Ах, мой милый Августин…

Солнце пригревает маленькие алые лепесточки, распустившиеся от силы дня два назад. Акация расправляет свои нарядые ветви, хвастаясь, как дорогим украшением. Её тень укрывает от июльской жары две могилки и одну свежевырытую яму, около которой толпится народ. Юнги стоит чуть поодаль, скуривая вторую сигарету за день. Вообще-то, после института он зарёкся не делать этого, но жизнь вынуждает его менять свои решения на лету. Мин затягивается, щуря глаза и рассматривает собравшихся. Оперевшись о дерево стоит Крис. Он не выглядит, как убитый горем, но содранные в кровь костяшки на руках говорят за него. Рядом с ним Феликс, который чуть пошатывается от выпитого перед выходом соджу. Он украдкой стирает подступающие слёзы манжетом чёрной рубашки. На противоположной стороне ямы стоят три парня, лица которых Юнги не видит, но кто-то из них, как он слышал, является двоюродным братом погибшей, и девушка — бывшая одногруппница, с которой Винтер близко общалась. Сзади доносится шуршание колёс по гравию. Юнги делает последнюю затяжку, бросает сигарету в траву и топчет её носком туфли. Он идёт к остальным, а за ним открывают дверь машины ритуальных услуг и трое высоких, коренастых мужчин вытаскивают чёрный лакированный гроб. На кладбище воцаряется тишина. Даже птицы, кажется, замолкли. Когда днище гроба касается земли, в мёртвой тишине раздаётся одинокий всхлип девушки-одногруппницы, которую тут же принимается успокаивать один из парней, стоящих рядом. Все по очереди бросают комок земли. Но Юнги не думает, что это земля. Для него это — кусочек души, который они все отдают покойной, чтобы она знала: ею дорожили, дорожат и дорожить будут всегда. Память о ней останется с ними навсегда, выгравированная на сердцах, душах и подкорке сознания… Мин садится в машину последним. Крис остался у могилы, сказав, что хочет поговорить с ушедшей. Они едут в бар, который предложил кто-то из присутствовавших на похоронах. Юнги ни вслушивался в разговоры, ни сам ни с кем не говорил: противное чувство придавленности никак не хотело его отпускать. Парень сидит у открытого окна, бездумно глядя на пролетающие мимо деревья. В голове полная каша и единственное, чего ему сейчас хочется — это позорно сбежать в мир алкогольного расслабления. Юнги никогда не мог причислить себя к людям, зависимым от кайфа: хоть алкогольного, хоть никотинового, хоть наркотического. Единственной его зависимостью за всю жизнь были и остаются энергетики. Но это тоже не бездумное поглощение кофеина по двадцать литров в день. Просто когда очень сильно хочется, он идёт и покупает. Ладони что-то касается. Юнги дёргается и резко поворачивает голову, встречаясь взглядом со знакомыми серыми глазами. Мин хмурится, пытаясь вспомнить, где видел этот мягкий, тёплый оттенок, от которого трясущаяся в эпилептическом припадке душа вдруг успокаивается и впервые за долгое время выдыхает. Парень напротив него улыбается уголком губ, видимо, понимая, что его не узнают. — Бар «Сияж». — тихо говорит он, наталкивая Мина на недавние воспоминания. Брови Юнги несдержанно взлетают вверх, когда он вспоминает бармена из названного заведения. — Это ты предложил место для поминок? — догадывается он. Сероглазый парень кивает. — Чон Хосок. — протягивает руку. — Юнги. Всю оставшуюся дорогу они едут молча, но последний чувствует, что внутри него что-то неуловимо изменилось. И, кажется, в лучшую сторону… *** В баре пусто. Видимо, Хосок попросил у владельца разрешение провести поминки в нерабочее время. Они занимают место за длинным узким столом, куда Чон вскоре приносит напитки и закуски. Оглянув гостей и убедившись, что им больше ничего не требуется, он сам опускается рядом с Юнги. Сначала никто не говорит, только поминают ушедшую коротким тостом. Но алкоголь расслабляет, снимает неловкость и притупляет тоску, так что минут через двадцать по бару разносятся негромкие голоса. Крис пишет Юнги, что не приедет. В ответ прилетает короткое: «Держись. Если что-то нужно, ты знаешь, к кому обратиться». Отложив телефон, Мин снова погружается в свои мысли. Он знает, что после всех церемоний, им необходимо будет найти убийцу Винтер. Такое случалось и раньше, но никогда на задании. В тот злополучный