, чем нужно, невинно открывала вид на острые ключицы Мины, а влага с волос капала тонкой струёй больше напоминающую слезы. Она выглядит так уютно, по-домашнему. Мина воплощение комфорта. — Когда меня в детстве бил отец, мама всегда приносила в комнату фрукты и обнимала пока я не усну. Угощайся. — Спасибо…спасибо за всё — запнувшись сказала Мина. В её голосе звучит столько неловкости и вины. — Нет, это ты меня прости. Прости, что не помогла. Пока Наён над тобой издевалась я просто стояла в стороне и боялась. — Я бы тоже боялась Наён, она страшный человек. — А ты разве не боишься? — Думаю, я почти привыкла. Хотя иногда обидно. Мина говорит об этом, откусывая дольку яблока. Будто Наён ябедничает на Мину учителям или списывает у неё самостоятельные, а не избивает и не калечит уже на протяжении года хрупкого фарфорового лебедя. Так беззаботно и безразлично, словно Мина не ценнее коробки «Несквик Дуо» на столе. — Я постирала твои вещи, останешься пока они высохнут? Мама сегодня в ночную, так что можешь оставаться сколько хочешь. — Меня особо никто не ждёт дома, почему бы и нет. — улыбнулась Мина, делая глоток чая. Свет капал с гирлянд оседая светлячками на волосах Мины. Рукав футболки сполз, оголяя полосатое плечо. Белые линии на коже под золотистым светом похожи на множество млечных путей. Шрамы на предплечьях распустились веточками сирени, белее букета бабушки Ю и холоднее космоса. — Давай я обработаю твои раны, а потом можем сделать домашнее или посмотреть что-нибудь. Кажется, этих слов Мина ждала всю жизнь. Не смотря на тёплый апрель, вещи сохнуть не спешили. Хотели, чтобы Мина чуть больше провела времени вне дома. Дахен обработала раны и нанесла мазь. Мина мужественно шипела, как котёнок. Холодное дыхание Дахен на ране успокаивало. Оказывается, Мина абсолютный гуманитарий, а Дахен бесподобна в технических науках. Под нытье Дахен и кружки ягодного чая они сделали всё домашнее и посмотрели пару серий Наруто. Одежда высохла, а время близилось к ночи. — Спасибо за сегодня, было весело. — Мина выглядела чуть менее мёртво. Впервые за год знакомства Дахен увидела в глазах не только мертвые звёзд, а зачатки вселенных и сверхновой. — Стой — Дахен открывает шкаф и достаёт оттуда голубую мастерку — возьми, к ночи холодает. — Ты слишком добра ко мне. — А у тебя слишком холодные руки, как у мертвеца. Мина ушла, оставив после себя запах черничных сигарет и искреннее желание Дахен подружиться замкнутой, но очень милой одноклассницей с созвездиями на теле и мёртвым взглядом.🌸🌸🌸
Дахен открывает глаза. На потолке плавают рыбы от ночника: синие и зелёные, как леденцы. Одна рыбка заплыла на стену прямо на плакат с Сейлор Мун. Плюшевый медвежонок спрятался под голубым одеялом с зайцами. Дахен тоже с головой накрыта одеялом, прячется: то ли от монстров под кроватью, то ли от монстров в другой комнате. За стеной слышны крики и рёв посуды. Тихо, как рыба на потолке, Дахен открывает дверь. Отец снова пьян и орёт на маму на кухне. Женщина красная, как жестяная бутылка пива срывает голос в ответ. В её глазах только усталость, а в голосе ненависть и отчаяние. Это не мама Дахен. Мама очень добрая и всегда улыбается, а эта женщина только плачет и закрывается рукой, как только отец встаёт. Бутылка соджу разбивается о дверной косяк, прямо возле 7-летней Дахен. Интересно, если бы бутылка попала чуть правее, прямо в голову, родители бы перестали ругаться и обратили внимание на дочь? — Дахён, ты зачем вылезла из кровати? Ты должна уже спать, завтра в школу. — Голос женщины стал похож на мамин. Она тепло улыбнулась и дрожала, подходя к девочке. — Эта тварь такая же наглая, как и ты. Отец толкнул мать и схватил Дахен за руку. Швырнул в комнате, прямо на любимый розовый ковёр. Лицо папы тоже розовое, с выпирающей синей веной на лбу и красными, как разбитые коленки, глазами. Этот розовый Дахен не любит — боится. — В этом доме даже дочь меня не слушает. Такими темпами ты вырастешь в шлюху как твоя мать! — папа наматывает скакалку на руку. — Я тебя вылечу. Отец наносит удар за ударом. По телу резкая боль и красные линии. В ушах звенит отчаянное «папа, не надо!», стук двери и крик матери за ней. В глазах отца лютая ненависть, будто под ним лежит, свернувшись в клубочек не собственная дочь, а мерзкий таракан, которого хочется поскорее прибить. В местах, куда скакалка попала больше двух раз линии черные и со сдертой до крови кожей. На плече рана самая глубокая, там останется ноющий шрам до конца жизни. Дахен резко подскакивает с постели. Она снова в своей комнате, ей снова семнадцать. На часах 3:15, в квартире тишина, только старый ночник со рыбами трещит от времени. На лбу выступают капельки пота, медленно стекают по лицу и встречаются со слезами на щеках. Это был просто сон. Ничего этого не было. Всё закончилось. Дрожащими руками, Дахен вытирает лицо и прячется с головой под одеяло, снова прячется. Под кроватью больше нет монстров: они поселились в голове. Шрам на плече ноет и чешется до крови.🌸🌸🌸
