Черно́ любовное зелье
И остры бокала края
Не кричи, если вновь
Ты изрежешь рот в кровь –
Я же предупреждала тебя…
(Prick! Goes The Scorpion's Tale — The Devil's Carnival)
«Самый страшный враг вампира — это другой вампир. Поэтому вампиры никогда не создают себе равных. Только отродий, своих рабов. Даже не так… Вампирское отродье даже до раба не дотягивает. Это просто кукла…» — пронеслись в голове мысли, произнесённые когда-то самим Астарионом. Его объятия крепче любого заклятия. Сильнее любого ритуала. Он смотрел на неё с ожиданием ответа, но рубиновые глаза сообщали прямо — на этот раз отказа он не примет. Этой ночью всё произойдёт по его сценарию. По его плану. — Я не буду тобой командовать, я никогда не сделаю тебя своей марионеткой или рабыней. Я буду заботиться о тебе… Я буду любить тебя… — прошептал он, обжигая дыханием кожу. Его слова, его шёпот, заполняли всё пространство. Воздух казался слишком густым и почти вызывал удушье. Комната словно стала ещё темнее. Теснее. Ещё более мрачной. Сердце колотилось так, что казалось, будто шея вибрирует от грохота пульса. Вблизи его клыков. Её губы вновь разомкнулись против воли и начали произносить ответ. Тот ответ, который мог бы его устроить. Запоздало начала нарастать паника. Туман в голове и беспомощность страшили до дрожи. В эту секунду решалась её судьба. — Думаю, я уже знаю ответ на свой вопрос, любимая. Твое сердце бьется от волнения, а губы готовы прошептать сладкое «да»… Он коснулся её шеи. Утешая. Успокаивая. Сердце заколотилось ещё сильнее, попав в ловушку его сладкого голоса, его слов, обещающих вечную любовь. «Пожалуйста» — успели беззвучно вымолвить губы, но Лилит сама уже не знала, что должно было стать продолжением. Её сопротивление полностью подавлено. Борьба окончена. Она сдалась. «Хорошая девочка» — прочитала она своей кожей в его беззвучном шёпоте, прежде чем ощутила острую боль. Он замер всего на мгновение, прежде чем его клыки вонзились в шею. Совсем не так, как раньше. Гораздо глубже. Его руки подхватили её, крепко прижимая к себе. Мгновением позже она покоилась в его объятиях. Самых крепких. Ни боги, ни демоны, ни она сама уже не разорвут оковы совершающегося ритуала. Лилит задрожала. Всё совсем не напоминало тот волнительный трепет, который она испытывала каждую ночь с ним, когда он медленно и нежно питался ею, оставляя желать большего. Теперь это напоминало безумный водоворот самых неистовых желаний. Пугающе быстро боль разрядами прошлась по всему телу, обращаясь в острое мучительное удовольствие. Экстаз, равный по силе агонии. Астарион впивался в неё так, словно это был его первый глоток крови за двести лет. Его жадность сотрясала тело ледяной дрожью. Волнующей хаотичной волной приходило понимание — из его объятий она не вернётся живой. На тело, выгибающееся от наслаждения в его руках, стремительно нападала сонливость. Мощными ударами испуганного сердца кровь уходила, насыщая вампира, пока Лилит слабела. Когда она не смогла самостоятельно держать шею, он чуть изменил хватку. Комната стала ещё темнее, закружилась. — Не волнуйся о будущем, дорогая. Просто расслабься. Думай только об одном — что ты здесь в безопасности. Что ты моя. Позволь мне побеспокоиться об остальном. Я позабочусь о тебе и о том, чтобы всё было хорошо, — его мягкое воркование доносилось, казалось, отовсюду. Лилит чувствовала, что лежит на его мрачном королевском ложе. Глаза едва фокусировались. Сон был слишком сильным, чтобы сопротивляться. Даже сквозь толщу чудовищной слабости она ощущала на себе его гипнотический взгляд. Он нежно гладил её лицо. Невесомо коснулся её губ своими, одуряюще пахнущими кровью. Он казался воплощением ужаса пронзительного, пленительного и страстного. Тело отозвалось на него. Будто отныне принадлежало не ей, а ему. Даже слабеющее, оно желало его поцелуев, его прикосновений и его любви. «Наберись терпения, любовь моя, мы только начали…» — скорее почувствовала, чем услышала она, прежде чем провалилась в тягучее беспамятство. Слабость держала её в своих цепких лапах долго. Лилит не могла понять сколько, но чувствовала, как проходит время. Оно проносилось сквозь неё. Тело медленно и упорно восстанавливало потерянные силы, чтобы вытащить её из забытья. Чтобы она сделала хотя бы обречённую попытку выбраться из страшной спальни. Обречённую, ибо Астарион был рядом. Его присутствие ощущалось всюду. Он продолжал говорить с ней. То и дело гладил её и мягко целовал, словно желал так поскорее пробудить. Его запах витал в воздухе, нависая угрозой. Бергамот, розмарин, немного ветивера и бренди. Он смыкался вокруг неё и безжалостно душил. Повторял ей на всех уровнях понимания, что спасения нет и не будет. Сознание стало чуть ярче. Чуть крепче. Лилит почти открыла глаза, когда его