***
– Доставка. Сиын до сих пор не привык к тому, как его сердце начинает биться быстрее при каждой встрече с Сухо. Возможно, он никогда не привыкнет, но ловит себя на мысли, что совсем не возражает. – Какая доставка? – Что значит «какая доставка»? Дай мне воды, я хочу пить. Сиын бросает попытки выиграть больше времени. По иронии судьбы, он не чувствует, что его много, поэтому подходит к двери и открывает. – Эй, – Сухо усмехается, в уголках его губ играет легкая ухмылка. – Как твои дела? Сиын чувствует на своих плечах тяжесть всего, через что ему пришлось пройти из-за этого вопроса, но лишь пожимает плечами. – Бывало и лучше. Взгляд Сухо тут же падает на гипс на правой руке, брови хмурятся. Сиын больше не пытается ничего скрывать. – Это Бомсок, да? – это не вопрос и когда их глаза снова встречаются, взгляд Сухо полон едва сдерживаемой ярости. – Почему ты мне не сказал? Пауза, тишина затягивается, пока Сиын думает, что ответить. И пусть это глупо, но единственное, что он может из себя выдавить: – Мне очень жаль. Сухо усмехается. – Черт, Сиын, не ты должен здесь извиняться. – Я знаю, – он едва заметно кивает. – Но мне очень жаль. Сухо лишь некоторое время смотрит на него. В конце концов, разорвав зрительный контакт, тяжело вздыхает и качает головой. – Ты невероятен. Твой отец дома? – Эм, нет… – Так ты меня впустишь или что? Я умираю от жажды. Улыбка. Маленькая, но все-таки улыбка. – Ага. Проходи. Пока Сухо снимает обувь в прихожей, Сиын послушно направляется на кухню, чтобы принести им стаканы. Но как только он собирается налить в них воду, рядом с ним внезапно появляется Сухо и забирает из рук кувшин. – Что ты делаешь? Сиын моргает. – Хотел принести тебе воды. – Я просто пошутил. Посмотри на себя! Перестань мельтешить. Тебе вообще следует отдыхать в постели ну или хотя бы сесть. – Но ты сказал, что хочешь пить. – Давай, сделай из меня плохого парня, – Сухо одаривает его озорной ухмылкой и наполняет стаканы. Он передает одну Сиыну и залпом выпивает свой. – Ты голоден? Сухо проглатывает вторую порцию воды. – Мм? – Обычно ты голоден после школы, – говорит Сиын, слегка вскидывая подбородок. – Моего отца не будет дома до завтра, так что ты можешь остаться на ужин. Если хочешь. Это предложение вызывает приподнятую бровь и медленно расцветающую на губах улыбку. – Ты приглашаешь меня на ужин? Сиын моргает, не обращая внимания на внезапный кульбит в животе. – Мы буквально у меня дома. Я тебя никуда не приглашаю. – Так ты собрался для меня готовить? – Сухо подходит ближе. Сиын честно пытается осмотреть содержимое кухонных шкафов и ящиков. – Хм, я думаю, просто закажу доставку. Можем заказать твою любимую. Не думаю, что здесь можно из чего-то приготовить ужин. – Ааай, – Сухо стоит прямо перед ним, выглядит немного печальным, но все еще улыбается. – Тебя так сложно дразнить. Перестань вести себя так очаровательно, блин. Сиын хочет сказать, что он даже не пытался быть… очаровательным? Однако он не успевает, поскольку Сухо уже гонит его прочь. – Иди уже присядь куда-нибудь. Я сделаю заказ. И что должен делать Сиын? Только подчиниться. Потому что на этот раз он не действует по плану, не разрабатывает стратегию и не думает на десять шагов вперед. Он просто хорошо проводит время, наслаждается моментом. Когда привозят еду, она оказывается далеко не такой, как ожидает Сиын. Не то чтобы в этом было что-то экстравагантное – две тарелки удона из черной фасоли, блины с кимчи, тарелка токпокки и немного супа из бычьей кости. Этого просто, ну, очень много. – Когда мне было двенадцать, я получил травму. Неудачное падение, я тогда еще брал уроки тхэквондо. Вывихнул