Конфетти

Листья под ногами хрустят. От лимонно-жёлтых до тёмно-бордовых, ко всем оттенкам оранжевого. Рыжие, ржавые, вымоченные в грязных лужах и высохшие — Джош вздрагивает, когда наступает на них на дорожке в парке. Сегодня ветрено; Джош не заметил бы сразу, или, вернее, не заметил бы вовсе, если бы Тайлер всё время не втягивал голову в плечи. Тайлер ненавидит осень каждой клеткой своего тела. Теперь Джош тоже её ненавидит; в глубине души он каждый раз боится, что эта — очередная — осень просто заберёт его у него. Тайлера оторвёт, как листья срываются с веток дерева; и он упадёт, падёт в грязную лужу или просто в грязь. Ещё одна жертва оборота земли вокруг солнца. Естественный порядок вещей: так это всегда и происходит. Джош вообще-то против, Джошу не по себе. Джош игнорирует очередной треск, хруст — будто хрустит что-то внутри, не выдерживая напряжения — поворачивает голову к Тайлеру. Выражение лица у него такое же напряжённое и сосредоточенное, словно Тайлер забыл о том, что они идут вместе. Бесцельно бредут по парку, потому что Джош сказал, что Тайлеру было бы неплохо подышать свежим воздухом, а тот не стал спорить. Джошу хочется встряхнуть его, Джошу хочется сказать: Господи, мать твою, Тайлер, я сделаю всё что угодно. Для тебя — что угодно и больше этого. Я не могу тебя потерять, мне нельзя тебя терять. Джошу хочется сказать: посмотри на меня. Джошу хочется достучаться — указательным пальцем по виску, туда, в эту дурную, замученную сомнениями и страхами, и тревожностью голову. Джошу хочется сказать: я сделаю всё, что захочешь. Наверное, он думает слишком громко, потому что Тайлер вдруг останавливается. Запинается, замирает, застывает, поднимая голову вверх, где ветер треплет ветви деревьев. Старый парк, дорожки, которые бесполезно подметать в это время года. — Я хочу конфетти, — Тайлер говорит это так, словно продолжает какой-то разговор, который Джош упустил из виду; где-то в своей голове, что-то, на Джош уже согласился. Он и согласился — сразу да, на всё, заранее, не вдумываясь, не вслушиваясь, подписывая этот контракт, не глядя. — Чего? — Джош тупо смаргивает; останавливается пару шагов спустя, оборачивается, поворачивается, так, чтобы оказаться к Тайлеру лицом. — Конфетти, — поясняет он. — Ну, знаешь, цветные резаные бумажки... — Я знаю, что такое конфетти, — Джош коротко мотает головой. — Я просто не понимаю. Тайлер снова задирает голову, взглядом предлагая Джошу посмотреть вместе с ним: туда, в небо, отгороженное оголенными ветвями. Туда, где кое-где ещё покачиваются оставшиеся листья — последние, редкие, отчаянные. Сердце Джоша сжимается от дурных предчувствий. — Конфетти, — Тайлер говорит так, словно это всё объясняет. — Разного цвета на разную эру. На следующую — красные. Потом — жёлтые. Потом — ярких пастельных тонов. Листья дрожат от порыва ветра; Джош представляет, как они срываются все разом — летят на землю, падают; сухие от ледяного ветра. Жёлтые, красные, ярких пастельных... — Так ярких или пастельных? — Джош не может не улыбнуться. — Ярких пастельных, — Тайлер нетерпеливо дёргает плечом. — А потом снова красных, в самом конце. Тайлер опускает голову, переводя взгляд на Джоша — и Джош невольно шагает вперёд, ближе, вставая почти вплотную. Всё что угодно, хочешь конфетти — будут тебе конфетти, хочешь Тако Белл — я отвезу тебя туда прямо сейчас, отнесу на руках, если потребуется. Тайлер протягивает руку. — Только представь, — говорит он. — Цветные мелкие бумажки, липнущие к твоей горячей влажной от пота коже, здесь, здесь и, — Тайлер ленивыми касаниями прикидывает, где именно прилипнет каждая цветная