Первым уроком математика. Госпожа Моморин объясняет новую тему. Дахен рисует в тетради рыб и витает где-то в другой вселенной подальше от логарифмов. В голове всё ещё заезженной пленкой крутятся отрывки из сна и собственные воспоминания. Первые годы ребенка самые важные, говорят психологи. Необходимо дать ребенку достаточно тепла и заботы, чтобы в будущем у него не было проблем в контактах с людьми и с собой. Папа любил алкоголь, а мама работу и немного дочь, пока внешне она не стала походить на нелюбимого мужчину. Они смогли лишь дать одиночество и холод, которых Дахен так ненавидит. Но ко всему можно привыкнуть, особенно к плохому. Дахен, сама того не замечая, выросла в прекрасное соцветие из одиночества и страхов. Соцветие, которое никогда не расцветёт. Мина не пришла на первый урок, на второй и третий тоже. Наён тоже нет, от того тревожнее. Хочется думать, что Им не скормила Мину бродячим собакам, но зная Мину — она была бы не против. Есть совсем не хочется, тошнит с самого утра. Дахен стошнило, успев она добежать до туалета только взглянув на булочку в руках. На крыше стало немного легче. Майский ветер приятно щекочет спину, свища сквозь дыру в сердце. Усевшись у самого забора, Дахен просто закрыла глаза. — Эй, это моё место. Тишину прервал голос. Мина с перевязанной рукой стояла за Миной, а ветер путался в солнечных волосах. — Прости, не знала. Дахен уступила место, Мина села рядом, открыла рюкзак и оттуда выглянула голубая мастерка. — Я её постирала, возвращаю. — Оставь себе, она тебе больше идёт. — взгляд зацепился за бантик на бинте — тебя не было на уроках. Что-то случилось? — Папа увидел синяки и заставил съездить в больницу. Сказали просто ушибы. — А ты говорила, откуда у тебя раны? — Я просто упала на физре. Подробности папу не должны волновать. — Ясно. Неловкое молчание прервало урчание в желудке. — А почему ты не ходишь в столовую? — спросила Дахен. — Да я не голодна — снова урчание. Дахен достала из рюкзака булочку и отдала Мине. — Поешь, я сегодня не хочу — сказала Дахен и ушла с крыши, так и не заметив смущение Мины и тихое «спасибо».🌸🌸🌸
— Дети, перед сдачей экзамена вам необходимо сдать зачёт в виде группового проекта. Это поможет вам поднять отметки и подготовиться к экзамену. Хенджин тянет руку за вопросом, но учительница Пак слишком хорошо знает своих детей. — Нет, Хван, без зачёта по проекту вас не допустят к экзамену. Поделитесь на группы по два — три человека и подайте списки до конца урока. Дети начали искать себе пару. Каждый выбирал друзей или соседей по парте. Дахен за время учёбы так ни с кем близко и не общалась, огородив себя оковами страха и неуверенности. Как не странно: Дахен никто не выбрал. — Хорошо, из класса осталось двое без группы. Дахен, будешь в паре с Миной. Дахен взглянула на Мину, та лишь слегка улыбнулась и продолжила писать конспект. Дахен показалось, что вокруг неё разрастаются цветы. Из-за проекта Дахен и Мина проводят много времени вместе. После школы, обходя компанию Наён, сразу бегут к Дахен. Совместная работа пошла на пользу — девочки сблизились. Они не рассказывали друг другу своей биографии, не показывали скелетов в шкафу, не изливали душу. Просто им нравится быть рядом, молчать и делиться одиночеством. Дахен любит малиновый чай и боится осуждения. Мина любит чай с мятой и боится только смерти (совсем чуть-чуть, чтобы не встретиться с мамой раньше времени). Такие разные, но об одном. Вскоре презентация была закончена, а общение продолжилось на крыше во время обеда, сообщениями на уроках и дома подальше от чужих глаз. Открыто общаться они не решались: всё же Наён пугала больше смерти. Каждое место, где они были вместе становилось личным и таким сокровенным. Комната Дахен стала храмом двух несчастных богинь. Из благовоний черничные сигареты Мины, а из подношений новая манга и печенье. Кровопролития храм не поддерживает: руки и без того похожи на точилку для ножей. Проект сдан, а после и экзамены. Начались летние каникулы и дружба одиноких детей, что были не против разделить своё одиночество на двоих.🌸🌸🌸
