Голос тьмы

Прошло несколько дней с момента получения наказания. Каждый день Лань Сичень, отрываясь от дел, приходил к своему младшему брату, повторяя одни и те же действия. Раны за эти дни перестали так сильно кровоточить. Но боль не утихла. Сколько времени пройдет, прежде чем он наконец сможет полноценно встать на ноги, неизвестно. Понимая, как тяжело ему сейчас ходить и вообще двигаться, Лань Сичень кое-что принес молча, оставив у кровати. Двое своеобразных, легких костылей. За это Лань Чжань благодарен отдельно. Сидеть целыми днями в цзинши просто невыносимо. Скрепя зубами, юноша приподнимается, протягивает руки к двум деревянным палкам и крайне медленно встаёт на ноги. Выйти наружу получается с трудом, однако юноша старается не обращать на это внимания. Не настолько он беспомощен, чтобы замкнуться в себе и думать об этом от зари до зари. Оставив двери открытыми, Лань Ванцзи садится на порог, прислоняясь спиной к дверям, и тут же дергается, шипя от боли. Шрамы. Как он мог позабыть. Солнечные лучи греют, жаль только внешне, внутри по-прежнему холодно. До боли холодно и одиноко. Интересно, как он там сейчас? После того, как он ранил тридцать трех старейшин, взяв с собой Вэй Ина, сбежал прочь так быстро, как только мог. Спрятал, и лишь потом сдался приняв наказание. Вот бы узнать о нём хоть что-то. На следующий день ничего не изменилось. Кроме одного. Солнечная погода сменяется проливным дождём. Был уже полдень, когда в Цзинши пришел старший брат. На нём словно лица не было, мужчина вошел без стука, что очень странно. — Брат? Лань Чжань только закончил переписывать книгу, когда в комнату вошли. Весь промокший, мужчина стоял у порога. В его глазах легко читалась тревога и растерянность. Странное предчувствие возникло, стоило первому нефриту войти и посмотреть на него. — Ванцзы…- одно лишь его имя, прозвучавшее с дрожью в голосе, и этого достаточно, чтобы понять, что-то случилось. — Брат, в чем дело? Лань Сичень ни говоря не слова, медленным шагом подходит к юноше. Он присаживается перед братом, протягивает к нему руку. Смотрит в глаза, после опускает взгляд и берет его руку в свою. Сжимает и какое-то время смотрит нервно покусывая верхнюю губу. — Ты просил меня…говорить честно, так ведь? Глаза цвета янтаря наполняются непониманием. Он хочет скорее узнать, что же случилось, но решает не перебивать. — Мы всегда были честны друг с другом, брат. И ты просил меня об этом. Поэтому… Ты должен знать. Всего несколько слов. Несколько слов хватает, чтобы привести всегда спокойного юношу в потрясение. А уже через пару мгновений — в слезы. — Что…что ты только что сказал? Забудь его. Он мертв. Лань Сичень перед этим говорил что-то еще, но юноша запомнил только это. Может быть, это просто часть наказания, и он ещё не пришёл в себя после потери сознания? Это ведь не может быть реальностью. — Брат, куда ты? Он не слышит, как зовет его старший брат, не чувствует боли, что пронзает тело при каждом движении. Плевать, если раны раскроются, он должен убедиться во всем сам. Юноша резко подрывается с места, подходит к кровати и, накидывая на плечи верхние одежды, захватив с собой меч, направляется к двери. Лань Сичень оглянувшись, тут же поднимается следом. — Ванцзы, постой, куда ты собрался в таком состоянии? Ответа не следует, юноша, сомкнув зубы и шипя от боли, кое-как надевает последний слой верхнего халата, прежде чем покинуть цзинши. Лань Сичень хватает брата за руку, чтобы тот наконец остановился. И Лань Ванцзы замирает на месте. Он не оборачивается на брата, оба стоят в тишине, и слышно лишь неровное дыхание у одного из них. Дрожь по телу, которую заметит только брат. Переживание во взгляде. — Я должен сам убедиться во всем. — Лань Чжань обращает к брату умоляющий взгляд— Не удерживай меня…прошу. — Дрожь в голосе, то с каким отчаянием звучат эти слова, адресованные старшему брату, не могут не всколыхнуть в сердце чувства жалости и понимания. — Не отпустишь, я все равно уйду. — продолжает младший, не услышав от брата ответа. Тот лишь сжимает обе его руки, не решаясь положить их на плечи, как прежде. Глубоко вдохнув и выдохнув, мужчина смотрит тому прямо в глаза. — Да кто сказал, что не отпущу? Почему ты такой упрямый, Ванцзы? Ты любишь его, я это знаю. Но твои раны… — мужчина опускает голову, руки его поднимаются выше, к предплечьям, он вновь усиливает хватку. — Но я беспокоюсь о тебе, ты едва на ногах стоишь, ты не сможешь добраться туда в одиночку. Да и со мной не сможешь. Это опасно! Привычно сдержанный мужчина вдруг срывается на крик. Теперь и его охватывает дрожь и появляется ком в горле. Он знает, знает, что брат не справится. С такими ранами, он упадет где-нибудь, едва преодолеет половину пути. Нужно найти другое решение. — И что тогда мне делать, брат? — Юноша не начинает спорить или кричать в ответ, только тихо спрашивает. — Я не смогу не пойти. Ты ведь и сам понимаешь, так ведь? Понимает. Еще как понимает. Понял еще тогда, когда узнал о том, что Старейшина Илина исчез. Без следа. По словам тех, кто напал на могильные холмы, он пропал в толпе мертвецов. Его словно поглотил яростный огонь в пучине отчаяния. После которого ничего не нашли. — Я пойду вместо тебя. Я все осмотрю и обойду каждый клочок земли, а когда вернусь, расскажу всё, не утаивая. Хорошо? Что еще остается, кроме как согласиться. Раны от кнута нанесли существенный урон здоровью. Духовные силы нестабильны. Едва он доберется до тех мест своими силами или даже с братом вместе, не упав без чувств. Тем же днем Лань Сичень отправляется в путь. А ближе к вечеру, когда дождь прекращает нещадно бить по крышам домов, он наконец возвращается. С ребенком на руках, охваченным лихорадкой, слабым и таким маленьким, что без слез не взглянешь. Его сразу же отдают на попечение лекарям. Единственное, что получит Лань Ванцзы, будет потрепанная, алая лента, почти вся пропитанная кровью. И молчаливый взгляд, наполненный сожалением. — Я заметил её в ветвях дерева, там же в дупле нашел ребенка. Дрожащими руками, юноша принимает ленту. Смотрит долго, словно пытаясь найти ответы в этом потрепанном куске ткани. А потом из привычно безмятежных глаз начинают капать слезы. Кровь, грязь, пепел, дым, теперь еще и слезы пропитывали несчастный кусок ткани. Сжимая в руках это единственное, что осталось, юноша прижимает к груди алую ленту, низко опустив голову. Лань Сичень, видя его страдания, не может даже просто обнять, чтобы утешить. Ему будет еще больнее, если он это сделает. Мужчина решает ничего больше не говорить, и уходит, оставляя юношу одного со своим горем и утратой. Едва небо перестает лить слезы, как ближе к полуночи вновь накрывает новой волной. На следующее утро дождь прекращается, погода проясняется, солнце выходит из-за облаков. Но он остается в вечно холодной, пропитанной кровью и зловонием ночи. Впервые клановый цвет одежд Гусу Лань приобретает верное значение. Вечный траур и скорбь.