Fall from your grace

Язык толкается в гладкую резиновую поверхность, в который раз пробует её на вкус. Шарик прижат к губам впритык. Кожаный ремешок кляпа застегнут на затылке. Сатору тянет воздух ртом, пытаясь подобрать стекающую по подбородку слюну. Выходит не слишком успешно. Часть слюны уже проложила блестящие дорожки по подбородку, и теперь влага стекает по проторенному маршруту. На смятой простыне под запрокинутой головой темнеет мокрое пятно. Глухие стоны прорезают тишину комнаты, когда вибрация на красной и набухшей до предела головке в который раз доводит Сатору до исступления. Он готов кончить второй раз, несмотря на эрекционное кольцо, которое соединено с посылающей по всему члену дрожь насадкой. Тело бессознательно мечется, и Годжо забывается на миг, пытаясь опустить голову и ослабить напряжение в шее. Судорожно сглатывает и опять спешно задирает голову, дергая острым кадыком. Болезненно тянущее ощущение в заткнутой анальным крюком заднице напоминает, что двигаться — плохая идея. От ремешка кляпа тянется бондажная веревка. Она цепляется узлом за блестящую в холодном свете задернутых жалюзи ручку анальной игрушки. Гето умел одинаково искусно плести интриги и петли на теле Сатору. Сугуру изучил каждый сантиметр желанной плоти, на глаз определяя расстояния между чувствительными точками. Он подобрал длину и закрепил концы веревки так умело и выверенно точно, что стоит Годжо хоть немного наклонить голову, и тут же из плотно сжатого колечка мышц показывается первый из трех разноразмерных стальных шариков, венчающих конец крюка. Первый — самый крупный, потому нет шанса, что Годжо сможет самостоятельно вытянуть растянувшую тугие стенки игрушку. Но каждый раз, когда он в бесконтрольном порыве дергается, его раздвинутая промежность являет взору заточенный в горячей плоти металл. Еще несколько минут вибраций, и Сатору снова болезненно кончает прямо на простыни, пачкая постель эякулятом и вязкой спермой. Кольцо и неудобная поза не дают насладиться оргазмом, заставляя снова захлебываться в мучительных конвульсиях. Плохо, очень плохо. Он очень плохой мальчик. Ему не позволено кончать до возвращения Сугуру. Скрыть следы преступления не получится, и Сатору остается только нервно выворачивать затекшие щиколотки и запястья, позвякивая креплениями. Гето будет недоволен. Придумает, как наказать за непослушание. В ушах навязчиво и неотвратимо продолжает звучать вибрация игрушки на члене, мешаясь с бешеным шумом пульсации крови в висках. Годжо зажмуривает веки под не пропускающей свет повязкой. Это единственное доступное ему сейчас движение. Пытается сфокусироваться на чем-то другом, не думать о снова накатывающем, зажатом резиновым кольцом возбуждении. Может, ему удастся отсрочить еще один проступок и дождаться Сугуру. Поводит лопатками, чувствует, как снова предупредительно растягивается тугое колечко мышц, не отпуская стальной крюк. Он попросит прощения, и тогда Гето сжалится. За спиной тихо щелкает замок. Годжо слышит медленные мягкие шаги, хлопок двери. Ощущает холодок сквозняка на липких от семени бедрах и между пошло расставленных ягодиц. Вошедшему открывается развратный вид на разведенные дрожащие ноги Сатору, расширяющийся от каждого движения анус с торчащим крюком. — Что у нас тут? — вкрадчивый, низкий голос разрушает мнимые секунды самоконтроля. — Какой ракурс, боже, я хочу написать эту картину. Сатору отвлекается от захлестывающих тело неконтролируемых ощущений буквально на миг. Чтобы вспомнить мастерскую Сугуру, уставленную вышедшими из его воспаленного воображения и воссозданными в их спальне сюжетами. Шаги приближаются к кровати, утопая в мягкости ковра. Гето умел двигаться бесшумно, словно крадущаяся пантера, пугая и очаровывая жертву одновременно. Теплая ладонь ложится между блестящих лубрикантом ягодиц, вталкивает глубже стальной шарик. Сатору дергается от прикосновения, сжимаясь, насколько позволят бесстыже распятые креплениями ноги. Стонет от мучительной заполненности и пытается снова расслабиться. — Тише, полегче, — ладонь перемещается на покрытую испариной спину, влажно