день девушка отправилась за председателем Финансовой Палаты, известного тем, что во время гражданской войны он, притворившийся защитником народа, сливал данные о местах собрания полиции. Из-за него погибло несколько сотен человек, а тысячи сейчас отсиживали срок. Однако, Иль Сон никогда не славился осмотрительностью, из-за чего и был пойман на обмане. А руководство ПОНБы всегда работало крайне осторожно, по несколько раз проверяя, достаточно ли безопасное время для операции они выбрали. Сама Винтер никогда на рожон не лезла, уходила с места убийства без хвоста и двойной жизнью не светила… Из раздумий Юнги вырывает тост Феликса: — Чтобы на нашей земле наконец появилась справедливость. Мин зажмуривается, чувствуя, что тело вот-вот сведёт судорога. Когда неприятное ощущение отпускает, парень тоже пьёт и горько усмехается наивности младшего. Несмотря на то, что Феликс работает в ПОНБе уже около года, да и за жизнь свою повидал немало дерьма, он так и не понял, что справедливости в их мире никогда не было, нет и не будет. Ведь всегда в людях имеют место быть зависть, алчность и жажда власти. А значит обязательно кто-то более сильный будет издеваться над слабыми. — Эй, Юнги. — зовёт Хосок, наклоняясь ближе. — Может тебе на воздух выйти, ты сильно побледнел. Мин поднимает на него непонимающий взгляд. Затем обращает внимание на свои крупно трясущиеся руки и кивает, тяжело вздохнув. Они идут через пожарный выход, чтобы не привлекать внимание прохожих на улице. Сзади здания бара расположена стоянка для персонала и будка для охраны. Входная дверь прикрыта железным карнизом, под которым встаёт Хосок. Он вытаскивает из кармана чёрных джинс начатую упаковку сигарет. — Будешь? — спрашивает Чон, протягивая её Юнги. Тот обшаривает брюки в поиске собственной, но, вспомнив, что пачка осталась в пиджаке в баре, благодарно кивает и берёт сигарету. — Я уже скучаю по ней. — после непродолжительного молчания начинает Хосок. — Несмотря на всю её холодность и отстранённость, Минджон была ангелом во плоти. Юнги хмурит брови, пытаясь вспомнить, где слышал это имя. Он знал, что Винтер — это псевдоним, но о настоящих инициалах девушки при нём упоминалось лишь однажды. Однако, теперь Мина смущает другое: — Кем она тебе приходилась? — Она моя двоюродная сестра. — коротко улыбнувшись, отвечает Хосок. — А-а… — только и выдавливает Юнги. Фраза «мир тесен» сейчас актуальна для него как никогда. — Знаешь, кто бы там что не говорил, но я ужасно горжусь тем, что Мин-и приложила свою руку к очищению нашей страны… — чуть тише говорит Чон, машинально бросая взгляд на камеру у парковочного шлагбаума. Мин замирает с сигаретой в руке, так и не донеся её до рта. Он медленно, с опаской оборачивается на Хосока. — В каком плане? — сиплым от шока голосом спрашивает парень. — Я знаю, чем занимается Хонкайский штаб Приватизированной Организации Национальной Безопасности. — Чон разворачивается к Юнги, откидывая дотлевшую сигарету. — Они превосходно шифруются, уверен, никто из правительства даже не подозревает, что смерть с косой стоит у них под боком. — Тогда откуда тебе (курсив) известно? — всё ещё не понимает Мин. — Минджон как-то рассказала мне. — коротко поясняет Хосок, но видя, что собеседнику этой информации мало, продолжает. — Семья у нас не то, чтобы богатая, но дружная. Ну, по крайней мере, была. Мои родители и семья Минджон жили в одном доме. В тот день, как я понял, она совершила первое убийство. Когда я понял, что с сестрой творится что-то неладное, пришёл к ней в комнату, запер нас изнутри и начал расспрашивать. Сначала Минджон просто молчала и отнекивалась, потом задавала наводящие вопросы, чтобы понять, как я отношусь к тем, в чьи ряды она вступила. Ну, а затем сестра долго-долго рассказывала, как попала в эту организацию, как её там приняли, как проходила подготовка и, наконец, как прошла первая операция… Юнги шипит от неожиданной боли. Оказывается, пока он, раскрыв рот, слушал Хосока, его сигарета сгорела до основания, куснув незадачливого курильщика искрой. — Осторожнее. — Хосок достаёт из того же кармана джинс помятый пластырь и, ничего не спрашивая, заклеивает место ожога. Юнги чувствует прохладу, успокаивающую боль и смущенно улыбается. — Спасибо… — Не