18 часов назад
Вечернее небо Сеула поздним летом было перенасыщено паутиной неоновых свечений, которые обеспечивали ночному городу яркие театры теней. Море света, омывающее высокие стеклянные фасады, отражалось в каждой поверхности, создавая бесконечный лабиринт световых эффектов. Воздух был наполнен жаждой жизни, и каждый порыв его казался пропитанным смесью уличной еды, деловой суеты и далеких мелодий k-pop, которые доносились из каждого открытого окна. Улицы извивались подобно живым организмам, пульсируя мощным потоком людей, что в бесконечном потоке текли меж зданий, шумно обсуждая последние новости и делясь планами на предстоящую ночь. Откуда-то из толпы доносился смех, словно напоминая о том, что даже в такой поздний час Сеул не спал, а продолжал жить. На горизонте, там, где небо встречалось с контурами города, последние лучи уходящего солнца соперничали с наступающей ночью, давая городу еще одну минуту света перед тем, как окончательно уступить ей свое владычество. Сеул в этот момент буквально изобиловал красками, и каждый его уголок, каждая улица воспевала гимн уходящему лету — гимн жизни, которая не знает покоя. Среди суматохи на переполненной автобусной остановке уже стоял Чонгук и от нетерпения шагал из стороны в сторону в ожидании своей жертвы. Рядом гоготали друзья и прохожие, которые были в курсе ситуации и с нетерпением ждали шоу. Чон не нервничал, как могло показаться со стороны. Он просто не любил ждать и хотел побыстрее получить желаемое. Альфа всегда был таким человеком — с бурлящей внутри кровью, переполненной адреналином и желанием сделать что-то запредельное. Что-то, что другим показалось бы странным или даже опасным. Его янтарные глаза лихорадочно сверкали, а руки нестерпимо чесались в предвкушении безумства, которому он готов был сдаться. — Ну же, Чон, — кричал кто-то из толпы, поднимая бутылку пива в воздух, — я не могу дождаться! — Так иди домой, — буркнул Чон, смотря на незнакомца. — Ну уж нет, — ответил тот, доставая телефон из кармана своих рванных джинсов, — я шел сюда с другого конца города и ни за что в жизни не пропущу такое! — продолжал смеяться тот, отпивая теплого пива. Чонгук ничего на это не ответил, только махнул головой. Для всех остальных это всего лишь шоу, развлечение, повод напиться, а для Чонгука — адреналин, который не заменит никакие другие вещества. Он отошел от назойливой толпы и вновь приступил к осмотру общественного транспорта. Изучая автобусы, Чон видел в каждом из них свою индивидуальность, свою уникальную историю. Он находит в них нечто более глубокое, нежели просто транспортное средство, которое помогло бы добраться из точки «а» в точку «б». Но все же, как бы он ни любил все автобусы, каждый из которых имел свою личную историю, не похожую на остальные, альфе пришлось сделать выбор, останавливаясь на одном из старых городских автобусов. Это был идеальный жеребец для его дворового рода — избитый в боях, но все еще готовый бросить вызов времени и скорости. Всплеск адреналина заставил его сердце колотиться быстрее, переполнив тело легкой энергией. Чон приблизился к двери автобуса и сделал несколько успокаивающих выдохов. Водитель, замученный многолетними сменами, едва обращал внимание на толпу пассажиров. Чонгук использовал это, поймав его взгляд, и с харизмой альфы, что казалась естественным даром, попросил пустить его посидеть за рулем, как он выразился, «на одну секунду». Водитель покачал головой, отмахиваясь от просьбы, но Чон был не из тех, кто сдается. Воспользовавшись моментом, он шагнул вперед, метнул на водителя взгляд, полный уверенности и смелости. В его глазах тлел обещанный огонь приключения, что заставит водителя уступить. — Пожалуйста, — произнес Чонгук так, словно и не просил пустить его за руль, а требовал водителя подчиниться себе. Водитель только тяжело выдохнул, помотал головой и ушел от греха подальше, испугавшись того блеска в глазах Чона, который не внушал ничего хорошего. За такую ошибку мужчина, может быть, отделается одной объяснительной, возможно, даже потеряет работу, но с жизнью он еще не готов прощаться, поэтому не рискнул отказать альфе второй раз. Решив, что так будет правильнее, он вышел из автобуса и позвонил директору компании. С сердцем, бьющимся, как барабан во время племенного танца, Чонгук воодушевленно прыгнул за руль. Мгновение колебаний — и вот автобус тронулся с места, медленно подхватывая скорость, и Чон почувствовал, как адреналин начал заполнять его вены. Страх перед возможными последствиями отошел на второй план перед лицом приключения, которое только начиналось. Ветер летней свободы из открытого водительского окна играл в его темных волосах, когда автобус мчался по улицам Сеула, словно неся его навстречу новым приключениям и испытаниям, что ожидали впереди. Чонгук улыбался, чувствуя, как мощь машины пульсирует под повелением его рук. Автобус ловко маневрировал между машин, стараясь никого не задеть, громко сигналя другим водителям, чтобы уступили дорогу. Гудение двигателя слилось с криками восторга его друзей, которые бежали вслед за автобусом на следующую остановку, чтобы стать зрителями этого