Йоги йожат ежат

На сегодняшнюю спикерскую Антон идет без особого энтузиазма. С йогой стало проще, да, но перед людьми открываться все еще стремно, нет никакого ощущения безопасности. Цветы-как-магнолии цветут, можжевельник пахнет, Антон двигает ногами, автоматически пиная камешки и ветки по тропинке. В целом, жизнь налаживается. Он уже второй раз бесстрашно надевает цветастые шаровары и кепку, еле прикрывающую его огромные уши. Есть ощущение, что с ушами он тоже зря комплексует, и они вполне нормальные, поэтому кепку он теперь надевает и по вечерам тоже. Он даже немного загорает, хотя все еще не решается прийти на пляж днем. Но по белым полосам от браслетов заметно, что тон кожи меняется. Браслетов, кстати, становится больше — Эля-Кислота за обедом подарила ему новую фенечку, сняла с себя, сказав, что это старая практика обмена у хиппи. Антон и сам немного хиппи, так что он тоже отдал ей один из браслетов, запустив этим флешмоб. Идея стала заразной, и все, у кого были хоть какие-нибудь веревочки, стали меняться ими друг с другом, как в детском лагере, честное слово. Он занимает место на полянке в можжевеловой роще рядом с самым толстым деревом, чтобы удобно было облокачиваться спиной. Группа почти вся в сборе, кто-то неспешно переговаривается, остальные задумчиво молчат, и Антон эту тишину еле выдерживает, нервно перебирая наменянные вчера браслеты. Девушка-панамка, которая преподает индийские танцы, сидит напротив и улыбается, тоже теребя на руке какие-то фенечки. Она, вроде, самая маленькая из танцоров, точнее, не маленькая — ей точно есть восемнадцать, просто выглядит очень молодо. Из-под своей панамки она смущенно поглядывает на его запястья, где звенит и ее подарок тоже — тонкая нить с ракушками. Ну точно лагерь, сейчас они встанут играть в Шарам-шам-шам какой-нибудь, и эта Панамка будет мечтать совпасть с тем, кто ей нравится. Антон подозревает, что на эту роль был назначен он сам. Девушка улыбается, и Антон возвращает ей улыбку в ответ. Его в лагере никто так не одаривал этой летней легкой романтикой, так что пусть хоть она сейчас кайфанет. Наверное, у них, как и в любом лагере, разворачивается типичная цепочка безответных одноразовых влюбленностей — эта девушка вдохновляет какого-нибудь своего партнера по танцам, ее вдохновляет Антон, а Антона — Арсений. Легкий на помине, он ловко опускается на свободное место в кругу. — Я ёжик, и я упал в реку, — сразу начинает он, — сегодня у нас есть тема. Давайте поговорим о трудностях. Я начну, если вы не против. Он обводит взглядом круг и ловит внимание каждого. — Каждый из вас старается, на коврике, на ОФП, на спикерских тоже, и я вижу, как вам бывает тяжело. И вот, для меня этот лагерь тоже идет не слишком просто. Антон хмурится. Что-то не так? У идеального Арсения? Интересно. — У меня были ожидания, — вздыхает тот, — что лагерь будет проходить без проблем, но мне часто кажется, что меня не хватает на все и на всех. Что людей слишком много, и я не могу всем уделить нужного внимания. Он выдерживает небольшую паузу, машинально подбирая веточку с земли. — Что я не справляюсь, — его голос звучит тише, — хотя должен, я так долго преподаю, есть опыт. Только в этом году все идет не так, а в чем причина, я пока не очень понял. Так что вот моя сложность, с которой я пытаюсь совладать. Он поджимает губы, улыбаясь одними глазами, давая понять, что это и не трудность вовсе, а так, рядовое препятствие, и замолкает, передавая ход. Белобрысый танцор Егор в этот раз выглядит, как Антон. Втягивает голову в плечи, подавлено опускает голову. Говорить ему, похоже, сложно. — Давайте я тогда следующий. Ёжик, шможик, все дела, — Егор ковыряет свой кроссовок какой-то палочкой, — раз уж мы говорим про сложности, я же могу прям правду рассказать? — Можешь, — тихо говорит Арсений, и девочки в кругу кивают в знак поддержки. — Ну короче, — Егор трет лицо руками, — есть тут девушка. И она — моя сложность. И мне стыдно говорить о таком, типа я мужик, а меня тут барышня обижает, и я никак не справлюсь с этим. Группа молчит, он обводит взглядом лица и вздыхает, решившись продолжить только после еще одного кивка Арсения. — Ну блин, — он мнет в руке палочку, — у нее не слишком хорошие представления о приличиях, скажем так. И меня неожиданно для самого себя до глубины души кое-что задело. Хотя я обычно на такое не обращаю внимания, но просто она так виртуозно