***
— Почему ты плачешь?! — он хрипит очень яростно, когда видит над собой мать. Она отнимает руки от лица и ревет еще громче, содрогаясь во всхлипах. — У всех разная реакция… — начинает аккуратно врач, но мама Люца заглушает его, чертовски громко сморкаясь. «Да почему?! Мам, мам!» Он чувствует себя чертовски уставшим, но у него начинает расти паника. Что, блять, такое? И здесь он ясно видит. У него из ног торчат чертовы спицы. Спицы с грузиками, обе ноги подвешены — подвергаются натяжению. Люциус слышал о таком. И он совсем-совсем их не чувствует. — Нет… — сипло выдыхает он. Голос свой даже не узнает. Ему вдруг кажется, что он сильно-сильно хочет пить, несмотря на капельницу. Его мать так отчаянно стонет, ударившись лбом о его больничную койку.***
Он встанет, он снова встанет. Сначала Люциус прошел вытяжение, потом ему наложили гипс. У него ухудшилось ментальное состояние. Похудел. Мышцы начали рассасываться, пережитый стресс замедлял процессы восстановления тканей. Он провалялся на койке четыре чертовых месяца. А когда гипс сняли, он понял, что его собственные ноги его больше не держат. Он двигал ими еле-еле, лежа в больничной палате; а когда их освободили от оков, то тут же попытался встать под оторопелое восклицание врача. Он сразу же упал. И в другой раз. И в следующий. Но продолжал, вставал, Люциус продолжал и продолжал, вставая раз за разом. Его реабилитация заняла еще несколько месяцев. Но то была не реабилитация в том смысле, который все под ней привыкли подразумевать. Бегать заново он научился за месяц. Оставшееся время — тренировался и тренировался. Возвращал свою форму. Мышцы приходили нехотя, но Люциус тренировался упорно. Пришлось перейти на домашнее обучение, чтобы посвящать тренировкам больше времени. А еще потому, что его везде преследовали журналисты. Поначалу просто прохода не давали; в спортивном сообществе много слухов ходило. К счастью, в итоге про него просто забыли. Он пропал со всех радаров, имя его перестало мелькать во всех статьях. Люциус еще не задумывался, правда, о том, что с потерей интереса к его личности пропадет и его слава, его важность и известность. Но конкретно в этот момент ему было наплевать: просто отстаньте. Пожалуйста. Сдачу выпускных экзаменов он после даже не помнил: ну вроде что-то сдал, а потом пошел дальше заниматься. Уже и следующий учебный год начался. До следующих довольно крупных отборочных было еще пол года, и Люциус планировал за это время окончательно вернуться в свою форму. Однако еще спустя два месяца, за которые его так и не отправили ни на одни соревнования, тренер его был отчего-то настроен очень скептически. Тогда на тренировку еще мать его пришла, на дворе был сероватый декабрь, и в тренерской состоялся не самый приятный разговор: — Люциус… — Тренер нервно потирал то руки друг о друга, то свою шею, и говорил с натяжкой. — Ты все еще на балансе, да… Но… ты уже не выдаешь таких же результатов, что и раньше. Маменька его сжалась, а у Люциуса заскрипели зубы: — Что вы… — Тебя больше не выгодно отправлять на локальные соревнования, как бы я ни старался тебя протолкнуть... это бесполезно. Да и в сборную ты уже не попадешь. Тебя забыли. — Что?! — Он аж рванул вперед, смотря на тренера, средних лет такого добренького мужичка, с явным возмущением и агрессией в глазах, что матери аж пришлось держать его за локоть. — Ты опустился в резерве на двухсотые места, если твоя очередь вновь и подойдет, то только через пару лет… и то, уже не в юношеском спорте. — Тренер сглотнул, обдумывая, говорить следующее или нет. — Пока ты проходил реабилитацию, выросли новые чемпионы. Ты… Ты уже не восходящая звезда. Сейчас мы надеемся и ставим все на других спортсменов. Мне… Мне жаль. Твой возраст, твое время ушло. У Люциуса с каждым словом сердце уходило все ниже в пятки, а в висках начало бить. Не просто бить, а отбивать целую трель, а может пулеметную очередь, что аж в глазах начало темнеть. Желание кричать пропало: он старался осознать. Молчание в комнате повисло надолго. — И что нам делать?.. — Мать его тоже осела, снимая свой платок и промачивая им лоб. Она закрыла глаза. — К сожалению… Придется думать над сменой профессии. Менять направление и, думаю, на что-то не связанное со спортом. Попробуйте поступить куда-нибудь в следующем году. Как ты сдал экзамены?.. — Тренер развел руками и повернулся к своему ученику. Тот взгляд отвел наоборот. Результаты у него не лучшие. Он не решился это озвучивать — все и так это понимали. — Видимо, удачу придется пытать в следующем году… Сомневаюсь, что посреди учебного года вас примут куда-либо. Мать его тихо всхлипнула, у Люциуса ужасно затряслись руки, он сжал кулаки до красных полумесяцев от ногтей. — Хотя… есть у меня идея. У одних моих знакомых жуткий недобор. Если…***
— Нет, мам, боже, нет! — Люциус отодвинул от себя тарелку с ужином, аж вскрикнув. — Просто нет! Это максимально хуе... отвратительная затея! Я не собираюсь… — Люциус! — отчаянно воскликнула его мама, впиваясь тонкими пальцами в кухонный гарнитур. — Но если это единственный вариант, ну ты хоть попробуй!.. Какой еще у нас выбор, ты, что, потеряешь целый год?! — Ее слова были похожи на мольбу. — Я им кто?! Клоун?! Нет, мам, это... Это возмутительно! — Ты сможешь отчислиться в любой момент! Почему сразу клоун?! Люциус, пожалуйста! — она говорила чуть ли не навзрыд. — Тебя же не заставляют выбирать клоунаду!.. Акробатика, гимнастика, эквилибристика! — Она повернулась, и ее глаза правда были красными. — Ну ты хоть съезди и посмотри!.. Я же тебя не заставляю, Люциус, но ты хоть попробуй! — Мама его не выдержала и всхлипнула наконец, закрывая глаза. Он правда считал оскорблением предложение зачислиться в чертово цирковое училище. Причем самым настоящим! Это им и было! Чтобы он, Люциус, восходящая — ну и что, что в прошлом! — звезда, да в цирке?! С клоунами?! Уж что-что, а гордость он свою не растерял. Других путей у него правда сейчас больше нет?.. Вот совсем?! Ему правда не осталось больше ничего? Он… Он должен продолжать двигаться. Люциус проглотит это с усилием, перешагнет через свое «не хочу» и попробует хотя бы это. Хотя бы ради маменьки.***
