Смородина со вкусом лжи

      — Арсений, — зовёт Антон, слегка за плечо его потрепав. — Просыпайся давай, — на ноги поднимается, когда тот шубуршиться начинает. — Ты будильник проспал, принцесса. Вставай, я тебе кофе налил, — и возвращается к небольшому столику, на котором две кружки оставил, плюхаясь на один из скрипучих стульев.       У Арсения ещё со вчерашнего вечера всякий дар речи пропал. Антон Шастун — человек настроения. И это ещё мягко сказано. Ещё он человек-приключение и человек-непонятно-что-от-него-ожидать-в-любое-мгновение-этой-чёртовой-жизни.       Ясное дело, что и сам Арсений далеко не без греха и характер у него совсем не ангельский, но этот соседушка припёрся вчера в комнату, через энное количество времени отсутствия, — Арсений и душ принять успел, тщательно от возбуждения своего избавляясь кулаком и пальцами, чтобы затем смыть с себя все следы преступления ответственно, и с досадой на ноги свои гладко выбритые посмотреть, посудив, что ничего страшного, ну не подумал он, что такое случиться с ним в жизни может, ну сделал недавно лазерку. Какая кому разница, есть у него волосы на теле или нет, а? Может он бывший футболист. Или кто там ноги вынуждено бреет? И что он вообще только за это время не сделал. Он один в комнате расслабиться морально успел, даже лицо кремом намазал, ко сну потихоньку готовясь в штанах своих пижамных и майке чёрной, открытой такой, дедовской.       А тут Антон объявился. Пропахший спиртом и каким-то ацетоном с табаком что ли? Арсений не совсем понял запах. Но, откровенно говоря, тот малоприятный. А вот сено с мокрым асфальтом, уперто пробивающийся через всю эту какофонию ароматов, — совсем другое дело. С шоколадкой ещё этой пришёл ведь и предложением перемирия. А сейчас будит его и говорит совершенно спокойно, будто и не было ничего вчера.       Арсений приподнимается на локтях крайне заторможенно… Проморгаться пытается, давая себе фору на возможность осознать ситуацию в полной мере и вспомнить вообще, где он и кто он. Это впервые, когда Арсений просыпает звук будильника. Видимо на сон и самочувствие повлияла ужасная скрипучая панцирная кровать, — ну не привык к такому разнеженный жизнью омега. У него дома матрац был ортопедический, с эффектом памяти. А тут… Арсений до сих пор не понял, что под ним застелено. Поролон что ли? Какой кошмар, господи…       В голове витает какая-то мысль. Размытая такая, нечёткая, но до прозрачного ясно, что важная. «Я не побрызгался вчера духами», — набатом звучит с пятью красными знаками восклицания. Ну, а с другой стороны, он же может соврать и рассказать соседу горестную историю, что родился без запаха феромонов? Дефектный. Но новых поводов для насмешек и превосходства как-то давать не хочется.       Да и вообще, будто Антон особо в него внюхивается, чтобы уловить, что вчера он пах, а сегодня нет, от слова «отличные, зарубежные подавители, ни толики аромата не пропускают с поправкой на истинного». Сейчас Арсений быстренько…       Ооо, ему кофе приготовили.       Так о чём он там думал?       Точно. Сейчас он быстренько кофе попьёт, схватит свою «сумку счастья» и отчалит на водные процедуры. Таблетку выпьет, а то через часик где-то эффект нужно возобновлять, надушится феромонами и порядок. Надо поменьше нервничать и дёргаться. Это у него странный интерес к запаху соседа проснулся, но это же не означает, что Антон тем же по отношению к нему занимается.       «У меня вообще сейчас гиперфиксация на всех этих ароматах из-за тревожности», — подытогом успокаивает себя Арсений. Ну правда, он просто нервничает и суетится, потому что псевдо-аферист. А Антону то чего напрягаться и во всё внюхиваться?       