это… — Мягкова, — с отвращением ляпает Антон, сочувственно кивая, хотя говорящего перебивать не принято, но так хотелось Егора поддержать, — извини. Егор коротко кивает. Для Антона уже привычным стали Мягковские вяканья, и он просто не замечает ее существование большую часть времени, но не у всех выросла такая броня. — Ну да, она, — Егор вздыхает снова, — короче, она мне предъявила за то, что я положил коврик в неправильное место. Типа я чуть ли не маньяк, который за ней следит и хочет купаться в женском внимании и лежать на коврике в окружении ее подруг. Хрен пойми, что. Антон грустно усмехается. Мягкова могла такое сказать, еще бы, если ей не понравился человек, она не успокоится, пока не найдет его слабое место и не попытается заклевать его до смерти. Элю-Кислоту она стебала целый месяц за яркую одежду, за что была послана нахуй каждый раз, пока до нее не дошло, что проще отвалить. Кислота отлично умела плеваться своей метафорической тезкой, защищая себя. Мягкому Егору повезло меньше. Антон шумно вздыхает, но, поймав на себе строгий взгляд Арсения, замолкает. Правила группы — не перебивать. — Теперь я чуть ли не насильник вообще, — жалуется Егор, — типа я домогаюсь до бедных девчонок. А я просто пододвинул коврик! И все, сразу маньяк. И это даже смешно, потому что…. Он оглядывается, что-то для себя прикидывая, и осторожно продолжает, бегая глазами от человека к человеку: — Потому что я не могу быть таким маньяком чисто физически. Потому что я — ёжик, который упал в реку, но, как бы сказать… Он снова коротко бросает взгляд на круг. — В голубую реку, короче упал. Прям в такую голубую, что аж синюю. Повисает небольшая пауза, но изумленно поднимает брови только Антон, остальные будто бы совсем не реагируют на неожиданный каминг-аут. — Мне вообще не до женщин, если вы понимаете, о чем я, — усмехается Егор, и Эля-Кислота подбадривающе ему кивает, — да даже бы если. Мне не до кого вообще, я в отношениях, и давно, и у нас хорошо все. И мой человек, мой любимый, он уехал сейчас, там гастроли долгие, и я так скучаю. И это тоже не помогает выдерживать ничего… У него такое нежное лицо, когда он говорит о своей любви, что Антону даже становится завидно. — В общем, сложно терпеть обвинения, когда я ничего не делал. Я же просто хочу общаться, хочу дружить. Я обожаю женщин, вы такие крутые все, такие воины-йогини. Богини! Он пылко выдыхает слова, обращаясь ко всем девчонкам сразу, и они в ответ улыбаются. Девушка-панамка, с которой они дружат, берет его за руку, и он благодарно кивает ей в ответ. Антон только сейчас замечает, что у Егора глаза на мокром месте, и это трогает что-то внутри. Арсений сочувственно вздыхает тоже, смотрит на Егора прямо, передает что-то мысленно. Значит, он точно не гомофоб, это хорошо. — Арс, спасибо тебе, — расчувствуется Егор вконец, шмыгая носом, — у тебя всегда, Арс, люди такие классные приезжают, не то что наша прогнившая насквозь танцевальная шабла-ёбла. Я так хочу дружить со светлыми, чистыми людьми, с вами. Потому что сам хочу быть, как вы. Он сжимает руку девушки в панамке, поглаживает ее пальцы. — И мне сложно находить друзей, если нас не сводит вместе работа или там — соседство. А девушки вообще часто воспринимают меня не как человека, а как модель человека, понимаете? — Егор снова шмыгает, хмурит брови, — Как альфонса, или я даже не знаю, кого. Типа, такой как я — не может общаться ни с кем, типа я — тупой. Он раздраженно сглатывает и чуть раскачивается вперед-назад. Антон помнит, что это попытка себя успокоить — он сам так делает во время сильного стресса. — Я со своей «мордашкой» плясать и по подиуму ходить должен, а внутреннего мира у меня быть не может совсем. Это бред, но где-то внутри я с этим, наверное, согласен. Чувствую себя пустым, — глухо выдает Егор и сглатывает, делая короткую паузу, — Генетика дала мне тело и лицо, я научился танцевать, но больше во мне ничего нет. Я как шарманка среди виолончелей, понимаете? Антон вздрагивает на слове «виолончель», и Арсений бросает на него короткий взгляд. — Егор, — тянет Арсений мягко, — мы с тобой. Ты не пустой. Девушка в панамке берет его и за вторую руку тоже. Егор, кажется, сейчас вообще заплачет. — Спасибо, что рассказал это, Егор, — говорит Арсений, — твои чувства большие и глубокие, их очень много, но ты справляешься. Ты уже справляешься. — Спасибо, ребята, — он сглатывает, подавляя, видимо, подошедший