проскальзывает на запрокинутую шею. Шершавые подушечки проводят под нижней губой, собирают сочащуюся из-под кляпа слюну, размазывают её по щеке. — Посмотри, ты все испачкал, — Гето нарочито тянет слова. — Ах да, дай помогу, — пальцы заплетаются в белых прядях, находят узелок повязки и неспешно развязывают. Сугуру мог бы стянуть её в одно мгновение, но ему нравится быть медленным. Нравится продлевать стоны и сладостные конвульсии Годжо. Сатору моргает часто, смахивая слезинки, от напряжения выступившие под веками. Если Сугуру не отпустит его в ближайшие пару минут, то воочию увидит, как Сатору пачкает простыни новыми белесыми потеками. Он уже не уверен, осталась ли в яйцах сперма, но член снова наливается. Голос Гето действует как естественный наркотик, катализатор, посылающий ток от органов слуха прямо в пах покруче любых вибраторов. — Ох, Сатору, что я говорил? Я предупреждал, чтобы ты был послушным и дождался меня? Мне кажется, я четко сказал, — Гето терпко шепчет у самого уха, и его широкая ладонь ложится на кадык, душа и не давая возможности сделать полный вдох. Сатору давится слюной и неровно хватает воздух ноздрями. Мычит в кляп. Ему нужно извиниться. Срочно. Сугуру покидает узкий угол обозрения Годжо, и через миг тот кричит от боли, выгибая позвоночник и шею до хруста костей. Пальцы Гето натягивают веревку вверх, резко и без предупреждения. Анальный крюк выходит до половины из покрасневшего и истерзанного инородным предметом ануса. Сугуру останавливается, заставляя Сатору скулить надрывными всхлипами. — Это был мой любимый комплект постельного белья. А ты все заляпал. Постелить черную постель и подмечать на сумраке шелка каждое пятно спермы — это особый вид кайфа Гето. Годжо продолжает истерично мычать и вгрызаться зубами в резиновый шарик. Напряжение отпускает так же внезапно. Теперь неудобная поза кажется почти блаженством. Вместе с окончанием пытки, отвлекшей от зудящего возбуждения на члене, опять остро ощущается интенсивная стимуляция головки. Сатору так скоро не выдержит. Он выворачивает запястья, привлекая внимание звоном наручников. — Хочешь мне что-то сказать? — шепот Сугуру снова оседает на мочке. Язык проникает прямо в ушную раковину, обводит хрящики, прежде чем зубы резко оттягивают нежную кожу. — Хорошо. Гето ласково треплет волосы Сатору, и тот теряется в этом случайном нежном касании. На затылке отщелкивается ремешок кляпа, и тут же слабеет жгущее мышцы ануса натяжение. Веревка шероховато оседает на прозрачную кожу. — Сугуру, прости, — первое, что срывается с припухших губ. Раньше жадного вдоха. — Я не хотел, прости. — Ты такой врунишка. Конечно, хотел, — прикосновение брюк Гето к обнаженному бедру заставляет Сатору вздрогнуть и потянуться следом, пытаясь вернуть контакт, но он цепко распят между перемычками. — Оу, какой ты нетерпеливый, — плечи Сатору внезапно щекочут прохладные гладкие пряди, и Сугуру опускается на кровать у изголовья, берет подбородок Годжо пальцами, хищно смотрит в слезящиеся ясные глаза. — Я дам тебе шанс исправить ситуацию. Сегодня хочу быть щедрым. Скажи, о чем ты думал, кончая? Слипшиеся кончики ресниц Сатору трепещут от обдавшего лицо жаркого шепота. Он невольно вытягивает шею и прикрывает глаза, тянется к желанному рту Гето. Этого нельзя делать без разрешения, но он слишком слаб, когда Сугуру медленно проводит языком по своей нижней губе, откидывает упавшую на скулы челку. — Не усугубляй своё положение, — Сугуру крепко сжимает челюсть Сатору, останавливая. Нежная бледная кожа натягивается и белеет еще больше под цепко сжатыми пальцами. Годжо облизывается. Мозг отказывается работать, когда член, кажется, вот-вот взорвется от непрекращающейся вибрации. Нужно дать правильный ответ, он постарается: — Я думал о том, как буду насаживаться на тебя, когда ты вернешься, — Сатору не врет ни в едином слове. Он мечтал о чувстве горячей заполненности, грубых руках, до синяков сжимающих его бедра, резко и рвано опускающих зад на стояк Гето. — Представлял, как вместо твердых шариков в мою подготовленную задницу начнешь вбиваться ты. Без смазки. Я и