Они не открывали друг другу сердце, не показывали скелетов в шкафу, но знали: если кто-то захочет вывернуть душу наизнанку и препарировать сердце — они примут это как дар. По крайней мере, так считала Дахен. Медленно, как бездомная тварь, она доверялась Мине. Не кусала руку и проявляла нежность как могла, как этого не делали родители. Мина — собачонка бездомная, но гордая: принимает нежность, но держит дистанцию. Её слабость — эмоциональность, сильная сторона — носить всё в себе и наносить отметины. Из-под крана капает вода, «кап-кап» поёт ванной свой реквием. Мина смотрит на своё отражение. С блондом она ещё больше походит на мертвеца, только капилляры на щеках выдаёт физиологические признаки жизни. Перочинными пальцами Мина проводит по каждой линии. Шрам на плече — самый первый, чтобы не видели взрослые. Сделала сразу после похорон матери в двенадцать. На запястье шрам, чтобы взрослые увидели и обратили внимание на подростка, что тоже хочет любви. На предплечье третья полоса, правда не лесо. Это было первое избиение Наён. Ровно четырнадцать шрамов. Четырнадцать дорог к смерти и три попытки Суицида. Получается семнадцать, совпадает с возрастом Мины. Как удобно. В ванной холодно, да и не только там. Холодно везде, где есть Мина. Холодно, потому что везде есть Мина. Хочется тепла, просто, человеческого. Но Мина всего-лишь мотылёк — сгорит от человеческого тепла. Из простого — канцелярское лезвие. Даже металл теплее Мины. Резким движением на запястье поднялось солнце. Кровавый рассвет обжигает, как настоящее светило. Тепло разливается по венам и артериям по всему телу. Губы разрезаются в улыбке, и Мина начинает плакать, сжиматься и сворачиваться в каплю крови на полу. Но быстро перестает, от этого легко отучиться. Мина любит все свои шрамы не меньше, чем тепло. И готова заработать новых. А ещё Мина любит Дахен, она хороший человек. Верная, как собачонка и ластится также. Самое настоящее чудо. Но вспоминает Мина о Дахен лишь когда рану разъедает под бинтом, а телефон обрывает звонок. — Да, Дахен. — Привет, пошли гулять. — Сейчас? — Ну через пару часиков, чтобы жара спала. Мина вздохнула, рассматривая повязку. Это просто порез, она просто готовила. Сама простота. — Хорошо, встретимся на перекрестке. Знойный август. До начала учёбы пару недель, но Мина уже готова сказать, что это лето было чуть интереснее, чем другие. Дахен назойливее, чем сезон дождей в июле, от того и милая. Единственная причина банально встать с кровати, чтобы открыть дверь или даже выйти за пределы этой двери. Каждый поход на улицу для Мины целый подвиг, а с Дахен настоящее приключение. Перекресток — начало и конец пути и с каждым шагом до него трепет от встречи проигрывает тревоге. До перекрестка идти всего минут пятнадцать по узким корейским улицам, больше напоминающих мышиный лабиринт. Жилые дома жмутся друг к другу, пытаясь спрятаться от жары. На деревьях стрекочут цикады, а в воздухе витает запах жаренного мяса из дома напротив. Мина прячет руку за спиной и придумывает миллион оправданий перед Дахен. Хотя и не обязана, но почему-то должна. Небо краснеет, как плечи Дахен. Она стоит под фонарным столбом высматривая вдалеке знакомый силуэт. И вот появляется Мина: хмурая и задумчивая с перевязанным запястьем. Иногда Дахен хочется вскрыть череп Мины, чтобы увидеть какие кошмары и крылатых созданий она там держит. — Привет, — улыбаясь Дахен, отпуская взгляд на руку — что с рукой. — Да фигня… порезалась, когда готовила, вот. Пошли лучше за мороженным.🌸🌸🌸
