По-крупному

Рубашка у Найнса была из какого-то гладкого материала, шёлковая или вроде того, Гэвин понял это уже когда они обосновались за барной стойкой и тот снял пальто. Совершенно пидорская ткань. На Гэвине подобные шмотки смотрелись бы комично, как балетная пачка на корове, а Найнсу шло: как-то необъяснимо и практически жутко сочеталось с его бледной кожей, с его уложенными волосами, с его почти по-женски изящными пальцами и запястьями. С чётко обозначенным разлётом ключиц, виднеющимся в выемке воротника — верхняя пуговица оказалась расстёгнута. И даже с этой блядской кудряшкой, выбившейся из причёски и упавшей на лоб. Ты должен наблюдать за ним, а не пялиться. Или ты сразу же забыл про расследование, стоило симпатичному мужику покрасоваться перед тобой в пижонском пальтишке стоимостью с твою годовую зарплату? Гэвин был слаб и готов был ответить за это на Страшном Суде. Хмурый бармен выставил перед ними два стакана для шотов, нарезанный лайм, солонку и бутылку Olmeca. Взялся было разливать, но Ричард остановил его кратким: — Я сам. Тот покосился мрачно, между ним и Найнсом произошла какая-то странная битва взглядами, которую Гэвин не выкупил, но в которой, очевидно, победил последний, потому что бармен пожал плечами и отдал ему солонку, а после и вовсе свалил из-за стойки. То ли на перекур сгонять решил, то ли просто опасался находиться в непосредственной близости от них. Гэвин мог его понять. — Не думаю, что так было можно, — прокомментировал он, наблюдая за барменом, скрывшимся среди танцующих людей. И, вернув своё внимание Ричарду, крупно вздрогнул: тот смотрел на него в упор. Будто изучал. Будто исследовал. Будто… Нет. Нет. Ему не в чем было подозревать его — до сих пор Гэвин обсирался только на сомнительных юморесках, но мало ли тех, кто отпускает дерьмовые шуточки? Не каждый клоун коп, но, как известно, каждый коп… Угомонись. — Всё в порядке, — Ричард, вернувший его в реальность посреди ожесточённого спора с самим собой, позволил себе очередную улыбку, которая ничего не изменила в его сдержанном лице. — Мы с ним… давние приятели. Вот как. — Часто здесь зависаешь? — Гэвин постарался прозвучать небрежно, облокотился на стойку, позаботившись о том, чтобы невзначай поиграть мускулами. Трюк был простецкий и наитупейший, но Ричард всё-таки задержался взглядом на его бицепсе, прежде чем туманно откликнуться: — Случается. Гэвин поздравил себя с первой маленькой победой. — Значит, часто, — усмехнулся он, наблюдая за тем, как Найнс щедро разливает по стаканам текилу. — Не очень-то ты похож на парня, которому требуется спаивать кого бы то ни было для того, чтобы склеить. — Я польщён, — Ричард дёрнул краешком рта и завинтил крышку бутылки. — В качестве ответной любезности замечу, что ещё никто не начинал знакомство со мной со слов про то, как я держу свой член. Гэвин заржал. Ричард протянул ему руку, их пальцы соприкоснулись, пожатие у него оказалось уверенным и крепким, Гэвина продрало дрожью с ног до головы, а Найнс даже не дёрнулся. Только негромко произнёс: — Ричард. — А? — Гэвин моргнул; его недогадливость, очевидно, Найнса позабавила, потому что тот фыркнул, но всё-таки снизошёл до объяснений: — Меня зовут Ричард. Надо же, не напиздел, отметил Гэвин с отстранённым удивлением. И, спохватившись, когда пауза затянулась, поспешил представиться и сам: — Гэвин. Он не знал, за каким хреном сказал настоящее имя, когда следовало выдумать фальшивое; с другой стороны, искренность требовала искренности. Мог ли Найнс так разбрасываться своими реальными данными, будь он в самом деле преступником? Нет, в его причастность к стародавнему висяку Гэвину верилось с каждой минутой всё меньше; а вот в потенциальную причастность к его, Гэвина, стояку… …да. Да, он был омерзителен, и он этого не стеснялся. — Интересное имя, — Ричард окинул его Особым Взглядом, заставившим Гэвина покраснеть щеками, ушами и даже шеей. — Тебе подходит. Гэвин оскалился: — Тебе краткая форма твоего тоже вполне соответствует. Ричард предпочёл недвусмысленный намёк проигнорировать и взялся за солонку, должно быть, чтобы пройтись солью по ободкам их стаканов. Не то чтобы Гэвин возражал, вообще-то он действительно был большим фанатом