***
Все радикально меняется в конце первого месяца, когда Владимир Харконнен остается с ней наедине. Очевидно, что он устроил это специально еще тогда, когда ее приглашают в зал. Заявлено, что ее родители уже там. Такое уже случалось, так что она должна быть спокойна, но она сразу понимает, что на этот раз все иначе. Тем не менее она соглашается и позволяет себя сопроводить. Можно рассуждать о том, могла бы ли она вообще отказать, но она чувствует, что всегда может сказать нет. Это чувство решающее в этой игре — иаант отвечает за свои решения. Барон одет в длинное шелковистое одеяние, которое она очень хочет назвать просто платьем. Шелк дорогое удовольствие, но Харконнены себе не отказывают. Он не летает, когда она входит, он сидит на черном длинном диване с низком спинкой, но ему явно комфортно. Комната похожа на расплывчатое черное зеркало, но трубы напоминают где она находиться на самом деле. В этом помещении она еще не была, и пока она с любопытством осмотрела эту комнату, мужчина наблюдал за ней. Ищет ли он в ней страх? Это действительно необычно, она еще не свидетельствовала его аудиенции, они наверняка были, но каждый раз когда она видела Харконнена — он был окружен слугами. Это само по себе наталкивает на пугающие мысли, у барона определенная репутация и в ней Ирис не сомневалась. Она решает, что это его игра, даже с абсолютными полномочиями он не тот, кто разбрасывается ресурсами. Ирис уверена — она ценный ресурс. Барон протягивает руку и предлагает ей пройти так, чтобы она встала перед ним. Улыбаясь уголком губ она делает это и кланяется, приятно: он делает небольшой выпад и кивает в ответ. — Ирис… дес Ма’Корди… — Его голос приятнее, чем обычно, но тише и эта таинственность не менее пугающая. — Как нашему новому Иаанту… Гьеди Прайм? В груди холодеет, она хмурится и приоткрывает рот — смесь возмущения и страха. Провокация и никакой безопасности — но она не станет выражать свое возмущение, у нее не было других, ошибочных ожиданий. — Отвратительно. — Она говорит спокойно, обычно и сразу видит в глазах Харконнена злость. Между ними продолжается разговор, но ведется он лишь глазами. Она знает, что в ее глазах можно найти лишь честность, но не знает, как он на нее отреагирует. Тем не менее уже несколько секунд как она жива. Понимает, что грубит, но ее волнует не суть ответа, а его форма, а потому она добавляет — … Барон. — Хорошо. — Это звучит не менее угрожающе. Она смело задает вопрос: — Я — еще, — поправляет она себя, — не Иаант. Это надежда? Она не скрывает, что ей нравится этот разговор. Наверное это все равно можно разглядеть в ее блеснувших увлеченных глазах. Она бы заметила. Эта ситуация ей привлекательна хотя бы потому, что ею движет любопытство. За дверью шум, барон издевательски медлит, прежде чем разрешить открыть дверь. Конечно, это ее родители. Вот что неожиданно — это их реакция. Несдержанная, натуральная злость и страх, движимый мотиватор, они беспокоились за свою дочь, что естественно, но удивительно для Ирис. Она знает, как они должны были себя повести, но, очевидно, это именно та болевая точка, которая превалирует над долгом. Они возмущены, разумеется их взбесил тот факт, что Харконнен посмел пойти на такую провокацию. Ирис в чистом потрясении смотрит на отца так яростно ворвавшимся в комнату не заботясь о политических рисках. У нее смешанные чувства — признательность, но и потеря капли уважения. Наверное, потому что она всегда видела в них идеал в выполняемом долге. На ее лице застывает выражение с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, когда она вновь оборачивается к барону — он это все замечает и ухмыляется. В этом заключается глубокое отличие в работе интегрирующего и любого другого дипломата: связь. Провокация сама по себе входила в ожидания Ирис, это только оправдало ее представление о готовящейся лавине. Когда они вернулись в свое крыло она возмутилась решению родителей вмешаться таким образом. Они не согласны, ведь ей, юной, легко говорить, она в самом пике своих максималистских взглядов, опыт ее не предостерегает, ведь