объятия вновь сомкнулись вокруг неё тисками. Никакой нежности. Никакого трепета. Только голодное животное желание. Его клыки пронзили незажившую ранку на шее, вырывая у неё жалобный стон. Больно. В этот раз гораздо больнее. К счастью, всего на секунду. И вновь тёмное тягучее удовольствие. Жестоко захватывающее её. Стирающее рассудок и ломающее остатки воли. На пике наслаждения она будто падала всё ниже и ниже во мрак, желая познать больше. Впитывала всем своим существом осознание, что ни с кем и никогда ей не будет настолько хорошо. В бессильной попытке на что-то повлиять она царапала пальцами по покрывалу, пока силы вновь не оставили её, погрузив в темноту. «Не пытайся с этим бороться, моя прелесть, это уже бесполезно. Береги силы. Они тебе ещё понадобятся…» — успела она впитать угасающим рассудком и вновь пропала в забытьи. Время прокатывалось медленно. Теперь было ещё сложнее понять его течение. Казалось, они застыли в чудовищном посмертном плане, где она оставалась безмолвной и спящей, а он питался ею всякий раз, как вздумается. Рассудок становился всё крепче и трезвее, но тело оставалось неподъёмным. Лилит не могла пошевелить ни рукой, ни пальцем. Ей не хватало сил даже открыть глаза. Она прекрасно понимала, что происходит. Не могла понять только, почему он медлил. Память не подводила, Астарион во всех красках рассказывал, как сам был обращён. Он дал своё согласие, выдержал мучительную боль, пока Касадор выпивал из его тела последние капли крови, и был похоронен, а на следующую ночь выбрался из могилы уже вампирским отродьем. «Он похоронит меня?» — отчего-то эта мысль пугала пуще прочих. Провести день в могиле. Сознание то меркло, то рывками пыталось вернуться. Что-то менялось. Но одна вещь оставалась неизменной — он был близко. Не покидал комнату. Не отходил от неё далеко. Не позволял ей даже на минуту забыть его прикосновения. Пока наконец… Лилит почувствовала его шаги и поняла, что время настало… Она вновь оказалась в его объятиях. Даже смогла с трудом разлепить глаза и мутным взглядом посмотреть на него. Она ожидала увидеть его ликующим или зловещим, но Астарион был скорее предельно сосредоточен, как если бы боялся совершить ошибку. «Момент настал, любовь моя. Я выпью всю твою кровь до последней капли. Твоё сердце остановится. Разум замрёт в ожидании… Не нужно бояться. Слушай мой голос. Подчиняйся. Скоро ты станешь моим компаньоном, моей вечной любовью, моим консортом. Моя воля будет твоей волей, мои желания будут твоими желаниями, моя похоть будет твоей похотью…» — его голос будто пробивался изнутри, скользя волной мурашек по коже. А следом вновь вспыхнула искра боли, разливаясь по телу острой волной уже знакомого сладострастия. Кожа горела от его прикосновений. Дёрнувшаяся неведомой волей рука лишь легла ему на плечо, цепляясь ногтями. Обострившийся до безумия рассудок пытался кричать, умолять отпустить, остановиться, повторял снова и снова отказ от обращения. Но тело тянулось к нему изо всех стремительно уходящих сил. От ударов замедляющегося сердца она вздрагивала от макушки до пяток. Секунды смертной жизни стремительно утекали. С последним ударом сердца Лилит поразила самая сильная и мучительная кульминация, заставившая тело выгибаться и будто бы рваться на свободу в крепких объятиях вампира. Тишина на месте биения сердца поразила жутким переживанием… Лилит казалось, что она вновь погрузилась в ощущение смерти, из которого её когда-то вывел Иссохший. Она упустила момент, когда в облако вездесущего парфюма Астариона ворвалось что-то терпкое, солоноватое и отдающее железом настолько, что тело немедленно отозвалось безудержным голодом. В голове сладостным туманом прозвучало разрешение. Её губ коснулось нечто восхитительное. Во много раз крепче старого выдержанного вина, слаще лучшего мёда и изысканнее любой трапезы. Что-то бодрящее, возбуждающее и прокатывающееся властной волной по всему её существу. Что-то великолепное. Но едва она замурчала от удовольствия, как нечто восхитительное исчезло, оставив её печальной, жаждущей и смертельно уставшей. Но прежде, чем она окончательно погрузилась в самый глубокий сон, её губы были атакованы поцелуем. Нетерпеливым, страстным и неистовым. Пугающим поцелуем смерти. Губы, словно повинуясь немому приказу, ответили на поцелуй. В ещё не до конца осознанном ужасе рассудок отмечал, как легко тело продолжает слушаться даже переступив порог смерти. Даже если это только поцелуй… Пока что. — Когда ты проснёшься, я буду ждать тебя, моё сокровище… — прошептал он. Время замерло. Исчезло всё. Астарион, все ощущения, все тревоги. Последней вспышкой угасала глубокая обида на него. За то, что совершил. Перечеркнул её жизнь. Решил за неё. Отобрал её будущее… Она не видела, не слышала, не чувствовала и не думала. В бесконечно короткой вспышке она стала ничем. Утратила существование. Но следом… Сердце дрогнуло.***