за что. — Чон растягивает губы в ответной улыбке, но тут же вновь становится серьёзным. — На чём мы остановились? — Вин… Минджон рассказала тебе про работу в ПОНБе. — запнувшись на полуслове, Мин быстро исправляется. — Да. Так вот, потом наши семьи разъехались по разным домам. Я не выяснял причину, да и не особо горю желанием это делать, но сестру я с того момента видел лишь дважды: на своём дне рождении и на выпускном из университета. — Хосок тянется за второй сигаретой, но в этот момент у него звонит телефон. Он проводит короткий разговор, после чего виновато сообщает: — Владелец бара попросил заканчивать мероприятие: скоро остальной персонал придёт. Юнги понимающе кивает и открывает дверь, придерживая её и пропуская Хосока вперёд. Тот сначала не понимает этого действия, а потом усмехается каким-то своим мыслям и проходит внутрь. *** После прощания Чон снова подходит к Юнги. — Приходи сегодня вечером, поболтаем. — предлагает он, подавая парню его пиджак. Мин смотрит на него немного удивлённо — Я постараюсь, но ничего не могу обещать. Хосок кивает и они пожимают друг другу руки. Уже у самого выхода, когда Чон провожает гостей, он зачем-то останавливает Юнги, придерживая его за рукав, и заговорщицки шепчет, нагнувшись к уху: — Буду ждать. Мин глядит в ответ с прищуром, пытаясь найти в глазах напротив ответы на свои вопросы, и Хосоку кажется, что он улыбается напоследок. *** Начало смены для Чона проходит как в тумане. Его грызёт непонятное чувство стыда за глупый подкат. Казалось бы, что переживать, если сказанного не воротишь, но Хосок действительно боится, что парень не придёт. Однако, наравне с мандражем, внутри, где-то в грудной клетке, танцуют чачу маленькие букашки. Их лапки быстро-быстро перебирают по внутренним стенкам тела, а сами они шепчут: — А если всё же придет? Хосок не мог объяснить странного влечения к Юнги, с которым знаком был от силы неделю. Но этот парень определённо притягивал. Мин похож на кубик Рубика: многогранный, непонятный, его хочется собрать воедино и посмотреть, что он из себя представляет. А ещё, с того самого вечера их первой встречи, Чон не может выкинуть из головы образ тёмно-карих глаз с чёрными дырами. Ему кажется, что он попал под какое-то их магическое воздействие. Ну или же на него сделали приворот. Когда стрелки наручных часов переваливают за два часа ночи, чача внутренних букашек превращается в очень ленивый вальс, а желание бармена выпить чего-нибудь покрепче самому, двери бара открываются в очередной раз, но на этот раз в них входит Мин Юнги. Он внимательно разглядывает заведение, потому что в прошлые два раза ему было слегка не до этого. Медленно шагая мимо стенки со столиками, а затем пробираясь между танцующими, парень переводит взгляд на замершего Хосока. У него в это время букашки сначала ловят паралич, а потом начинают бешено отплясывать квикстеп. Чон прочищает горло, поправляет рубашку и встаёт в самую непринуждённую позу, на которую только способен. — Тебе бок прострелили? — хмыкает Юнги, усаживаясь на высокий барный стул. Он беглым взглядом окидывает Хосока, задерживаясь на правой руке, где из-под закатанной рубашки выглядывает татуированный рукав. Чон разочарованно выдыхает и, опираясь на столешницу барной стойки руками, качает головой. — Расслабься, я сам вот разоделся. — Мин тоже подаётся вперёд, упираясь локтем в деревянную поверхность и подпирая подбородок кулаком. Хосок уже давно отсканировал его с головы до ног. Юнги выглядел так, словно вышел с неофициальной посиделки с королевой Великобритании: широкие светло-серые джинсы с шипами, хаотично разбросанными по всей материи, белая майка с широкой окантовкой и чёрный пиджак на пару размеров больше нужного. Его образ абсолютно не вписывался в пьяную атмосферу бара и это цепляло ещё больше. — Тебе очень идёт. — наконец констатирует Хосок, распрямляясь. — Что-нибудь выпить? — Положусь на бармена. — Юнги по-доброму усмехается, щуря глаза. Чону он в такие моменты напоминает лису. Ночь в баре пролетает незаметно. Они разговаривают обо всём на свете, начиная от политики и заканчивая предпочтениями в выборе домашнего животного. Хосок сбивается со счёту, сколько раз он поразился многогранности нового