Девочки провожают взглядом последний автобус. Остановка к полуночи — их летний молитвенный дворец. Безлюдная, тёмная, от того и клёвая. Молчаливый слушатель весёлых и не очень историй двух подростков. Под светом фонаря слышно лишь треск сверчков и недосказанное молчание. Не смотря на длинную лавочку, Мина и Дахен чувствуют, что сидят слишком близко, но отсаживаться никто не хочет. С Миной что-то не так, Дахен не видит, но чувствует это. Сегодня от Мины несёт не только стиральным порошком и отщепенством, но и кровью. — От тебя сегодня пахнет кровью — признаётся Дахён. Мина многозначительно пожимает плечами уставившись в тень от кустов. Пытается найти в тьме сущность. Рука чешется, просит сдереть с себя кожу. На бинте выступает красное пятно похожее на бутон розы. Боль такая же колкая. — Мина, тебе нужно рану перевязать, ты же заражение получишь! — Плевать, всё равно скоро домой. Медленно, чтобы не спугнуть, Дахен берёт окоченевшую руку и развязывает узел. Мине немного страшно, и намного стыдно, но не двигаться не смеет. На запястье цветочная поляна. Красные ликорисы, похожие на пауков медленно разлагаются и текут по ладони вниз. Порез обжигают чужие чувства. Дахен держит окровавленное запястье Мины и чувствует боль. Глубина пореза прямо пропорционально глубине пропасти между ними. — Зачем? — прошептала Дахен. Боль сжала лёгкие. — Прости, мне было холодно. Дахен ничего не говорит. Просто хватает Мину за руку и сгребает в объятия, упершись переносицей в шею. Обнимает по-настоящему, до хруста костей. Отдаёт всё тепло до последней искры. Футболка намокает от слёз. Мина растаяла в объятиях как мотылёк. Чужие руки прожигают кожу до рёбер, но это… приятно. Тепло, настоящее человеческое тепло приятнее металла под кожей и колюще — режущего водоворота. Закрыв глаза, Мина слушает стук сердца и решается препарировать свою черепную коробку. Решается показать Дахен свои кошмары и бабочек. Когда Мина родилась, отец развесил черные траурные ленты по всему дому, а мама плакала, будто родила мертворождённого. Мину заклеймили ходячим мертвецом не успев родиться. Первое, что понял маленький детский мозг — родители её не любят. Отец пропадет на работе, чтобы не видеть нежданного ребёнка. Мама при виде дочки плачет и сожалеет, что забеременела случайно в семнадцать и не смогла стать актрисой, как мечтала. Но актерский талант все же помог играть хоть какое-то тепло к своему ребёнку. Мина даже поверила ей пока в двенадцать не нашла повешенной в гостиной. По телевизору крутили покемонов, а маму крутило в петле. Мина никогда не узнает любила ли её мама по-настоящему или ей было просто жалко гадкого утёнка. После похорон особо ничего не изменилось: отец молча оставлял денег и уходил. Возможно к любовнице, из-за которой мама в последние дни очень плакала. Оставшись наедине со своими одиночеством, Мина познакомилась с лезвием. Укрепили их отношения издёвки в прошлой школе, а в последней простых лезвий стало не хватать. Дахен молчит, пытается переварить всё сказанное, а Мина пытается её прочитать. Видя пустоту и боль в глазах напротив, Мина отдаляется, готовясь получить новый гвоздь в крышке своего гроба, но тут Дахен утягивает её в тёплые объятия. Мина хватается за чужую спину, как за спасательный круг, сжимается до размера маленького белого семечка, что никогда не прорастет. Они сплетаются в единый ком одиночества, Мина пытается не заплакать. Обещала ведь себе, только не сейчас. Дахен тихо всхлипывает, зарывшись в чужие волосы и шепчет: — Пожалуйста, никогда больше не делай себе больно. Я никогда тебя не брошу. Обещаю, мы справимся. Дахен — хороший человек. Верная, как собачонка и ластится также. Сильная сторона Дахен — природная склонность к патетике, её слабость — нелепые обещания. Самое настоящее чудо! И Мина почему-то верит ей. Хочет верить и цепляется за надежду мёртвой хваткой. И плачет. Незаметно, почти не дрожа, но обещание нарушает. Вены нужно резать вдоль, а не поперёк. Всё же прошлых свиданиях виноваты не плохие крюки и веревки, а Мина, что ещё немного боится смерти и намного одиночества. — Кстати, а почему тебя Наён так достаёт. Она конечно сука, но тебя она уж как-то по особенному. — спрашивает Дахен. Тусклый фонарь и вывеска «국수» освещают узкий переулок между домами. Дахен держит Мину за руку, нелепо перевязанную окровавленным бинтом. Глаза всё ещё болят от слёз, наверное, завтра лицо будет опухшее. — Потому что мне нравятся девушки. О, вот и перекрёсток. Спасибо за вечер. Мина ушла, оставив Дахен разлагаться вместе с розовым миром. Её подруга лесбиянка. То есть, ей нравятся девушки, но она этого не скрывает? Терпеть столько унижения из-за банальной любви? Если бы Дахен начали нравиться девушки, она бы не справилась. Скрывала, подавляла и вышла бы замуж за алкоголика, как её отец. Зато без порицаний, зато без любви. Хотя с какой кстати думать если бы Дахен начали нравиться девушки? Ей не нравятся девушки, но нравится не отрывать взгляда со своей подруги.