лодыжку, – объясняет Сухо, вытаскивая каждое блюдо из пакетов, и раскладывает еду на обеденном столе. – Две недели моя бабушка закармливала меня таким нелепым количеством еды, что ты едва можешь представить. – Хм, – Сиын берет с кухни палочки для еды, пару запасных мисок вместе с напитками и садится. – Неудивительно, что ты такой. – Большой, сильный и привлекательный? – Сухо поднимает бровь. – Я хотел сказать, обжора. – Но большой, сильный и привлекательный обжора, да? И Сиын, честно говоря, не может сдержать улыбку и качает головой, передавая ему палочки для еды. – Просто заткнись и ешь. Поскольку сейчас Сиын полностью сосредоточен на том, чтобы наслаждаться моментом и ни о чем не думать, ему сложно смириться с травмированной рукой. Он до сих пор не привык, что на нем гипс, а в руке все еще ощущается фантомная боль от последнего прыжка во времени. Когда он в третий раз подряд роняет палочки для еды и пытается встать, чтобы сходить за вилкой, Сухо удерживает его за запястье. Он берет с тарелки токпокки своими палочками и медленно подносит его ко рту Сиына. – Болит? – спрашивает Сухо, разглядывая гипс. Нет и намека на легкость и поддразнивание, которые он излучал до этого момента. Сиын качает головой и честно отвечает: – Немного. Хотя все не так уж и плохо. Ну то есть, я не совсем инвалид, – чтобы подкрепить свое утверждение, он берет одну из суповых ложек, которые шли вместе с едой, и черпает ложкой суп. С этого момента все идет по накатанной. Сухо кормит его твердой едой, которую Сиын не может подцепить палочками, а Сиын наливает им немного супа. Если бы это было в любой другой день, Сиын, наверное, не осмелился сделать что-то подобное. И если не считать огромного слона посреди комнаты, в целом вся ситуация вполне комфортная. – Ты должен был сказать мне, – говорит Сухо, на этот раз отводя глаза. – Я мог бы прийти к тебе раньше. Принес бы тебе еду, помог поесть. Ты должен был мне сказать. – Я знаю, – и Сиын действительно знает. То, что он не рассказал Сухо раньше, навсегда останется одним из его самых больших сожалений. – Мне очень жаль… – Не… – Сухо делает паузу, рисовый пирог замирает на полпути к его рту. – Просто не надо, ладно? Меня не интересуют извинения, Сиын. Я хочу знать, почему. Он смотрит вниз, не торопясь размешивая суп. У них уже был такой разговор раньше – по крайней мере, у Сиына, – но во второй раз совсем не легче. – Это ради Бомсока? – Сухо разбивает молчание. – Потому что ты знал, что я с ним сделаю? Ты защищал его? – Нет, – за гневом слышно что-то еще, чего Сиын не может уловить. – Это не так. – Тогда что? Сиын смотрит на него. В последний раз, когда Сухо задавал ему этот вопрос, ему было сложно примириться с собственной честностью. Говорить то, что действительно думаешь, слишком сложно, чтобы позволить себе быть честным. Однако теперь это действительно все, на что он может надеяться. – Я пытался защитить тебя. Сухо усмехается, явно не купившись. – Защитить меня от чего? Думаешь, я не могу защитить себя? Не могу справиться с Бомсоком? – Ты не непобедим, Сухо, – как только он это сказал, Сиын закусил губу и остановился на мгновение, чтобы сделать глубокий вдох. – Я знал, что ты сделаешь. И знаю, насколько ты способный, но все же я… Я не хочу, чтобы ты пострадал. Сухо тоже пытается размеренно дышать и ему требуется некоторое время, прежде чем сказать: – Итак, чтобы уберечь меня от боли, ты пошел вперед и позволил сделать это с собой. Скажи мне, Сиын, чем это лучше? Сиын вздыхает. Ему нечего предложить в качестве внятного ответа. – Лучше я, чем ты. В тишине квартиры звон стали по дереву почти оглушает, когда Сухо швыряет палочки для еды