друга. Прошлая оболочка Юнги для него разлетается по кускам, не оставляя и следа от холодного, загадочного человека. Зато, на его место приходит открытый, эмоциональный, весёлый парень, поглотивший за свою жизнь книги абсолютно разных жанров и эпох, переслушавший массу песен и посетивший огромное количество спектаклей. Хосок раздражается каждый раз, когда ему приходится отойти от Юнги, чтобы обслужить другого клиента. Он не хочет ни на секунду оставлять этого идола, которым Чон сам для себя признаёт Мина. С каждой минутой их разговоров Хосоку становится всё легче и легче на душе, будто совсем скоро он воспарит над землёй. Алкоголь делает своё дело и Юнги становится расслабленней, постоянно улыбается и смеётся. А смех его такой красивый, что у Чона мурашки каждый раз. Когда в окнах восточной стороны здания начинает поблёскивать рассветное солнце, Мин хлопает ладонями по барной стойке и виновато улыбается: — Мне пора идти. Хосок кидает взгляд на наручные часы. Двенадцать минут пятого. А его смена меняется только в шесть. Чон тяжело вздыхает и кивает. — Тебе вызвать такси? — спрашивает он, когда парни выходят на улицу. — Я пешком. — отвечает Юнги, блаженно улыбаясь солнцу, осветившему линию его глаз. — Здесь недалеко. — Напиши, пожалуйста, когда дойдёшь. — вырывается само собой у Хосока. Мин поворачивает к нему голову, щурясь. Они сталкиваются взглядами. Только между ними не борьба, а что-то абсолютно противоположное. Будто их глаза уже решили всё за них. В серых глазах напротив Юнги видит спокойное небо после дождя. Ему даже кажется, что он чувствует прохладный, успокаивающий ветерок, но это лишь наваждение, потому что на улице полный штиль, как перед грозой. Молчание не напрягает никого из них. Парни просто стоят и наслаждаются моментом тишины и какого-то счастливого спокойствия. Будто после долгого и изнурительного путешествия в поиске чего-то жизненно важного они вернулись домой и отыскали это здесь. — Хорошо. — одними губами произносит Юнги и протягивает руку. Хосок крепко, но аккуратно сжимает её, отмечая, как красиво смотрятся оттенки их кожи вместе: смуглая Чона и белоснежная Мина. Улыбнувшись своим мыслям, Хосок тянет руку парня к себе и оставляет на тыльной стороне ладони невесомый, нереальный поцелуй. Глаза напротив расширяются, а рот приоткрывается в глубоком вздохе. Юнги прячет взгляд, когда Чон выпрямляется, но его улыбка и чуть порозовевшие кончики ушей выдают с головой. Мин уходит. А Хосоку кажется, что он вернулся домой. *** Юнги свою бисексуальность признал ещё в старшей школе. Его это никогда не заботило, потому что отношения не складывались: сначала у него просто не было желания и времени, а сейчас Мин не хочет рисковать другим человеком. Однако, сейчас что-то внутри него настойчиво тянется к бармену, к его спокойным серым глазам, мягкому, вкрадчивому голосу и светлой, искренней улыбке. Юнги с таким не знаком. У него была многократная симпатия и в школе, и в университете, но всё заканчивалось либо разговором и отказом от отношений, либо бурной ночкой, после которой Мин безапелляционно заявлял, что ничего, кроме полового влечения у него к партнёру нет, и они расходились, как в море корабли. После посиделок в баре Юнги приходит в квартиру с счастливой улыбкой на лице. Он впервые за долгое время засыпает сразу, не мучаясь с мыслями, обычно атакующими его мозг. А где-то рядом, в баре Сияж, Чон Хосок задумчиво смотрит в окно, протирая бокалы. А в голове его только одно. Парень с черными дырами в глазах. И, кажется, Хосок совсем не прочь поддаться течению и пропасть в этих аномалиях насовсем. *** Их встречи продолжаются уже месяц. Почти каждый день, за исключением тех, в которые Юнги уходит на операции, они зависают в баре на всю ночь. Мин не перестаёт наслаждаться атмосферой их разговоров, которая лёгкой рукой снимает всё напряжение физическое и моральное. А Хосок в каждую встречу растворяется в этом парне всё больше, позволяя себе некоторые шалости. Вот он, заметивший пристрастие Юнги к бижутерии, дарит ему кольцо в форме змейки, тянущейся от нижней фаланги к средней. На этот жест Мин округляет глаза, а через секунду краснеет кончиками ушей и расплывается в смущённой улыбке. А вот Чон приобнимает его за