Спокойствие и уравновешенность, Арсений.       Спокойствие и уравновешенность…       — Ммммм… — выдыхая что-то нечленораздельное, Арсений скользит пальцами по загривку, чухает слабо чувствительную кожу, утыкаясь лицом обратно в кровать и зевая тихо в подушку. А потом слезы выступившие промаргивает и приподнимается уже более энергично, даже ноги с кровати свешивая — достижение. — Я не принцесса, — ладонью щёку подпирая в позе мыслителя. — Доброе утро.       Потягушки даются уже легче. Тело поддаётся лёгкой зарядке, щёлкают несчастные позвонки, приятно тянет лопатки и бёдра. Арсений поднимается на ноги наконец-то и быстренько разминается парочкой упражнений на автомате: приседает несколько раз, к носкам кончиками пальцев тянется, плечами вёдет, выдыхая блаженно. А потом и к Антону подходит. Почему-то уже не такому бесящему как вчера, при первой встрече. Расслабленный, сидит себе близь небольшого столика, плечи эти его широкие, кудряшка на лоб спавшая. Уютный такой, — Арсений правда старается не пялиться. Ещё и о нём позаботился, кофе заварил.       В нос бьёт запах растворимого порошка. И Арсений, стараясь не подавать виду, удивлённо смотрит в чашку, беря её в руки. Он эту отраву не пил никогда. Родители говорили, что в подобных «быстрых штуках» одна сплошная смерть и ни грамма настоящих кофейных зёрен.       — Спасибо, — отпивая с интересом и губы облизывая. Ну, смерть-смертью, а вкусно. Даже очень ничего так. Глотки дёргают едва выразительный кадык с удовольствием. — А, не подскажешь, который час?       — Время срать, а мы не жрали, Арсений, — усмехается Антон тихо, рукой указывая на противоположный от себя стул. — Расслабься, у нас есть ещё немного времени на кофе, ты ещё и в душ успеешь. Первая пара только через час. Я не стал тебя раньше будить, потому что ты спал так крепко. Ни моего, ни своего будильника не слышал, — губы в улыбке тянет. — Садись.       Арсений от неожиданного ответа давится кофе, фыркает судорожно, когда пряные струйки вытекают прямо из кнопочного носа, кашляет несчастно совершенно и смешно одновременно, никак не имея возможности успокоиться от выражения Антона. Арсений ожидал любого ответа про время, но только не такого.       Вот абсолютно любого, но точно не такого.       Арсений вообще рос в интеллигентной семье, и если отец и позволял себе сказать что-то грубое и нелицеприятное, то это точно было далеко от особого матерного и дворового фольклора. Арсений вообще впервые что-то подобное слышит, и это почему-то такое веселье резкое вызывает, что он аж захлебывается напитком. Да ещё и так неэстетично, пытаясь отсмеяться и откашляться.       — О, господи… — губу верхнюю облизывая острым языком, за салфетками своими лезет, — благо на прикроватной тумбочке лежащими, — со стула вставая. — Впервые будильник проспал, — вытираясь с недовольной миной, потому что липкий теперь весь от напитка, потому что и лицо выпачкал и шею с руками. Но ничего, сейчас всё равно в душ пойдёт.       — Осторожнее, чудик, — смеётся Антон, звонко так, заразительно. — Не помри в первый же день, Бога ради. У нас с тобой, кстати, ключ от комнаты один на двоих. Ты в курсе? — уточняет, делая глоток кофе. — Если хочешь я зайду вечером в мастерскую, сделаю тебе дубликат. Ты, наверное, не в курсе, куда идти, да?       — Нет… — Арсений головой мотает. — А я не понял, разве институт не обязан сам выдавать каждому студенту по ключу? Почему мы должны этим заниматься? — губы поджимая душно в общем негодовании. Не привык Арсений к некачественно оказанным услугам и несоблюдению законов.       — Ну ты как ребёнок, Арсений. Никто тебе ничего не обязан, понял? Слушай, я тебе одну умную вещь скажу, только ты не обижайся: ты не у себя дома, забудь вообще о том, что кто-то, что-то тебе должен, понял? И не вздумай такую херню при руководстве ляпнуть, если место в общаге нужно. А не то пойдёшь к предкам денег просить на съём хаты, — Антон с места встаёт, направляясь к своей кровати, на которой ещё со вчерашнего дня ворох вещей лежит. Вытаскивает оттуда толстовку и джинсы, натягивает одежду и снова на Арсения смотрит с улыбкой: — Я сделаю тебе ключ, мне не трудно, да и стоит копейки. Если захочешь выгулять свой графский зад, скажи, возьму тебя с собой, — предлагает любезно.       У Арсения такое сложное выражение лица проскальзывает, когда он это всё слышит. И поза закрытой становится из-за рук, тонких и изящных, на груди скрещенных в непонимании. У него действительно в голове не укладывается, и он считал, что Антон не прав. Наверное всё дело в деньгах: когда у тебя есть деньги, то люди вокруг тебя расшаркиваются и не злоупотребляют отлагательством, а когда ты человек без имени и влияния… Получается, вот так всё в этом мире происходит?       Но это же несправедливо.       Это ведь действительно…       — Это же несправедливо. Я-то на бюджете, но люди же платят деньги за обучение в этом месте. Как администрация может так халатно относиться к студентам и их нуждам… — качая головой в досаде.       Арсений даже спорить особо не хочет, просто искренне омрачён этой обыденностью среднестатистического студента. К подобным нюансам он точно готов не был. Но возвращаться обратно не в свою жизнь, чтобы учиться не по своей направленности, а потом ложиться ещё и под не своего мужчину, он не намерен. Что ж. Надо учиться жить самостоятельно и решать все тоже самостоятельно.       — Спасибо. — ну или почти. Арсений выдыхает благодарно, кивая самому себе в ответ на мысли, и чёрную сумку на плечо закидывает. — Но я с тобой всё равно схожу. Выгуляю свой «графский зад», — хмыкая ехидно. — Там что ещё и платить за него нужно будет? — глазами хлопая удивлённо. Этот нюанс до него тоже доходит не сразу в потоке сумбура.       — А вообще, раз уж нам с тобой жить вместе, предлагаю пропустить вечером по пиву, в честь знакомства и твоего новоселья, — сияет Антон.       — Я принимаю ваше предложение, Антон… Андреевич, да? — задумываясь резко о том, что алкоголь никогда в своей жизни и не пил то. Да и в правилах общежития же запрещено. — Только… А разве нам можно алкогольные напитки тут распивать?       — Такой ты забавный, — Антон головой качает, фыркает добро так, снисходительно, и подходит ближе, беря Арсения за плечи и к выходу из комнаты подтолкивая. — Тебе ещё столько всего предстоит узнать о жизни простых смертных, моё милое летнее дитя. Я дождусь тебя с последней пары, сгоняем за ключом и в магазин за пивом. А теперь вали в ванну. Тебя подождать? Можем вместе на пары пойти, — отходя к окну, глядя на пасмурную погоду.       Арсений, не замечающий очевидного из-за мыслей тревожных, выдыхает расслабленно, — упорно не признаваясь даже себе, что опустил ситуацию и плечи только из-за теплых прикосновений к ним широких и больших ладоней, это действительно приятно, жаль, что недолго, — и взгляд на Антона переводит искрящийся.       — Окей, без проблем, я тогда сейчас быстро ополоснусь, в порядок себя приведу, у нас еще час в запасе, да? — И кидая уже в закрывающуюся дверь смешливое, отчего-то настроение хорошее по щелчку пальца рядом с этим невозможным соседом обретая. В принципе, как и весь остальной спектр эмоций. С Антоном как-то было легко и вспыхнуть, и запечалиться, и опять начать смеяться. — И я не летний! Я весенний, понятно? — хмыкая с самодовольным кокетством, поздно осознавая, что, возможно, альфы себя так не ведут. Хотя, кто этих богачей знает, правильно? Пусть Антон думает, что Арсений просто с другой планеты.       