на стол. Сиын чуть не выпрыгивает из собственной кожи, но это ничто по сравнению со страхом, который он испытывает, когда видит выражение лица Сухо. – Не смей так говорить. Никогда так не говори, Ён Сиын. Ты понял? На этот раз Сиын видит другой вид гнева, которого он раньше никогда не видел в своем лучшем друге. Все, что он может сделать, это кивнуть. В основном, чтобы успокоить, но и в знак согласия тоже. Сиын уже понял, к чему их приведет такое самопожертвование. Он знает, что это путь в никуда. – Мне нужно, чтобы ты мне кое-что пообещал, – говорит Сухо, все еще глядя на него тем же пристальным взглядом. – Мне нужно, чтобы ты пообещал мне, Сиын, что никогда не будешь использовать меня как повод вступить в драку. Если с тобой что-нибудь случится, я не смогу… Сухо сильно прикусывает губы и делает несколько глубоких вдохов. Сиын знает, о чем он сейчас просит. Образ того, что он сделал – или сделает – мелькает перед глазами в ужасной последовательности, из-за чего кивнуть становится сложнее, чем когда-либо. Но Сухо качает головой. – Мне нужно, чтобы ты сказал это вслух, Сиын. Мне нужно это услышать. Пообещай мне. Его взгляд тверд и настолько серьезен, что Сиын медленно подчиняется. Он снова кивает и на этот раз говорит действительно серьезно: – Я обещаю. Целую минуту Сухо сверлит его пристальным взглядом, но напряжение рассеивается после того, как он издает особенно громкий вздох. Его плечи заметно расслабляются, он качает головой и снова берет палочки для еды. – Ладно, хватит об этом. А теперь ешь. И улыбка возвращается. В основном из-за того, что рот Сиына набит лапшой как у хомяка, но эта цена стоит того, чтобы ее заплатить. Некоторое время спустя они снова сидят на его кровати, а на ноутбуке Сиына крутится фильм, на который никто из них особо не обращает внимания. Сухо занят рисованием на гипсе, а Сиын пристально смотрит на Сухо. Тихо наблюдает, как он закусывает нижнюю губу, сосредоточившись на том, что делает; на небольшую морщинку между бровями, на случайную удовлетворенную улыбку, которая освещает его лицо всякий раз, когда ему одобряют то, что он нарисовал. Впервые за долгое время Сиын чувствует себя по-настоящему непринужденно. Ничто, кроме того, что они проводят время вместе, не имеет значения в данный момент, и он старается ценить каждую секунду. Поддразнивания, тихий смех, комфортная тишина – все. – Что? – Сухо замечает, что он смотрит на него с какой-то смущенной нежностью. Сиын качает головой и улыбается. Делает мысленную фотографию момента. – Ничего. Сухо фыркает, тихо бормочет «чудик» и возвращается к рисованию. Он не останавливает Сиына, несмотря на его непрерывный взгляд. Чувство легкости начинает проникать глубже под кожу, из-за чего он не замечает, что глаза начинают закрываться, пока Сухо не обращает на это внимание. – Сиын-а. Ты засыпаешь? Сиын пытается покачать головой, но тело выдает его, когда за этим жестом следует зевок. Сухо улыбается ему, закрывает маркер, которым он рисовал, и кладет его на кровать рядом с ноутбуком. – Ладно, на сегодня хватит. Завтра финальный экзамен и тебе нужно отдохнуть. Мне пора. Как бы Сиын ни готовился к этому моменту, его все равно охватывает паника. – Подожди, – он хватает Сухо за рукав рубашки, резко проснувшись. – Не уходи. Сухо смотрит на него немного насмешливо. – Сиын-а, мне еще нужно кое-что сделать сегодня вечером. – Знаю, знаю, – тараторит Сиын, больше не заботясь о последствиях. – Пожалуйста, просто… останься. Ты можешь переночевать здесь, а завтра мы вместе пойдем в школу. Я прослежу, чтобы ты не проспал. На короткий момент кажется, что Сухо обдумывает предложение – черты его лица