— Приветствую. Проходи, проходи, не стесняйся. — На пороге училища его встретил низкорослый мужичок в строгом костюмчике. Не сразу в глаза Люциусу бросилось то, что вместо пиджака у того был диковинный фрак. Чудаковатый образ дополняли зеленая прядка в светлых волосах да фиолетовый яркий галстук. «Антураж?.. Они все тут такие? С прибабахом». Люц с сомнением зашел. Ректор, представившийся Эмрисом Мерлином, проводил ему весьма торопливую экскурсию. Здесь гардероб, там раздевалки, тут буфет, там малый зал, квадратный манеж, большой зал, сцена, аудитории для лекций, — какие лекции в цирковом училище?! — и прочие помещения. Люциус с интересом глядел на оборудование, на спортивный инвентарь. На проскакивающих мимо учащихся. Но на его лице все равно просачивалось еле сдерживаемое отвращение: фу, цирк! Когда они зашли в странной формы круглый коридор, Эмрис вдруг остановился. — Последнее в нашем списке — круглый манеж. Четвертый курс как раз сдает экзамен сейчас. — Эмрис довольно, но сдержанно ухмыльнулся. — Пойдем, пойдем. — И приоткрыл дверь. Свет внутри был немного приглушен, но движения всех артистов все равно было видно под прожекторами. Люц прищурил глаза, и в них ударили блестящие костюмы акробатов, разминающихся по краям арены. Они с Эмрисом были на самом высоком уровне амфитеатра. Он был круглым за счет особенностей зала, и Люциус, оглядевшись, увидел пару рядов сидений по каждую сторону от себя и еще несколько входов. На уровне второго яруса была натянута страховочная сетка, а на их ярусе — канат, приделанный к платформам, даже скорее каким-то башням, по разные стороны от которых висели веревочные лестницы; строение всей этой канители Люциус не очень понимал. Эмрис подошел к перилам, смотря вниз сквозь сеть, а Люциус, последовав примеру, перегнулся. На самом нижнем ярусе сидели люди. Кто-то его возраста, некоторые люди старше, но тоже молодые: студенты, может наблюдают за друзьями, а может ждут своей очереди. Пара мужчин и женщин за сорок с бумагами в руках: комиссия? — Давайте, следующими отчитываются акробаты… — воскликнул один из принимающих экзамен, и Люциус не расслышал далее имен, потому что все его внимание устремилось к тому, как эти девы и юноши в красивых костюмах собрались в круг на арене. Дальше было то, что он словами бы не описал. Заиграла музыка. Завораживающая, игривая, веселая и подвижная, что Люциус не смог противиться своему покачиванию головой в такт. Акробаты в сверкающих костюмах, переглядываясь, начали принимать свои исходные стойки. Кто-то направился к центру арены, кто-то остался в кругу. Сначала одна девушка вышла из круга и рванула к артистам, стоящим в центре. Ближайшие к ней юноши тут же соорудили из рук ступени, и, стоило ей ступить на них, подкинули девушку высоко вверх. Она приземлилась на вытянутые руки других парней уже в красивой позе. Вытягивая свои конечности, элегантно позируя. Поддержка, в свою очередь, закружила ее, в то время как круг из остальных артистов начал сужаться. Они попеременно синхронно махали руками, а в итоге, оказавшись совсем близко, практически одновременно закрутили сальто назад и начали кучковаться. Акробаты выглядели как единый организм, формируясь в три живых колонны. На каждой из них, как и в центре, оказалось по акробатке, сидящей на шпагате. Им были кинуты обручи, что немедленно закружились на их запястьях и предплечьях. Свет завораживающе их подсвечивал и сверкал. У Люциуса блики заиграли в широко раскрытых глазах. Момент, и те поочередно стали прыгать со своих колонн, делая удивительные вещи: приземляясь на чужие руки, они показывали двойные, тройные сальто, снова подкидываемые вверх, чтобы показать новые элементы. Когда номер подходил к концу, комиссия, да и остальные студенты довольно захлопали, первые что-то оживленно записывали. Люциус услышал лишь обрывок фразы о том, что следующими отчитываются эквилибристы. Его заинтриговало. На их этаж со дверей вошли несколько студентов. Они ловко перелезли через перила амфитеатра, по тоненьким балкам оказываясь на этих высоченных башнях. У одного парня в подмышке было моноколесо. Он же не?.. Да ну… Световые пушки поднялись, делая акцент на двух девушках, что встали по одной на башне. И что-то сверкнуло в их руках, — зажигалки — а после, в момент… они уже красиво управлялись с какими-то жезлами, которые были, видимо, с фитилями на концах, раскручивая их в своих руках. То, как огонь крутился вокруг них, выглядело словно самая настоящая магия. Они шагали по своим местам в то время, как парень, усевшись на моноколесо, медленно поехал по канату. Люциус аж задержал дыхание, прикусывая губу. Эмрис, мельком взглянув на юношу, добродушно усмехнулся. В какой-то момент Люциусу показалось, что парень падает, но тот лишь показательно засмеялся и похлопал, ловко удерживаясь на сидении своей бандуры. А после наоборот, балансируя, ловко встал на руки на нем и покрасовался. Часть шоу… чтобы больше захватывало. Что ж, Люциус и правда мог сказать, что это зрелище было более захватывающим, чем все то, что он видел, наверное, за всю свою жизнь. Люциус смог выдохнуть только тогда, когда артист докатился до второй башни и встал на нее, победно подняв руки. Он смотрел на эту фигуру так пристально, что даже не услышал объявления отчета гимнастов. Студенты покинули манеж. Но за ними вышли следующие. Люциус аж ахнул, когда над башнями вдруг из ниоткуда выпали летающие трапеции. Он поднял голову и понял, что даже не заметил, что над ними с Эмрисом есть еще один этаж: технический, представляющий из себя переплетение решетчатых платформ и балок с кучей креплений. На них висели те лестницы, и трапеции тоже были скинуты именно с них другими студентами, что воодушевляюще показывали однокурсникам пальцы вверх. Те же вступили на башни ровно