так весь мокрый и готовый для тебя. Сатору старается не думать о смысле слов. Если он представит это слишком живо, то и кольцо не остановит накатывающий оргазм. — Хорошо. Мне нравится, — Гето наконец приближается вплотную ко рту Сатору. Остро вгрызается в нижнюю губу, самыми кончиками зубов оставляет кровавую метку вместо подписи, соглашаясь с фантазиями Годжо. Поднимается, едва касаясь, ведет пальцами по потной спине, нарушает идеальность мерцания капелек. Проводит ладонью по напряженному прессу, сразу, без прелюдий обхватывает ноющий член вместе с вибрирующим гаджетом. Сатору вскрикивает от грубого и резкого сжатия, роняет голову, подставляя шейные позвонки тусклому свету. —Я разве сказал, что можно кричать? Приходится зажать прокушенную Сугуру губу, чувствуя, как соленость крови смешивается с вязкой слюной во рту. Надеяться, что из-за спины Гето не услышит совсем тихих и жалобных стонов, клокочущих в глубине горла. Тихий писк кнопки выключателя вибратора и запоздалое предчувствие, что следом на измученный долгой пыткой член, опустится боль от снимаемого резинового кольца. Кажется, Сатору добавил еще один укус на губе. Привкус металла снова просачивается на язык. Тщетно ожидать милости Сугуру, что тот продолжит ласкать подрагивающий член, доводя Годжо до очередной разрядки. Нет, Гето нравилось смотреть, как Сатору извивался на игрушках, корчился от подступающих оргазмов, как только член мог снова подняться. Или кричал от удовольствия, пачкая собственные живот и грудь, объезжая Сугуру без единого прикосновения к набухшему стояку. — Сугуру, пожалуйста, — это не самая лучшая идея, вот так стонать без разрешения. Но Гето нравилось, когда его умоляли. — Пожалуйста, мне нужно. — Что нужно? — атлас волос скользит по пояснице, падает на разведенные ягодицы, отмечая движение головы. — Хочу, чтобы ты выебал меня. — Почему я должен это сделать? — по зудящим сокращениям Сатору чувствует, что пальцы Сугуру нашли основание анальной игрушки, и теперь он задумчиво шевелит ручкой из стороны в сторону, заставляя Годжо задыхаться каждый раз, когда дальние шарики цепляют простату. — Потому что… — у Сатору миллион причин, почему ему это нужно. Но ни одной хорошей, почему Гето должен подарить ему эту милость. — Потому… — Ну же, малыш, мне становится скучно, — Сугуру тянет за конец крюка, показывая свою решимость освободить разгоряченные стенки для своего члена, стоит только Сатору назвать достойную причину. — Потому что тебе нравится смотреть, как охотно и жадно мой зад принимает тебя, нравится слушать мокрые шлепки. Потому что ты с ума сходишь, видя, как я могу обкончать трусы, даже не раздеваясь и не трогая себя. Стоит только позволить моему рту заглатывать тебя на полную длину, облизывать мошонку, вбирать до последней капли. Сатору замирает, прислушивается, пытаясь понять, заслужил ли он сегодня своё благословение. Разжиженное сознание вряд ли сможет сложить еще одну связную мысль. Шумный выдох из раскрытого рта срывается вместе с хриплым стоном. Сугуру может сколько угодно играть во властного господина. Но он до поджатых в нетерпеливом предвкушении яиц, до звериного рыка и окситоцинового помутнения мозга хочет Годжо. И готов оттягивать своё удовольствие, распиная того на постели, трахая его игрушками и связывая в их спальне, только ради момента, когда, наконец, сможет резко толкнуться в чувствительные мышцы, разогретые только для него. Умножить оргазм на накопленное под кожей томительное ожидание и картины текущего в предвкушении Сатору. — Хорошо. Сугуру достает игрушку резче, чем планировал. Ему тяжело сдерживаться, самоконтроль трещит по швам. Смотрит, как один за другим выходят три шарика — от большего к меньшему, каждый раз растягивая тугое колечко входа по мутной и запотевшей поверхности. То, как мышцы отпускают и опять обволакивают металл, завораживает. Когда последний шарик расстается с горячим нутром, Сугуру разводит ягодицы, не давая эластичным стенкам окончательно соединиться. И Годжо расщепляет на молекулы и атомы. Потому что вместо стали в него влажно и обжигающе проникает язык Гето. Обводит