На том и успокаивается. В душ с неудовольствием не один направляясь. Но, слава богу, там хоть перегородки стоят, чтобы друг на друга не пялиться… Так что Арсений и моется тщательно и голову мылит. А потом прямо там, в «чистом корпусе» — воссев на опущенную крышку унитаза, — подавитель выпивает и опять напшикивается, что мама не горюй. Так что в комнату заходит уже шелковистый, но слегка подмерзший в сырых коридорах общежития. Волосы мокрые, их еще в порядок приводить... Но в целом, он почти готов!       — Сейчас я высушусь, уложусь, оденусь, и сразу пойдем. Ждёшь? — объявляет Антону для чего-то, чувствуя какой-то странный конфуз. С одной стороны, это вполне себе нормальная ситуация для двух соседей по комнате, верно? А с другой стороны, от понимания, что Антон альфа, у Арсения складывалось ощущение, что они новоиспеченная парочка. Со всеми острыми углами и перемириями.       Стыдно-то как.       Знал бы отец, что он вытворил, убил бы — не иначе.       — Жду. Куда я денусь? — Антон откладывает телефон, в котором ковырялся до его прихода в комнату. — Не волнуйся, у нас ещё есть время, делай свои дела, — рукой машет, мол, все в порядке. — Ты собирайся, а я… — он дышать вдруг тяжело начинает, встаёт с кровати и к окну подходит, открывая форточку и высовываясь в неё носом. — Голова что-то кружится.       Арсений взгляд кидает обеспокоено, интересуется на всякий случай: «Сильно кружится?», — а потом вслух рассуждать начинает душно, но искренне волнуясь и переживательно пытаясь распутать провод фена:       — Ты вчера что-то нехорошее курил, да? Ты бы… — замявшись от осознания, что отчего-то нотации Антону читает, как будто они люди близкие. Но Арсений почему-то действительно хочет, чтобы у Антона всё хорошо было. Пусть и знакомы они всего-ничего, но тот так-то парень хороший. По нему видно. Глаза эти добрые оливковые и улыбка десенная. Загляденье просто, аж в груди щемит. — Ну, воздержался бы от этого, а? Ни к чему хорошему оно не приводит. А тебе учиться ещё сегодня. Вдруг голова и в дальнейшем кружиться будет?       И своей головой, — с волосами влажными и смешно торчащими волнисто, — качая. Фен включается, хороший, дорогой, шумит мерно, влагу с прядей убирая. А потом Арсений ещё и плойку берёт, волосы укладывает у челки поэстетичнее, пальцами поправляет и расчесывает, решая стайлинг не наносить. Зачем? Если и так лежит хорошо и непринужденно.       — Да не парься, я ничего такого не употреблял вчера, — Антон рукой машет, на подоконник запрыгивая и затылком в окно холодное упираясь. — Просто немного травки, чтобы… Ну, не так бесоёбило во время гона. Точнее перед ним, я злой обычно, — поясняет совершенно спокойно.       — Я хочу переодеться, — объясняет Арсений, по его мнению, понятно, и замолкает на пару минут. Но когда не получает в ответ хоть толику осознания. Краснеет ушами досадливо, самыми кончиками мочек, и добавляет подробнее. — Не мог бы ты отвернуться? — вскидывая брови, как будто это была очевидная просьба и надо было раньше догадаться.       — Что? — Антон переспрашивает растерянно. — Отвернуться? — усмехается. — Ну ты серьёзно что ли? Боже, Арсений, да что я там не видел? У меня всё то же самое в штанах. Ладно, — с подоконника спрыгивает, к окну отворачиваясь. — Доволен?       