так же, как и предыдущие. Заиграла другая музыка. Настрой Люциуса сильно улучшился, он из-за того, что видел, испытывал прямо-таки душевный подъем. Но он совсем не был готов и громко охнул, когда первый гимнаст каким-то неведомым для Люциуса способом разогнался на этой узкой башне и полетел, цепляясь за балку летающей трапеции. Люц аж вцепился в перила, раскрытыми глазами смотря на то, как гимнаст подтягивается на балке, раскачиваясь. Он вытягивает руки поочередно, демонстрируя, что может удержаться на весу даже с одной рукой, а дальше закручивается, делая в воздухе шпагат. После, вцепившись покрепче, начинает раскачиваться сильнее. И музыка еще так трепещет, когда он делает новый прыжок на следующую балку, и абсолютно так же трепещет сердце Люциуса, отдаваясь мурашками по телу. На второй трапеции парень уже не задерживается, быстро прыгнув на противоположную башню. Однако за ним на трапеции синхронно прыгают уже двое. Они правда совершенно одновременно летят, и Люциус готов поклясться, что у него каждый раз ухает где-то в груди. Артисты летают подобно птицам, они горят в свете прожекторов, и им как будто даже музыка подчиняется, а не они следуют ей. Достаточно раскачавшись, они летят прямо на встречу друг другу. И для Люциуса в этот миг время замедляется. Он смотрит на воздушных гимнастов, что пролетают мимо друг друга совсем как на богов, пока они уже оказываются на противоположных балках, поменявшись местами. И вот они снова на противоположных башнях, а за ними следующие… а Люциус словно снова оказался маленьким ребенком, а то, что он видел своими глазами, похоже было и на кинематограф, и на сказку одновременно. Люциус медленно поворачивается на Эмриса, а тот видит в его глазах то, что и ожидал: чистейшее восхищение и уверенность. — Я хочу у вас учиться, — едва ли не вскрикивает он на выдохе, будто отошедший от транса, завороженный выступлением. — Я так и думал. — Эмрис поправляет очки. — Заканчиваем. Все молодцы. Гимнасты вон. Следующие — буффонадная клоунада, выходите кто-нибудь! У всех подготовлены этюды? — Похлопал главный, как показалось Люциусу, проверяющий, но Эмрис, вместо того чтобы отойти от ограждения, попросил: — Я знаю, что это вне твоих интересов, но мы можем задержаться на пару минут? Хочу удостовериться, что все в порядке. — Потер он свое предплечье рукой, и Люц, пожав плечами, кивнул. На арену вышел парень, сильно рослый, в майке с рваными рукавами, что выставляло его мускулы напоказ. Люциус не увидел в Эмрисе никаких изменений, но на самом деле его взгляд очень насторожился. Он шепнул Люциусу на ухо: — Воланд. Самый проблемный на курсе, — и одними губами выдал что-то нецензурное, что Люц не понял. За ним на сцене оказался парень в белом балахоне, довольно длинными темными волосами и преимущественно белом гриме. — Джейс. Хороший парень. Правильный. Жаль мне его… — Люциус проследил за взглядом ректора, который при этих словах устремился к Воланду. Значит, этот парень — местная головная боль? На Воланде был клоунский грим. Стандартный, однако выполненный полностью в черном цвете; оранжевая, выглядящая неестественно кудрявая шевелюра. Между двумя клоунами начался задорный, весьма утрированный диалог. — Джейс в образе Белого клоуна. Он — Арлекин, господин. Воланд — Рыжий клоун, Пьеро, слуга. Это классическая буффонадная клоунада, Белый должен быть важным и чопорным, а Рыжий — хитрецом и пройдохой. Им, однако, очень подходит, — хмыкнул Эмрис, поясняя. И поначалу ректор и прослушивающие были очень даже удовлетворены, Эмрис сложил руки на груди, выглядя довольным. Однако, все не могло быть так гладко: — Ладно, слушай анекдот, — обращается Воланд к своему коллеге с самой ехиднейшей улыбкой: — Сидят два негра в темноте и др… — Воланд! — вскрикивает экзаменаторша, хлопнув рукой по бедру. Партнер Рыжего клоуна выглядит опешившим, а Эмрис тяжело вздыхает, закрывая лицо и пальцами потирая переносицу. Наблюдающие смеются, стараясь это изо всех сил сдержать, но это бесполезно: даже Люциус прыснул в ладонь. — ФУ! В настоящем цирке у тебя в зале будут дети! Другое! Раз так, импровизируй! Это не по плану, не по сценарию? Кажется, партнер выступающего не ожидал такого — он выглядел опешившим. Да и кто анекдоты про негров будет готовить к зачету?! Хотя, признать, это забавно. Очень забавно! Очень. — Э-э-э… — Воланд задумчиво оглядывает зал, а на умоляющий растерянный взгляд Джейса улыбается только ехиднее: — Значит, сидят два гея в бассейне… — Во-первых, банально! — кричит кто-то из зала, и Воланд зло зыркает в ответ. От наблюдающих студентов расходятся смешки по залу, Люц тоже не может сдержать улыбки. У Эмриса неописуемое выражение лица. — Во-вторых, неприемлемо! — злостно вскрикивает экзаменаторша, от чего университетская публика хохочет только пуще. — Джейс, что было в вашем сценарии? Он не успевает ничего сказать, потому что Воланда уже не остановить: — Зимуют значит два медведя в берлоге, один спит, второй все вертится: траха… — Воланд! — Там даже уже кто-то из проверяющих начал открыто ржать, но Эмрис не выдержал и выкрикнул это с их с Люциусом третьего этажа манежа, что аж и студенты, и проверяющие подняли свои головы вверх. — На пересдачу! Еще раз и!.. — Он помахал рукой в кулаке, а четверокурсник сначала округлил глаза, а потом неловко улыбнулся. — Отчислю! — рявкнул он. Воланд только отвел взгляд с такой же шкодной улыбкой. — Эмрис тяжело вздохнул, а потом снизил тон и обратился к коллегам: — Уважаемая комиссия, Джейсу зачет, а этого на пересдачу. Те активно закивали, что-то чиркая в своих бумажках, а Воланд — не со злостью, а весело — закатил глаза. — Прости за этот цирк. Пойдем подписывать твои документы… — вздохнул тихо ректор, отталкиваясь от перил и направляясь к выходу. Люциус сдержанно согласно закивал, хотя в глазах у него было веселье: как от развернувшейся перед ними сцены, так и от каламбура ректора. Часто ли тут можно услышать такие? Наверняка. Надо бы заучить парочку. — Понимаешь, Воланд часто получает минимальные зачеты просто потому, что комиссия лежит в слезах со смеху с его шуток. Но шутки эти часто… — Он прошипел себе какую-то брань под нос. — В общем, его надо останавливать. Мне приходится контролировать, чтобы он сильно не наглел. И других не подставлял. — Он моргнул и резко пролепетал: — Ни за что с ним не водись! Проблем не оберешься. Люциус покинул круглый манеж в восторге и в полном убеждении, что обязан с этим Воландом подружиться.***