Один удар. Второй. Третий… Медленно. Мучительно. Непривычно. Оно постепенно наращивало темп. И всё же билось иначе, чем раньше. Чувства возвращались неспешно. Тело казалось онемевшим, лишённым ощущений, но кожа улавливала колебания температур. Даже самые тончайшие. Мельчайшие порывы потоков воздуха, как если бы они были плотнее и ощутимее течений в реке. После вернулся слух. Мир едва не оглушил своей канонадой всего. Все звуки ударили в голову рёвом. Свист холодного воздуха, проходящего сквозь неплотно закрытые окна. Шорох скатывающейся пылинки. Скрип пола по всему дворцу, реагирующему на шаги. Скрежет ковра по камню, когда кто-то на него ступает. Перо, царапающее пергамент. Шелест рубахи при каждом движении. Шипение воздуха, проходящего через лёгкие. Глухой хлопок от соединения век при моргании. Громовой треск дерева в камине. Пение огня, съедающего воздух… Они сводили с ума. Их было слишком много. Голова едва не взрывалась от их преобладания. Не меньшим ударом стали мириады ароматов. Обоняние вернулось и добавило хаоса в мысли. Запахи. Множество. Смешивающихся в букеты. Живущих поодиночке. Естественных. Искусственных. Сотни оттенков запахов от тканей. Переливы ароматов дерева. Вся комната будто предстаёт в воображении мелодиями ароматов. Старые. Новые. Неподвижные. Стремительные. Слабые и сильные. И самый главный букет, что захватывал всё пространство. Терпковато-цветочный лимонно-апельсиновый след бергамота. Горьковато острый камфорный оттенок розмарина. Сладкий, пьянящий мотив бренди с нотками дерева. И мягкое дополнение ветивера из мелодии сухой травы в теплый день, с влажными комками почвы. Астарион. Так пахнет идеальная ловушка. Совершенное в своей природе смертельно опасное искушение. Скорпион, приготовившийся ужалить. Кобра, уже мгновение как бросившаяся на свою жертву. Он напоминает глоток свежего воздуха перед гибелью. Он пьянит, возвышает и дарит надежду, чтобы немедленно всё перечеркнуть. Рассудок вспыхнул горькой обидой, стремительно перерастающей в ярость. Тело покоилось в близком к смерти сне. Но сознание уже было трезвым и острым, как осколок природного стекла. За что?! Как он мог так поступить? Чем она это заслужила? Тактильные ощущения возвращались дольше всего. Казалось, что её перепоили настоями карги и она просто утратила способность хоть что-то чувствовать. Но постепенно тело просыпалось ото сна. Шевельнуться пока не получалось. Глаза не открывались. Проверить, насколько изменилось зрение, не выходило. Зато она слышала его. Астарион не покидал комнату. Он коротко отдавал приказы слугам и отродьям, но в спальню их не впускал. Все встречи были перенесены. С недовольным ворчанием он допускал до себя только бюрократию, способную и архидьявола довести до белого каления. И он не прекращал с ней разговаривать. «Ты стала такой невероятно красивой, любовь моя, я едва могу устоять перед желанием прикоснуться к тебе. Заключить в объятия и, кто знает, к чему они приведут. Наша вечность начнётся, когда ты откроешь свои прекрасные глаза. Я… постараюсь быть терпеливым, но не суди меня строго, если не смогу!» Даже мало что ощущающее тело отзывалось на каждое его нетерпение. Казалось, что его руки прикасались всюду. Всякий раз, когда его аромат окружал её грозной тучей, он не отказывал себе в удовольствии дотронуться до всех открытых участков кожи. Гладил её руки, согревал их поцелуями. Шептал, как жаждет её возвращения, чтобы обладать ею не сдерживаясь. Они казались героями странной извращённой сказки. «Прежде, чем ты по-настоящему превратишься в моё совершенное существо, я не могу устоять перед желанием прикоснуться к тебе. Ты прекрасный приз, любовь моя». Его нескрываемое желание откровенно пугало. Трезвый рассудок Лилит в ужасе бился о неподвижные границы спящего мёртвым сном тела. Тактильные ощущения плохо подсказывали, что с ней происходит. А его шёпот и окружающий дурманом запах проецировали ужасные образы. Чудовищные предположения, которые никак не подтверждались и не опровергались. В один из таких моментов она с ужасом почувствовала, как запросто он лишает её беззащитное тело одежды. Кожа всё ещё казалась ледяной и онемевшей, но его похоть вызывала мурашки даже по ней. Его прикосновения теперь были абсолютно везде. Он не оставил ни единого нетронутого места. Беззащитность пьянила его, и прикосновения становились настойчивее. Внутри всё сжималось от ужаса. Она была ещё слишком мёртвой, чтобы сделать хотя бы слабое движение. «Ты стоишь любого ожидания. Я не могу насытиться твоим присутствием, моя милая. Я хочу провести всю вечность, наслаждаясь твоей близостью…» Его движения становились всё более голодными. Его