увлекательного шоу и не упустить что-то важное из виду. Смех раздавался за его спиной, подбадривая ехать быстрее, рисковать больше, желать скорости. Сеул превратился в их личную игровую площадку, где они были королями шумных улиц и светофоров. Пусть мир знает, что сегодня вечером альфа и его бесстрашная команда стали владыками вечного городского асфальта. И хотя город незамедлительно отозвался чередой мигалок и свистом сирен, ни одна из этих преград не заменит адреналинового шквала, запавшего в их память навсегда. Густой черный дым окутал небо, когда Чонгук резко вывернул руль автобуса. Оглушительный визг шин эхом разнесся по улицам города. Прохожие в изумлении замерли на месте, их взгляды прикованы к молодому человеку, сидящему за рулем. Чонгук сиял от адреналина, махал рукой зрителям с улицы, показывая всем, кто тут король дорог. С дикой ухмылкой на лице он мчался по городу, ветер разносил его темные волосы. Он считал себя непобедимым в своем собственном маленьком мятежном царстве. Мальчишка с заднего сиденья вцепился в поручень, его глаза расширились от страха. — Куда мы едем? — кричал он, но его голос был заглушен ревом двигателя. — Туда, куда захотим! — также громко ответил Чонгук, повернув голову на мальца. Увидев страх в чужих глазах, Чон только громче рассмеялся. Его смех заглушил вой сирены полицейской машины, преследовавшей его по пятам. Он резко повернул налево. Автобус опасно накренился, грозясь перевернуться. Друзья альфы громко смеялись над реакциями остальных, в то время как сами пассажиры ужасающе вскрикнули, хватаясь за свои сиденья. Чонгук вместе со своей компанией наслаждался чужой паникой. Его эго распухало от каждого испуганного взгляда. Возможно, в его сознании пронеслись бы мысли о том, что он делает что-то ужасное, но альфа не давал им развиться, быстро подавляя. Зачем беспокоиться о последствиях, когда жизнь чертовски захватывающая? Адреналин застилал ему глаза, делая его слепым к тому факту, что его безрассудство причиняет вред другим. Он был убежден, что ему за его действия ничего не будет. Ведь он был Чон Чонгуком, мальчиком, который мог жить по своим собственным правилам и ускользать от последствий. Чонгук продолжал мчаться по улицам, оставляя за собой след хаоса и разрушения. Автобус стал символом его вызова обществу, его отказом подчиняться любым правилам, кроме своих собственных. Он докажет и покажет всем, на что способен. Чтобы ни у одного из живущего не возникло мысли помыкать им. Только Чонгук может распоряжаться собственной судьбой, и никто больше! Автобус на полной скорости продолжал мчаться по шоссе, оставляя за собой облако черного дыма. Внутри царил хаос, когда испуганные пассажиры молились о своем спасении. Он — король. Он царь своей жизни. Но его королевство рано или поздно должно было рухнуть. Этот момент настал, когда полицейские машины преградили ему путь. Их огни мигали сине-красным в ночном городе, а сирены отчаянно выли, словно кричали Чонгуку остановиться. Альфа резко затормозил, шины автобуса издали пронзительный визг, когда он с грохотом остановился. Полицейские выскочили из своих машин, прячась за открытыми дверьми автомобилей и направляя огнестрельное оружие на водителя, угнавшего автобус. — Выходи с поднятыми руками! — приказал один из офицеров. Чонгук не чувствует страх, только разочарование, что эта поездка оказалась непозволительно короткой. Столько еще улиц не видели его бунтарства, столько еще людей не познали его сумасшествие. Все оказалось снова не так, как он хотел, и от этого ему стало грустно. — Что ж, — выдохнул альфа, отпустив руль транспорта. — Шоу закончилось. — Мы проиграли битву, — в знак поддержки положил руку на плечо друг, — но не войну, — улыбнулся он, и Чон, посмотрев в голубые глаза друга, улыбнулся, расслабившись. Ему ничего не будет, старик отмажет, и всё вновь станет на свои места. Его вновь повезут в полицейский участок, он вновь послушает нудную лекцию о том, что можно делать, а что нельзя, и, пару раз кивнув, Чон вновь пообещает не совершать подобное. Он будет играть роль хорошего мальчика, а они будут давать ему деньги на карманные расходы.***
сейчас
В полумраке неприветливого полицейского участка, окутанного изнутри запахом свежей краски и духом неоднозначных историй, сидели три высокопоставленные особы. Отец Чон Чонгука, Хосок, вел себя спокойно, но его руки, ритмично дергающиеся в каждой детали кожаного портфеля, выдавали напряжение. Рядом его супруга, Юнхи, с трудом сдерживала слёзы, поглаживая свои изящные пальцы. Вселенная, казалось, обрушилась на них в этот момент, ведь их сын оказался за решёткой. Полицейский, сидевший напротив них, был небезразличен к их статусу. Он понимал, что подобные истории нужно решать тонко. В его глазах сквозило сочувствие, сопровождаемое желанием найти компромисс, который устроил бы все стороны. Родители альфы были покрыты потом от страха и волнения, их сердца бились сильнее обычного. Мистер Чон принял слова сотрудника полиции, но его ум был занят только одним: его сын должен выйти на свободу. — Мы всё понимаем, мистер Чон, но у нас есть свидетели и видеозаписи, которые подтверждают, что