It's just your typical, hardcore, casual sex
We're single but we're lovers
Crazy for each other
— Авантюрин, будь так добр: сходи на хер. Слышать от Рацио крайнюю резкость в выражениях всё равно что выдать ему антиматериальную винтовку вместо увесистого тома научных трудов и наблюдать, как с расстояния в половину мили он одного за другим снимает всех заурядных нарушителей личного спокойствия, выстроенных в линию как на параде. Сандэй чуть поворачивает голову в сторону дивана: настолько привык к размеренному, с нотами превосходства голосу Рацио, что сейчас почти непривычно слышать в этом голосе раздражение, перемешанное с удовлетворением одновременно. Рацио не злится. Просто иногда с Авантюрином невозможно разговаривать по-человечески, особенно когда Авантюрин забывает «снять рабочую маску». — Как грубо, Веритас. — Авантюрин щурится что тот холёный кот и потягивается на кресле, которое занял с такими вольготностью и довольством. Кожзам обивки поскрипывает от каждого его движения; он длинно выдыхает и напоказ поправляет рукава дорогущей изумрудной рубашки. — На твой или на его? Рацио поджимает губы. Имя не царапает слух, но Авантюрин так нагло мурлычет «р» в «Веритас», что хочется осадить. Сандэй качает головой. Сандэй вздыхает и думает о том, когда его жизнь настолько повернула курс, что в ней появились эти двое, впились крепко стальными когтями и покидать не собираются [да и сам не гонит прочь, если уж чистосердечно]. Сначала они собирались вместе, чтобы обсудить дела между КММ и Семьёй [Гильдия де-факто подчинена Корпорации, присутствие Рацио на переговорах вопросов не вызывало], а потом стали собираться и помимо переговоров, переходя уже с высокодуховных политических тем на темы приземлённо-телесные. Как бы сказал известный персонаж комиксов: «У меня в мозгах вместо мыслей опухоли, чувак, но даже я вижу, что происходит». Они погрязли в своих обетах. Сандэй — обеспечить безопасность Пенаконии всеми законными и незаконными способами. Авантюрин — раб своей чертовской везучести и жертва всех смертных грехов собственной подвергнутой геноциду расы. Рацио — когда-нибудь ему сколотят мраморную табличку «пропал без вести», как и большинству членов Общества Гениев, в которое он так и не вступил. Если закрыть глаза, то можно представить это отпуском в Золотом Миге. Очень жарким отпуском в Золотом Миге. — Тебе хватит просто пойти на… — Может, мне оставить вас двоих? — Сандэй приподнимает уголки губ в подобии усмешки. Сандэй даже претворяет свою угрозу в реальность: он отталкивается от стены, на которую опирался спиной, и идёт в сторону резной двери. Выйти из комнаты, затем пройти по коридорам право-лево-право-право-лево, и закрыть все отношения с КММ. Всё, что нужно КММ, это вернуть Пенаконию в статус планеты-тюрьмы. Но то же ли самое нужно представителям Корпорации — ещё предстоит выяснить. Рацио хватает проходящего мимо Сандэя за рукав и тянет на себя, вынуждая наклониться. Сандэй позволяет себе поддаться: сидение дивана прогибается по обе стороны от бёдер — он безо всякого стеснения садится к Рацио на ноги и зажимает коленями, упирается предплечьями в спинку дивана прямо за головой Рацио. Рацио откидывается назад, чтобы чувствовать затылком сложенные замком пальцы Сандэя, едва ощутимо трётся. — Куда ты собрался? Вкрадчивый тон Рацио проникает прямо в разум. Сандэй не отвечает на вопрос, поэтому Рацио ведёт кончиками пальцев от его коленей выше — плавно, изучающе, задевает край брюк и жёсткую линию кожаного ремня. Сандэй дёргает головой в сторону, словно пытаясь уйти от этого прикосновения, но затем гибко вжимает Рацио в диван, наклоняется ниже