горячее дыхание обдавало её запахом крови. Его руки спустились к бёдрам. Обращение стало чувствоваться куда сильнее. Кожа под его прикосновениями стала значительно плотнее. Кости под ней крепче. Зубы острее. Чувствительность обострялась в ответ на его нетерпеливое желание воспользоваться уязвимостью. «Ты нужна мне прямо сейчас, любовь моя…» Он будто стал абсолютом мироздания. Его руки, его прикосновения, его поцелуи и настойчивый шёпот — они повсюду. Они пробирались в разум. Струились в венах вместе с кровью. Они наполняли её с каждым вдохом, отнимая даже призрачную надежду на свободу. И тело реагировало на его прикосновения поднимающейся волной желания. Вопреки разуму и ужасу творящегося. Она в противоестественной покорности продолжала желать его. Его прикосновений, его поцелуев и его шёпота. Реакции доводили до паники. Она уже не знала, где заканчиваются её желания и начинаются его. Когда он наклонился и глубоко поцеловал неподвижные губы, рассудок в ужасе попытался спрятаться. Сжаться в комочек. Отстраниться от происходящего. Не чувствовать. Не знать. Не существовать. Бежать. Скрываться. Закрыться за семью замками. Знакомым до слёз движением он медленно раздвинул её ноги, продолжая шептать что-то утешающее, прежде чем воспользоваться полнотой своей власти. Она пыталась кричать. Плакать. Шевельнуться. Но только ощущала себя слабее. Чувство предвкушения сжало горло ядовитой хваткой. А следом пришлось терпеть… Он не щадил её, лишь пользовался так, как ему хотелось. Не разменивался больше на ласку. Даже на мимолётную нежность. Никакой жалости. Никакого такта. Только собственнические движения, совпадающие по ритму с биением его сердца. Хаос из рвущихся через край эмоций, звуков и запахов превратил всё в страшный калейдоскоп. Паника, ужас, боль и бездумная похоть, от которой хотелось бежать, сбивая ноги. Реальность раскалывалась на части из-за переизбытка всего — звуков, запахов и впечатлений. Сознание не справлялось. Проваливалось. Ломалось. Ощущения то накатывали, то пропадали. Тело стремительно наращивало новые силы, восстанавливало все утраченные способности к восприятию. Закончив, он расслабленно откинулся в сторону, тяжело дыша. И следом возник уже с другой стороны. Лаская её щёку пальцами, под трепет её наконец открывшихся глаз. Мир ударил по сознанию обилием красок, форм и видов. Буквально всё изменилось до неузнаваемости, но в то же время осталось прежним. Всё выглядело перенасыщенным и переполненным. Цвета, детали, объём, плавность и резкость — голова едва вмещала новый образ мира. И это была лишь комната. Сотни оттенков различных цветов. Игра света. Блики… Мир словно пытался раздавить своим многообразием… Поддавшись страху, она попыталась отвернуться. Закрыть лицо руками и переждать. И вновь попала в его объятия. — Тише, любовь моя, не бойся. Это пройдёт, — он помог ей приподняться, поглаживая её плечи через грубую ткань рубахи. Рубахи? Она растерянно окинула себя взглядом. А затем посмотрела на него. Одежда на месте. И он не выглядел так, будто только что между ними что-то было. В его глазах запросто читалось беззастенчивое желание и неутолимый голод, направленные на неё, но они не были удовлетворены. «Как это? Я же всё помню! Я всё чувствовала. Он совершенно точно воспользовался моей беспомощностью. Как куклой? Он ведь…» — но подтверждений воспоминаниям не нашлось. Остались только вопросы и растерянность. Это было на самом деле? Это излишне реалистичный кошмар? Или всё-таки истина, которую он решил чуть припорошить обманом? Астарион продолжил обнимать её и ласково ворковать над ней, как над хрупким ребёнком или питомцем, ничуть не удивляясь её реакциям и слабости. Он нежно растирал её ладони, согревая дыханием и терпеливо объяснял, что себе нужно дать время, и всё вернётся — прежняя грация, ловкость, сила и уверенность. А затем приумножатся, сделав её ещё более совершенной. — Сожми руку в кулак… — шепотом приказал он, когда её ладонь потеплела. Пальцы послушно сжались. И в этот момент сознание едва не разорвалось беззвучным криком ужаса. Тело оживало. Сидело. Моргало. Сжимало руку. Не по воле Лилит. В панике она попыталась моргнуть. Ускорить, замедлить и задержать дыхание. Что-то сказать. Разжать кулак. Ничего. И при этом тело как-то продолжало действовать. Но теперь Лилит стала в нём будто пассажиром, вынужденным только видеть, слышать и ощущать. Ужас. Паника. Оцепенение. Замешательство. И ещё больше попыток. Бездумных хаотичных попыток сделать хоть что-то. Приказать телу любую глупость, любое движение. Просто вернуть хотя бы толику того, что было. А дальше лишь беззвучный крик. Вопль раненого зверя, запертого в клетку без выхода. Надолго? Навсегда? Возможно, что-то отразилось в её глазах, поскольку Астарион чуть