смягчаются, когда он смотрит на него. Однако это длится недолго. Конечно, нет. – Почему ты вдруг стал таким навязчивым? – говорит Сухо сквозь смех. – Прекрати, ты заставляешь мое сердце трепетать. Ты чудик. Он кладет руку на макушку Сиына и слегка ерошит волосы, а затем выбирается из кровати. – Увидимся завтра, а? Спокойной ночи. Несмотря на время, которое они провели сегодня вечером, несмотря на все эмоциональное и умственное принятие, которое Сиын развивал, чтобы подготовиться к этому моменту, все это кажется ужасно бессмысленным. Концентрация отчаяния перекрывает остальные мысли и чувства, которые проходят через него. То, что заставляет его покинуть свою кровать, свою комнату. Именно из-за этого он бежит по коридору, выкрикивая имя Сухо. – Сухо, подожди… Сухо едва успевает развернуться и поймать его, когда Сиын вдруг крепко его обнимает и утыкается лицом в грудь. – Что… Сиын? В чем дело? Сиын слышит удивление в голосе, но не отпускает. Только качает головой, изо всех сил стараясь сдержать слезы. – Эй. Ты меня пугаешь. У тебя болит рука? Хочешь, чтобы я… – Я в порядке, – Сиын едва выдавливает слова, но это не вся ложь. Требуется несколько вдохов, чтобы поднять глаза и посмотреть на Сухо. – Я просто… просто хотел сказать спасибо, Сухо. Между бровями Сухо все еще хмурая морщинка, но его тело более или менее расслаблено, руки бессознательно обвивают талию Сиына. – За что? И Сиын так много хочет сказать, Сухо столько всего должен узнать. Утешает только то, что, видимо, ничего не нужно озвучивать – Сухо знает достаточно. Потому что Сиын уверен, что если произнесет эти слова вслух, слезы появятся быстрее, чем он успеет их остановить. – За все, – говорит Сиын. Губы Сухо расплывается в улыбке, он слегка посмеивается. – Знаешь, ты ведешь себя еще более странно, чем обычно. Что на тебя нашло, а? Ты в меня влюбился или что? Сиын знает, что он только дразнит, знает, что Сухо просто вот такой. Но вопреки всему не может не чувствовать, что слышит в этих словах что-то большее. Словно в голосе Сухо звучит что-то, похожее на надежду. И именно в этот момент он осознает, что все это время пыталось сказать его сердце. И так же внезапно Сиын хочет, чтобы Сухо знал. Чтобы знал, как он благодарен за то, что Сухо является частью его жизни; за то, что он стал замечательным другом; за то, что показал ему, что на самом деле значит жить. Он хочет, чтобы Сухо узнал все это не потому, что они видятся или разговаривают в последний раз, а потому что он этого заслуживает. – Наверное, да, – говорит Сиын. Улыбка на лице Сухо мгновенно исчезает, сменяясь удивлением. Они так и стоят застыв, просто глядя друг другу в глаза. Сиын слишком боится пошевелиться, моргнуть и даже лишний раз вздохнуть, чтобы не сломать то, что у них есть. Сухо, похоже, делает тоже самое. В конце концов именно Сухо выводит их из транса, когда тихо спрашивает: – Наверное? Ты не уверен? Опровержение вертится на языке Сиына, но именно тогда он чувствует всю тяжесть признания. Слишком длинная пауза остается безмолвной и неловкой, и Сухо понимает ее по-своему. – Поспи немного, Сиын-а, – говорит он, улыбаясь, а рука поднимается, чтобы убрать упавшую на глаза прядь. – Тебе нужно отдохнуть. Увидимся завтра, ладно? Сухо отстраняется и медленно пятится назад. Он идет в прихожую, все еще глядя на Сиына. Его взгляд не отпускает, даже когда он надевает куртку и завязывает шнурки. Он тихо произносит «спокойной ночи», подходит к двери. Открывает ее. Потом он уходит. Все рушится. Ломается. Словно погасла последняя искра жизни. Последняя нить, связывающая их вместе, наконец-то оборвалась. Плотина, сдерживающая волну