ваш сын… — начал было полицейский, но миссис Чон вмешалась, прерывая его. — Пожалуйста, поймите нас. Чонгук всегда был послушным ребенком, он просто попал в неприятную ситуацию, — мольба звучала в голосе женщины, сломленном от отчаяния. И пусть все присутствующие в курсе, что она врет, все же Юнхи хочет как-то выгородить сына и помочь ему. Мистер Чон встал и подошел ближе к полицейскому, его выражение лица стало настойчивым. — Есть ли способ избежать ареста? — твердым голосом спросил Хосок. Альфа знает: ложь о том, что его сын — божий одуванчик, понимая, что офицер Пак на это не купится, не поможет делу. Нужно перейти к сути, — мы готовы сделать что угодно. У Хосока было много денег, и пусть альфа уверен, что не всё в этом мире можно купить, он также знает, что угон автобуса при свидетелях — не самая ужасная вещь, которую когда-либо совершал их сын. Но Хосок откупился в прошлый раз и понимает, что эту ситуацию можно так же быстро и бесповоротно вычеркнуть из полицейского дела. — Я сочувствую вашему положению, — вновь ответил капитан Пак, — но ваш сын совершил тяжкое преступление. Мы не можем просто отпустить его и закрыть на это глаза. В том автобусе был девятилетний сын мэра города, и его отец сделает всё возможное, чтобы надолго посадить Чонгука в тюрьму. Господин Чон подался вперед. — Мы заплатим любую сумму, — сказал он, — просто скажите нам, что нужно сделать. — Деньги не решат эту проблему, — покачал головой капитан Пак. — Ваш сын должен понести ответственность за свои действия. Госпожа Чон начала плакать. — Но это разрушит его жизнь! — воскликнула она, резко встав со стула. — Он просто ребенок! — Ребенок? — повернул голову на жену Хосок, — этому сукину сыну завтра исполнится двадцать один год. Он уже давно не ребенок. — Милый, — Юнхи подошла к мужу и обняла за плечи, — мы тут для того, чтобы помочь Чонгуку… — выдохнула она и повернулась к капитану, — пожалуйста, — по ее щекам текли слезы, и она решила не убирать их, чтобы капитан видел, как больно и плохо ей от одной только мысли, что Чонгука могут посадить. — Пожалуйста, капитан Пак… — Я знаю, что это трудно понять, но иногда для того, чтобы спасти жизнь, нужно ее разрушить. — Мы глубоко сожалеем о случившемся, — нервно продолжила Юнхи. Она взяла мужа за руку и сильнее сжала ее, чтобы почувствовать поддержку, — но вы должны понимать, что мальчишки иногда делают глупости. Чонгук… он всегда был таким… — Хулиганом, — вставил слово Хосок. — Борцом за справедливость, — перебила его супруга. — Поймите, вчера он узнал, что отец отправляет его учиться в Лондон и… — Именно так он хотел показать свое несогласие? — задал логичный вопрос капитан, а женщина лишь пожала плечами — ответа у нее не было. — Что ж, ему действительно стоит переехать, только вот не в Англию, — озвучил вслух свои мысли полицейский, а затем, прокашлявшись, решил, что такая неудачная шутка про тюрьму совсем не к месту. — Я понимаю ваше положение, понимаю, как вам важна ваша репутация, и абсолютно точно понимаю, какой жирный отпечаток на ней может оставить произошедшее, — выдохнул полицейский, снимая очки и тщательно протирая их краем рубашки. — Но дело серьёзное. Кража транспортного средства при свидетелях… Это не шалость, это преступление, — грозно посмотрел он на родителей Чона и вновь надел очки, еще раз смотря на бумаги, которые прислали ему от мэра города. — Однако я уверен, мы можем найти решение. Во взгляде Юнхи заискрилась надежда, хотя её голос по-прежнему дрожал: — Пожалуйста, скажите, что мы можем сделать, — переводила она глаза с мужа на полицейского и обратно на Хосока, — мы пойдем на любые меры, — кивает она и видит, как муж кивает в ответ в знак согласия, — чтобы исправить ситуацию и дать Чонгуку ещё один шанс. Полицейский медленно кивнул, просматривая бумаги. — Существует программа перевоспитания для молодых людей, попавших в подобные ситуации. Это не типичное исправительное учреждение, скорее армия, где Чонгук сможет приобрести дисциплину, ответственность и укрепить характер, — он сделал паузу, позволяя его словам осесть. — Куда уж крепче-то, — хмыкнул Хосок и нахмурился, когда получил несильный толчок в бок от Юнхи. Жена потянулась к капитану, почти шепотом спросив: — А… Вы считаете, он там будет в безопасности? Он всё-таки наш единственный сын… — Абсолютно, — кивнул капитан Пак с пониманием. — Учреждение имеет отменную репутацию. Там он обретёт не только уважение к закону, но и навыки, которые прослужат ему всю жизнь. — И он, наконец, научится совершать нечто подобное без свидетелей, — произнес Чон. — Хосок, — вновь воскликнула Юнхи, — пожалуйста, перестань, это же наш сын. — Который совершенно отбился от рук, — твердо ответил ей мужчина. — Знаете, мне надоело его постоянно вытаскивать из грязи, в которую он раз за разом ныряет, полагая, что ему за это ничего не будет. Я готов отдать его в военную академию, в приют, да хоть в тюрьму. Уже все равно. Он взрослый парень, а поступает как глупый подросток, надеясь, что ему помогут, — выдохнул Чон, переглядываясь с Юнхи. Женщина была в шоке от речи своего мужа. У нее перехватило дыхание, лицо покраснело от злости, губы