Лань Чжань приходит к Старейшине Илина за помощью

Лань Чжань научился слушать слухи и сплетни, научился узнавать мир в словах тех, кто просто пытается потешить себя, соврав и приукрасив, научился вычленять из их слов истину. Потому что иначе о Старейшине Илина было не узнать. Лань Чжань знал его имя или прозвище — Усянь. Так обращалась к нему целительница Вэнь, но большего он дознаться не смог. Старейшина Илина просто однажды сошел с горы Луанцзан. Он не чурался темного пути, говорил, что нет разницы, главное, чтобы сердце смотрело светло, и Лань Чжань с каждым днем соглашался с ним всё больше. Например, сейчас, вытирая с лица кровь. Это даже не рана — так, царапина, но если не обратиться к целителям, то останется шрам, а если попытаешься обратиться — затравят злыми словами, которые отчего-то ранили сильней, чем удары меча. Такого быть не должно, но они, дети, что росли в трех тысячах правил, не нарушили ни одного. И оттого было еще горше. Девять лет Лань Чжаню изо дня в день твердили, что правила помогут ему найти его место в жизни, помогут сохранить чужие жизни, помогут выбрать путь. И он верил. А сейчас он стоял на перепутье — буквально. Он шел от тренировочного поля. И отсюда было три пути — к целителям, в покои младших учеников, а он, несмотря на статус второго наследника, считался младшим учеником. И третий. К выходу из Облачных Глубин. Лань Чжань смотрел на эту тропу уже слишком долго. Он не должен желать просто уйти и оставить этих людей, умудрившихся быть злыми и жестокими даже в трех тысячах правилах, вариться в собственном… яде? гневе? невежестве? А Лань Чжань вправе ли?.. Он должен отвечать за этих людей. Он должен исправлять их, помогать им стать лучше, указывать на неприемлемое и искать возможность для изменений, но… …ему девять, он только начал тренироваться играть на гуцине, а подушечки пальцев сейчас все изрезаны, и даже мази не помогают, в нем нет знаний даже об основных дисциплинах клана Гусу Лань, потому что по правилам этому всему начинают учить с одиннадцати, но, как без знаний, он может понять, что… — Что с щекой? — вторгся в его мысли голос Старейшины Илина. Лань Чжань вскинул полный удивления взгляд. Старейшина Илина за это время не изменился совсем — всё тот же, в свободных черно-алых одеждах и с алой лентой в волосах. Он смотрел не надменно, нет, во взгляде его жило невероятное тепло, когда его пальцы ласково коснулись щеки Лань Чжаня, будоража кожу смесью из темной и светлой энергии. — Вот и нет больше царапины, — сказал спокойно Старейшина Илина. — Что было это? Случайность или нарочно кто?.. Лань Чжаню хотелось бы ответить: «Случайность». Но. Лгать запрещено. Старейшина Илина спокойно приподнял его лицо за подбородок, в глаза заглянул и что-то увидел там, потому что спокойно, почти мимоходом запустил руку в волосы и снял… алый шнурок. — Я бы забрал тебя с собой, — сказал Старейшина Илина, — но ты не пойдешь. Не сейчас. Потому что всё еще думаешь, что должен что-то этим людям и своей крови. Тебя так воспитали… воспитывают. И в клане ты найдешь возможность учиться тому, о чем никто более тебе поведать не сможет. Ты упрямый, Лань Чжань. И ты под моей защитой. Он отпустил подбородок Лань Чжаня, взял его за руку, оголил запястье и повязал на него алый шнурок, обмотав несколько раз — так, как сам носил чужую налобную ленту на своей руке. — Это не защитит от удара, от яда, от злого слова или злой мысли. Но предупредит о грядущей опасности, чтобы ты смог успеть среагировать. Снять его с твоей руки сможешь только ты. И я, конечно. Вот и всё. Старейшина Илина завязал концы шнурка прихотливым узлом, пригладил большим пальцем, а после протянул руку, предлагая, но не неволя идти за собой. — Вы к маме? — спросил Лань Чжань, ухватываясь за ладонь Старейшины Илина. — И спасибо. — Пустяк пустячный, — заверил Старейшина Илина. — А у матушки твоей я уже был. Как скоро после начала ее сна ты понял, что