и ведёт губами по шее, прихватывает кожу зубами, оставляет на ней слабый розоватый след, который исчезает с задержкой в несколько секунд. Маленькие крылья складываются, чтобы не щекотать нежными перьями. Рацио сглатывает: Сандэй садится плотно и близко, давит живой, тёплой тяжестью, от которой становится [приятно] дискомфортно. — И что, ты собираешься удерживать меня? Сандэй говорит негромко. Рацио поднимает голову, трётся носом о его щёку и касается губами губ, пытается поцеловать прежде, чем тот отстранится, прервёт этот контакт. — Вы ещё потрахайтесь прямо тут. И ведь даже не я воспринял посыл на хер буквально. Авантюрин постукивает пальцами по подлокотнику кресла — несимметрично, без определённого ритма, с нетерпением. Сандэй снова целует Рацио — чтобы позлить, чтобы Авантюрин наверняка услышал, — а затем лениво спрашивает, даже не удосуживаясь повернуться назад: — Так и будешь там сидеть и завидовать, или присоединишься? Раз. Два. Тишину в помещении можно буквально разрезать ножом. А затем неторопливые, приближающиеся шаги. Сандэй коротко, тяжело выдыхает и прогибается сильнее: Рацио поднимает руки по его бёдрам выше, касается талии и вытягивает ладони за его спину, к Авантюрину — цепляет звякнувшую пряжку ремня [Авантюрин при этом не церемонясь подхватывает Сандэя сзади, вынуждая немного приподняться на коленях]. А затем Авантюрин поднимает руку и сжимает пальцы на его горле, перекрывая дыхание: — Присоединиться, м? Сандэй дышит медленно, с трудом, давление на гортань заставляет его впиваться ногтями в плечи Рацио в попытке не вырываться — он слишком гордый, чтобы просить отпустить, и он слишком гордый, чтобы признать что его это заводит. Вместо Сандэя безмолвно «просит» отпустить Рацио: хлопает Авантюрина раскрытой ладонью по бедру и приподнимает голову. Авантюрин не заставляет себя ждать: разжимает пальцы, позволяя Сандэю спокойно вдохнуть, наклоняется через его плечо и охотно целует Рацио. Авантюрин всегда целуется по-особенному, не так, как Сандэй: если Сандэй поддразнивает, пока сам не захочет поцеловать, то Авантюрин сразу берёт то, что хочет [ему бы проработать свои травмы, и не только тем, что он не скрывает клеймо раба на шее]. От поцелуя едва ощутимо кружится голова: мягкое и влажное прикосновение языка, губы поддаются и раскрываются под напором, языком — по кромке зубов, колкая несильная боль от острия клыков. Рацио тянет Авантюрина ближе, поддевая пальцами за край светлых штанов, вынуждает его буквально навалиться на Сандэя, зажать того между двумя горячими телами. Это всё меньше похоже на простую увлечённость друг другом. — Вы никого не забыли? Праздный вопрос выбивает из забытья в эмоциях и ощущениях от поцелуя. Рацио отстраняется и лихорадочно проводит кончиком языка по нижней губе, чувствуя слабое покалывание, а Авантюрин отрывисто смеётся: — Про тебя забудешь, ага. Рацио мог бы добавить что-то ещё уже от себя, но ответ прерывается неровным выдохом, перетекающим в стон: Сандэй ёрзает, специально ёрзает, вызывая прямую реакцию. Рацио просовывает ладонь так, чтобы можно было расстегнуть и приспустить брюки с Сандэя, и не смотрит, но чувствует, как Авантюрин параллельно избавляет Сандэя от рубашки. Сандэй выгибается, когда по его телу одновременно скользят четыре руки, и деться ему совершенно некуда: просто не позволят. Он задыхается вдохом пополам со стоном: Рацио всё-таки смог расстегнуть его брюки и приспустить ровно настолько, чтобы можно было плотно обхватить ладонью стоящий член и неторопливо провести по всей длине, огладить головку подушечкой большого пальца, потереть щель, медленно сочащуюся смазкой. Авантюрин