эмоций, наконец падает, и они обрушиваются на Сиына, настолько мощные по своей силе, что могут выйти только через дыхание и слезы. Время и восприятие реальности растворяются, он совершенно не осознает, как оказался на полу, свесив голову между колен, и как долго остается в таком состоянии. Он знал, что будет тяжело, но все равно оказался застигнут врасплох тем, насколько это его разрушает. Сидит и ничего не делает, совершенно беспомощный перед тем, что скоро произойдет. Когда его тело, наконец, слишком устает от рыданий, Сиын, возвращается в кровать более или менее целым. Он отвечает на сообщения Ёнъи, которые она отправила ему чуть раньше. Не то чтобы он ожидает, что что-то изменится, но все равно звонит в полицейский участок. Несмотря на все это, слезы не прекращаются, все равно он почти отказался от попыток остановить этот поток. Сиын не помнит, как засыпал и не помнит, как бодрствовал той ночью.***
Звонок раздается во время завтрака. Или того, чем должен быть завтрак – Сиын ни разу не прикоснулся к еде. – Алло? – Сиын-а… Сухо… Дрожь в голосе Ёнъи почти напрямую передается в его собственные голосовые связки, требуется время, чтобы он смог заставить себя ответить. Он не спрашивает о подробностях, уже запомнив их к этому моменту, и просто обещает, что приедет как можно скорее. Словно в насмешку над ним, поездка на такси до больницы просто не может пройти еще быстрее. У него совсем нет времени морально подготовиться. Не то чтобы это имело большое значение – теперь он знает, что никакая самоподготовка не может уменьшить разрушение его души – но Сиын все равно предпочел бы отсрочить неизбежное. Он полагает, что это человеческая природа – инстинкт откладывать дела на потом. Честно говоря, сейчас ему все это кажется очень глупым. Тем не менее, он не торопится. Направляясь к больничной палате, куда его направила женщина в регистратуре, он замедляет темп шагов в ритм с дыханием. Кажется, что даже когда он решил смириться с неизбежным, часть его навсегда останется такой. Медленной и болезненно вынужденной. Он настолько не в себе, что когда наконец добирается до палаты, не слышит звуки разговора, доносящиеся из-за двери, пока не открывает ее и не заходит. А потом перестает дышать. – Да ладно, мне очень хочется немного солонтана. Закажи для меня немного, пожалуйста. – Закажи сам, идиот. Это ты вляпался в эту передрягу. Я говорила тебе не искать неприятностей? А ты послушался? Нет! – Да не могу я сам заказать, потому что телефон разбился. Ёнъи, ну давай. Моя нога и так сломана. Дай мне немного расслабиться… – Сухо останавливается на половине фразы, наконец чувствуя, как пара глаз смотрит на него из-за двери. – О, Сиын-а. Ёнъи оборачивается и тоже встречается с ним взглядом, слегка улыбаясь в знак приветствия, а затем хмуро поворачивается к Сухо. – Видишь, что ты наделал? Ты заставил Сиына так волноваться, что он прогулял ради тебя школу. – Что? – глаза Сухо расширяются. – Подожди, сегодня же финальный экзамен. Эй, Ён Сиын, какого черта ты здесь? Тебе пора в школу, придурок! У Сиына кружится голова, и честно говоря, только половина того, что он слышит хоть как-то проникает в сознание. Он даже не осознает, что подходит к кровати, пока не оказывается рядом, полностью игнорируя странные и вопросительные взгляды. Чудо, что ему вообще удается обрести голос. – Ты… ты проснулся. Сухо просто моргает, ковыряя одну из повязок, закрывающих его щеку. – Эм, да. На самом деле я проснулся совсем недавно. – Как? – вопрос слетает с его губ непреднамеренно, взглядом он судорожно пытается оценить состояние Сухо. Теперь, подойдя ближе, он видит несколько швов на щеке и