свернулись в тонкую трубочку, но она молчала, ожидая, когда мужчина закончит мысль. — Военная академия — хороший вариант для всех нас, — вставил свое слово Пак, чувствуя, как сгущается атмосфера между супругами. Родители Чонгука переглянулись. Юнхи хотела спасти сына любой ценой, но она понимала, что Чонгук должен нести ответственность за свои действия. Хосок же, тяжело вздыхая, понимал, что где-то совершил оплошность в воспитании и упустил момент, когда его сын окончательно отбился от рук. Куда бы ни отправили Чонгука, Хосок надеялся, что в том месте займутся им и Чонгук станет достойным членом общества, который в будущем сможет перенять бизнес отца. — Хорошо, — с щемящим чувством в груди произнесла женщина, понимая, что они с Хосоком долго молчали и лишь смотрели друг другу в глаза. — Где нужно подписать? Уходя из полицейского участка, родители Чонгука были полны смешанных эмоций. Юнхи была благодарна капитану полиции за то, что ее сына избавили от тюрьмы, но все же была обеспокоена тем суровым испытанием, которое ждало альфу впереди. Хосок не был удивлен, что они все пришли к такому варианту событий, ведь знает много людей, которые проходили военную академию и стали достойными членами общества. Хосок даже знает тех, кто пошел туда добровольно, чтобы заработать денег. Возможно Чонгук тоже когда-нибудь решит стать военным, если вдруг не захочет перенять бизнес отца. Хосок готов принять это, лишь бы Чонгук был хорошим человеком. И единственный вариант, который поможет Чонгуку прийти в себя и понять, какую глупость он совершил и еще в будущем мог бы совершить, — армия. Чон старший знал, что дорога впереди будет нелегкой, но он был полон решимости помочь своему единственному сыну встать на правильный путь и осуществить его потенциал. Отправка Чонгука в академию казалась чем-то вроде признания его неудачи в воспитании, и в то же время они с Юнхи понимали, что, быть может, это станет той переменой, которая поможет молодому Чонгуку вырасти в настоящего мужчину, чьими поступками они могли бы гордиться.***
В воздухе дома царила напряженность, которая густела с каждым мгновением. Голоса разозленных родителей отражались от стен, образуя каскад упреков и раздражения. Хосок смотрел на Чонгука со смесью гнева, разочарования и растерянности, а Юнхи — с жалостью, что никак не спасала ситуацию. — Ты разочарование для этой семьи! — закричал отец Чонгука, его лицо покраснело от гнева. — Как ты мог быть таким безответственным и эгоистичным? — Дорогой, — всхлипнула женщина, пытаясь успокоить мужа. Она, конечно, тоже была зла на сына, но разочарованием семьи не считала. — Пожалуйста… — гладила Хосока по плечу, ласково успокаивала. Чонгук сидел на стуле, опустив голову, чувствуя, как гнев отца обрушивается на него подобно шквалу. — Я… я не знаю, — пробормотал он. — Это была просто глупая шутка. — Глупая шутка? — фыркнула отец. — Ты угнал автобус, подвергнув опасности жизни невинных людей! Ты мог кого-нибудь убить! — Милый… — вновь попыталась женщина, но Хосока было не остановить. — Я не хотел никому причинять вреда, — сказал Чонгук. — Я просто… был зол. — Зол? — воскликнул его отец. — И на что же конкретно, ответь, пожалуйста? — его ласковые слова на самом деле были пропитаны ядом. Именно таким голосом у него научился говорить Чонгук. «Пожалуйста» или «спасибо», или «извините». Да, слова хорошие, но каким тоном были сказаны… Будто резали без ножа. — На то, что ты хотел отправить меня за границу… — А теперь я отправлю тебя в тюрьму! — в Чонгука полетела первая кипа бумаг, от которой он ловко увернулся. Хосок не задел его и от этого еще больше разозлился. — Дорогой… Пожалуйста, — по лицу Юнхи потекли слезы, она гладила мужские сильные плечи, грудь, пыталась привести мужа в норму, но альфу было не остановить. Женщине действительно стало страшно, что сынок попадет под горячую руку и что первая стопка документов, которая полетела в младшего, окажется далеко не последней. А если в бой пойдут кулаки? Юнхи этого точно не выдержит. — Нам всем нужно успокоиться! — дрожащим голосом крикнула она, и разъяренный Хосок впервые обратил на нее внимание. — Извини, — сказал он жене, тяжело дыша. — Ты права, — кивнул и сел за свой рабочий стол. Отчасти Чонгук понимал, почему его родители злятся на него. Все же он подверг опасности и себя, и пассажиров автобуса. Но это же мелочь? Почему отец вновь не может откупиться, заставить полицейских замять дело и забыть о произошедшем? Ведь всегда было именно так: он косячит, они расхлебывают. Он никогда прежде не видел других вариантов событий. Немного подумав, Чонгук осознал одну простую вещь: если бы он знал, чем бы все это закончилось, он все равно сделал бы то, что сделал. Адреналин в крови, пелена перед глазами и быстро бьющееся сердце стоят того, чтобы отец на него немного накричал. Ну поорет Хосок, Чонгук пообещает, что больше такого не повторится, будет пай-мальчиком месяц или, возможно, два, и потом всё вернется на круги своя. Он будет делать то, что захочет, а отец будет его покрывать и давать карманные деньги. Всё же он их единственный сын, наследник бизнеса, и они ничего не смогут