тем временем, расправившись с рубашкой, возвращает руку к лицу Сандэя, но в этот раз не душит — хватает под челюсть, вынуждая запрокинуть голову и устроиться затылком на плечо, толкает пальцы меж податливо распахнувшихся губ. Во рту влажно и мягко, можно сдвинуть пальцы в сторону и потереть нежную слизистую щеки, а затем попытаться схватить скользкий наглый язык, охотно выласкивающий хозяйничающие пальцы. Сандэй впивается в плечи Рацио и поддаётся бёдрами назад, чтобы не дать тому равномерно скользить ладонью по члену [нет уж, рано, р а н о]; Авантюрин не даёт ему отстраниться и толкает пальцы глубже в рот, едва склоняя голову и наблюдая с прищуром лиса, можно ли коснуться корня языка. Спазм. Сандэй задерживает дыхание; Авантюрин чувствует, как дёргается плоскость языка, когда спазм подавляется, и практически сразу плавно вынимает пальцы, блестящие от слюны под светом потолочной лампы. Он что-то тихо-тихо говорит на сигонийском на ухо Сандэю, тот не понимает и даже на секундочку успевает подумать, что маяк синестезии успел каким-то образом сломаться, а потом мысли напрочь стираются из сознания, стоит влажным пальцам скользнуть по ложбинке между ягодиц и надавить на проход. — «Me tut kamav»? — Рацио иронично вскидывает бровь. Авантюрин даже не прячет улыбку: — Только не порть момент. Я пытаюсь быть учтивым. Чёрт бы его знал, есть ли у Рацио докторская степень по лингвистике, но прямо сейчас он мог бы засунуть её в задницу. Не обязательно в свою, но всё же. Рацио опускает взгляд, тянется к Сандэю и целует в поблёскивающие губы, которые тот лихорадочно облизывает. Поцелуй получается смазанный; Авантюрин толкает пальцы глубже, и Сандэй, приподнявшийся на коленях из-за этого, не то протестующе мычит, не то сбивчиво стонет в поцелуй. Рацио любит целовать невзначай. А ещё он любит целовать порывисто и жадно, прикусывая губы, а затем касаясь их кончиком языка. И он же любит целоваться неторопливо и медленно, наслаждаясь близостью и не гоняясь за ведущим положением. Сандэй запускает обе ладони в волосы Рацио, удерживает его голову, смыкая кончики пальцев обеих рук на его затылке, приоткрывает рот и охватывает губами его язык. Рацио толкается языком ему в рот, и Сандэй позволяет ему это, прихватывает зубами за кончик языка и тут же отпускает, чтобы приласкать своим. — Дайте мне уже… — невнятно, просевшим голосом просит Сандэй, едва отрываясь от поцелуя. Он не может толком сформулировать мысль, поддаётся бёдрами назад в надежде на то, что удачно прижавшаяся к проходу головка сама проскользнёт внутрь прямо по слюне. Ага, конечно, такое не произойдёт, только если Авантюрин не поможет. Член предсказуемо проскальзывает между бёдер, и Сандэй злится, потому что не может сжать их. Авантюрин и толкается внутрь, не выдерживает всё-таки первым: обхватывает себя пальцами у основания, приставляет головку к сжимающемуся проходу и плавно, тягуче медленно толкается внутрь. Член проникает сантиметр за сантиметром, равномерно и плавно. Сандэй длинно, негромко выдыхает практически на грани стона. Член проникает до самого основания, Авантюрин вжимается пахом в ягодицы Сандэя и замирает так, давая тому привыкнуть, а тот будто бы специально сжимается весь изнутри, зажимая плоть в себе особенно туго. Мягкий толчок навстречу; шальная улыбка, скрывающая, насколько же темнеют от желания двухцветные глаза авгина. Их троих часто срывает слишком быстро. В интенсивный темп, с усилием, громкими и пошлыми шлепками, горячим дыханием и низкими, протяжными стонами удовольствия. Челюсти сжимаются сильнее, не давая прорваться наружу ничему, кроме судорожного, глубокого