его нет. Она соглашается с тем, что риски были громадны. Ей приходится признать, что ею движет категоричность, но когда они жалуются, что Харконнены нарушили регламент Ирис высказывается резко: — Регламент всегда нарушают! — Она производит нужный эффект, наступает холодная тишина. — Статистически достоверно — безукоризненное соблюдение регламента даже единожды не наблюдалось за тысячелетия. — Этого мало, она добавляет: — Сегодня вы успели бы только на фаршировку. Этот конфликт неприятен, она их разозлила. Ей не нравятся книгофильмы. Она пользуется другими способами записи информации — ей нравится записывать свою речь на диктофон, но сейчас приятнее всего вести запись вручную, пока она формулирует то, что хочет сказать. Отчет она заканчивает только на следующий день — она анализирует каждую деталь и приходит к неожиданному выводу. Это ее первая важная гипотеза, сегодня она написала самый объемный из всех доклад. Его точно придется отредактировать, но все же она чувствует гордость — кажется, она сделала первый существенный шаг к пониманию этого мира. Обдумывая произошедшее девочка понимает, в чем была проблема, или даже, в чем она заключается сейчас. Его приглашение провокация, но вот другое… — Он ни разу не был… Не уважителен… — ее рука застывает в воздухе и она перебирает пальцами, брови сдвинулись к переносице в потоке раздумий. Владимир Харконнен ее поражает. Когда она решила, что его вопрос часть разжигания конфликта, он задал его из вежливости и гостеприимного любопытства, как бы тяжело не было применить этот мотив к барону. То, как она отреагировала на его обходительность — вот что его разозлило. Хотя ответ ее все равно не мог измениться от этого знания, но могла измениться его форма. Она допускает даже, что встреча была проявлением нетерпения, барон хотел скорее познакомиться со своей гостьей. Он обходителен, но потому, что это то, чего ждут в приличном обществе и уж точно в таком месте как Рходон. Для нее, как для интегрирующейся, это было невероятно приятным открытием, потому что есть причина, по которой Ирис и ее семья не ждут здесь вежливости — Харконненам она не свойственна. Она приходит к решению обусловить новую встречу. Понимая, что в этом нет необходимости, так как барон не проявил к ней агрессии, она остается верна плану. Потому что его благосклонность не ее заслуга. Она хочет засвидетельствовать ему свое внимание к его благожелательности, хоть и запоздало. Это кажется важным — замечать все хорошее тут. Она еще не знает, что этот инцидент приведет к череде встреч, которые, в свою очередь, привлекут за собой роковые последствия. Покидая крыло, Ирис слышит спор родителей. Ей хватает пары секунд, чтобы уловить суть — отец возмущен, что барон смеет устраивать им ловушки. Он прав, одним решением барон поссорил их семью. Работа Од’Иса заключается в регулировании отношений сторон, выводить из строя его грубый шаг.***
Она ожидает, пока барон примет ее. Его слуги привели ее в еще одно место, двери были огромные, но ей приходилось оставаться перед ними стоя в одиночестве в пустом, лишенном изысков коридоре. Зато интересна была сама дверь — она стала изучать ее и постаралась запомнить как можно больше, чтобы описать визуальную составляющую для будущего анализа. Наконец, ее впускают. Она оказывается в малом тренировочном зале, но одного взгляда достаточно, чтобы найти барона; на верхние трибуны ведет лестница, она ступает по ней держа руки за спиной. Харконнен внимательно наблюдает за активным боем, Ирис останавливается рядом, словно от него не исходит никакой опасности. Она не прерывает его наблюдение, а обращается к объекту его внимания: высокий мальчик сражается с учителем, у них копья. Возраст не мешает мальчику, он выдерживает натиск. Не успевает Ирис понять кто это, низкий и тяжелый голос прерывает этот образ. — Вы не посещаете уроки вашей матери? — Нет, — Ирис качает головой, — Она не любит когда ей мешают, это отвлекает. — Жаль. Вам стоит увидеть как воспитываются дети Харконненов. Когда она оборачивается, то замечает кривую ухмылку на его