Ровно в семь сорок пять следующего утра Люциус стоял на пороге училища со спортивной формой в сумке и таким воинственным настроем в кулаке, что редкие прохожие от него могли просто шарахнуться. Вчера уже ближе к вечеру они с Эмрисом проследовали в его рабочий кабинет, находящийся где-то в дальних закоулках училища, и Люциусу было достаточно подписать лишь несколько бумаг, которые ректор ему подсунул, чтобы тот с хитрецой кивнул: «Отлично, сейчас задним числом впишем тебя в студенты, и ты уже как все учился с начала года по бумаге». Люциус немного нервничал. Как его воспримут преподаватели? Как его воспримут остальные студенты? Сможет ли он догнать остальных? Они наверняка уже во всю отрабатывают различные трюки… Когда у Люциуса спросили, на какое направление он хочет податься, Люциус так и не смог определиться. Тогда Эмрис великодушно улыбнулся и заявил, что выбрав одну из специальностей, он сможет посещать занятия и других направлений в качестве факультативов. Все равно в корочке у всех будет написано одно и то же: «цирковое искусство». Ох и необычное это было учебное заведение… И Люциус громко сглотнул, оставляя три галочки. Напротив воздушной гимнастики, как основного направления, и напротив акробатики и эквилибристики как дополнительных своих дисциплин. Эмрис его рвению подивился и спросил, не будет ли это слишком — обычно больше двух дисциплин и их самые амбициозные воспитанники не берут, а Люциус лишь хмыкнул отрицательно. Нет. В самый раз. Сегодня в расписании было шесть часов гимнастики. И... черт, начало занятий уже через десять минут, почему тут так пустынно? Неужели Люциус где-то ошибся, что-то проглядел? Даже охранник в холле училища клевал носом. Люциус, нервно проверив расписание четвертый раз, сдает куртку в гардероб и в спешке переодевается в спортивное: специальные черные лосины и водолазку. Он заделывает пепельные волосы, висящие по плечи, в маленький пучок. Когда Люциус зашел в круглый манеж, он понял, что и тут не видит ни единого человека. Но свет здесь был включен… На сцене была куча инвентаря, все так же натянута сетка, на креплениях технического этажа на низкой от пола высоте висели воздушные полотна, трапеции, сферы и прочее, все во множестве экземпляров. К одному из бортов арены была свалена гора матов. Люциус нахмурился и осмотрелся получше, и тогда он заметил белокурого мужчину в строгом костюме, на вид лет тридцати восьми, который спокойно себе прикорнул на заднем ряду амфитеатра у стенки. Так, вроде… это должен быть Джодах — тренер воздушных гимнастов и куратор первого курса по совместительству. Эмрис вчера немного ввел новоиспеченного студента в курс дела. Люциус немедленно отправился к нему. Тот выглядел очень важно, даже дрыхнущий с прямой осанкой, закинувший голову и опирающийся затылком о стену с прикрытыми глазами, казалось, совсем недвижимый. — Извиняюсь?.. Здравствуйте? — Подняв брови и обняв себя руками, Люциус немного нагнулся к предполагаемому Джодаху, тихо позвав его. Тот даже бровью не повел. Однако ответил, даже не открывая глаз, от чего Люциус аж вздрогнул: — Так, вы у нас… Люциус, кажется? Здравствуйте. Эмрис меня предупреждал о вас. И я так и думал, что мне придется прийти пораньше, чтобы вас встретить, — спокойным, бархатным и приглушенным голосом промолвил тренер, совсем не пошевелившись даже. Люциус аж опешил. — …Так, но… Занятие уже должно было начаться?.. Или я чего-то не понимаю? — Люциус немного не знал, как вести себя в такой ситуации. — Ну-у, по расписанию-то да, но… мои ребята, даже те, кто самые умнички, придут, предположительно, — он наконец приоткрыл один глаз, поднося левую руку с часами к лицу, чтобы посмотреть время, — минут через сорок. А остальные так вообще часа через полтора только подтянутся. — Чего? Мужчина устало вздохнул и в кой-то веки начал вставать, медленно потягиваясь. — Понимаете, я не так строг, как какой-нибудь, предположим, Эмрис или Довин. Я уж точно не буду гонять по отработкам за опоздания и прогулы, да и сам поспать люблю. Моя и Зефириона дисциплины самые сложные в училище, так что все по-любому вскроется на зачетах и отчетниках. А тренировка, ах, — он зевнул, — итак шестичасовая, кто упорно работает, тот успеет все, что нужно, и за четыре часа. — Ха… — Люциус отвел взгляд от мужчины, ему стало неловко от такого откровения, да и от того, что тот, встав, теперь смирял его глубокими очами сверху вниз на расстоянии целой головы. — Не этого я ожидал. — А я, ознакомившись с вашей персоной, ожидал именно того, что вы появитесь в такую рань. — Мужчина размеренным шагом направился к арене, открывая калитку в заграждении. Люциус проследовал за ним. — Мне нужно представляться? Джодах Ави. — Он встал с другой стороны ограждения и развел руками на арену: — Впрочем, это все нам даже на руку. Разминайтесь. Пока есть время, посмотрим, на что вы способны. Конечно, я наслышан вашими достижениями и приятно удивлен видеть перед собой такую… звезду, — Джодах кашлянул, — но мне нужно лично оценить ваши навыки, чтобы понять, как нам с вами нагнать программу. Люциус молча кивнул. Просто дальше разговаривать не хотелось, хотелось приступить к работе. Что он и сделал, пристроившись на одной из специальных ступенек на сцене и начиная разминку. Голова, руки, ноги, туловище, растяжка. Джодах в это время скинул светло-серый пиджак, закинув его на бортик арены. Под пуговицами того оказалась ярко-пурпурная футболка. Он сосредоточенно наблюдал за юношей. Джодах вообще выглядел