к ее дому отныне подойти можешь только ты? Ну и я. И целительница Вэнь. И сама твоя матушка, конечно. Лань Чжань нахмурился, вспоминая. Слова всегда давались ему не очень хорошо, и то, как говорил их Старейшина Илина — без малейшей заминки, без намека на поиск нужного слова, а то и вовсе не подбирая слова, восхищало. Хотелось так же, но этому, вероятно, придется учиться долго и усердно. Но Лань Чжань сможет, если приложит больше усилий, он непременно сможет. — Лань Чжань? — позвал Старейшина Илина. — Так когда ты понял? — Когда я пошел навестить матушку, — честно сказал Лань Чжань. — Я смог войти, а брат — нет. Он помнил разочарование на лице Лань Хуаня, когда тот остановился у защитного барьера. Но войти не смог. И дядя не смог. И даже старейшины. Тогда все дружно решили, что это Старейшина Илина сотворил что-то — уж больно он был зол, когда покидал Облачные Глубины. И оставили это. — Ты мои-твои одежды оставил в доме матушки, — продолжил Старейшина Илина. — Что? Попортить пытались? В Облачных Глубинах лгать запрещено. Но и правды Лань Чжань сказать не мог, потому что сказать — признать себя слабым, подтвердить, что он не смог, не справился, что… что он не настолько хорош, насколько все ждут от него. Он должен быть идеален. …а он пока что был слаб… Старейшина Илина вдруг остановился, опустился на колени, оказываясь ниже Лань Чжаня, а потом сказал очень спокойно и с непреклонной, абсолютной и нерушимой уверенностью: — Ты станешь сильней меня, Лань Чжань. Ты будешь невероятен. Невозможен. И ты сохранишь свою душу светлой, ты сохранишь в своем сердце тепло и возможность любить. Ты будешь настолько невероятен, что за самой злой и жестокой тьмой сможешь разглядеть искалеченного и одинокого человека. Ты станешь сильней меня. Но на это нужно время. Дай себе время, Лань Чжань. Прошу тебя. Прошу, не торопись. Лань Чжань смотрел в его глаза, и Старейшина Илина — этот грозный, невозможный, невероятный человек — искренне верил в него, еще несбывшегося, не повзрослевшего, не нашедшего свой путь и не обретшего ни знания, ни силы. — Я стану, — повторил Лань Чжань, — но сейчас я не таков. — О нет!.. — разулыбался вдруг Старейшина Илина, — ты уже таков. Просто не нужно ждать плодов от только проклюнувшегося зернышка. Ты, — Старейшина Илина отпустил его ладонь и прижал палец к лбу Лань Чжаня над лентой, — зернышко с проросшим зеленым непонятно чем. Осталось только вырасти. И выучиться. — Я выучусь, — кивнул Лань Чжань, и от этого его кивка палец Старейшины Илина коснулся его ленты. Это ничего не значило. Потому что Лань Чжань еще ребенок. Потому что Старейшина Илина уже выбрал себе спутника. Потому что не выбирают судьбу в девять лет. Но Старейшина Илина вдруг улыбнулся грустно и сказал: — Я так сожалею, что ты однажды не встретишь в Облачных Глубинах странного улыбчивого мальчишку, который поразит тебя тем, что ни одно правило, кажется, не писано для него. Я так сожалею, Лань Чжань. Он вздохнул, встал и снова протянул руку Лань Чжаню, когда рядом раздался яростный голос главы Не: — Да не пустит он тебя в Илин! Ты, что, думаешь, ему по нраву, если твои заклинатели будут вокруг его горы шнырять?! Старейшина Илина весь напрягся, распрямил плечи, гордо голову вскинул, натянул на лицо лживую надменную улыбку и пробормотал под нос: — Что-то в этом году все на Совет пораньше явиться решили. И двинулся вперед. А Лань Чжань, словно привязанный, шел чуть ли не след в след за развевающимися темными летящими одеждами. Так нельзя. Он не должен подслушивать и подсматривать. Но в нем жило странное чувство необходимости знать о Старейшине Илина больше, чем могли рассказать досужие сплетни. — Да что мне мешает спросить? — отвечал, видимо, главе Не глава Цзян. — Он точно уже прибыл. Я спрошу. Я прошел чуть ли не все земли цзянху. Только в Илине еще не был. А все следы ведут туда. И если я не найду их живыми, то хотя бы… — Я уже их похоронил, — сказал