вздоха. Чувство того, как разгоряченная кровь стучит в висках в такт каждому движению. Мышцы охватывают туго, тесно сжимают, Авантюрин хочется толкнуться внутрь ещё раз — сильнее, не меняя плавности движений, проникнуть сразу до основания и уловить чужой стон на собственных губах [невозможно, пообвыкшийся Сандэй вновь целуется с Рацио]. Нервный вдох. Тягучее проникновение. Обволакивающее, мягкое тепло сильного тела. Сдержанный выдох. Рацио возвращает ладонь на член Сандэя. Поддразнивает, поглаживает, соскальзывает подушечкой большого пальца по головке, стирая чуть вязкую естественную смазку. И лишь после плотно обхватывает ладонью, немного сжимает, приноровившись, скользит кольцом пальцев вдоль всего ствола вниз, до упора, и снова к самой головке. Вниз. Вверх. Уверенно, плавно, чувствительно, стараясь попадать под движения Авантюрина, из-за которых Сандэй грудью практически наваливается на Рацио. Рацио же, касаясь губами уха Сандэя, негромко спрашивает: — Сможешь принять второй член? Честно говоря, за такой вопрос Сандэй готов ударить. Звонко, по лицу, чтобы голова заносчивого учёного мотнулась в сторону. Сандэй рычит ему в губы о том, что такие вопросы не задают — такое берут и делают, потому что зачем они тут тогда, чёрт возьми, собрались? Авантюрин, чувствуя настроение, поддаётся назад: член выскальзывает из приноровившегося к растяжению прохода, Сандэй старается, чтобы в этот момент рык не сорвался на скулёж. — Нам потребуется больше смазки, — говорит Авантюрин просевшим на тон вниз голосом. Рацио же безапелляционно тянет Сандэя выше, вынуждает его целиком брюки стащить. Сандэй и не против, только «за»: брюки вместе с нижним бельём оказываются на полу, а сам Сандэй упирается коленом в диван аккурат между ног Рацио. Наклоняется. Тот с готовностью тянет руки к галовианцу, но не тут-то было: вернувшийся Авантюрин ловко перехватывает Сандэя и разворачивает к себе, потому Рацио остаётся лишь смотреть на крепкую белокожую задницу, но не слишком-то долго. Сандэю приходится наклоняться, чтобы хватануть Авантюрина под челюстью и смазано поцеловать в уголок губ. Авантюрин же запрокидывает голову, отвечает на поцелуй охотно, а пальцами щедро политыми смазкой уже тянется к той самой крепкой заднице, чтобы как следует провести по ложбинке меж ягодиц, толкнуть пальцы в растянутый проход, чтоб смазки хватило и туда. При этом теснит Сандэя в сторону дивана, и Сандэй останавливается только тогда, когда чувствует голенями препятствие. В четыре руки, не давая даже опомниться, Сандэя сажают вниз — прямо на член. В этот раз Авантюрин опускается перед диваном на колени, завороженно смотря, как Сандэй сначала медленно, а затем увереннее опускается на член Рацио. Рацио придерживает того за бёдра, даёт необходимую сейчас опору. Авантюрин протягивает руки и шире разводит бёдра Сандэю — за колени Рацио, чтобы Сандэй раскрылся перед ним максимально. И чтобы можно было нырнуть головой вниз, провести языком по основанию члена Рацио и задеть губами место, где член растягивает проход. Сандэй заметно вздрагивает и запускает пальцы в светлые волосы Авантюрина, зажимает ближе к затылку — контроль у представителя Семьи, видимо, забит на подкорку сознания. Авантюрин не против, даёт себя контролировать и вести. Сандэй перестаёт плавно подниматься и опускаться на член, вместо этого он садится плотнее [Рацио глухо стонет, но не решается перестать поддерживать Сандэя, старается сохранять ему равновесие] и протягивает вторую руку: придерживает Авантюрина под челюстью, пальцами на углы давит. Авантюрин тут же под давлением пальцев прижмуривается, раскрывает рот и влажный язык