края, толкается в податливую глубину. Сатору кончит просто сейчас. Он сжимает пальцы на ногах, и щиколотки бессознательно дергаются в стальных оковах. Плевать, что можно, а что нельзя. Сорвавшиеся с губ стоны прорезают комнату, лаская слух Гето. Тот явно доволен результатом, потому что Годжо чувствует жаркий выдох внутри, прямо там, где юрко танцует чужой язык. — Сугуру, умоляю. Я не сдержусь. Звук расстегиваемых брюк и последние мгновения, прежде чем Гето размашисто и жёстко вбивается в нетерпеливо сокращающиеся мышцы. Господи, Сатору каждый раз думает, что готов. Что дилдо и шарики разных размеров достаточно растянули его для Сугуру. И каждый раз готов закричать от первых болезненных толчков, разрывающих зад изнутри. Тесная палящая наполненность, проникновения от головки и до самого основания заставляют Сатору подаваться вперед с каждым новым движением, каждым шлепком бедер. Сковывающие перекладины отзываются протестующим звоном, когда Сатору раз за разом натягивает звенья пут. Хриплые стоны и всхлипы Сугуру — его молитва. Его высшая награда за долгое ожидание. Когда тот теряет контроль в желании обладать Годжо — это абсолютная степень блаженства. Очередное грубое погружение, и Гето замирает, поводит плотно прижатым к ягодицам пахом. Позволяет почувствовать себя на всю длину, цепляя чувствительную точку этими неторопливыми, ленивыми движениями. Он знает, что на грани, но все равно каждый раз убеждается, что не только он сейчас переступит черту. Словно спрашивает разрешения. — Давай, я тоже. Уже почти, — рваный шепот Сатору из-под влажных прядей застилающей раскрасневшееся лицо челки. Сугуру жадно, до тут же наливающихся кровоподтеков, сжимает мясистые бедра Годжо. И отпускает себя, срываясь на лихорадочный темп. Хватает считанных мгновений, чтобы Сатору ощутил внутри судорожные сокращения и то, как в унисон на его бедрах подрагивают подушечки пальцев. Гето кончал всем телом, не сопротивляясь непроизвольным спазмам. Пульсации чужого члена достаточно, чтобы Сатору в унисон с чужими стонами излился на безнадежно грязные простыни, запрокинув голову до натянувшихся на шее вен. Застежки наручников отщелкиваются почти сразу. Сатору нужно еще немного времени, чтобы перевести дыхание и почувствовать, как на смену волнам оргазма по телу тепло разливается томительная нега, а следом начинают ныть затекшие конечности. Сугуру уже курит в окно, проветривая комнату, пахнущую потом и сексом, когда Сатору наконец распрямляется. Прокручивает запястья, стряхивая оцепенение. Садится рядом на подоконник, тесно прижимаясь стройными бедрами к ткани брюк. Ничуть не заботясь, что он голый. Теперь можно. Сугуру молча протягивает сигарету, но Сатору отрицательно качает головой. Тянется губами к отмеченному лукавой улыбкой уголку рта. Губы Сугуру встречают его на полпути. Гето щедро делится никотиновым дымом с Годжо, перекатывая его по языку и выдыхая в голодный рот Сатору. Проводит языком по укусам на губе. — Это правда была любимая постель? — Сатору отстраняется, чтобы окинуть взором беспорядок в кровати. Подсыхающие пятна спермы от первых оргазмов уже выбелили черные простыни. Скоро так же четко проявится его последнее излияние. — Наплевать, уборщица уже привыкла не задавать лишних вопросов, — Сугуру беспечно усмехается под нос, снова делая затяжку. Годжо сейчас завидует сигарете и тому, как тонкие губы обхватывают фильтр, оставляя влажный след на папиросной бумаге. Расслабленный Сугуру после секса — в особом списке фетишей. — Сугуру. — М-м-м? — выразительные карие встречаются с озорными голубыми. Гето догадывается. Они слишком давно вот так спаялись вместе, до подсознательного умения читать мысли. Особенно такие мысли. — Ты до сих пор одет. Сугуру выкидывает сигарету и низко смеется. Разворачивается, удобно упершись локтями и копчиком о край подоконника. Запрокидывает голову, позволяя растрепавшимся прядям скользить вдоль холодного стекла. Кладет ладонь на затылок Сатору, притягивая умелый рот к своему паху, когда тот опускается на колени, и наконец, стягивает с Сугуру ставшие такими ненужными брюки.