к горлу ком, — спасибо. Антону очень хочется этого человека поддержать. И за решимость в каминг-ауте, и за смелость вот так показать свою уязвимость. Хочется просто по-человечески подставить свое плечо. Егор задает тон, и люди после него реально выговариваются, один за другим. У всех очень разные проблемы: кто-то пытается справиться с неуверенностью, кто-то, как Антон, с болью, а кто-то со страхом, так что Випассана с ее молчанием сильно вымотала многих. Девушка в панамке говорит, что ей стыдно заходить в море с надувным кругом, но она научилась плавать всего полгода назад, и для безопасности это необходимо, но все равно очень тяжело. Эля-Кислота говорит вскользь про свою травму, но не распространяется особо. И Антон ее понимает. — Мне тоже непросто, — говорит он, когда подходит очередь, — непросто говорить здесь. Простите, наверное, я и сейчас ничего особо не смогу сказать. Но я слушал вас сегодня, на самом деле слушал, понимаете? Егор смотрит на него, кивает, поддерживая. Антон прокашливается. — Кто-то сказал, что тяжко было молчать, а мне наоборот понравился день Випассаны, потому что можно было вообще только молчать и все, и никто до тебя не докопается, — он ловит тихие смешки, косясь на Арсения мельком. Тот внимателен и спокоен, — открываться сложно, в общем. И говорить сложно. А вы такими были откровенными сегодня, что я хочу сказать — офигеть, какие вы все сильные. И, Егор, могу я тебе тоже сказать, что ты не пустой и не тупой? Егор смущенно улыбается, и это можно принять за знак согласия. — Ты очень хороший человек. И чувствительный, тонко чувствующий. Ты не тупой, потому что так умеют немногие. И в этом смысле не важно, каким ты родился — красивым или нет, для дружбы это не имеет вообще никакого значения. Ничего, кроме взаимного желания дружить не имеет для дружбы значения, — проникновенно выпаливает Антон, — так, все, больше не скажу ничего, а то и сам сейчас заплачу. Егор так тепло улыбается и склоняет голову, что Антон и правда чувствует соль где-то в глубине глаз. — Спасибо, Антон, — отвечает Арсений, как и всегда после речи каждого, — на таких кругах есть особенность. Если нет ни одного человека, который бы слушал, группа не сможет поделиться друг с другом настолько глубокими вещами, и люди не получат помощь. А сегодня все сложилось. И это было безопасно и, честно говоря, очень трогательно. Так что я сейчас тоже заплачу, господа. Группа смеется, и Антон чувствует, как в круге будто бы спадает напряжение. — Так что ты тоже всем нам помог сегодня, Антон, — добивает его Арсений, — спасибо. Пока они всей толпой идут из можжевеловой рощи обратно, он буквально кожей чувствует, что что-то изменилось. То ли это спикерская, то ли Випассана, то ли йога наконец начала на Антона действовать, но люди уже не так его пугают. Даже Мягкова. Даже воображаемая Слизь, Стас и вся его шайка. Даже невзаимная влюбленность в Арсения не вызывает больше глухой тоски, которую он прятал так сильно, что привык не замечать. А теперь ее нет. Они идут из рощи, и Арсений маячит впереди, окруженный Элей-Кислотой и девушкой в панамке. Девчонки всегда облепляют его при любом удобном случае. Арсений, кажется, и не против совсем — идет, смеется, пока они что-то увлеченно рассказывают. Антон не ревнует, скорее, немного завидует. Эля-Кислота может беспрепятственно лезть к учителю, как ученик-любимчик и как девчонка, Антону этого не дано. Но у него тоже есть кое-что — Арсений смотрел на него сегодня совсем по-другому. Так, как раньше никогда еще не смотрел. Взгляд голубых глаз сегодня впервые был не такой холодный, как всегда. Будто бы море прогрелось под южным солнцем. *** Остаток дня проходит в раздумьях, и даже Чебатков не маячит перед глазами — должно быть, завоевывает сердце своей эфиопской принцессы Нии. Забираясь в душ, Антон мылит голову под слабой струей воды и думает. Сначала танцоры казались ему группой таких успешных, красивых, идеальных людей, на которых хочется быть похожим. Белозубые, как в американской рекламе, двигатели своей жизни, все такие испирейшн и креативити, что-то, чего не увидишь в наших серых панельках. А теперь, после этой спикерской они видятся совсем другими. Их истории о преодолениях и борьбе, о результатах и достижениях, их независимость и радость — этого так много. И это оказывается так ценно. Он тоже хочет так преодолевать проблемы, не разрушаясь, не убухиваясь вхлам. Уметь