поделать. Раз уж отмазали от тюрьмы один раз, отмажут и снова. Но почему отец не успокаивался? Даже сейчас, когда мама вроде как посодействовала этому, альфа-старший все равно злился. В его глазах блестели искорки, которые метались точно в Чонгука. Почему отец не может просто забыть об этой глупой шутке? Почему именно сейчас, в преддверии его дня рождения, ему решили почитать лекцию о том, как правильно и неправильно поступать? Всю свою жизнь Чонгук понимал, что его родителям все равно на собственного сына. Что бы он ни делал, как бы ни привлекал их внимание, они лишь отстегивали полицейским круглую сумму и забывали произошедшее, как страшный сон. Никто и никогда не занимался воспитанием Чона, пустив все на самотек, а теперь вот оно как, решили повоспитывать. «Ну уж нет, отец, поздно!» — Вам плевать на меня! — закричал он, встав со стула. — Вас волнует только ваша репутация! Даже сейчас, желая сослать меня в тюрьму, вы просто хотите от меня избавиться! Что, с Англией не получилось, и вы решили меня отправить за решетку? Его родители переглянулись, в их глазах была боль. — Мы не хотим избавляться от тебя, Чонгук, — уже спокойнее ответил Хосок. — Но нам нужно сделать то, что лучше для тебя. Ты не можешь продолжать так себя вести. Чонгук стоял в центре комнаты, его кулаки были сжаты, челюсть напряженна, отчетливо были видны желваки. Альфа в нем бунтовал, желая вступить в конфликт. — Ты отправляешься в военную академию, — сухо бросил отец. — Время брать ответственность за свои действия. Это будет для тебя наилучшим вариантом. Эти слова, словно ледяной душ, окутали его с ног до головы так внезапно, что альфа на мгновение потерял связь с реальностью. Слова отца он слышал будто сквозь толщу воды и, когда до него дошел их смысл, не мог поверить в происходящее. Всю жизнь совершая необдуманные поступки, Чон боялся лишь одного — потерять свободу, ограничиться правилами, которые преподносит ему взрослая жизнь. А в военной академии, в которую его ссылают родители, правила куда жестче и строже. Жизнь в строгости и подчинении — его личная темница. Чон на мгновение подумал, что тюрьма — не самый худший вариант. Гнев и ненависть бушевали в Чонгуке. Он злился на себя, на свои необузданные желания и страсти, которые выходили из-под контроля. Он лишь хотел одного — привлечь внимание отца и матери, которые долгое время даже не смотрели в его сторону. Непонимающе смотря на отца, затем на мать, он хотел найти в их лицах хоть намеки на то, что все это была неудачная шутка. Они вот-вот скажут, что никуда не отправят своего ребенка, что любят его и хотят помочь. Что Чонгуку не обязательно совершать преступления, чтобы родители могли обратить на него свое внимание. Они и без этого любят его и ценят. Но вместо всего этого, на чужих лицах он видел только очередное разочарование, боль и предательство, словно Чонгук не их сын, а обычный прохожий с улицы, который решил погреться у них дома. Злость вновь охватила его сердце: на родителей, на тех придурков возле автобусной остановки, что снимали все на камеру и благополучно вручили интересную съемку полицейским, у которых больше не возникло вопросов, кто мог такое провернуть. И больше всего, он злился на себя. Ведь из-за своей ошибки он, похоже, утратил возможность выбора своего будущего. Каждый упрек ударял по его сердцу, заставляя чувствовать себя маленьким и уязвимым, несмотря на альфа-сущность внутри, которая всегда придавала ему силы. Ребенком, который хочет почувствовать любовь отца и ласку матери. Ребенком, который тормошит подол Юнхи, чтобы та посмотрела вниз на сына. Ребенком, который берет за руку отца и хочет ему показать что-то интересное, но вместо этого слышит очередное «мне некогда». — Лучше для меня? — горько усмехнулся Чонгук. — Вы отправляете меня в какую-то забытую богом академию, — зло фыркнул он, — как будто это исправит меня. — Нам жаль, Чонгук, но это наш единственный выход, — сказала мама, сделав шаг навстречу к Чону. — Мы любим тебя и хотим, чтобы ты стал хорошим человеком. Чонгук подошел ближе к родителям. — Я никуда не поеду, — злобно бросил он, хлопнув дверью кабинета отца. — Чонгук, стой! — крикнула его мать. Но он не слушал. Он выскочил из дома и убежал в ночь, чувствуя внутри бурлящую злость на всех.***
Чонгук бродил по улицам весь вечер, не зная, куда идти и что делать. Он думал о своих родителях и о том, как они его подвели, отправив в армию. Он думал о своей жизни и о том, как все обернулось против него. В конце концов, он добрался до парка и рухнул на скамейку. Он сразу ощутил то, как тело и разум начали расслабляться, словно до этого момента были измотаны до предела. Он сидел там несколько часов, глядя в темноту и размышляя о своем будущем. Чонгук не хотел признавать правоту родителей, которые считали, что делали все только на благо его будущего, но мысль о том, чтобы провести следующие несколько месяцев или даже несколько лет в строгой военной академии, наполняла его ужасом. Он хотел сбежать. Не оборачиваясь назад, бежать только вперед, куда глядят глаза. Встав со скамейки он пошел в сторону одного многоэтажного дома, чтобы увидеться с человеком, который, несмотря