Марионетка небес

Листва молодого бамбука шелестит за окном, и о крыши ударяет редкий дождь. Капли, одна за другой, ударяются о глазурованную черепицу, и на затянутом густыми тучами небе не разглядеть звёзд. Е Шуанцзин медленно моргает, откидывая голову на мягкие подушки. Его длинные волосы рассыпаются по обнажённой груди, слегка щекоча нежную кожу, а частично распахнутые одежды струятся по ногам. Мягкая ткань касается бёдер, переливаясь атласным блеском в тусклом свете духовной жемчужины, и Е Шуанцзин тихо выдыхает. Духовная жемчужина, зажатая между его пальцами, внезапно вспыхивает чуть ярче, чем до этого. Её свет отражается от подвесок на золотой маске, и бликами падает на невзрачное лицо существа, сидящего у его ног. Тан Чжу покорно опускает голову, а после протягивает руку Е Шуанцзину, и жемчужина падает на его ладонь. Тёплый свет в тот же мир гаснет, и всё погружается в почти неестественную тьму. И в этой тьме Е Шуанцзин слышит, как Тан Чжу расправляет свои мощные чёрные крылья. Перья тихо шуршат, и образованная ими ширма закрывает Е Шуанцзину весь мир. — Глава, — почтительно зовёт Тан Чжу, склоняясь к ногам Е Шуанцзина и целуя его колено. — Позвольте Тан Чжу служить вам этой ночью. Губы Тан Чжу прохладны, но мягки и осторожны. Его несравненно изящные пальцы с длинными ногтями пробегаются по ногам Е Шуанцзина, оглаживая и изредка царапая. И Е Шуанцзин поддаётся его ласке, приподнимая одну ногу и пытаясь до чего-нибудь дотянуться. А в следующий миг его стопа упирается в мягкие чёрные перья. Он удовлетворён. — Служи мне с почтением, — приказывает и опускает ногу, полностью расслабляясь среди мягких простыней. Е Шуанцзин может чувствовать, как Тан Чжу кланяется ему, а после ложится между его слегка разведённых ног. Раздаётся тихий звон хрустальных подвесок, и он снимает золотую маску с лица величайшего грешника под небесами. Черты лица Е Шуанцзина нежны и утончённы, но его глаза надменны и безжалостны. Глаза Тан Чжу и сострадательны, и безразличны. Е Шуанцзин слабо вздрагивает, когда чувствует чужие губы на своей шее, целующие почти благоговейно. Эти губы скользят вниз, медленно, но решительно. Они касаются его ключиц, легко сдувают волосы с его груди, и… смыкаются вокруг его соска. Снаружи Тан Чжу холодный, почти отталкивающе холодный, но внутри его рта тепло, и Е Шуанцзин невольно тянутся к этому теплу. Он запускает руки в его волосы, крепко сжимает у основания, и повелительно тянет вниз. — Используй свой рот и там, — вновь приказывает он, шире разводя ноги, чтобы Тан Чжу было удобнее. Тан Чжу подчиняется его рукам, сползает вниз, прижимается щекой к внутренней стороне бедра Е Шуанцзина. В комнате царит непроглядная тьма, но ему это, очевидно, не мешает. — Помнится, в юные годы глава был недоволен своим ян, — задумчиво отмечает Тан Чжу, и Е Шуанцзин почти уверен, что слышит в его голосе насмешку. — Глава, а что же сейчас? — У тебя перья лишние? Тан Чжу тихо усмехается, и больше не задаёт лишних вопросов. Его мягкие губы скользят по внутренней стороне бёдер Е Шуанцзина, а тонкие пальцы исследуют всё его тело. Голени, подтянутый живот, красиво очерченную грудь… Е Шуанцзин шумно выдыхает, когда острые ногти Тан Чжу касаются его влажных от слюны сосков, слегка царапая чувствительную кожу вокруг них. Его собственный член заинтересованно дёргается, и он вскидывает бёдра. Он хочет, чтобы Тан Чжу ублажил его ртом, и Тан Чжу ублажает, но… Не там. Тан Чжу продолжает целовать его ноги и низ живота. Всегда рядом, но никогда не там. И Е Шуанцзин позволяет ему изводить себя бесконечно. Бесконечно… Да, он мог себе это позволить. Крылья Тан Чжу вновь шуршат, такие большие и сильные, и Е Шуанцзин слышит, как он сбрасывает своё одеяние. Всё тело Тан Чжу холодное, и Е Шуанцзину неприятен этот холод. Даже имея такую возможность, он не хочет заниматься с ним парным самосовершенствованием. Он просто хочет, чтобы ему служили. Служили покорно и почтительно. Служили так, словно это не было ложью. Е Шуанцзин позволяет Тан Чжу закинуть свои ноги ему на плече, и невольно поджимает пальцы ног, когда стопы касаются мягких перьев. Он слышит звук открывающейся склянки, и чувствует ненавязчивый аромат мази, которую обычно использовал в постели. — Дай мне, — требует он, протягивая руку в направление звука. — Я даже думать не хочу о твоих лапах во мне. Тан Чжу тихо усмехается и почтительно вкладывает склянку с мазью в его руку. При этом он словно