***
–Я не понимаю,– Уилл поспешно шагает за Ганнибалом, которому неожиданно посреди вечера приспичило прогуляться, что не было естественным для них, двоих домоседов.–Зачем мы идём, куда? Что ты опять удумал?– Грэм озирается по сторонам, когда нагоняет супруга, ему некомфортно вне стен дома, особенно здесь, посреди открытой и безлюдной улицы, ни души, ни звука, словно затишье перед бурей, которая поглотит их в одно мгновение, проглотит не жуя вместе с костями. –Зачем понимать? Просто дыши свежим воздухом, ты не покидал дом уже месяц, пора размять конечности,– мужчина улыбается, стараясь придать своим словам позитивной и независимой нотки, но, завидев начавшийся тремор, свидетельствующий об скачке нервов у Уилла, сбрасывает эту фальшивую глупость и находчивость, беря того за руку, крепко сжимая чужую ладонь в своей.–Мы давно не проводили время вместе где-то помимо дома, я хотел развеяться, развеять тебя в первую очередь.– Грэм бы оспорил, начал отнекиваться и отмахиваться, убеждая, что всё в порядке, что он просто устал и ему нужно время, но врать было бессмысленно, они оба знают в какой яме оказался профайлер, знают, что с каждым днём она становится всё глубже. Уилл вбирает полную грудь кислорода, готовясь высказаться на этот счёт, но беззвучно выдыхает, уставившись в землю. Чтобы не размышлять о том, за каким из этих окон может находиться Джек, так и не бросивший поисков, Уилл считает плитки под ногами, когда сбивается, считает только треснувшие, ведь их значительно меньше и проще считать. Мужчины останавливаются, когда Грэм, уставившись на мелом нарисованные классики, нервно почёсывает нос, поправляя спавшие к кончику носа очки. –Давай.– еле слышно шепчет Ганнибал, сжимая его ладонь сильнее, поддерживая, обозначая такое важное и нужное «я здесь, я с тобой». Уилл оглядывается по сторонам, нервно и запугано, словно за такую детскую шалость призывают к уголовной ответственности, но вокруг пустота, словно весь город разом вымер, отдав волю и свободу тем немногим, кто избежал такой участи. Глубокий вдох, чтобы прогнать по лёгким к кислород, на выдохе уносящий переживания. Подошва его правого ботинка чересчур громко сталкивается с грязной плиткой, частично стирая след мела, Уилл снова оглядывается, но не заметив осуждающего взора не из одного из переулков, подпрыгивает снова, приземляясь на обе ноги. Губы вытягиваются в тонкую линию улыбки, но после цифры шесть улыбается уже во все зубы, забываясь в моменте. В воздухе пахнет детством, сахарной ватой и цветением, свободой, безрассудством и свободой. Квадратики кончаются, обе ноги Уилла стоят вровень за пределами игровой зоны, мысли словно волной накрывают его с головой, заставляя сомневаться, бояться, опасаться. Его рука по неволе поднимается вверх, где её костяшки пальцев ударяются мысом корабля о причал губ Лектера. От него веет удушающим спокойствием, уверенностью, присущей ему и ранее, словно ничего вокруг нет, словно весь мир остановился, отгородив их от бед прошлого, следующего за ними по пятам, по крайней мере, так думал Грэм. Думал, боялся, переживал. Как можно наслаждаться заново начатой жизнью и наконец приобретенной любовью, если в любой момент это всё могут отобрать? Это не давало покоя Грэму уже год, со временем его страхи не становились меньше, наоборот лишь росли. Дальше они идут молча, Уилл наконец отрывает взгляд от земли, рассматривая опустевший город, вечернее небо, облака плавают дельфинами меж волн-потоков ветра, цепляясь и сталкиваясь, перекрывая садящееся за горизонтом солнце. Весь мир спокоен, Уилл должен соответствовать, перенять эту черту и отпустить, должен уподобиться Ганнибалу, вечно спокойному, но всегда готовому, закрыть глаза на всё то, что беспокоит его беспричинно уже долгие месяца. Носок ботинка ударяется о край клумбы, вытянутый участок, усаженный цветами и кустами. Уилл думает пару мгновений, прежде чем встаёт на бордюр, хватая за руку Ганнибала вновь, одними губами шепчет «держи», боясь встретить лицом асфальт. На лице у Грэма сосредоточенность, прикусывает нижнюю губу, шире открывая глаза, когда оступается и теряет равновесие, которое мгновенно восстанавливает. Если бы Уилл не был тридцатилетним мужчиной с бородой и первыми лёгкими морщинами, его бы с трудом отличили от ребёнка, которого привели в парк побегать и вытрясти всю энергию перед сном. Грэм старательно не думает о том, что кто-то видит его таким, ему почему-то кажется, что Лектер бы предупредил его о свидетелях. Над головой загораются фонари, придавая желтизны общей картине, всё ещё некомфортно, всё ещё страшно, но будто бы уже не так сильно. Бордюр кончается, Уилл спрыгивает и ухмыляется, когда слышит тихий смешок от супруга, какие глупости он творит, но, что удивительно, Ганнибал его полностью поддерживает, словно его вовсе не смущает аномально детское поведение Уилла. Супруги доходят до террасы, отдаленной от всех прочих, приближённой к виду на океан. Грэм смотрит на горизонт, на столкновение последних лучей солнца и воды, слабо заметные звёзды щекочут разум, пальцы подрагивают от мысли, предвкушения этой необъятной бесконечности, доступной ему, мир как на ладони, он замер ради блага Уилла, остановился, чтобы дать ему передышку, помочь обрести свободу. Ганнибал кладёт ладонь поверх щетинистой щеки Уилла и, не поворачивая его к себе полностью, целует в губы, растворяя все его переживания вечера вместе. На дальнейших поцелуях Грэм настаивает сам.***
За окном окончательно стемнело, лишь в паре комнат ещё горит свет, в кружке стынет травяной чай, в ногах тёплый мех нового пса, выбранного ими вместе. Уилл смотрит на огонь в камине, смотрит как сгорает брошенный им туда листок с кривыми почерком. Пергамент горит вместе со страхами, вместе со всеми его переживаниями и воспоминаниями о том, что ему более не надобно. Всё начинается сначала, Уилл улыбается, когда больше не чувствует тяжести на спине, улыбается, оголяя зубы, когда Ганнибал протягивает ему кружку, улыбается, прикрыв глаза, когда последние строки догорают. Таков его замысел.