лице. — Могу я украсть ваше время? — Разумеется, я ведь вас принял. Она ступает ближе и наклоняет голову, прежде чем решит, что точно скажет. — Вы проявляете ко мне уважительность. Вчера я не выразила должного этому внимания. — Это все, ради чего вы пришли? — Я нашла необходимым это сказать. Вы должны знать, что сейчас я это понимаю. — Очень хорошо. Не удивляйтесь. — Он лениво вздыхает. — В кои-то веки они отправили кого-то с мозгами. — Это звучит резко, хотя его голос спокоен. Ее смущает, как легко он откровенничает с ней. Она кивает. В последнюю секунду, когда она, попрощавшись, оборачивается, чтобы уйти, она ловит взгляд мальчика. Он стоял недвижимо, очевидно, бой завершился. Лицо его ничего не выражало, но она почувствовала тревогу, как некий звоночек, мелькнувший у нее душе. После она стала внимательней к барону Харконнену, задавая все вопросы, которые могла себе вообразить в поисках нужных ответов. Главным стал вопрос о его нетерпеливости. К чему было усложнять ситуацию? В этот раз он не потворствовал своим извращением, но так или иначе явно находил приятным само издевательство. Вопрос в том, была ли это просто демонстрация власти или что-то еще? На этом она завершила редакцию первого отчета и запечатала его. Следующая ее задача — подробно изучить мотивы барона, насколько это возможно. Изучать политику было самой нелюбимой частью ее работы. У Харконненов длинная запутанная история и барон один из самых активных и интригующих игроков империи за всю историю. Понять все она не пыталась, но попытаться разгадать его нынешние позиции можно, к тому же, она уже что-то знала, раз согласилась сюда приехать для такой неблагодарной работы. Очевиден вывод — барон желает все контролировать и не любит передавать эту власть кому-либо. А значит его соглашение с Рходоном преследует личные, скрытые мотивы. С этого дня их общение с Владимиром Харконненом даст виток регулярных встреч, которым обычно уделяют время в последующие месяцы. Он вцепляется в нее пробуя на вкус как человека, который в ближайшее время будет видеть больше, чем позволено было годами любому из чужаков, кому полагалось выжить. За это время она получает ответ на свой вопрос, хоть и остаются некоторые темные пятна: он изучает ее, потому что ему необходимо убедиться, что она стоит доверия. Это мотив человека беспокоящегося за свою территорию, ревностно охраняющего свой мир. Она знала, что доверие не стоит заслуживать, оно должно прийти само или не наступит никогда. Их встречи носят светский характер, но, похоже, барон искренне наслаждается ими. Для нее это форма незаменимой практики, она, проводя беседу за беседой на разные сложные темы знакомится мировоззрением этих людей и персонально барона, одновременно учится внедрять новое в их мир. Ей больше всего нравится проводить для него и его свиты демонстрации древних культурных обрядов, хоть и несовершенные в исполнении в силу ее молодости и малого опыта. Некоторые демонстрации бывают уединенными, тогда барон, искушенный на получение разных удовольствий, со скуки желает провести очередной вечер в компании интеллектуала и новатора. Родители позволяют этому быть, когда убеждаются в безопасности происходящего. Они отмечают, что барон следит, чтобы именно Ирис не была свидетелем жестокого насилия, что довольно сложно в связи с их отношением к собственным рабам, лишенным милосердия. Картинка барона искусственна и почти убедительна, но Ирис никогда не лениться напоминать себе кто перед ней стоит, пусть это и надменно с ее стороны. Иногда Ма’Корди приглашаются на ритуальные мероприятия или праздники, все устроенные для развлечения элит, но не этот, это один из тех дней, которые бывают в любой культуре — умасливание народной массы. Так как тут — это рабы, жестко воспитанные в обожествлении своих правителей праздник здесь соответствующий. Она злится, конечно, она понимает, что может смириться и успокоить себя тем, что никак не может на это повлиять. И возможно, однажды она так и сделает, но сейчас она не хочет себя оправдывать, даже если это истина. Мать привлекает ее внимание и сообщает, что на-барон, Фейд Раута, смотрит на нее из ложи Владимира Харконнена. На ее лице все еще злость, когда она спустя пару мгновений поднимает глаза на несколько уровней выше; контакт прерывается только с прибытием барона, Ирис переключает внимание. С ее прибытия проходит три месяца, когда она попадает в реанимацию.***