помрачнел: — Моя милая, я чувствую, что ты… разочарована? Почему? Тебе не нравится то, что я для тебя сделал? Разве ты не хочешь быть моей навсегда? — голос с оттенком гипнотического очарования подталкивал ответить так, как хочет он. И тогда случилось самое страшное. Губы разошлись в стороны улыбкой. Ожившие ладони коснулись его рук. Мелодичный голосок, способный очаровать любого, зазвучал в тишине спальни: — Мне всё нравится. Я не могу быть в тебе разочарованной. Я очень хочу быть твоей навсегда. Лилит заверещала от разворачивающегося кошмара. Кукла. Оболочка без души. Покорная игрушка, выполняющая приказы хозяина. Возможно, предыдущий приказ был мысленным или подсознательным. Астарион отдал приказ своему новому творению и оно немедленно исполнило его. Её движения угловатые и слишком резкие, но это можно списать на её юность в новом состоянии. Он смотрел на неё и выглядел довольным. Почти счастливым, если бы тень тревоги за её состояние не обрывала нити хрупкого восторга. Внутри прекрасной оболочки продолжала биться Лилит, осознавая, что теперь заперта в собственном теле. И не в полной степени Лилит. Само тело, Кукла, отныне будет делать и говорить то, что пожелает Астарион. А внутри останется надрываться криками Душа. Заметит ли хоть кто-нибудь эту подмену…***
Астарион едва мог дышать от восхищения своим творением. Его сердце переполнялось настолько бурным ликованием, что прежние хищные и властные порывы притихли. Пребывая на пике своего довольства, он не замечал, что с Лилит что-то не так, и его возлюбленная ведёт себя немного странно. Но кто ведёт себя нормально после подобного опыта? Жестом он приказал ей придвинуться поближе и положить ноги ему на колени. Юная вампирша немедленно исполнила приказ, не переставая улыбаться. Астариону не нравилось, когда в моменты его хорошего настроения на лице его избранницы не было улыбки. Этот приказ был отдан безотчётно. — Какая ты послушная. Даже совсем не сердишься. Не разочарована. Ты счастлива, моя любимица? — соблазнительно прошептал он, огладив прохладную щёку. — Я очень счастлива и не могу на тебя сердиться, — промолвила она звенящим голосом, словно серебряный колокольчик. — Хорошая девочка, ты заслужила вознаграждения. Вампир самодовольно улыбнулся, подтолкнул её, опрокидывая на кровать, и взял её ступни в свои ладони. Сначала он просто растирал её, как было с холодными руками, но следом движения стали более плавными. Его пальцы скользили по коже мягкими круговыми движениями, словно танцуя на её ступнях. Не сводя взгляда с её лица он медленно начал разминать каждый пальчик её ног. Время замедлялось для них. Полутёмная спальня, освещённая только огнём камина, треск дров, постель, на которой вампир заботливо разминал каждый сантиметр потеплевших ног. Совершенно непохожий на себя обычного, он сохранял нежность и заботу в каждом прикосновении, но постепенно его движения стали чуть более настойчивыми. Ладони заскользили по щиколотке вверх. Но путь преградили холщовые штаны, в которых она так раздражающе часто продолжала ходить, словно он совсем не дарит ей ничего изысканного. — Моё маленькое сокровище, пора избавиться ото всех преград, — улыбнулся он, прожигая её пронзительным взглядом. — Всё, что ты захочешь, — пропела его любимица, восторженно глядя на него как на хозяина. Его улыбка стала шире, как у довольного своей выходкой шарлатана, которому удалось обдурить всех. В воздухе так и не прозвучала её привычная защита этого постыдного старья, недостойного даже чтобы полы мыть в кладовках. Ловким движением он стянул с неё штаны и бросил их в тот угол, из которого они точно никогда не вернутся в её гардероб. Его искушённые руки поднялись выше. Скольких он точно так же соблазнил, всего лишь добравшись до первого прикосновения? Как минимум треть из той тысячи, что была предоставлена Касадору. Прикосновение к руке, плечу или шее гарантировали, что жертва заинтересуется продолжением. Пара фраз из тех, что все любят и заслушиваются, даже если понимают их несомненную ложь, пронзительный взгляд, достающий до мелкого дна их души… И вот ловушка захлопывается. Но если жертва позволяет коснуться её ноги, то игра становится до смешного простой. Мысли о веках отточенного мастерства проносились в рубиновых глазах, пока руки нежно, но с чуть большим давлением поднимались всё выше. Простая игра в искушение, в которую он мог бы играть сразу с десятком возможных любовников. Но его никогда не интересовал десяток. Или сотня. Или тысяча. Даже напротив, их хотелось поскорее забыть. Похоронить в памяти и никогда не возвращаться к безымянной могиле, на которой порой проступали имена, царапая его давно мёртвую совесть. Астариона интересовал лишь один маленький неугомонный кусочек хаоса, который ему наконец удалось