талию, чтобы парень не упал, выглядывая из-за угла. Юнги в такие моменты совсем не похож на взрослого, серьёзного человека. Он смахивает на девочку-младшеклассницу, познавшую свою первую любовь и стесняющуюся любых взглядов и прикосновений. Недопониманий у Хосока с Юнги не случается: последний говорит, что работает в ветеринарной клинике, а потому иногда может выходить не в свою смену. Чон безоговорочно верит, потому что Мин часто рассказывает об учёбе в академии ветеринарии. Эти истории бармен обожает, потому что Юнги их повествует с широкой улыбкой и горящими глазами. Сам Мин иногда жалеет, что не смог пойти работать по специальности, которая была его детской мечтой, но надеется догнать упущенное время, когда закончит с делами в ПОНБе. Иногда Юнги остаётся до конца смены Хосока и тогда тот провожает его до дома. Такие дни парень любит особенно, потому что на доли секунды появляется ощущение, что они в отношениях. Что Мин кому-то нужен настолько. Хосок каждый раз доказывает ему, что он не плохой человек. Что просто судьба распорядилась так, как ей стало угодно. И пусть Чон не знает о настоящей работе Юнги, но в «болевые точки» попадает так метко, что у парня порой слёзы из глаз просятся. Но Мин не знает, что в обратную это работает точно так же. В ходе их разговоров Юнги так рьяно опровергает всю клевету Хосока на самого себя, что Чону хочется того обнять крепко-крепко, чтобы знал, какие валуны с плеч сбрасывает. Они друг друга частенько глазами пожирают, но сделать шаг первым никто не спешит. Будто играют друг с другом, проверяют на выдержку. И пусть уже в привычку вошли поцелуи в тыльную часть ладони от Хосока и хитрые взгляды Юнги, но им пока и так хорошо. К чему спешить? *** — Знаешь, я никогда не любил август… — говорит Хосок, затягиваясь сигаретным дымом. Они стоят под подъездом Юнги. На улице хлещет ливень, небо рассекают сиреневатые молнии. — Почему? — удивляется Мин. Для него август — один из любимых месяцев из-за гроз и яркого солнца. — Это последний месяц лета, становится грустно из-за того, что каникулы или отпуск закончился и скоро опять начнёт холодать. — объясняет Чон. — Зато можно в полной мере насладиться уходящим теплом. — парирует Юнги. — Я не договорил. — улыбается бармен, глядя на парня сверху-вниз. — Я никогда не любил август, пока не встретил тебя. Ты раскрыл для меня прелести этого месяца. Мин в который раз за вечер прячет взгляд и чувствует, как уголки губ предательски ползут вверх. Этот человек сведёт его с ума… — Ты и сам на него похож. — вдруг добавляет Хосок, туша и выкидывая сигарету. — Иногда спокойный, холоднокровный, серьёзный, а иногда резкий, яркий и необычный… — Перестань. — выдыхает Юнги. Ему кажется, что он превратился в сопляка, расползающегося только от приятного слова. — Почему? — Чон улыбается шире, наклоняясь к лицу парня. — Мои слова неприятны тебе? — Нет! — тут же вскидывается Мин. — Просто я не привык к такому. А у Хосока улыбка от уха до уха. Он наслаждается видом широко раскрытых карих глаз, розовых кончиков ушей и прикушенной губы. Чон наклоняется ближе, не разрывая зрительный контакт. Юнги кажется, что он сейчас провалится сквозь землю. Голова начинает идти кругом то ли от алкоголя, то ли от переполняющих его эмоций. Он не выдерживает первым, прикрывая глаза и чуть распахивая рот. Мин слышит тихий смешок Хосока, но не успевает ничего подумать. Прохладные тонкие губы ложатся на его. Чон тут же притягивает парня к себе, приобнимая за плечи и сильнее подаётся вперёд. Юнги на пробу сминает верхнюю губу Хосока, чувствуя еле ощутимый вкус какого-то энергетика. Чон целует его всего пару секунд, которые кажутся вечностью, и, прикусив напоследок нижнюю губу парня, отстраняется. У Мина зрачки, как у наркомана, грудь беспорядочно вздымается, а губы поблескивают от их общей слюны. Хосок дёргает уголком губ, чмокает парня в щёку и шепчет на ухо напоследок: — Прощай, мой Август. Юнги с минуту ошарашено смотрит в спину Чону, а затем, резко развернувшись на пятках, вбегает в подъезд. Он летит в квартиру, перепрыгивая через ступени, вбегает внутрь, захлопывая дверь так, что штукатурка чудом не сыпется, и падает на стул в кухне. А в голове всё это время на повторе: «Мой Август».