подбородке, пластыри, несколько синяков на руке. По меркам Сухо это вполне нормально. Если не считать гипса на левой ноге, которая сейчас лежит на подушке, все остальное вроде бы в порядке. – Что значит как? Я спал и… Эй. Эй, почему ты плачешь? Непрошенные слезы сбивают с толку, потому что Сиын даже не замечал их. И внезапно он не может остановиться. Его снова накрывает рыданиями почти как прошлой ночью, он не обращает внимание ни на обеспокоенные вопросы Сухо, ни на Ёнъи. Сиын упал бы на пол, если бы не кресло рядом с кроватью, но даже когда он падает в него, то все, что он делает, это покачивается взад-вперед. Его лицо почти на уровне глаз Сухо, от чего он рыдает еще сильнее. Но в отличие от прошлой ночи Сиыну хотя бы через некоторое время удается успокоиться. Ёнъи выходит из палаты, наконец, уступив просьбе Сухо купить немного еды (что, возможно, сработало только потому, что он использовал состояние Сиына в качестве рычага давления), оставив их двоих наедине. Сиын пододвинул свой стул как можно ближе к кровати, положив руки на матрас всего в нескольких дюймах от своего друга. – Теперь тебе лучше, а? – спрашивает Сухо достаточно легко, чтобы прозвучать немного поддразнивающе, но не может скрыть беспокойство. – На секунду я подумал, что нам придется уложить тебя на соседнюю койку. Сиын даже думать не хочет о том, когда они с Сухо в последний раз лежали на больничных койках. Ему все еще трудно осознать все это – что Сухо вообще-то сейчас разговаривает с ним. Вопрос слетает с его губ прежде, чем он успевает остановиться и подумать. – Что случилось? Улыбка на лице Сухо ослабевает, его взгляд переключается на гипс на ноге. – Я встретился с Бомсоком вчера вечером, после того как ушел от тебя. Сиын знает, что ему следует воспринять эту новость с некоторым подобием удивления, но сейчас его больше интересуют детали, чем притворство. – И? Сухо вздыхает и снова поворачивается к нему. – И мы поговорили. Или, по крайней мере, я пытался поговорить. Этот ублюдок явно думал только о том, чтобы меня избить. Можешь поверить, что он даже заплатил нескольким ребятам из другой школы, чтобы они напали на меня? Вот урод. Теперь на лице Сиына должно отразиться любопытство, но Сухо просто продолжает, не дожидаясь подсказки. – Он ждал меня и хотел, чтобы я дрался. Я понял это, как только его увидел. Но когда я отказался и попытался уйти… Ну, я думаю, ты можешь себе представить, что произошло дальше. Сиын внезапно выпрямляется, его глаза расширяются. – Подожди… Что? – Хм? – Ты… Ты сказал, что пытался уйти? Сухо озадаченно смотрит на него. – Ну, да. Хотя я не думал, что они набросятся на меня без всякой причины. Просто чтобы показать, насколько они все жалки. Я бы надрал им задницы, если бы Бомсок не замахнулся на меня гантелей, – он фыркает, вытягивая подбородок вперед. – Минус нога. Сиын не понимает. Кажется, все складывалось так же, как всегда. Как и должно было случиться, но Сухо вышел из этого всего лишь со сломанной ногой. Единственная разница в том… – Да, Ён Сиын. Я знаю, о чем ты думаешь. Прекрати, ладно? – Сухо наклоняется вперед, лицо внезапно становится суровым. – Единственная причина, по которой я рассказываю тебе все это, заключается в том, что я не хочу, чтобы между нами были какие-то секреты. Так что не сходи с ума в поисках мести, понял? Ирония почти смехотворна, если бы Сухо знал. – Я об этом и не думал. – Хорошо, – Сухо кивает, откидываясь назад. – Все равно все кончено. К счастью, вчера вечером в этом районе была полиция и им удалось растащить нас до того, как ситуация ухудшилась. И что еще более удачно, я лежал на земле, а Бомсок стоял надо мной, когда они