приручить. Маленькая и дикая, словно пикси, такая же поэтичная и шустрая. И лёгкая. Лёгкая во всём. От знакомства, когда он запросто повалил её на дорогу, приставив к горлу лезвие, и до момента когда он осознал, что собирается оставить её себе навсегда. Путанные инструкции ритуала полностью оправдали его добровольное заточение рядом с ней в тревоге, что что-то пойдёт не так. Второй раз рядом с ней он по-настоящему боялся. Боялся потерять. Совершить ошибку. Теперь они связаны навсегда. Восторг кружил голову. При взгляде на неё он терялся в калейдоскопе неистовых желаний, а чувства беспорядочно прыгали от всепоглощающей похоти до чего-то сложного, сильного и невыносимо искреннего. Того чувства, в существование которого он никогда не верил, бросая его название костью всем страждущим. А теперь на самой высокой точке познания невыносимого чувства ему казалось, что сердце разрывается на части. Для неё. Чтобы сделать её счастливой. Любой ценой. Массаж продолжился. Он едва мог оторвать от неё взгляд хотя бы на мгновение. Она и до этого была красивой. Бледная, с фиалковыми глазами и вороно́й гривой шёлковых волос. Полукровка с почти правильными чертами лица, которые вечность довела до идеала. До его идеала. Его сводил с ума один её вид, такой милой и послушной. Будоражило её безмятежное выражение лица, за которым частенько пряталось нетерпение, граничащее с жаждой, чтобы он немедленно овладел ею. Не выдержав ещё секунды промедления, он наклонился, чтобы смять её губы в поцелуе. Руки мастерски подхватили её под бёдра, чтобы подтянуть поближе. Она ответила без промедления. Её губы двигались вместе с ним, её язык жарко сплетался с его. Кончиками пальцев она невесомо касалась его плеч, так чтобы он сам решил, хочет позволить ей к нему прикасаться или всё же запрещает. Каждое движение казалось выверенным до того совершенства, которого ему хотелось от неё видеть. — Моя послушная любимица, — произнёс он слова с хрипотцой, от которой дыхание сбивается у всякого, кто слышит. — Ты хочешь, чтобы я продолжил? Или ты уже изнываешь от желания быть моей? — Я хочу быть твоей. Всегда, — заструился серебром голос, так радующий его словами, которые он хотел услышать. Массаж ещё не закончился, но он принял образ новой игры. Поднимаясь всё выше и выше, его руки избавлялись ото всех досадливых препятствий. Медленно, чувственно и с восторженным трепетом, словно разворачивал подарок. Ненавистная рубаха полетела следом за штанами. Его пальцы продолжали массировать её ноги, но теперь задерживаясь на определённых участках. Его любимица отзывалась ровно так, как он от неё ожидал. Его пальцы едва взволновали внутреннюю сторону бедра — она шумно выдохнула, закусив нижнюю губу. Он поднялся чуть выше — её щёки залились румянцем, а дыхание сбилось. В полутьме её глаза поблёскивали драгоценными камнями. Тело послушно реагировало ровно так, как ему хотелось. Возбуждение захватило её как по щелчку. Её губы едва слышно шептали, что она готова выполнить любое его желание. Ублажить его именно так, как он хочет. В ответ его глаза накрыла пелена пьянящего ликования. Недоверчивый восторг ошеломлял от ощущения всестороннего подчинения. Понимание, насколько восхитительно его творение срывало начисто все мысли, оставляя лишь звериную похоть. Исступлённо покрывая её лицо поцелуями, он безотчетно продолжал шептать в её ухо: — Моя хорошая девочка. Мой идеальный питомец. Ты сделаешь меня самым счастливым… Он вновь захватил её губы в глубокий властный поцелуй. Сквозь порочный туман вожделения он на мгновение уловил, что его ненаглядная отвечает словно механически, без страсти, без робости и былого нетерпения, но покорность сейчас возбуждала во много раз больше. — Я обещаю баловать тебя, заботиться о тебе, доставлять тебе удовольствие и всё внимание, которое ты пожелаешь… — шептал он в её шею, отмечая свежим укусом. Моя. Моя. Моя. Он чувствовал, что новое существо теперь направлено на то, чтобы доставить ему удовольствие, никакие иные мысли и желания больше не имеют для неё значения. Но вновь нашёл это лишь великолепной изюминкой их первой ночи в новом статусе. Нежность губ, ласкающих идеально-белую кожу, переходила в жадные укусы. Красное на белом расцветало порочными цветами. И больше никакого шипения, слезинок и всхлипываний. Никаких слёзных просьб остановиться и стать чуть нежнее. Его прелесть послушна. Она покорно принимала все прикосновения, укусы и поцелуи. Продолжала улыбаться, когда его губы больше терзали, чем ласкали, когда зубы царапали страстным росчерком самые чувствительные места, когда прикосновения будто проверяли её на прочность. Она ожидала приказов и покорно раздвинула ноги, когда этого захотел хозяин.***
Внимание: при погружении во внутренний мир мы переходим в «Я».