напоказ выставляет. Только после этого Сандэй убирает руку из-под челюсти Авантюрина и оглаживает того пальцами по щеке. Авантюрин принимает сначала головку члена на язык, как бы взвешивает её на языке, и любовно обхватывает губами — медленно, влажно, проглатывая лишнюю слюну. Сандэй уже знает: Авантюрин может хорошо, глубоко и узко, что и хочет в очередной раз продемонстрировать, пропуская член больше, дальше, и, как только головка в заднюю стенку глотки упирается, тут же сглатывает, дурея от терпкого привкуса, тяжести на языке и напряжения в глотке. Сандэй и сам рефлекторно сглатывает, прикусывает нижнюю губу и неотрывно смотрит на губы, растянутые вокруг члена, хочет обвести их пальцами по контуру. Сандэй и касается верхней губы подушечкой большого пальца, всё-таки обводит, насколько хватает, стирает лишнюю влагу. Его откровенно ведёт от того, как ощущается теплая влажная мягкость рта, от того, как узко при сглатывании, от того, что головка соскальзывает по плоскости языка глубже, минует корень и упирается в упругую стенку глотки. Сандэй сжимает пальцами пряди светлых волос крепче и то ли хочет отстранить от себя, чтобы не кончить вот так сразу [только от взгляда снизу-вверх невозможных глаз авгина], то ли наоборот хочет сжать посильнее и толкнуться прямо в узкую глотку, преодолевая спазм сжимающихся мышц, перехватить за горло и ощутить, как её немного распирает изнутри, когда член проникает настолько глубоко. Авантюрин с пошлым влажным звуком выпускает член изо рта, лихорадочно облизывает припухшие губы, дышит поверхностно и часто. Он не даёт себе время собрать поплывшее сознание по кускам, вместо этого он отстраняется и вскидывает взгляд на Рацио. Они проделывали уже однажды подобное, поэтому Рацио знает, что делать. Он немного приподнимает Сандэя с себя и разворачивается на диване, чтобы прислониться не к спинке, а к подлокотнику. Вот теперь можно расположиться так, чтобы Сандэй вновь сел сверху, только в этот раз снова лицом к Рацио [им вертят в этот вечер в четыре руки как хотят, а он и не против — лишь бы после до предела изматывающего секса не пришлось решать проблемы Семьи и планеты в целом]. Тогда Авантюрин, пристроившись позади Сандэя, сможет надавить пальцами на припухшие, скользкие от смазки края прохода, и вместе с очередным толчком члена внутрь протолкнуть ещё и пальцы. Сандэй шипит, чуть ли не упираясь лбом в лоб Рацио. Растяжение заметно увеличилось, но это всё ещё не то, как если бы его распирало два члена. К двум пальцам добавляется третий, Сандэй вскидывает бёдра, как будто хочет соскочить с члена, но сделать этого ему не позволяют: Рацио тут же впивается пальцами ему и бёдра и давит — усаживает на член глубже и плотнее, а Авантюрин сзади игриво впивается зубами в загривок, не собираясь вынимать пальцы. Сандэя трахают так несколько мучительно минут, растягивая и раскрывая, пока, наконец, Авантюрин не решает, что будет достаточно. Пока, наконец, не приставляет головку к натянутому на член Рацио проходу и не поддаётся плавно с очередным толчком. Рацио перестраивается тут же: они синхронно немного двигаются, так, чтобы с каждым движением туда-обратно оба члена проникали поглубже. Сандэй старается расслабиться и не напрягаться, чтобы не сделать себе хуже, чтобы принять обоих, и всё же до этого грозный рык, которым он обозначал свою доминанту в пусть даже и пассивном положении, срывается на скулёж, когда Сандэй впивается ногтями в плечи Рацио. Сядет плотнее — окажется целиком на члене Рацио, попытается соскочить — там Авантюрин. Три хищника, сплёвшихся в единый клубок похоти. Не то чтобы каждый из них против такого союза.