на все его его плохие поступки, остается с Чонгуком, потому что любит. Они уже три месяца спят вместе, и альфа не сказать, что прям полюбил омегу, но по крайней мере ему было легко с Чимином. Чонгук часто приходил к нему в гости и, так как отец Пака был против их отношений, пробирался к омеге через окно. В этот раз он решил не рисковать, не зная, дома ли Господин Пак или нет, поэтому вновь решил посетить Чимина привычным для него способом. Была вероятность того, что омеги не окажется дома и Чонгуку вновь некуда будет идти, но альфа рискнул пойти к Чимину, надеясь на лучшее. Может быть хотя бы в этот раз ему повезет. — Чонгук? — удивленно спрашивает Пак, увидев альфу в окне. — Что ты тут делаешь? Он помог Чонгуку взобраться в квартиру и на всякий случай осмотрел его на наличие каких-либо повреждений. Всякий раз, когда Чон приходил к нему через окно, Пак ругал его и просил никогда так больше не делать. Все же люди не просто так придумали дверь, а если альфа боится наткнуться на отца Чимина, то мог бы просто попросить парня отвлечь родителя, пока сам Чон пробежит в комнату омеги. В конце концов есть мобильный телефон, который так же помог бы Чонгуку узнать про отца омеги. — Не ожидал? — весело спросил Чон, закрывая окно. — Нет, — ошарашено ответил Чимин, вновь осматривая альфу. — Ты как тут? Ты разве не должен быть… — он осекся и осторожно посмотрел на альфу в надежде, что тот ничего не заметил, — не должен быть дома? — продолжил он и предложил Гуку сесть на кровать. — Нет, — выдохнул тот, присаживаясь и беря Чимина за руку, — я поссорился с родителями. Чимин кивнул, поглаживая большую мозолистую руку Чонгука, украшенную рукавом татуировок, придвигаясь к нему ближе. Пак на самом деле соскучился по Чонгуку. Чимин недавно вернулся в страну после двухнедельного отдыха в Испании и, честно, очень хотел видеть Чонгука, обнять его, поцеловать, произнести слова любви, которые каждую секунду в присутствии Чона рвутся наружу, но Чимин не может этого сделать. Его кое-что беспокоит, и он знает, что нужно поговорить с Чоном об этом. — Что произошло? — ласково спрашивает Чимин, поглаживая крепкое бедро парня. — Не важно, — отмахивается Чонгук и, понимая, что от него хотят, помогает Чимину взобраться на собственные колени. — Лучше поцелуй меня, и мне станет легче. — Хорошо, — хихикает Пак, обнимая парня за плечи, и целует. В этот поцелуй он старается вложить все свои чувства, всю ту любовь, которую не дарил Чону в течение долгого времени. Он действительно любит альфу, но боится, что разговор о важном Чонгук посчитает предательством. Поэтому он целует его, стараясь отпустить все тревожные мысли и отложить их до лучших времен. — Блять, — шепчет Чон в губы омеги, — я так соскучился, — сжимает пухлые ягодицы омеги с силой, на что получает нуждающийся стон. Чимин неосознанно двигает бедрами и проезжается по вставшему члену альфы. — Черт, — вновь рычит Чон сильнее сжимая попу. — Подожди, — мычит в поцелуй Пак и, касаясь крепкой груди Чона, пытается отстранить альфу. — Я привез тебе сувенир, — улыбается тот и слезает с коленей после того, как альфа отпускает его. Сам Чонгук двигается к изголовью ближе, понимая, что вот-вот у них будет секс. Оглядываясь, он замечает странную вещь: он уже в чужой квартире десять минут, но никто не зашел к ним в комнату и не начал выгонять альфу и кричать на него. Значит ли это…? — Чим, а где твой отец? — спрашивает он и, приподнявшись на локтях, наблюдает за тем, как Чимин, наклонившись и выставив свою округлую задницу на обозрение Чона, ищет что-то в пакетах. — Красиво стоишь, малыш, — хмыкает альфа и вновь откидывается на кровать в ожидании. Член зудит, голова кружится из-за недостатка крови, и он уже на пределе, желает быстрее соединиться с Чимином и забыть обо всем. — Дежурит, — отвечает омега и подходит к Чонгуку после того, как находит какую-то вещь. — Вот, — протягивает альфе бархатную коробочку, украшенную изысканным золотым обрамлением и серебряными витиеватыми узорами, и ждет, пока Чонгук ровно сядет, свесив ноги, и опасливо возьмет коробочку. — Там же не кольцо? — Голос его приглушен, и Чон на самом деле очень надеется на то, что там никакого кольца не будет. Все же они встречаются только три месяца. Да, знакомы уже два с половиной года: их отцы — капитан Пак и Чон Хосок — хорошо общаются, но все равно это не повод играть свадьбу. Все же капитан Пак ненавидит Чона и вряд ли переживет такой удар. — Дурак, что ли? — обиженно отвечает Чимин, дуя губы. — Давай открывай, — и присаживается ближе, чтобы внимательно смотреть на лицо альфы и засечь любую смену эмоций. Чонгук недоверчиво переводит свой взгляд на коробочку, затем с поднятой вверх бровью на Чимина и снова на маленькую вещицу в руках. Коробочка сама по себе уже была произведением искусства, а соприкосновение кожи с ее поверхностью дарило легкое пушистое ощущение, словно вокруг каждого ее края протекала мягкая струйка утреннего тумана. Тяжело вздохнув и приготовившись к любому исходу, альфа снял крышку, открывая вид на содержимое. В коробочке лежала серебряная подвеска с изображением матадора, символизирующая силу и