говорить об этом, поддержать себя. Может ли он быть таким же смелым, как Егор? Шутка-ли, каминг-аут, охренеть. Антон никогда о себе в этом смысле не рассказывал никому сам, у парней просто срабатывал на него радар, а из друзей знала только Ира. И даже мама догадалась сама, где-то еще в школе, и просто спросила, а он просто кивнул. Очень важно, выходит, давать людям возможность помочь тебе. Очень важно — не оставлять себя в беде, в депрессии. Выходит, так можно? Можно ей противостоять, работать с ней, пытаться что-то сделать. Вернувшийся тихо Чебатков валяется на кровати и жует орехи, когда он выходит из душа. Антон коротко здоровается и начинает возиться с вещами, собираясь пораньше лечь спать. Есть шанс, что и завтра у него получится пересечься с Арсением с утра еще раз, так что нужно выспаться. — А ты не пойдешь сегодня купаться? — вдруг спрашивает Чебатков как-то невзначай. — Нет, — Антон и правда сегодня не собирался, чтобы хоть когда-нибудь уже нормально поспать. — Да может сходи? Море теплое сегодня, — продолжает он, забрасывая себе в рот очередной орешек. — Да не, я даже в душе уже был. Он кивает на полотенце на сгибе локтя. — А мне кажется, что тебе вот прям нужно сегодня идти, — заговорщически подмигивает Чебатков и встает с кровати, тоже начиная собираться в душ, — вот сегодня прям нужно. А-алярма, как нужно! — Но я не хочу, — тупит Антон. — Но ты сходи, бро, — нараспев читает Чебатков, двигаясь к нему ближе и размахивая несессером и зубной пастой, как рэпер пистолетами, — а ты спроси меня, спроси. Меня, про море! А я скажу тебе вскоре! Это не в бане вылить сверху на бошку ведро! Там отличная температура, бро! — Та-ак, — включается Антон в игру. Наверное, Чебатков хочет рассказать, как провел там время сегодня. Наконец-то не будет сбегать с темы про Нию. Антону очень в кайф послушать романтические истории, пока своей нет, так что он принимает тоже максимально рэперскую позу и подыгрывает: — Ну и шо там, йоу? — Ой не, гангста из тебя не очень, — уже спокойным тоном говорит Чебатков, и смешливо морщится, опуская «пистолеты», — но на пляж реально сходи — туда сейчас как раз пошел Арсений, я видел. Антон замирает на месте. — На тот пляж, куда ты по ночам ходишь, он, получается, ходит чуть раньше тебя, — как ни в чем не бывало объясняет Чебатков, буднично бродя по комнате в поисках своих шлепок. Антону срочно нужно слезть с темы, которую нельзя обсуждать. Чебатков знает про ночные купания Антона, но с чего это он все это говорит сейчас, к чему вообще тут Арсений? Хотя информация весьма любопытная. Крайне любопытная, честно говоря. — Так бы и сказал, что комната нужна, — плохо юлит Антон, — при чем тут Арсений. Я тебе освобожу, пойду с ноутом посижу где-нибудь. Тем временем, если Арсений правда на пляже, надо, конечно, туда идти. — Полотенчик возьми, — усмехается Чебатков, сматывая со своей кровати покрывало и протягивая его Антону, — и вот это тоже. Чтобы посидеть там. С ноутом. Антон не знает, что сказать, но покрывало берет. Оно у Чебаткова потолще, чем Антоновское, и сидеть на нем на песке и правда было бы поудобнее. — Ты на что намекаешь? — вслух Антон выбирает ощетиниваться, чтобы поддерживать легенду «я тут не при чем». Не хватало еще сейчас разбираться среди ночи с признаниями, но Чебатков поднимает обе руки в защитном жесте. — Антон. Арсений сейчас на твоем пляже. Иди, — говорит он без тени шутки, спокойно и твердо, — туда. Не надо мне говорить ничего, просто проваливай, пожалуйста, ради Бога, а? Давай просто нормально в этот вечер кайфанем оба, ну? Ты — туда, кое-кто — сюда. Он смотрит на него со смешинками в глазах, и Антон, наконец, доезжает. Чебатков, рыжий хитрый черт, его тренировочный бадди, его уже почти что близкий друг, который, конечно же, понял все давно и не стал лезть. И отправляет его на свидание, как правда бы сделал хороший друг для нервного Антона. Вот так просто? И вот так вот красиво. Прав был Егор — в этом лагере куда не глянь — удивительные люди. Антон улыбается в ответ, как дурак, открывает и закрывает рот. — Что, так все очевидно, да? — жалостливо ноет он. — Иди уже, — лыбится Чебатков и легонько хлопает его по плечу проплывая в ванную, — и туси там подольше! — Ние привет, — рассеянно отвечает Антон, быстро сворачивая вещи прямо в покрывало. Что ж, раз это детский лагерь, то и сбежать нужно, прямо вот так, ночью из корпуса. Хотя бы раз.