Старейшина Илина, останавливаясь вдруг. Лань Чжань не врезался в него, но почти. Старейшина Илина вдруг обернулся на него, вздохнул и сказал: — О, ребенок, ну чего ты за мной пошел? Не для тебя этот разговор. Ты еще мал, чтобы такое слушать. — Он вдруг свел брови на переносице и тихо добавил: — Или нет?.. Ты заслуживаешь знать, думаю. В конце концов, это был твой… Он замолк на полувздохе, оборвал себя резко, обернулся к главе Цзян резко, почти зло, сказал: — Вы опоздали. Те, кого вы искали, не надеясь уже найти, мертвы пять лет как. Они боролись с тварью. Они победили. Но выйти из логова не смогли. Я нашел их и похоронил. Глава Цзян глянул недоверчиво, потом головой покачал, сказал твердо: — Какая-то тварь не могла остановить ученицу Баошань-санжэнь. И Вэй Чанцзэ не был так прост. Они бы не погибли просто так. Старейшина Илина рассмеялся, и в смехе этом была горечь, была боль, было что-то, что жило в его словах, голосе и взгляде иногда. Он сказал: — Можно погибнуть просто так. Можно погибнуть из-за нелепости. Из-за случайности. Из-за того, что ты оказался недостаточно готов. И самого сильного заклинателя можно сразить простым кинжалом. Если. Нанести. Удар. Вовремя. Меж ними четверыми повисла тишина. Глава Цзян напрягся. Глава Не положил ладонь на его плечо, успокаивая и почти на месте удерживая. Физические прикосновения… успокаивали, кажется. И Лань Чжань осторожно протянул руку и попытался взять Старейшину Илина за ладонь. Тот сначала и как-то почти машинально уцепился за него в ответ, потом посмотрел на него и улыбнулся мягко. — Это ведь не вы убили их? — спросил вдруг глава Не. — А то уж больно речи у вас… — Что? — посмотрел на него Старейшина Илина. — Нет. Конечно, нет. Я нашел их спустя годы. Но сначала я похоронил их сына. А потом уже начал искать тела его родителей. — Вэй Ин мертв? — пробормотал посеревший глава Цзян. — В Илине были очень злые и очень голодные собаки, — просто ответил Старейшина Илина. — Больше в Илине собак нет. И детей бродячих нет. Но детей нет, потому что я забрал всех на свою гору. Ха!.. — Он выдохнул и покачал головой. — Бессмертный, что подбирает бродячих детей. Никогда не думал, что однажды смогу сравнить себя с Баошань-санжэнь. Забавно. — Нет в этом ничего забавного, — отозвался мрачно глава Цзян. — О, вы просто не понимаете, — улыбнулся Старейшина Илина. — Я появился на горе Луанцзан, потому что у ее подножья умер ребенок. И отныне я привожу на эту гору детей, чтобы они жили. Да и матушка моя была ученицей Баошань-санжэнь. А я продолжаю традицию. Как же забавно. Смешно… до слез. — А потом он добавил серьезно: — Оплачьте и отпустите, глава Цзян. У вас есть очень сильный и способный сын. У вас есть дочь, которая может отогреть любое сердце. И у вас есть жена, которая вас отчего-то любит. Подумайте об этом, глава Цзян. Глава Не?.. — Откуда вы вообще взялись, Старейшина Илина? — спросил глава Не. — С Луанцзан, конечно!.. — усмехнулся Старейшина Илина. — Откуда мне еще взяться?.. Пойдем, Лань Чжань. Надо найти твоего брата. Я проведу вас обоих к матушке. Снять или изменить барьер не смогу, увы, но проведу. И он повел Лань Чжаня прочь по тропинке, к Лань Хуаню. Спустя недолгое время они с братом сидели подле матушки и оба тихо говорили — с ней и меж собой. А Старейшина Илина сидел на крыльце домика и курил. Он ждал, когда они наговорятся. Он сказал, что у него впереди вся вечность, так что они могут не торопиться. Он добавил, что хочет просто, чтобы они поговорили с мамой. И обещал приходить раз в месяц, чтобы Лань Хуань мог ее навещать. — Понимаешь, почему я барьер не поменял? — спросит Старейшина Илина парой дней позже. Лань Чжань не удивится, не скажет, что барьер изменить нельзя было, нет, он ответит: — Потому что я пришел просить за жизнь мамы, а… а брат — нет. Старейшина Илина тогда только кивнет и уйдет возмутительно курить на крышу минши. И вернется. Через месяц. Как и обещал.