страсть. Ее красота вызывала колебания в сердце альфы. Это был жест, сделанный с любовью, чтобы подчеркнуть их связь, взаимопонимание и характер каждого из них. — Ого, — ошеломленно произнес Чонгук. Чимин помог надеть подвеску на правую руку, которая и без того была украшена рукавом татуировок. — Спасибо, Чим, — крепко обнимает омегу за талию и прижимает к себе, — но… за что? — Как это за что? — отодвинувшись, удивленно спрашивает Пак, — у тебя день рождения завтра, — и быстрым чмоком касается пухлых губ альфы. — Так, подарил бы завтра, — хмурится Чон, крутя подвеску на запястье. Ему действительно понравился подарок. — На самом деле, — глубоко вдыхает Пак и снова берет чужие руки в свои. — Чонгук, — делает паузу, нервно жует нижнюю губу и думает, как рассказать Чонгуку то, что он сделал, пока искал подарок и как бы сделать так, чтобы альфа в итоге простил бы его. — Да? — спрашивает Чонгук, смотря в золотисто-карие глаза напротив. Он чувствует чужое волнение, но не может понять его причину. — Что случилось, Чим? — альфа даже не знает о чем думать, просто сидит и ждет, когда Пак начнет говорить. Чимин решает в очередной раз промолчать о содеянном, потому что знает, что Чонгук уйдет сразу же, после того, как услышит правду. Омега этого не хочет, но он так же устал от постоянных выходок Чонгука, когда тот начинается бунтовать и показывать свой характер только ради того, чтобы на него обратили внимание собственные родители. Чимин на самом деле любит Чонгука, любил все три месяца, пока они встречались и уверен, будет любить и после того, как альфа узнает правду. Но омега устал и хочет помочь Чонгуку, а для этого ему пришлось пойти на обман. Ничего не ответив, Чимин просто тянется ближе к своему парню и накрывает его губы в страстном поцелуе, сразу же седлая чужие бедра и укладываясь вместе с Чоном на кровать. Альфа смеется в поцелуй, ни о чем не подозревая и думая, что Пак просто соскучился. Чонгук откидывается на кровати, прижимает омегу ближе к себе и сжимает упругие ягодицы. — Такой мягкий, такой аппетитный, — шепчет Чон в чужие губы и вновь углубляет поцелуй. Их языки сплетаются в танце любви, и от этого еще лучше. Нет никаких проблем с родителями. Чимин, не теряя времени, понимая, что счет идет на минуты, снимает с себя всю одежду и приступает к раздеванию Чона. Альфа, ни о чем не подозревая, помогает омеге себя раздеть и ждет, пока Пак найдет в прикроватной тумбочке презервативы и смазку. — Нужно будет пополнить запасы, — хмыкает Чон, смотря на полупустую коробку с презервативами. Чимин ничего не отвечает, лишь кусает губу и краснеет, то ли от предвкушения, то ли от стыда, то ли от всего сразу. Вновь вернувшись к крепким бедрам, он надевает на член альфы презерватив, отбрасывая пустую обертку куда-то в сторону, и, цепляясь за сильные плечи, направляет головку члена в свою сжимающуюся дырочку. Чон шипит, но не двигается, позволяя Чимину владеть ситуацией. Все же омега вряд ли до этого растягивал себя, поэтому ему нужно время, чтобы привыкнуть к большим размерам. — Блять, — скулит Пак, сильнее сжимая чужие плечи и царапая их короткими ноготками. Второй рукой он все также придерживает член Чонгука, чтобы тот случайно не разорвал его. — Какой же ты большой, — кусает губу и жмурится, продолжая насаживаться. Смазка омеги уже активно выделяется, стекая по стволу альфы. Комнату наполняет смешанный аромат жасмина с шалфеем, и эта восхитительная смесь одурманивающе действует на обоих, отчего дыхание учащается, а голова начинает кружиться. — Детка, — сквозь зубы произносит Чон, располагая большие ладони на хрупкой талии, чтобы хоть как-то занять себя и не дернуть бедрами вверх, потому что желание ворваться в горячее узкое нутро заполняет всю голову, — ты охуенный, — вновь поднимается с кровати и страстно целует манящие губы, второй рукой двигает по маленькому члену Пака, чтобы расслабить младшего. Чимин вновь скулит в поцелуй, продолжая опускаться на член, нервно дергается и протяжно стонет от заполненности и стимуляции на члене, когда головка проезжается по простате. — Я так соскучился, — Чимин не двигается какое-то время, чтобы привыкнуть к размерам и вновь возвращается к любимым губам. Альфа тем временем одной рукой все также двигает на члене Пака, второй разминает упругую половинку и несколько раз несильно шлепает, отчего омега снова глубоко стонет. — Готов? — спрашивает Чон, а когда видит слабый кивок Пака, несильно двигает вверх бедрами и стонет в унисон с омегой от потрясающей узости, которая давит со всех сторон на его член. Чимин ахает, ощущая чужое возбуждение глубоко в себе. Он инстинктивно кусает губу, смотрит вниз и видит, как член Чонгука выпирает снаружи, образуя на животе своеобразный бугорок. Это заводит омегу еще больше, он начинает двигаться, сначала медленнее, затем быстрее, активнее набирая темп, продолжая остервенело прыгать на члене. Он царапает крепкую альфью спину, томно дышит тому в ухо, шепча при этом какие-то нежности, получая обжигающие поцелуи в лицо и шею — самые чувствительные места Пака. — Я очень соскучился, Гук-а, — стонет омега, делая круговые движения бедрами, чтобы член