случайно царапает ногтями запястье и тут же виновато целует розоватые полосы. Он опускает ноги Е Шуанцзина со своих плеч, позволяя обнять себя ногами за талию. Его массивные крылья сходятся над головой его грешника, образуя скрывающий от самого неба купол, и он склоняется за поцелуем. Е Шуанцзин привык любить глазами, но в объятьях Тан Чжу он абсолютно слеп. Но в этой слепоте словно бы есть своя красота. Он толкает в себя собственные пальцы, и тихо выдыхает в поцелуй. Он лениво целует в ответ, и вторая его рука зарывается в мягкий чёрный пух на спине Тан Чжу. Вероятно, это место очень чувствительное, потому что огромные крылья начинают шелестеть вновь, почти перекрывая звук дождя. В сознание Е Шуанцзина проскальзывает желание вырвать пару пёрышек из этого места, но его пальцы не теряют своей слегка поверхностной нежности. Он разрывает поцелуй и смотрит в глаза Тан Чжу, но не видит ничего. — Продолжай служить мне, — шепчет он, и вторая его рука, скользкая от мази, ложится на бедро Тан Чжу. Он подталкивает его ближе, требуя как можно скорее заполнить его изнутри. — Мне нравится медленно. — Я знаю, — мягко отвечает Тан Чжу, и Е Шуанцзину невольно хочется спросить, сколько раз он уже отдавал ему своё тело. Он слышит, как Тан Чжу ищет что-то в складках одеял и не до конца снятых одеждах. А после губы Тан Чжу касаются впадины между его ключиц, и Е Шуанцзин ясно ощущает, что у него во рту что-то есть. А в следующий миг это что-то невесомо опадает на его ключицы, и возгорается тусклым неровным сиянием. Этого сияния едва достаточно, чтобы можно было различить одни лишь смутные силуэты переплетённых тел. Тени мягко играют на куполе из чёрных перьев, и Е Шуанцзин почти верит, что эти крылья — целый небосвод. А в следующий миг он внезапно раскрывает рот в немом стоне вместе с тем как Тан Чжу одним плавным движением заполняет его. Е Шуанцзин прогибается в спине, открывает ещё больше себя, и вместе с этим жемчужина соскальзывает с его ключиц. Последний лучик света теряется между их телами, когда Тан Чжу плотно прижимается к телу грешника в своих руках. Он удерживает его за бёдра, целует его губы и шею, и входит в него до одури медленно. Тело Е Шуанцзина тесно сжимается вокруг него, до того горячее, что кажется, словно по его венам течёт чистый огонь. Он переплетает их ноги, хватается за перья у основания крыльев Тан Чжу, и дышит тяжело. С его губ срываются редкие стоны, и его глаза всё так же открыты. Глаза Е Шуанцзина такие же золотые, как и все те фальшивые вещи, что он так любил создавать. Но в этот момент, не способные ничего видеть, они выглядят… почти настоящими. И Тан Чжу вновь целует губы своего грешника, слегка наращивая темп и ублажая его всеми возможными способами. Е Шуанцзин всегда очень красиво достигает своего пика удовольствия. Его гибкое тело прогибается в талии, бёдра сжимают Тан Чжу по бокам, а с влажных губ срываются удовлетворённые стоны. Тан Чжу плавно останавливается, внимательно наблюдая за бьющимся в оргазме Е Шуанцзином. И… он хочет продолжить. Хочет перевернуть его на живот и изучить прекрасную звёздную карту на его спине. Хочет остаться с ним до самого рассвета, целуя его тело и служа ему с величайшим почтением. Каждый раз хочет. Но он лишь склоняет голову и покидает тело Е Шуанцзина. Он раскрывает купол своих крыльев, и жемчужина, упавшая во впадину пупка Е Шуанцзина, возвращает свою яркость. А вместе с ней проясняется и взгляд Е Шуанцзина, наконец способного видеть вновь. Тан Чжу не ждёт его приказов. Он омывает его тело, расчёсывает его слегка спутавшиеся волосы и помогает переодеться в лёгкую одежду для сна. Е Шуанцзин безразлично позволяет ему служить себе. Он знает, что как Тан Чжу омывает его тело после близости, так он будет омывать его тело и после смерти. Будь то рождение, болезнь, близость или смерть, а Тан Чжу так и остаётся его неизменным спутником. Е Шуанцзин медленно моргает, глядя на его невзрачное лицо и как ничто красивые руки. Вероятно, Тан Чжу доводилось видеть его даже более жалким и бесполезным, чем ему самому. И… Е Шуанцзин уж очень сомневается, что кто-то, столь хорошо знающий его изнутри и снаружи, может его любить и искренне желать провести с ним вечность. Поэтому, несомненно, Тан Чжу всего лишь проклятая марионетка небес. И своих желаний у него, определённо, нет. Так… очень удобно думать. Дождь за окном постепенно затихает, и Е Шуанцзин проваливается в очередной беспокойный сон.