приехали. А поскольку один из идиотов решил записать на камеру, как они на меня нападали, есть видеодоказательство моей невиновности. Представляешь? Сиын ошеломленно молчит. До сих пор он сомневался. Может, это неправда, всего лишь была уловка, чтобы обмануть его и вызвать ложное чувство безопасности. Что он вырвется из этого состояния, проснется и останется с менее сознательной версией своего друга – как и всегда. Судьба раз за разом ослепляла его, но это реальность. Сухо здесь, перед ним, живой и здоровый. – Эй, да что с тобой? Ты снова плачешь. Сиыну удается улыбнуться сквозь слезы. Настоящее и искреннее на его лице. – Я просто… Очень рад, что с тобой все в порядке. Выражение лица Сухо при этом смягчается, его плечи расслабляются, когда он говорит: – Ну, я вроде как должен, а? – он смотрит на место на кровати, где их руки почти соприкасаются, его глаза странно задумчивы. – Я знаю, каково это – волноваться. Когда человек, о котором я беспокоился больше всего, пострадал из-за меня, я был совершенно вне себя, – продолжает Сухо, все еще не встречаясь с ним взглядом. – Изначально все, что я хотел сделать, это отомстить виновным ублюдкам. Я хотел причинить им боль, хотел поквитаться. Я хотел, чтобы они от моих рук узнали, что такое боль. Но вчера вечером… Сухо замолкает, тихий вздох снимает напряжение с его плеч, прежде чем он продолжает. – Я не знаю. Думаю, я понял, что оно того не стоило. У того, что я хотел сделать, есть последствия и я знаю, как бесконечно больнее сидеть там, не зная, что произошло, и желая, чтобы ты мог что-нибудь сделать. И я не хотел, чтобы ты прошел через это, Сиын. Не важно как. Когда Сухо наконец снова смотрит на него, в его взгляде знакомая напряженность. Сиын вспоминает, как увидел ее вчера вечером, через несколько мгновений после того, как он почти признался. – Когда вчера вечером все шло к черту, у меня в голове была только одна мысль, – говорит Сухо в тишине, нашептывая слова только для него. – Мне нужно выбраться из этой передряги, со мной все должно быть в порядке, потому что я знаю, что кое-кто меня ждет и не хочу, чтобы этот человек волновался. И тогда в голове щелкает с такой силой и ясностью, что почти выбивает весь воздух из легких Сиына. – Ты передумал, – говорит он, как будто это делает ситуацию более реальной. – Ты отказался от драки, потому что передумал. Сухо пожимает плечами и слегка фыркает. – Я взял с кое-кого обещание никогда не использовать меня как повод для драки и подумал, каким человеком я был бы, если не выполнил то же самое обещание в ответ, – говорит он застенчиво. – Поэтому, думаю, можно сказать, что я передумал, но, честно говоря, это не так корыстно, как кажется. Я сделал это только потому, что… ну, у меня была причина. Сиын чувствует, как чья-то рука ложится на его собственную. Мозолистая, но в то же время мягкая. Уверенная, но робкая. Что-то сжимается в груди, пульсирует странным теплом, в котором медленно растворяется боль от всего, что он пережил. Когда он перемещает руку и касается его кончиками пальцев, пока их ладони не соприкасаются, возникает необъяснимое чувство целостности, которое исходит из самого его ядра. Как будто он наконец цельный. – И кроме того, – продолжает Сухо, его улыбка уже невероятно широка. – Парень, который мне нравится, еще даже не поцеловал меня. Мне определенно нужно было убедиться, что со мной все будет в порядке, а? Чувство, которое охватывает Сиына, когда он слышит это – отчаяние. Ужасно яркий образ Сухо, обнимающего другого парня, заполняет сознание и глаза начинает пощипывать. Но это длится всего секунду, потому что он понимает, что контекст их разговора до