текилы, особенно текилы с солью и лаймом, особенно текилы с солью и лаймом по всем правилам истинных мексиканских пройдох. А сейчас зачем-то выдал, уставившись на чужие пальцы, плотно обхватившие стеклянную баночку: — В моё время было принято слизывать соль с чужого тела. Лизнуть-опрокинуть-куснуть и всё такое. И тут же пожалел о сказанном — чужой взгляд потяжелел, на мгновение сделался почти опасным, Ричард, оказывается, выглядел довольно жутко, когда прищуривался, Гэвин неиронично пересрал и присел на очко… А затем Найнс хмыкнул. И медленно закатал рукав рубашки, обнажив левую руку почти до локтя. Гэвин тупо уставился на его предплечье: на ровную кожу, покрытую редкими тёмными волосками, светлую до прозрачности, настолько, что можно было отследить каждую вену. Любую из тех, что проступили чётче и рельефнее, когда он небрежно стянул перчатку зубами. Когда вытянул руку, практически мазнув пальцами Гэвину по шее. Когда несколько раз потряс солонкой в аккурат над напряжённым запястьем. — Прошу, — в его голосе было что-то от издёвки. — По крайней мере, ты можешь быть абсолютно уверен в том, что я мыл руки. Гэвин нервно сглотнул. Совершенно некстати вспомнилось вдруг, что в кармане джинсов у него был микрофон и что Коллинз с Андерсоном, наверное, уссывались с того, что слышали. А может, и заблёвывали тачку — этот вариант хотя бы принёс бы ему чувство отмщения. Тем не менее, ни им, ни Фаулеру не в чем было его упрекнуть: пока что Гэвин вполне успешно справлялся со своим заданием. Похоже, у Найнса были серьёзные проблемы со вкусом — и речь шла отнюдь не о шмотках. Но мне на руку то, что ты клюёшь на самые бомжарские подкаты; признаться, от кого-то с твоей внешностью я этого не ожидал. Впрочем, Гэвин и от себя-то в этот вечер не ожидал нихренашеньки из того, что делал и что говорил. — Ладно, — пробормотал он, облизывая почему-то пересохшие губы. — Ладно, я… блядь. Да пошло оно всё. И, подавшись вперёд, обхватил чужую ладонь обеими своими. Глубоко вдохнул, набираясь смелости: это он, понимаете ли, на словах был дерзким да резким, но рядом с Найнсом необъяснимо робел, хотя прежде за собой подобной херни не замечал. Рука была красивая. В его пальцах она ощущалась манящим теплом обманчиво расслабленных мышц. Дерьмо, Гэвин и не подозревал о том, что настолько сильно изголодался по тактильной близости. — Ну же, — шепнул Ричард насмешливо. И Гэвин склонил голову, и прижался ртом к его ладони, и прошёлся языком и губами по линии жизни к запястью, царапнул зубами ненароком, собирая остатки соли; кожа оказалась предсказуемо солёной, а ещё — неожиданно нежной. — Как у девчонки, — прохрипел он, поднимая голову; голос осип, и, чтобы хоть чем-то замаскировать тот откровенный и недвусмысленный эффект, который произвело на него совершённое ими, Гэвин едко добавил: — Так и знал, что ты из этих. Из сладеньких. Ричард вскинул брови. Они у него были удивительно выразительные — куда выразительнее застывшего ебальника. Гэвину, впрочем, этот застывший ебальник вроде как реально вкатывал. О, да ради всего святого. Он нервно поёрзал на стуле. Ричард тем временем подцепил тремя пальцами один из шотов, гладкий краешек стекла ткнулся Гэвину в губы, он рефлекторно разомкнул их, и текила обожгла горло сладковатой прохладой, быстро сменившейся кислым послевкусием лайма, скормленного ему Найнсом точно так же, с рук. Щёки запекло, в животе приятно потеплело. Их взгляды вновь встретились, Ричард прикрыл на мгновение глаза — ебучие длиннющие ресницы — и, вдруг отстранившись, опрокинул в себя свой шот, не потрудившись даже закусить. В том, что случилось потом, Гэвин с равным успехом мог бы обвинить четыре вылаканных им до сих пор куба либре, собственный недотрах и чрезмерную, на грани с преступной, привлекательность сраного Ричарда Найнса. По крайней мере, именно этим он наверняка занялся бы позже, мысленно возвращаясь к происшествиям этого богатого на события вечера; но здесь и сейчас, когда чужие пальцы сжались на вороте его футболки и вдруг рванули вперёд с силой, которая в Ричарде прежде лишь угадывалась, когда их колени столкнулись, когда на его затылок легла властная ладонь, а к губам прижались чужие, терпко-влажные от текилы, Гэвин