бумажка: на плече, на груди, внизу живота, — и здесь. Тебе придётся выступать топлес, зато все фанатки, да и фанаты тоже, чего уж, будут твоими. Джош в тёплой куртке и шапке, сейчас ему холодно даже думать о том, чтобы выступать без футболки, но если бы Тайлер захотел — если бы он только попросил — Джош разделся бы, не задумываясь. Всё что угодно, всё, чего он захочет, всё. Тайлер смотрит на него — вопросительно, призывно, с тенью улыбки на тонких губах. — Что ты об этом думаешь? — пальцы Тайлера остаются там, до чего дотянулись в последний раз: низ живота, близ кармана куртки; Тайлер без перчаток, так что Джош перехватывает его запястье, так, чтобы засунуть его руку себе в карман. — Хочешь? Джошу хочется схватить его за плечи, Джошу хочется встряхнуть его со всей силы. Джошу хочется не отпускать его — до конца своих дней и его дней; и всю вечность, что, согласно христианской вере, последует дальше. В раю или в аду; только вместе. Джошу хочется залезть ладонями под его куртку, задрать футболку, устраивая ладонь на пояснице, чтобы кожей чувствовать кожу. Джошу хочется обхватить его лицо ладонями, сжать почти до боли, чтобы Тайлеру пришлось сфокусировать на нём своё внимание. Джошу хочется смять его губы своими — поцеловать, впиться со всем отчаянием, которое рвётся из груди наружу. Джошу хочется его взять — трахать его на полу, покрытым разноцветными резными бумажками — плевать на то, какого цвета они будут. Брать прямо здесь, в старом парке, зажимая Тайлеру рот ладонью, чтобы он был потише — чтобы их никто не услышал. Да поебать, ультрапохуй, максимально поебать, кто их может заметить, что сказать, и во что это выльется. Джош хочет вытрахать из Тайлера все дурные мысли, выебать все сомнения, чтобы не думал лишнего, а лишнее здесь — всё, кроме него. Эгоистично и отчаянно: Джош хочет Тайлера, ему просто нельзя его терять. Мокро и влажно; ладонью по члену, три пальца внутрь, чтобы Тайлер запрокидывал голову и беспомощно проезжался пяткой по полу — по простыни — по земле. Чтобы дрожали ноги, чтобы ладони упирались в стену, чтобы он ложился грудью на стол, потому что колени подгибаются и отказываются держать. Чтобы стонал и скулил, чтобы просил его; чтобы цеплялся за его плечи, спину, чтобы цеплялся за него всего и не смел убирать руки. Тайлер её и не убирает — она всё ещё в его кармане. Джош думает слишком громко. — Ладно, — Тайлер улыбается — глаза и уголки губ. — Можно и так. Но конфетти я всё равно хочу. Будешь трахать меня, когда они к тебе прилипнут. Очередной порыв ледяного ветра поднимает листья с земли, срывает некоторые из тех, что ещё удерживались на ветках — до последнего момента, до этого момента. На плечо Джоша опускается ярко-красный, цепляясь за шарф — Тайлер смеётся. Джош готов отдать за этот смех всё; он продал бы свою душу, если бы она уже не принадлежала Тайлеру с потрохами. — Пойдем, — Тайлер коротко качает головой и стряхивает лист с его плеча; он разворачивается и идёт — и Джош идёт вместе с ним. Немного неудобно, но Тайлер так и не вытаскивает ладонь из его кармана. — В магазин, я надеюсь? — Джош тихо смеётся. — Конфетти? — Цветная бумага, — в тон ему отвечает Тайлер. — Очень много цветной бумаги и двое ножниц, и пару тюбиков смазки. Начнём, пожалуй, с красной, так будет лучше всего, но жёлтую тоже можем взять: заранее, если на неё будет скидка. И ещё — скотч. Я думал о цветном скотче. Жёлтые и красные полосы. Тебе пойдёт. Листья всё ещё хрустят, когда Джош наступает на них; просто сейчас этот звук тише, заглушенный голосом Тайлера; от лимонно-жёлтых и до тёмно-бордовых, ко всем оттенкам оранжевого.