проезжался по новым чувствительным точкам глубоко внутри. — Очень-очень, — продолжает лепетать Пак, вновь накрывая губы альфы. — Я тоже, детка, — чуть ли не рычит Чон в поцелуй, вновь толкаясь в глубокое нутро. — Ты мой маленький, — щебечет тот, когда видит слезы на лице омеги. Чонгук понимает, что Чимину не больно. Пак постоянно во время секса очень чувствительный, и под конец у него обычно происходит эмоциональный взрыв, который появляется в виде соленых дорожек на щеках, которые Чон незамедлительно сцеловывает. — Мой ласковый, — еще один поцелуй в щечку, — мой нежный, — в пухлые и красные губы, — самый лучший. Чимин не выдерживает, по новой заливается слезами от этих приятных слов, утыкается в чужую шею и всхлипывает, когда член внутри снова проезжается по чувствительной железе. — Готов? — спрашивает альфа и успокаивающе гладит по спине. Чимин в ответ только положительно кивает, что-то мыча, и сильнее обнимает Чонгука за плечи, понимая, что они вот-вот оба придут к финишу. Чонгук ускоряет движения бедер, попадая снова и снова головкой члена в чувствительную простату, рычит, покусывая бархатную кожу омеги, продолжая гладить дрожащую спину. Член Пака трется между их животами. Омега понимает, что еще чуть-чуть и он изольется, испачкав тем самым их обнаженные тела, но это никого не волнует. Он хочет Чонгука, хочет, чтобы тому было тоже хорошо, поэтому не просит альфу остановиться, продолжая скулить и оставлять на чужой шеи россыпь краснеющих засосов. — Чонгук! — стонет Пак, кончая на чужой пресс. Альфа продолжает вбиваться в горячее нутро, чувствуя, как после оргазма омеги его стеночки все сильнее и сильнее сжимаются вокруг члена Чона. Альфа шипит, несколько раз шлепает Пака по ягодицам и кончает внутрь презерватива. Он падает на кровать и, обняв Чимина за талию, укладывает хрупкое тело на себя. — Боже… — тяжело и быстро дышит омега. Губы не слушаются. Во рту пересохло, дыхание в норму не приходит и голова чуть кружится, но ему все равно. Ему сейчас было очень хорошо. — Да… — вторит ему Чон. — Ты потрясающий, — целует омегу в висок и медленно выходит из узости. Чимин скатывается на другую половину кровати, продолжая приходить от головокружительного секса в норму. Смотрит, как Чонгук встает с кровати и идет в направлении кухни. Альфа снимает с себя презерватив и, взяв пустой пакет из магазина, выкидывает туда использованную вещь с белесым содержимым, туго завязывает целлофан на два узла, а затем выкидывает пакет в мусорное ведро. Эта сложная схема нужна для того, чтобы отец Чимина, если вдруг будет проверять мусорное ведро, не смог увидеть в нем использованный презерватив. Все же капитан Пак до сих пор против нахождения Чонгука в его собственном доме. Альфа тем временем берет влажные салфетки, вытирает собственное тело испачканное в чужой сперме и также выкидывает салфетку в мусорку. Затем возвращается в комнату Чимина и удивляется тому, что омега уже полностью одетый сидит на краю кровати. — Быстро ты, — хмыкает Чон, виляя голым задом перед Чимином. — Я думал, что после такого ты как минимум день не встанешь, — и улыбается, надевая боксеры и штаны. — Да, я… — Чимин кусает нижнюю губу и отводит взгляд на окно. Ему нужно сказать Чону правду, но он понимает, что после этого, альфа не захочет с ним никогда общаться. — Что? — спрашивает Чонгук и, сев рядом с омегой на край кровати, надевает футболку. — Что-то случилось? — голос Чона встревожен. Ему не совсем понятна столь быстрая смена настроения омеги. Хотя… это же омеги — их настроение меняется каждую секунду. Стук в дверь прерывает их взгляды и заставляет Чонгука дернуться. — Отец вернулся? — хмурится альфа и понимает, что вопрос глупый, если полицейский на дежурстве, то это с восьми утра одного дня и до восьми утра другого дня. Тогда… кто сейчас стучится к его омеге в квартиру, если Чимин будет сутки дома один? — Чонгук, прости меня. — За что? — не понимает старший. Через мгновение Чимин встает с кровати и, ничего не ответив, идет в коридор, чтобы открыть входную дверь. Чонгук все так же сидит на кровати и думает, кто может прийти к Чимину в такой поздний час. Чон вновь осматривает подаренную подвеску, мысленно благодарит Пака за столь удивительный подарок и думает, что подарить Чимину на его день рождения, который будет в октябре? Из мыслей его вырывает голос матери и Чонгук, подняв свой взгляд, замечает сначала плачущего Чимина, который вновь вымаливает прощение, а затем и на маму. — Пойдем, сынок, — безэмоциональным голосом говорит Юнхи, — внизу тебя ждет машина. Чонгук с минуту ничего не говорит, переводя свой взгляд с Пака на мать и обратно на плачущего Чимина. Понятно, почему омега так странно вел себя. Видимо, Чимин как-то связался родителями Чона и рассказал, где и с кем их сын сейчас находится. Чонгук вновь схватился за подвеску, желая разорвать ее, снять и кинуть омеге в лицо, но у него ничего не получилось. Встав с кровати, он, не смотря на мать, повернулся к Чимину, вытирая чужие слезы. — Мы проиграли войну, — глухо произносит Чон, смотря на, теперь уже, бывшего парня. Он впервые покинул квартиру через дверь. На омегу Чон так и не обернулся.