сих пор вращался только вокруг него и что Сухо буквально держит его за руку, смотрит на него, улыбается ему. И… ох. Точки соединяются, детали встают на места и вдруг Сиын просто не может отвести взгляд от улыбки Сухо, от его губ. Единственное, что удерживает его от преждевременного развития аневризмы прямо на месте – голос Ёнъи, когда открывается дверь. – Ладно, я принесла еду прямо сюда. Ребята, вы не поверите, в магазине очередь за ччигэ. Сиын-а, ты можешь помочь мне вытащить… эй, почему у тебя такое красное лицо? Так начинается постепенное погружение в уют и спокойствие, подобных которым у Сиына еще никогда не было, ему не с чем сравнить. А позже, когда день начинает клониться к закату, осознание, что это и есть настоящее наконец-то глубоко проникает в него. И он позволяет сделать полноценный вдох. Наконец-то принимает реальность: что это не какой-то сон, от которого ему рано или поздно придется проснуться, что с Сухо действительно все в порядке, что он здесь и не собирается никуда исчезать. Когда Ёнъи уходит на работу и они снова остаются вдвоем, Сиын погружается в легкость и спокойствие, которые возникают от простого присутствия Сухо рядом. Во все то, чего раньше он был лишен, когда ему пришлось пережить более захватывающую, но столь же реальную альтернативу событий. В каком-то смысле именно из-за того, что он пережил, у него появилось более глубокое понимание всего. Тишина, воцарившаяся между ними, когда разговоры стихли. Сухо смотрит видео на Youtube на телефоне Сиына, а Сиын притворяется, что читает книгу, сидя рядом с ним. Этот опыт становится особенным, потому что Сухо, наполненный любовью и жизнью, время от времени поглаживает и сжимает его руку, которую он до сих пор не отпустил. Еще позже, когда солнце окрашивает комнату в золотой цвет и начинает медленно сползать за горизонт – как раз когда Сиын собирается уйти, чтобы быстро съездить домой, собрать кое-какие вещи и вернуться ночевать в больницу – наступает момент, когда он получает или, скорее, дарит свой первый поцелуй. – Я вернусь. Не волнуйся, – говорит он сразу после того, как поцеловал Сухо, который до сих пор жалуется на скуку и одиночество из-за перспективы его ухода. – Мне понадобится максимум час. Да и потом, врач сказал, что надо провести еще какие-то анализы, так что тебя все равно какое-то время не будет в палате. Я вернусь прежде, чем ты заметишь мое отсутствие. Обещаю. Честно говоря, он хотел дать Сухо только то, о чем тот просил ранее, исходя исключительно из того, что это сделает его счастливым. Чего Сиын не учел, так это того, как его собственное сердце дрогнуло от простого жеста: прикоснуться к губам Сухо и увидеть яркий румянец на его лице, когда он отстранился. Во всяком случае, это эффективный успокоитель, который Сиын обязательно будет использовать в будущем как можно чаще. Уже сейчас ясно, что поцелуй заставляет Сухо не только замолчать, но и безумно покраснеть. А затем, намного позже, когда Сиыну не удается найти никаких следов желтого блокнота в своей комнате или в рюкзаке, как бы он ни старался искать, спокойствие окончательно утверждается в его разуме на постоянной основе. Потому что, как и сказал Сухо, все кончено. И Сиын действительно очень счастлив. Наверное, когда придет время все рассказать, ему придется придумать какой-то другой способ убедить Сухо, через что он прошел, но Сиын думает, что все будет в порядке. Судьба может быть изменчивой и непредсказуемой, даже беспощадной, но теперь Сиын знает, что она также способна быть милосердной. Он не переживает, он обязательно что-нибудь придумает. В конце концов, Сухо рядом с ним и у них есть все время мира.