Ее веки тяжело поднимаются, но все уже она чувствует себя лучше. Когда ей удается передвигаться без чужой помощи и она почти окончательно поправляется у нее же есть план действий. Она покидает уже не палату, а комнату. Ей не страшно, видимо гормоны сейчас движут ею больше, чем разум. Она осмотрительно добирается до своей цели, трость теперь спасительна — она устала ходить. Ничего, сейчас она присядет отдохнуть. Она входит в его зал, здесь относительно людно. Несколько слуг собирались выйти, но все замирают, когда она едва переставляя ноги настойчиво приближается к нему. Он сидит в компании двух странных девушек, сразу вызывающие в ней напряжение. Среди этих людей ее оливковая кожа резко выделяется, а темно-пшеничные волосы и вовсе нарушают сбалансированность цветовой гаммы, да и принципе — наличие волос уже контрастно. Она довольно ухмыляется — ей нравится нарушать эту идиллию. Он неотрывно смотрит на нее, снова как хищник. Она позволяет ему это и не бросает ему вызова пока не сядет напротив, проскользнув под столик с трудом присев с плохо сгибающейся ногой. Ирис отвечает на его взгляд и смотрит тяжело и грозно. У него не менее тяжелые глаза, но еще они жуткие, умные и почти неподвижные. Он ничего не сказал — ее это устраивает. Дождавшись, когда смотреть станет невыносимо и ей, и ему, она резким движением, отвлекающим его, прокручивает трость, приземляя ее после у себя на коленях. — Я думаю, мы не с того начали. — Внезапно улыбаясь, она постукивает пальцами по стеклянному столу. Ей даже грустно и улыбка получается ироничной. Фейд Раута организовал двойное покушение, но, в отличие от барона Харконнена, она не была так же хорошо охраняема. В голове у нее гигантский поток мыслей и чувств, но она ему не поддается. — Не волнуйся, все в порядке. — Она кивает и говорит непритворно. — Я так понимаю, в этой семье так принято показывать свою любовь. Фейд осматривает ее и выносит вердикт: — Ты безумна. — Хриплый, низкий голос, почти как шорох. Довольно удивительно для столь юного возраста. Двери вновь открываются и входят слуги с коробкой, которую она уже заждалась. — Я хочу тебе кое-что подарить. Чтобы наладить… общение. — Ирис замечает, как и слова и легкий тон ее голоса заставляют его прищурится. Горько усмехнувшись она заявляет: — Потому что я не хочу, что ты убил меня. Его лицо разглаживается, он наклоняется ближе и Ирис понимает, что не хочет тут задерживаться. — Я знаю. — Его черные зубы мелькают под полуухмылкой. — Нет. — Она горько вздыхает, и облизывает пересохшие губы, нахмурившись после его ответа. — Ты меня не понял. Я не хочу, чтобы — ты — убил меня. Она желает знать о чем он думает, но ей это недоступно. Вместо этого потратив еще пару мгновений и вглядываясь в его лицо, она наконец презентует свой подарок. Коробку не открывают, вместо этого отодвигают заслонку — металлическую панель, за ней прозрачный ящик из прочнейшего стекла, а в нем пара ярко-зеленых листьев в маленьком сосуде. Фейд осматривает цветок, ему непривычно видеть такой цвет, на Гьеди Прайм зеленый — редкость. — Очень древнее растение. Теперь, после модификаций, оно растет довольно медленно и оттого его очень сложно достать. Выращивание дорогое удовольствие, но зато какие свойства! — Она наклоняется к нему в ответ, словно хочет поделиться секретом. — Если ты его коснешься, оно тебя сожжет. Фейд поворачивается, глаза выглядят угрожающими. — На твоем месте я бы никогда не доставала его из ящика, но очень бережно хранила такую редкость, такую… ценность. В конце концов, не пыталась бы им кого-то убить, риск слишком велик, понимаешь? Она не пробыла там после не более пяти минут и покинула зал с чувством полного удовлетворения. Осталось только начать новый доклад.