Я пытаюсь закрыться. Запереть себя подальше от глаз и ушей… от собственного тела. От ощущений. Не хочу чувствовать то, что чувствует оно. Я не просто узница. Всё, что он творит с моим телом, отдаётся мне, многократно усиливаясь. Я пытаюсь оплакать мою беспомощность, но не могу. Я всё чувствую. Не могу не чувствовать. Не могу закрыться… Руки, плечи, шея ноют от его укусов и хватки, от которой раньше у меня сломались бы кости. Но боль повсюду. Тело теперь послушное. Оно не вскрикнет и не попросит быть мягче. Оно покорно сносит всё. Боль расползается дальше. Навязанное его приказом желание гасит лишь самые острые пики. Я кричу, но мой крик никто не слышит. Я закрываю уши, но не могу никак отстраниться от его лихорадочного шёпота. «Моя. Моя. Моя…» Акт соития терзает сильнее, чем худшие из ударов кнута Баала. Даже вырванная из моих жил проклятая кровь не мучила настолько сильно. Боль ползёт ниже, накрывая грудь и живот. Он словно пытается пожрать меня всю. А чего я ожидала, если он хищник, а я его добыча? Тело двигается, подчиняясь его желаниям, шепчет покорные рабские ответы, стонет, как ему нравится. Я пытаюсь свернуться клубочком в своей бесконечной бездне. От боли бессильно вою. От последующих действий хочется исчезнуть. Забыть себя полностью. Стать ничем, но только не чувствовать насилия над телом. Я разрываюсь рыданиями. Обида рвёт на части и терзает меня не меньше. — А ты думала, Дитя, что он тебя любит и никогда не причинит тебе боль? Тело отводит голову чуть в сторону, чтобы ему было удобнее её кусать, и шире разводит ноги. Я слепо пытаюсь сделать хоть что-то. Хоть как-то закрыться. Тщетно. Когда становится совсем невыносимо и я почти чувствую, как ломаюсь, словно яичная скорлупа, появляется голос. Я готова сломаться. Но боль, ритмично пронзающая меня всё быстрее и быстрее, притупляется. Ослабевает наполовину. Что-то держит меня. Утешает. — Я верила ему. Прощала всё. Я любила его. Я всё ему отдала… — Вот он и взял всё. До сих пор берёт. Будет брать всю ночь, а потом утром, и всякий раз, когда ему захочется вновь овладеть безотказным рабским телом. Голос режет правдой по живому. Открывает ужас моего нынешнего бытия. Я стала узницей своего тела. Я буду сходить тут с ума, если душа способна сойти с ума, от одиночества и бессилия. Но это не самое страшное. Я буду чувствовать всё, что он пожелает сотворить со своей новой рабыней. А ему рабыня больше по душе, чем я. «Какая ты послушная. Наконец-то радуешь меня. Как ты так охотно принимаешь мои прикосновения. Так приятно видеть, что моя любимица наконец делает то, что ей следует делать. Наслаждается без капризов. Моё прекрасное создание…» — отравляет меня его довольный шёпот. — Кто ты? — пытаюсь я переключить всё моё внимание на голос. — Ты знаешь кто я, но я напомню. Я та, кто забирает себе всю боль от кнута Баала, когда ты оказываешься недостаточно хорошим папочкиным отродьем. Я та, кто закрывает тебя от ужасов взросления в его культе с бесконечной чередой отвратительных образов. Я та, кто делает всё необходимое, чтобы мы с тобой выжили. Даже самое для тебя страшное. Пока ты пыталась быть любимой папочкиной дочкой мирными путями, я методично истребляла всех, кто мешал нам. Я всегда была твоей рукой, умеющей быстро и мастерски убивать. Я защищала тебя, когда Астарион называл тебя ничтожеством… Способность изъясняться на мгновение пропадает. Я думала, что хуже быть не может. Что хотя бы часть моих кошмаров осталась в прошлом. Но теперь с ужасом понимаю, что моё одиночество и беспомощность разделяет Тёмный Соблазн. Я так надеялась, что моя тёмная сторона пропала навсегда вместе с проклятой кровью. Я так хотела в это верить. Как должен перевернуться мир, чтобы возлюбленный стал худшим кошмаром, а внутренний монстр защитником?! — Этого не может быть! — Подумай. До нападения Орин мы были неразлучны, но всегда отличались. Чтобы сохранить твой наивный свет и твою детскую невинность, я брала себе худшее. — Ты Убийца Баала! — Нам не оставили выбора ещё при рождении. Лучше пусть умирают другие, чем мы. Я защищала нас. — Защищала?! Я думала, что ты меня ненавидишь и хочешь уничтожить. Занять моё место. Поглотить. — Но поглотил тебя Астарион. Мне следовало убить его раньше. В лагере у Лунных Башен. Пока он оставался милым и безобидным любовным интересом. Защитить тебя. Вся моя жизнь — это защита тебя. Нас… — А как же убийство Альфиры?! И все бездумные порывы убивать всех вокруг? Маленькую девочку, Гейла и всех, кто был слабее нас! Принимать подобное «соседство» больно, гадко и страшно. Я должна была победить Тёмный Соблазн и остаться собой. Свободной. От кошмаров, от влияния, от тирании… Почему всё обернулась полным разворотом в противоположное направление? — Это последствия травмы. Последствия нашего разделения. Альфира стала случайной жертвой. Девочка просто оказалась не в то время, не в том месте. Прорываясь наружу, я ощущала только угрозу и бросалась на всё… — Тебе нравится убивать! — не выдерживаю я, не желая верить в лучшее моей худшей стороны. — Нам нравится убивать! — напоминает она. — Семейство Тормов ты убивала изящно, с улыбкой. Гоблинов с ощущением превосходства. Юргира и его слуг с ликованием. Моё тебе восхищение за исполнение. Но. Ты никогда не вспомнишь, скольких мы отправили на тот свет и в каком возрасте начали. Благодаря мне. Помни — нам не оставили выбора. Или станем любимым отродьем Баала, или смерть. А когда делаешь нечто чудовищное, проще научиться получать от этого удовольствие. — Это отвратительно! — Только для тех, у кого есть выбор. Спроси себя, дитя, скольких ты готова убить, чтобы