интересно: эти яркие пятна в строгой одежде — видимо, изюминка образа, как у Эмриса; довольно короткие, такие же пепельные, как у Люциуса, волосы, но по бокам заплетенные в короткие косички с пурпурными резиночками. Такого же белого цвета то ли щетина, то ли совсем короткая бородка. — Ага, вижу… Не сомневался насчет гибкости, доводилось видеть выступления. Но все это было до вашей травмы. Покажете мне какую-нибудь программу? Как справляетесь сейчас? Можете пользоваться любым инвентарем. — Он завел руки за спину, оперевшись все о тот же борт арены и заведя ногу за ногу. — Я достаточно работал, чтобы привести себя в форму. У меня, конечно, не тот уровень, что был до попадания в больницу, но я точно могу назвать его достаточным. Хорошим, — вздохнул Люциус, бродя по арене и подобрав в итоге обруч и мяч. Он взглянул на Ави, коротко кивнул, после чего принялся показывать различные элементы. Свободного пространства было достаточно для того, чтобы он показал действительно мастерское обращение с обручем и мячом. Джодах выглядел удовлетворенным. — Отлично. Сальто назад, — начал командовать мужчина, подходя ближе, и Люциус принялся исполнять. — Сальто вперед. Колесо. Рондад. — Юноша только и успевал вдыхать между прыжками, благо, что у него не возникало сложностей с базовыми элементами. Не первый год на родео все-таки. — Двойное сальто назад. Да. Давайте тройное… Хорошо, приятно, что на свете есть не дилетанты. Знаете, если честно, треть поступивших ко мне не может выполнить и некоторых базовых элементов, от чего обучение проходит в разы сложнее. Но то, что ваш уровень подготовки изначально высок, значительно облегчит нам работу. Вы быстро не только догоните, но и перегоните остальных. Тон у Джодаха был снисходительным. На губах Люциуса даже показался отголосок улыбки, и он облегченно вздохнул. Только вот продолжил Джодах уже в совершенно другом направлении: — Однако, могу с уверенностью предполагать, нет, даже утверждать, что это лишь в отношении обычной гимнастики. О воздушной и речи быть не может. К сожалению, это небо и земля. Буквально, — усмехнулся он своему каламбуру. Да, чувство юмора тут такое, видимо, все же у всех. — Вам придется переосмыслить очень многие свои знания, дорогуша. Снова стать новичком. Люциус теперь сжал губы, ведь это было правдой. Он ни разу в жизни не практиковал ничего такого. Джодах ухмыльнулся в своей манере и направился к матам, перетаскивая один из них под одни из воздушных полотен. — С начала учебного года мои перваки учатся элементам с воздушными полотнами. И весьма неплохо уже обращаются с ними, прошу заметить. Давайте, я думаю, можно не медлить. Вам придется в ускоренном темпе стараться с ними совладать. И тогда для Люциуса начался уже персональный ад. В течение получаса он свыкался с этой странной вещью, упорно старался оторваться от земли на этой ткани. Только вот каждая попытка заканчивалась падением на мат. Тренер находился рядом, объясняя технику; наставлял, то сложив руки на груди, то подстраховывая новичка, делая падения не такими болезненными. А там уже и другие студенты начали подтягиваться. Люциусу было немного не по себе, когда манеж наполнился его новоиспеченными одногруппниками, ведь он себя показывал сейчас просто в отвратительном свете. И не только одногруппниками: видимо, все курсы одного направления занимались в одно время, ибо маленький размер групп это позволял: в манеже появились и ребята постарше. Пришедшие первокурсники так же выходили на арену, разминались, тащили себе маты под полотна и начинали заниматься под наблюдением тренера. А те, что старше, занимались со сферами и торчали на башнях. Кто-то пинал хуи, сидя на матах или самозабвенно валяясь на страховочной сетке. Джодах естественно оставил Люциуса разбираться самому и здоровался с остальными; изредка подходил к кому-нибудь, давая наставления. К Люциусу, конечно, тоже, но на его взгляд слишком редко. А из одногруппников к нему никто приблизиться не решался, только кидали странные взгляды. У Люциуса не начало получаться держать шпагат на полотнах даже через пару часов к середине тренировки. Ткань все норовила размотаться, соскальзывала с ног. Ну, его руки все еще оставались сильными для того, чтобы повиснуть на полотне с их помощью и подтянуться, чем он пользовался в течение тренировки, чтобы выместить злобу. — Ладно, дорогуши, перерыв двадцать минут! — громко объявил Джодах, когда время подходило к полудню. Люциус выдохнул и с распростертыми руками упал на мат, пялясь в высокий потолок. Хотелось есть. Только сил добраться до буфета не было. Было некомфортно. Люциус затылком, макушкой и боками чувствовал не самые приятные взгляды. Сомнительные. Он прикусил язык, интуитивно сжал ладони в кулаки — по ним как будто электричество прошлось. Он не привык выглядеть смешно. Он привык, что на него обращены только восхищенные взгляды. А не такие. — Привет! — Люциус на это моргнул и аж подорвался на мате в сидячее положение, смотря на блондинку, что выросла перед ним. Он поднял светлые брови. — Катрина Баан. — Она доброжелательно представилась с улыбкой. На ней красиво сидел зеленый спортивный топ и такие же лосины; волосы длинные, но убранные, немного нервно смотрят два зеленых глаза. Парень сглотнул и выдавил из себя самую, какую только мог, дружелюбную улыбку: — Угу. Привет. Люциус. — Он протянул руку, смотря снизу вверх. А Катрина же, ухмыльнувшись, вместо того, чтобы пожать ее, схватила и дернула парня на себя, рывком подняв его. Тот опешил. — Знаю! Я, кстати, тоже занимаюсь гимнастикой и акробатикой. — Баан склонила голову, приветливо хлопая длинными ресницами. — Жаль, что взять эквилибристику для меня было бы уже слишком. Люциус широко раскрыл глаза, задавая немой вопрос. Откуда?.. — Ох! — Она, определенно занервничав, замахала руками: — Слухи по этому училищу распространяются, наверное, быстрее скорости света. — На этих словах у Люциуса заныло где-то в груди. И ухнуло. Это противное чувство… — Н-нет, не