ни на какие мыслительные процессы оказался не способен. На самом деле Гэвина хватило лишь на загнанный свистящий выдох. Его тело отреагировало на происходящее куда быстрее разума — расслабилось, и потянулось навстречу, и поддалось, уступая в битве за инициативу. Чужие зубы дразняще прихватили его нижнюю губу, чужая рука — та, что ещё оставалась в перчатке — надавила на его затылок, вторая переползла с футболки на шею, туда, где подрагивал кадык, где пульсировала жилка, откуда можно было безошибочно считать его волнение, его нетерпение, его сердцебиение. Как если бы Гэвин не выдал себя с потрохами сдавленным стоном, утонувшим в углубившемся поцелуе. В этом — том-чего-не-должно-было-случиться — Ричард оказался куда напористее и безжалостнее, чем могло показаться на первый взгляд; у него был мокрый, упругий и умелый язык, у него был изумительно тесный и жаркий рот, у него были требовательные пальцы, направляющие, понукающие, показывающие-как-надо. И этим языку, рту и пальцам хотелось подчиниться. Хотелось, чтобы он поцеловал ещё, чтобы сорвался на шею, чтобы выдразнил чередой укусов, чтобы потрогал пониже, там, где у Гэвина уже было мучительно твёрдо и тесно, ебливые узкие джинсы, да чтобы он ещё раз… — Как я и думал, — шепнул Ричард в его призывно приоткрытые губы, вдруг оборвав поцелуй. И улыбнулся одними едва уловимо потемневшими глазами, теперь похожими на небо перед грозой. — Ч-чё? — Гэвину потребовались определённые усилия для того, чтобы оборвать начатое было движение за ним: вернуть, притянуть, заставить сделать как раньше. — Из сладеньких, Гэвин, — мягко передразнил Ричард; одна его рука всё ещё лежала у Гэвина на горле, это было волнующе и многообещающе, это выглядело как перспектива, и Гэвину следовало бы хоть изредка вспоминать о том, что перед ним был подозреваемый, а не мальчик на покувыркаться, но Гэвин так и не смог призвать себя к рассудку. — Любишь дразнить и нарываться, не так ли? Гэвин закашлялся и побагровел. Предвкушение мешалось в нём с яростью и желанием отыграться. — Может, я и правда считаю тебя таким, — вызов в его голосе оказался изрядно подпорчен дрожью, родившейся у него в паху и распространившейся по всему его телу, когда Найнс бегло обласкал его кадык. — Ты, знаешь ли, похож на тех, кто берёт за щеку и раздвигает ноги, вымаливая у папочки ещё. В глазах Ричарда сверкнуло мрачное веселье, а затем он внезапно поднялся на ноги, сразу сделавшись выше Гэвина. Гэвин дёрнулся, подумав было, что он намеревается уйти, но тот лишь подступил вплотную к нему, практически вжавшись своим животом — твёрдым и плоским, Гэвин почему-то знал это наверняка — в его грудь, склонился так низко, что опалил дыханием и без того саднящие от текилы, соли и поцелуя губы, и прошелестел: — Ты удивительно нахален… Пауза. Ещё одно движение. Крошечное столкновение тел, родившее в Гэвине нечто пугающе похожее на позорный всхлип. Скольжение ладони по ходящей ходуном груди. И, наконец, длинные пальцы, вдруг стиснувшие его твёрдый член через ткань до боли тесных джинсов. — …для кого-то, кто течёт как сучка. Гэвин поперхнулся воздухом. Хотел что-то сказать, что-то сделать, может, заехать Найнсу по роже и заявить, что тот зашёл слишком далеко, может, отшутиться, огрызнуться, перевести тему… Не успел — в кармане чужих брюк завибрировал телефон, и Ричард отстранился. Вытащил мобильник. Пару секунд вглядывался в экран, должно быть, читая сообщение, и выражение его лица было непроницаемо. Потом он поджал губы. Быстро набрал ответ. Взглянул на Гэвина как-то так, что тот подался было ближе, но Ричард не прикоснулся к нему и ничего ему не сказал. Только поднял с барной стойки одинокую перчатку. Натянул её на пальцы. Выудил из кармана лаконичный чёрный кошелёк и положил на стойку несколько купюр. Подхватил с соседнего стула своё пальто. — Возникли кое-какие проблемы. Мне пора идти, — в его голосе слышалось искреннее сожаление. — Оставь мне свой номер. Я позвоню. И, хотя в конечном итоге первую встречу с подозреваемым по не раскрытому делу можно было считать превзошедшей все ожидания, в этот вечер Гэвин возвращался домой со странным привкусом во рту — привкусом, похожим на разочарование много больше, чем на текилу.