А у Арсения ни хвоста под пижамными штанами, ни крыльев под майкой. Просто неловко это всё. Стыдно даже. При альфе постороннем оголяться, с которым ты не в браке, не помолвлен и даже не в отношениях. Ещё и разговоры его эти откровенные. У Антона гон скоро. А что Арсению он прикажет делать в это время? Из комнаты съезжать? На стены лезть? Если Антон сейчас пахнет одурительно, то когда феромон усилится и приобретёт нотки перманентного возбуждения, придется пить больше подавителей.       Походит Арсений пару дней овощем бесхарактерным и сонным, зато суть свою омежью полностью приструнит и обуздает. Да и вообще… Боже, столько этих нюансов. С Антоном нужно будет это всё обсуждать, будто они на одной волне.       Ну что ж, Арсений Попов. Театральный вуз. Театральная игра на сцене и в жизни.       Отрабатывай навыки.       Чёрная ткань майки, — как обёртка конфеты, — скользит по подтянутому животу и прогнутой немного пояснице, — Арсений вещь через голову снимает, но слишком медленно, аккуратно, чтобы причёску не испортить, только вот это добавляет переодеванию тягучести, напоминая какой-то совсем не невинный стриптиз, — лопатки так напряжены и сведены вместе, на бледной коже россыпи родинок, — созвездия полярного края.       Свои верные джинсы-колготки с дырами и водолазку с худи сверху Арсений натягивает уже быстрее, чувствует себя некомфортно от своей особенности и того, что Антона ждать долго заставляет, пялясь в окно, как придурка. Ещё раз волосы перед зеркалом поправляет и кидает энергично:       — Всё, я готов! — джинсы поудобнее за пояс на бедрах подтягивает.

***

      Антон вообще в полном шоке с того, что утром случилось, пока Арсений мирно спал в своей постели, потому что он нюхал его откровенно, пытаясь запах этот невозможный уловить. Ну не мог он просто так в стороне остаться. Уверен же, что за этими духами ужасными какие-то нотки приятные пробивались. Так вообще бывает? Альфе может нравится запах альфы? Он что, бракованный какой-то?       Какого чёрта?       А сейчас они сидят на общей лекции, так ещё и Арсений рядом уселся, будто они друзья лучшие — упаси Господь, конечно. Антон даже на заднюю парту, за которой сидит Эд с какой-то симпатичной омегой, с грустью поглядывает. Он ведь тоже мог бы себе выбрать кого-то более ебабильного, чем Арсений. А то смешной ещё такой, сидит, лекцию слушает, записывает её за преподом, что Антон аж смеха сдержать откровенного, но тихого не может:       — Ты чё, реально учиться сюда пришёл? — спрашивает он тихо, стараясь внимание лектора не привлекать.       Арсений хмурится недовольно, нос свой надкушенный морща, как от зубной боли. И кидает на Антона взгляд украдкой такой недоумённый, будто он у него глупость несусветную спросил, — вот нахалёнок мелкий.       — А ты — нет? — шепчет он вкрадчиво и слово фломастером выделяет поспешно, чтобы новую страницу тетради начать.       — Ты серьёзно что ли? — Антон смеётся тихо и неприкрыто совсем. Ну чудик же. Какая в жопу учёба, когда под боком столько возможностей хорошего секса есть? — Господи… ты реально серьёзно, — сам отвечает на свой же вопрос. — Пиздец. Ещё скажи, что ты всегда мечтал актёром стать.       — Я бы повторил свой предыдущий вопрос, — без удовольствия выдыхает Арсений, но всё же хмыкает более снисходительно спустя несколько коротких мгновений, отчего-то погружаясь в некую рефлексию, — но ладно, сникерс был вкусным. Поэтому считай, что я не обратил внимание на твой сарказм, — а после, пинаясь мягко коленом в колено, добавляет более важно и одухотворённо: — Правда мечтал. С детства. Обычно дети не особо хотят в утренниках участие принимать… А я прямо рвался. Жутко это всё любил…       — Ты, блять, кто такой вообще? — Антон смотрит на него чуть брови свои вскинув вверх. — Нет, вопрос в другом, нахуй ты сел со мной вообще? Ты мне такие планы обламываешь, — выдыхает печально крайне, потому что действительно планы грандиозные были. И начаться они должны были с выбора самой доступной омеги на потоке, а не соседства с этим заучкой.       — Я тебе… а ты…       Арсений, кажется, от такого заявления язык свой аристократический прикусывает. Не скупясь так, со всем махом, глаза небесные округляя в абсолютном возмущении и обиде. Ну конечно, Антон ведь его перебил. Только чего он как омега реагирует? Нормальный альфа бы как минимум на три буквы послал, а как максимум прописал бы в нос. А этот вон, с места вскакивает совершенно уж не брутально. Губы свои тонкие поджимает в молчаливом осуждении. Мол, душу оголил, а его тут чуть ли не послали.       Ну а кто его вообще вместе сесть звал, а?       — Хам! — кидает коротко, подхватывая сумку и сгребая письменное содержимое стола, чтобы пересесть как может дальше. Демонстративно так. Плюхаясь в отдаленном углу противоположного от Антона сектора.       Антон ему вслед смотрит и понять не может, что вообще такого сказал, что умудрился обидеть эту графскую задницу. Ну подумаешь! Ладно, он полный придурок, который не умеет фильтровать собственный базар.       Идиот.       Какой же конченный идиот.       Ну вот зачем так грубо было?       Это ведь не Эд — кроме этого чудика никто к такому общению, кажется, не привык.       И он кидает взгляд абсолютно виноватый и печальный на Арсения, вздыхает тяжело, смотрит на препода, который всё ещё лекцией увлечённо занят, собирает свои вещи и идёт следом за этой сбежавшей принцессой, плюхаясь на соседний с ним стул.       — Извини, — говорит тихо, пихая его в плечо своим. — Я иногда не слежу за словами вообще. Не хотел тебя обидеть. Это круто, что ты горишь своей мечтой, правда. Давай так, я угощу тебя обедом, а ты не будешь на меня сердиться, ммм? И я не хам, просто еблан, — усмехается, по-детски совершенно мизинец протягивая в качестве примирительного жеста. — Мир?       Мизинец у Арсения такой крошечный в сравнении с его, цепляется крючком, и хоть Антону это совершенно привычно, — оно и понятно, с таким-то ростом и анатомическим соответствием абсолютно всего, тут и альфы, и омеги будут рядом мелкими казаться, — но сейчас это кажется чем-то… милым? А Арсений сопит совсем тихо, смотрит из-под ресниц своих пушистых уже не враждебно совсем, улыбку облегчения не скрывая от слов-извинений.       — Ладно, мир, — фыркая совершенно ребячливо. — А ты почему именно на театральный пошёл?       — Да меня Эд сюда затащил, — Антон кивает на задние парты, где лучший друг сидит. — Мне вообще плевать было, где учиться. Я сюда пришёл только ради охочих до ласк омег. Ты посмотри на них, — обводит аудиторию взмахом, показательно запах вдыхая, но чувствуя только духи Арсения. — Я себе даже блокнот завёл, чтобы записывать всех, кого буду трахать. Только не думай, что я изврат какой-то, — чешет в затылке глупо. — Просто… ну как не пользоваться таким подарком судьбы? Мы и тебе кого-нибудь найдём, — заверяет совершенно серьёзно.       Арсений кашляет с совершенно непроницаемым видом, по сторонам украдкой взглядом ведёт, — куда Антон ему показал с энтузиазмом, — и за карандашом, со стола скатившимся на мгновение склоняется, чтобы после затылком своим несчастным об угол деревянный удариться, выпрямляясь резко и необдуманно.       — Чёрт!       — Боже, Арсений! — Антон восклицает, кажется, слишком громко, потому что лектор тут же на них оборачивается. — Извините, — тянет виновато, а после рукой к Арсению тянется, чтобы затылок его бедный потрогать и убедиться, что тот голову себе не разбил. У него самого в ушах до сих пор звон от глухого удара стоит. — Ты как? Осторожнее, убьёшься так и не исполнив свою мечту о большой сцене, — улыбается, зачем-то по волосам его трепля и тут же в смущении руку убирая.       — Подожди… блокнот? Серьёзно? В университет только ради… этого? — шепчет Арсений, затрудняясь, похоже, подобрать приемлемую формулировку, и сам место удара потирает с тихим шипением.       — Нет, ну изначально я пошёл в универ, чтобы хоть где-то учиться, а доступные омеги — приятный бонус, — Антон снова в сторону преподавателя смотрит, проверяя не следят ли за ними. Не хватало ещё в первый учебный день выговор получить за болтовню и в чёрный список к — как там этого старого хрыча зовут? — попасть.       — А… — Арсений будто проглатывает слова какие-то его стыдящие, передумывает, видно, только губу нижнюю закусывает, тоже на преподавателя взгляд вороватый кидая.       Странный такой.       Причёску свою педантично и как-то скованно поправляет. Щеками краснеет. Может не привык вот так, с бухты-барахты, к такому прямому физическому контакту? Или недоволен испорченной укладкой? Хоть и не выглядит, как возмущённый до корней волос.       Но мало ли, как эти графы воспитаны.       — А почему альфам, — заминку секундную от собственных же слов создавая, — другим, вот, как ты, нравятся доступные? Ведь если им всё равно с кем спать, о каких чувствах тут может идти речь вообще? — и столько невинного в этом Арсении Попове, что хоть обнимай и плачь — настолько он странный.       Ну точно девственник.       Но Антон на него снисходительно совершенно смотрит, без толики издёвки или насмешки. Только глаза слегка щурит, голову набок склоняет и улыбается снова совершенно по дурацки.       — Ты такое чудо, честно, — говорит он весело. — Ну какие чувства, принцесса? Неужели ты действительно думаешь, что трахая этих омег, я к ним чувства испытываю? Только не говори мне, пожалуйста, что ты во всю эту чушь про истинных и прочее веришь. Ты правда хочешь всю жизнь прожить с одним человеком, которого тебе, — Антон смеётся даже несдержанно, кавычки пальцами в воздухе рисуя, — судьба приготовила? Это же бред полный…       Он вздыхает, обрываясь на полуслове, потому что, а вдруг Арсений правда в это верит? Вдруг, он сейчас его надежды и мечты ванильные в грязь втаптывает? Пойди пойми этих золотых детей. У них ведь совсем разное окружение, воспитание и интересы. Наверняка Арсению всё детство внушали, что «истинные» и прочая лабуда — чистая монета.       — То есть, — Антон вздыхает шумно, — извини. Я не смеюсь над тобой, если что. Просто… не верю я во всю эту хрень, но если ты веришь — это прекрасно. Может, однажды и встретишь свою омегу. Но это ведь не повод целибат хранить, верно? Так что отрывайся, пока есть возможность, — снова плечом в плечо пихается.       И ответку получая смешливую даже. Арсений глаза свои невозможные совершенно — они правда даже без минимального вкрапления другого цвета, настолько чистые — закатывает и хмыкает по-менторски. Так, словно, будь его воля, он бы лекцию тут личную Антону загнул про понятия аристократические, семейные ценности и вообще — oblico morale. Но, к счастью, лекция уже ведётся. Правда не о всех тех хренях, что губы тонкие прячут за собой поджато, а о «искусстве театра: от классики к современности. История, тенденции и вызовы современного театра», — по крайней мере именно так написано у Арсения.       — Под отрывом ты подразумеваешь риск получения ИППП? — и бровь свою изгибает тёмную, насмешливо так и с неприкрытой издёвкой.       — А что-то про предохранение мы слышали, не? — усмехается Антон, откидываться на спинку стула — один чёрт писать он ничего не собирается. В крайнем случае потом попросит списать у своего нового «товарища». — Ты такой зануда иногда, клянусь. Но ничего, мы с Эдом тебя испортим. Как бы плохо это ни звучало.       Арсений нос свой кнопочный задирает пафосно — вот по-любому что-нибудь совершенно неинтересное и ханжеское сказать хочет.       — Барьерная контрацепция, Антон, помогает снизить вероятность передачи венерических заболеваний, но не защищает от них полностью. Поэтому существует огромная вероятность что-то да подхватить, если спать со всеми подряд без разбора, — и правда тянет совершенно бесцветно и скучно, продолжая за преподавателем каждое слово записывать. — У кондомов есть один существенный недостаток, — они конечно защищают, но только ту область, которая ими закрыта. Как каска. А вот генитальный герпес, вирус папилломы человека, — пальцы свободной руки загибая мрачно, — или даже сифилис — всё это можно заполучить любой слизистой оболочкой. Даже при поцелуе. Или просто от контакта с повреждённой кожей. У вас с другом в школе что, элементарного урока полового воспитания не было?       Антон смотрит на парня, как на идиота полного, потому что адекватный человек такую херню задвигать явно не будет.       — Арсений, ну какие, нахуй папилломы и сифилис? — глаза закатывает, головой качая, будто с ребёнком маленьким разговаривает. — Ты тут где-то шлюх увидел что ли? Или я по твоему ебу вообще всё без разбора? Не знаю как ты, но лично я и многие другие, кто, как ты выразился, ведёт беспорядочные половые связи, проверяются чаще, чем ты в душ ходишь, зануда.       — Не понимаю я, — головой качая раздраженно, — все эти риски, постоянные проверки с замиранием сердца, ради какого-то секса без чувств. Лишь бы удовлетворить низменные потребности, — и языком ещё так жеманно цокает, словно не альфа нормальный, чёткий, а выходец из какого-нибудь института благородных недо-девиц. — Как животные, ей Богу. И как по-твоему ш… — кривясь от неприятного слова. — Омега лёгкого поведения выглядеть должна? С красной надписью на лбу ходить? Никогда не знаешь, на кого нарвёшься.       — Во-первых, ты сам ответил на свой вопрос — всё ради получения неземного удовольствия, — Антон улыбается криво. — Во-вторых, все мы люди с одинаковыми желаниями, и если тебе кажется вдруг, что ты не такой… то тебе кажется. Я ведь не осуждаю тебя за твоё занудство, вот и ты не смей. Не хочешь трахаться, так другим кайф не ломай. Нашёлся тут, святоша. Тебе легко рассуждать о ценностях, потому что рос на всём готовом. А такие как мы с Эдом сами себе дорогу прокладываем. У нас нет богатых предков, которые с пелёнок нам пару нашли. Каждый живёт, как ему нравится. Так что если не согласен, то не соглашайся молча, но осуждать не смей, — фыркает обиженно, телефон из кармана достаёт и носом в экран демонстративно утыкается.       — Во-первых, — передразнивает Арсений, ещё так натурально, что нос этот кнопочный собственноручно подправить хочется, оттянуть до острого состояния, — я сказал «низменные», а не «неземные» — это разные слова, — он брови свои хмурит враждебно и явно чем-то задето. — А во-вторых, — замолкает резко, как будто и не сотрясал воздух секунду назад, на преподавателя опять взгляд свой переводя нечитаемый. — Иметь, как ты выразился, пару с детства не так классно, как ты себе представляешь. Это вообще не классно! И я тебя не осуждаю, если ты вдруг действительно так решил. Просто не понимаю, как этим можно заниматься без любви…       — Мне, если честно, всё равно, что ты там обо мне подумаешь, — Антон поднимается с места как раз, когда звенит звонок с пары. — Увидимся, — машет рукой и идёт на выход, следом за Эдом.