подумай! Да и тем более… я могу назвать себя твоей фанаткой. — Баан хихикнула. Люциус неловко кашлянул. Он подметил, как за их разговором наблюдает как минимум несколько человек с одной стороны, еще пара с другой. Господи, вот бы не опозориться сейчас. Парень выбрал в итоге просто промолчать. — Знаешь, я все твои выступления и интервью смотрела! Меня восхищают люди из большого спорта!.. Жаль, что не получилось увидеть тебя на Олимпийских. Наверное, это из-за… — Давай не будем об этом. — Люциус поднял ладонь, перебив ее, и она виновато прикусила губу, понимая, что затронула не лучшую тему. — Прости-прости. — Катрина отвела взгляд, но быстро вернула мысль: — в общем, я совершенно не ожидала увидеть тебя вживую, тем более в таком месте. Ты ведь такая звезда! Я очень воодушевлена тем, что теперь учусь с такой знаменитостью и мастером. — Ха! Ну, — парень горько усмехнулся, разводя руками и показав на висящую ткань большим пальцем, — как видишь, с такими вещами я нихуя не мастер. — Да ничего. Быстро освоишься. — Катрина прикрывает глаза, но к ним подходит какой-то парень, по-дружески сгребая ее в объятия за плечи. Он даже не представился, а… — Так уверена? — хмыкнул он с явной усмешкой. Люциус нахмурился. У него зубы самопроизвольно сжались, когда по его персоне проскользил чужой противный взгляд. Ну что ему надо?! — Скажи-ка, мальчик, ты чего в цирке забыл? Со звездного небосклона выгнали что ль? Люц сдержал себя от того, чтобы харкнуть этому парню в лицо. Он вскипал просто молниеносно. Люциус вообще всю жизнь был темпераментным человеком, а когда перед ним возникал какой-нибудь подобный хабал, гнев расходился по его жилам так вообще мгновенно. — Так и то не справляешься. У вас в спорте все такие неумехи? — Хей!.. — испуганно воскликнула Катрина, мотая головой. — Тихо, тихо ты, не видишь, мы со звездами разговора недостойны. Мы ж, — о, боги! — какая-то там цирковая труппа, а тут такой известный спортсмен, — вкинул кто-то еще со стороны, хохотнув. Люциус был поражен. Очень поражен озлобленностью этих парней, да и сам чертовски зол. — Да-да. Только спортсмен этот… упал, кажись, с небес на землю. Где ж так провинился, что выгнали в клоуны? О, а… — Да пошли вы нахуй, — единственное, что смог в итоге проскрежетать Люциус, останавливая выскочек. Что бы они не считали на его счет, что бы из своей жалкой жизни они не вымещали на нем сейчас, парень не собирался впутывать себя в неприятности. Хотя бы первое время. Кто-то засмеялся — они добились своего. Кто-то стал громче шептаться. Оборачиваясь, Люциус заметил, как одна девушка что-то оживленно рассказывает другой, прикрываясь ладошкой, и они обе во все глаза пялятся на него. По инерции оскалился, и они ахнули, отводя свои взгляды. Парню пришлось покинуть манеж. Ярость кипела, но сердце холодело.***
— Воу-воу, дружок, ты полегче! — засмеялся Воланд, наблюдая за тем, как вышедший проветриться блондинчик пинает мусорку, едва ее не опрокинув. Воланд качает головой, глубоко затягиваясь с сигареты в руке. Он любил постоять у крыльца училища перед парами, медленно насыщая организм никотином, как раз потому, что он мог стать наблюдателем какой-нибудь драмы. Или комедии. Или все сразу. Тот обернулся, находясь в поисках предмета или человека, на котором еще можно было бы выместить свою злобу. Смотря на четверокурсника, он в итоге что-то прошипел себе под нос, да обернулся обратно, собираясь вернуться в здание, ведь на улице довольно сильно морозило, а он в спешке выбежал в одной олимпийке, только его остановили: — Ты погоди! — Воланд, засунув одну из рук в карман, чуть наклонился к сигарете, взглядом прожигая чужой затылок. — Ты, случаем, не Люциус? — Он не совсем насмешливо, скорее ехидно поднял одну бровь. Люциус смерил его взглядом и фыркнул. Приметил, что во время выступления на нем был парик: под ним парень оказался коротковолосым брюнетом. А еще без грима у него на солнце блестело как-то слишком много шрамов по лицу и рукам. — Ты прав. — Люциус пересилил себя и подошел к парню, сложив руки на груди. Чуть сморщился от ударившего в нос неприятного запаха табака. Да, у него было испорчено настроение, но холодный воздух справился со своей задачей, остудив эмоции, и Люциус вовремя вспомнил, что ранее чертовски воодушевился идеей знакомства с этим клоуном. — Воланд, так? Я был с ректором, когда ты зачет сорвал. Парень на это свел брови, проводя запредельной сложности мыслительные процессы, после чего резко ахнул и ткнул указательным пальцем в чужую грудь: — Так вот почему Эмрис там оказался! Ну конечно! — воскликнул он, хлопая себя по лбу. Люциус отшатнулся, но, наблюдая за сценой, прыснул, отводя взгляд. — Он тебе что-то показывал, да?! Во-от почему он был в манеже! Вот че за хуйня! — Ага. Сработало, кстати. Произвело впечатление, — кивнул Люц, немного неловко почесывая шею. — А у нас по-другому и не бывает, — уверенно махнул рукой Воланд, улыбаясь во все зубы, благодаря чему стало заметно, что одного у него нет. — Удивительное место — эта шарага. — Цирковое искусство, конечно, неимоверно красивое, но здесь, по-моему, только сборище клоунов, — проворчал гимнаст, обводя глазами вывеску училища. Воланд сжал губы в тонкую полоску, стараясь не заржать, и Люц сначала не понял, в чем дело, а потом до него как дошло! И он выпалил: — И в прямом, и в переносном смысле! Воланд заржал. Любил он цирковые каламбуры. Он зажал сигарету между губами, с наслаждением впитывая побольше никотина, после чего перехватил ее большим и указательным пальцем: она уже подходила к концу. — Че, тебя уже, видимо, обидеть успели, — Воланд развел руки в стороны и сплюнул в мусорку. — Ну, неудивительно. Я сколько ни смотрю, гимнасты и акробаты все токсики какие-то. То ли дело мы! У клоунов друг на друга обижаться не принято, да и как вообще клоун может другого клоуна задеть? — Никак, — вздохнул согласно Люциус, пока Воланд отправлял бычок от своей сигареты в мусорку, на которую Люц не так давно покушался. — Вот именно! — Воланд уже направился в здание, но тут резко хлопнул своего нового знакомого по плечу и потянул за собой. — Ну ты не раскисай! Хочешь, расскажу тут про всех? О, ты уж поверь, больше меня в этой шараге никто не знает. Люциус хмыкнул и сравнял с Воландом шаг, показывая, что весь во внимании. Тот ухмыльнулся. — Че, про кого тебе поведать? Про преподов, про первашей, про моих ребят? — Они зашли в училище и ну очень медленно двинулись по его коридорам. Воланд вел диалог, Люциус больше слушал. Благодаря этому юмористу его настроение медленно возвращалось в норму. — Ай, сплетни про преподов — самое интересное! Ну-у… с ректором нашим ты лично уже знаком. Та еще заноза в заднице. Такой праведный мужик, аж тошно! — Видел-видел, — Люциус усмехнулся. Он постоял, осматривая стену с кубками, грамотами и прочими наградами, пока Воланд сдавал в гардероб свою куртку. — С тобой у него, к слову, так вообще личные счеты, а? — Да я просто проблемный особо. — Воланд сделал вид, что удивлен; он, кажется, этим гордился. — Могу поспорить: ни от кого нет столько проблем, как от меня. Вот он и носится как нянька. Это заебывает иногда, конечно, но он так смешно бесится! — Ла-адно, — протяжно и с сомнением ответил Люциус: этот ответ звучал очень странно. Но он не стал углубляться в этот вопрос. — Что ж… есть Джодах. С ним ты тоже уже знаком наверняка. Довольно стремный мужик. Он первакам всегда сначала кажется ангелом, а на деле... он до последнего людей не гоняет, а потом просто берет и отчисляет на зачетах. Да и… ведет себя странно иногда. Особенно по отношению к нашему Лошке. — Лошке? — А! Парень есть один, Лололошкой зовут, тоже первак, кстати. Этот его опекает как будто. — Имечко у него конечно… Ха, опекает так же, как тебя ректор? — поднял брови с намеком Люц. — Не-а. Эмрис меня гоняет и пизды дает! А этого Джодах именно, что опекает. Отмазывает от всего, поблажки делает! Даже завидно немного. — Я этого Лололошку не видел. Он?.. — В группе иллюзионистов. С ним еще девчонка милая зависает такая, Селести звать. Вместе выступают. А еще ходят слухи, что Лошка карманничает ходит. Прямых доказательств ноль, конечно, Джодах его всегда выпутывает, но если у кого-то из карманов деньги и другие ценности пропадают, то все на него валят. — Воланд пожал плечами, когда Люциус выдал понятливое «о», а потом он присвистнул: — Так ты, наверное, еще и с акробатами, и с эквилибристами, и с клоунами с твоего курса не знакомился. Они все там смешные ребята. Хотя все, кроме Катрины, внимания не стоят. Она, кстати, дочка препода по акробатике. На лице Люциуса проступило удивление. — Довин — хороший мужик. Не знаю, видел ли, старичок такой. Теорию преподает. А вот тренерша!.. Она монстр просто. Женщина, Абисса. Такая строгая… Но красивая! Не знаю, как с ней вообще совладать можно. Чем больше парни продвигались по коридорам училища, тем больше с Воландом то и дело здоровались студенты, а он отвечал быстрыми рукопожатиями и ухмылками, не отвлекаясь. — Ну… а препод по эквилибристике тот еще фрукт. Проти-ивный!.. Зефирион. Ты ж и на нее записался вроде? — Воланд заржал, качая головой: — Соболезную тебе, брат. С ним сложно будет. Зато теорию Цесанна ведет. Она такая женщина! Добрейшая, всегда навстречу пойдет. Хотя и строгой тоже может быть. Жаль ее, впрочем… Мы ее не заслуживаем. Цесанна — кураторка моего курса. Наверняка спит и видит, как бы нас выпустить побыстрее. Что еще… Бастиан, преподаватель иллюзионизма — смешной добрый мужичок. А Эола — красотка, что не сыскать. Спокойная. По гимнастике теорию у тебя вести будет. — Очень интересно, конечно… — хмыкнул Люциус. Это учебное заведение ему казалось все более и более странным. Ну, хотя бы с Воландом они, кажется, поладили. — Про своих ребят рассказать еще могу. У меня одногруппник с Катриной этой мутит, ха. Аргус. Он иллюзионист. За их отношениями пол училища наблюдает! А Довин на этого Аргуса за свою дочурку клыки точит, — Воланд с улыбкой закатил глаза. — Есть еще один парень толковый. Джейс. — Это его ты на зачете чуть не подставил! — Ага. Да ты не парься об этом, мы с ним братки! Он мне, знаешь ли, руку сломал как-то. — У Люциуса на это округлились глаза. — Вот бесит он меня невозможно! А более хорошего партнера для выступлений найти не могу. Эти двое подошли ко входу в малый зал, и Воланд остановился около двери, задрав бошку к ее вывеске. Он вздохнул: — Из интересных парней еще Крайр, Альберто, Люк, Беннет, но, бля, с ними уже сам познакомишься. Они со второго и третьего курсов. А я страдать пойду. Бывай. — Он указал взглядом на дверь и уже пошел, но теперь его уже Люциус остановил: — Воланд, стой! — Люциус несколько секунд молчал, но потом с трудом произнес: — Спасибо, — он поблагодарил его, прикусив губу. — И, вопрос… Ты откуда это все знаешь? — Слухи у нас по училищу быстро расходятся. А я просто успеваю быть везде и всегда. — И скрылся за дверью. Люциус эту фразу за день слышал уже второй раз, и это его все так же не радовало. Люциус поплелся вон, понимая, что ему надо возвращаться в круглый манеж для продолжения тренировки. Это тоже радости особо не приносило. А Воланд, засунув руки в карманы, мечтал о скорейшем окончании занятий. Он Люцу даже почти нигде не соврал! Оставалось только отстрадать четыре часа актерского мастерства, и он будет свободен. Не надолго, конечно, потому что вечером его к себе Эмрис на ночь приглашал. А вот это уже было из разряда крайне приятных вещей.***
Воланд по утрам просыпаться не любил. Однако по утрам вроде этого — очень даже. — Просыпайся, ленивец. — Солнце прямо ну било в глаза, а в ноздри так же настойчиво бил запах кофе, и Воланд чуть ли не вскочил, чувствуя горячую кружку в сантиметрах от своего лица. — Доброе утро, — Эмрис со вздохом отдал дымящуюся кружку в лапищи студента, медленно делая глотки из своей, что была в другой руке. Проснувшийся вцепился в свою порцию как в спасательный круг. — Что мне еще надо сделать, чтобы ты пришел к первой паре? — М-м… Не знаю, может поцеловать меня? И хороше-енечко попросить, Эмри. — У Воланда голос спросонья был до жути хриплый, и он, делая глотки горяченной жидкости через боль языка, подставил свою щеку. Эмрис, не сдержав улыбки, закатил глаза и все же чмокнул этого засранца, пока тот был в процессе подъема с нагретого места. — Доброе утро. — Если ты не соберешься за пятнадцать минут, то опоздаешь, и тогда я лично прослежу за тем, чтобы Цесанна напихала тебе за шиворот отработок, — оперевшись на тумбочку у кровати, улыбнулся Эмрис в кружку. Воланд, вздыхая, очертил рукой его талию, тоже прижавшись к чужой щеке губами и пройдясь по чужой коже щетиной, после чего его рука соскользнула, когда он, не став терять время, направился к гардеробу. — Знаешь, есть один очень приятный способ пробуждения… Минетом. Тебе стоит попробовать, — хмыкнул Воланд, но не успел ступить и шагу, как его схватили за ухо. — Еще че, — ухмыльнулся Эмрис, давным-давно привыкнув и перестав вздрагивать от таких фразочек, что из уст студента выскакивали прямо регулярно. — Что нужно сказать? — Ау, ау, ауч! Был не прав, не прав, а! — У Воланда подскочил тон чуть ли не до тенора, и Эмрис удовлетворенно отпустил его, делая новый глоток кофе. Студент же смог наконец доползти до шкафа: натянуть трусы, накинуть какую-то из своих драных футболок и пойти в ванную. Его кружка кофе отправилась на одну из полок рядом с зубной пастой, а щетка отправилась в рот. А Эмрис с протяжным «сю-юрп» оказался в проходе, оперевшись плечом на дверной косяк. — Я задумался над твоим предложением. Ты прав, мне надо попробовать проснуться от минета. Буду ждать от тебя подарка, — зевнул Эмрис, переворачивая шутку: проводя треть своего времени последние три года бок о бок с таким клоуном, как Воланд, чувство юмора приобретешь даже при отсутствии на то желания. Воланд аж поперхнулся, посмотрел на него, подняв брови, но продолжил с упорством чистить зубы. Воланду чертовски нравилась эта атмосфера. Собираться на учебу, пусть и без промедлений и не повалявшись как следует, но зато уютно до жути, с взаимными подколами, мелкими жестами. Как нравился и этот мужчина, вроде нихуя не снисходительный и не милый, но такой, черт, заботливый! Почти всегда слишком серьезный, но так хорошо подшучивающий иногда! Воланд думал, кстати, что появившееся у их ректора чувство юмора — именно его личная заслуга. — Ты б с высоким горлом что-нибудь надел. Смотреть на тебя стыдно, — вздохнул, пусть и без укора, Эмрис, отводя взгляд. Воланд, набирая в рот воды, посмотрелся в зеркало. И правда, смотрите-ка: этот мелкий всю шею и надплечье ему искромсал. Причем неплохо так: с чувством, с толком, с расстановкой. Ну, Воланд не стыдится. Он сплюнул воду и с усмешкой повернулся к Эмрису: — Сам напакостил, а теперь возникаешь? Не-а, знаешь, мне все нравится, — прыснул он, забирая недопитый кофе с полки и выдвинувшись из ванной для того, чтобы напялить джинсы. Тоже рваные, кстати. И потертые еще. Эмрис, кажется, немного покраснел. Господи, и это ведь сделал он! Что на него вчера нашло? А, ну да, бес. И не какой-то, а один конкретный. — Ну хоть рубашку! Хоть поверх футболки! — Эмрис мученически вздохнул. На самом деле, он был согласен даже на мятую рубашку, лишь бы запихнуть Воланда в нее. Его так редко получалось заставить надеть что-то помимо футболки и джинсов! — Не-а! Нет! Да-аже не пытайся! Это не прокатит опять! — прыснул Воланд, натягивая носки. Пригладив волосы ладонью, он посчитал, что готов. Остатки кофе он прикончил в два больших глотка и поставил грязную кружку на тумбочку. — Слуш, а завтрак сегодня планируется? — Яичница на столе. Давай в темпе вальса, — хмыкнул Эмрис, и Воланд аж хлопнул в ладоши: — Ащ-щ, я тебя обожаю! — Он, радостный, поскакал завтракать. Когда они оба через десять минут уже были в прихожей, Воланд, натягивая свои убитые кроссы, пока Эмрис надевал черные идеально налакированные туфельки, заметил на шее того пятно, настолько маленькое, что его, по-видимому, не заметил даже обладатель. Поэтому и не прикрыл. Да оно и было-то случайным! Воланд не помнил, чтобы он пытался специально оставить на нем засос, это у Эмриса любимое дело, не у него. Студент быстро отвел взгляд, чтобы тот и продолжил даже не подозревать. У Воланда нет на шее ни живого места, однако ему совершенно наплевать, а у Эмриса масштабы повреждений кожи совсем мизерные, даже никакие, сказал бы парень, но масштабы его истерики, когда кто-то это одно голимое пятнышко на нем заметит, будут с ними просто не соотносимы. И Воланд ужасно хочет это видеть. — Я ж вчера с этим, как его, Люциусом познакомился. Новеньким этим твоим, — кинул Воланд невзначай, когда они с Эмрисом уже выходили из квартиры, облачившись в аккуратное пальто и несоответствующую ему какую-то старую ветровку. — Нормальный пацан. Только на что ты рассчитывал, когда принимал в наш, кхе, колхоз такого известного спортсмена? Он вчера рвал и метал и уже успел посраться с кем-то. — Что он станет моим лучшим гимнастом и принесет училищу славу. — Эмрис закатил глаза. — А ты мне его не смей портить! Понял? Не дай бог, таким же как ты станет. — На привычное ворчание ректора Воланд не смог сдержать смеха. — Так. Шуруй давай! Я по делам, в училище позже буду. Быстро! — Слушаю и повинуюсь, — Воланд фыркнул и вразвалочку направился к учебному заведению.***
— Девки, вы видели?! У ректора на шее засос! — едва ли слышно стали в этот день шушукаться первокурсницы. Эмрис этого конечно же не заметил: голова у него была занята длинным-длинным списком дел. Однако Цесанна за чаепитием с ним в «кармане» одной из сцен тактично кашлянула. — Что такое? — Поднял Эмрис одну бровь, смотря на преподавательницу и близкую подругу в одном лице. Она сжала губы в тонкую полосочку и показала на себе место на шее. Эмрис, оборачиваясь к зеркалу и немного развернувшись, чтобы увидеть свою шею, сначала даже не заметил ничего выбивающегося, но потом вмиг побледнел. — Твою мать!