обрести свободу? Я замолкаю. У нас отобрали выбор. Опять. Скольких я готова убить ради моей свободы, ради шанса вновь управлять телом? Пока только одного. Того, кто в этом виновен… а впрочем, его слуг тоже не стала бы щадить. Но если бы мне назначили цену, то сколько? Десять? Пятьдесят? Заполнить ещё одно крыло кладбища? Сейчас я откажусь, но сколько раз мне придётся вытерпеть насилие от Астариона, прежде чем я соглашусь не глядя? Слова вплетаются в меня истиной, которую я так давно отвергала. Словно дитя, при котором оболгали родителя. Я верила в ложь. Всё это время я снова и снова верила в ложь… Я растеряна. Шокирована. Оглушена болью, которая всё ещё расползается по телу, но уже начинает стихать. Астарион на время выпустил рабское тело из своих когтей и теперь устало воркует со своей новой игрушкой. Как иронично сошлись эти двое. Вампир, разучившийся любить и теперь желающий абсолютного контроля, да покорная Кукла, не умеющая любить, но способная говорить нужные слова по команде. Как долго я заблуждалась относительно Тёмного Соблазна. Я слепо верила, что моя чудовищная кровожадная сущность это дар Баала своему отродью. Сомнения порой были, когда я видела Орин или слушала истории про Саревока и спутника Джахейры. Ни один из них не страдал такими чудовищными порывами, как я. И только сейчас. В темноте и одиночестве. Заключённая в темницу собственного тела, я вновь почувствовала Тёмный Соблазн. Тёмный Соблазн никогда не была даром Баала, она всегда была мной. Той моей частью, которая ради выживания брала на себя весь удар его ярости. До покушения Орин, пока я оставалась цельной, часть меня называла себя Тёмным Соблазном, забирая все худшие деяния. Так мне было проще. Я позволяла одной части себя становиться монстром, чтобы другая получала небольшую передышку. Детство отродья Баала ненамного лучше отношений с новым Астарионом. А ведь ради него я оттолкнула её от себя как можно дальше. Отказавшись от своей тёмной стороны, я стала слабой. Именно Тёмный Соблазн подталкивала меня защищаться, ударить Астариона за его слова, ответить не меньшей колкостью, бросить ему вызов. Не становиться игрушкой в его руках. Тёмный Соблазн билась в моей голове, когда вампир подавил мою волю. И теперь. В этой темноте нас двое. Я нуждаюсь в Тёмном Соблазне. В моей чудовищной стороне. Без неё не выбраться. Без неё не победить Астариона. Без неё я оказалась в этой ситуации, позволяя меня растаптывать. Я протягиваю руки к Тёмному Соблазну. Мы всегда должны были оставаться вместе. — Нам надо набраться терпения, дитя. Мы выдержим это. И однажды вернёмся. Наше положение отвратительное. К нему придётся привыкнуть. Больше не пытайся бежать от ощущений. Будет только больнее. — То есть оставаться свидетелем, как он будет снова и снова меня насиловать?! — То что было сейчас, по моему опыту, мало отличается от ваших добровольных сношений в прошлом. Просто чуть больнее. Но больше не беги. Не прячься. Иначе пытка будет постоянной. Едва ли ему скоро разонравится его Кукла. В доказательство слов Тёмного Соблазна Астарион вновь притягивает к себе безотказное тело, обжигая шепотом о желании брать свою любимицу снова и снова. Кукла гадким голосом желает быть его игрушкой для плотских утех сколько он пожелает раз. — Я выберусь. И положу этому конец. — Мы положим этому конец. Только больше не мешай мне защищать тебя от него. В прошлый раз именно твои глупые чувства помешали мне пробудиться после первой неудачной попытки и убить его. — Не стану мешать. Я его ненавижу за всё, что он сделал! — Оставь подобные чувства Тёмному Соблазну, дитя. Я буду ненавидеть его куда продуктивнее. Я уже давно его ненавижу. Вся эта дрянь сидела в нём ещё до ритуала. Но влюблённая душа ничего не замечала. Если мы вырвемся, то я обещаю всеми силами помочь Тёмному Соблазну сделать то, что не удалось давным-давно — убить того, кто растоптал мою любовь и сделал меня своей бездумной игрушкой!***
Похоть переходила все грани одержимости. Его любимица. Его совершенное создание. Манила и сводила с ума. Все мысли были посвящены ей. Желание достигло безумия и требовало немедленного удовлетворения. С ней. Сейчас. Экстаз терзал его, едва не переходя в агонию. Её абсолютная покорность пробуждала внутри что-то звериное. Неистовое. Лишённое способности остановиться. Чувствуя, что грядущая кульминация отберёт последние остатки сил, он вбивался в её покорное тело так, словно от этого зависела его жизнь. Лихорадочно шептал в её кожу рвущиеся наружу слова страсти и обещаний. Обещаний дать своему любимому питомцу всё. Она улыбалась даже тогда, когда должна была жмуриться от боли. Его послушная идеальная девочка. Она двигалась вместе с ним. Без единого каприза принимала его звериную страсть. Шептала слова любви ровно тогда, когда они были более всего желанны. Она растерянно замерла всего раз, когда он попросил её сказать, чего она хочет. Движения становились всё более неистовыми. Сильнее. Глубже. Грубее. Безумие нарастало. Хватка должна была причинить боль. На лице застыл оскал. — Ещё немного, мой питомец. Ещё немного… Я почти у цели… ещё немного… Кульминация вырвала его из порочного круга бесконечной похоти. Напряжённое каждой мышцей тело наконец взорвалось оглушающим и ослепляющим наслаждением. Его хватка стала ещё отчаяннее, когда волна удовольствия разнеслась от макушки до пяток, уподобляясь лаве. Обессиленный, он продолжал сжимать её в своих объятиях. Долгожданная разрядка обрушила его рядом с ней, поглощённого ощущением, очень похожим на счастье. Она послушно замерла. Наконец на лице её хозяина, тяжело дышащего и окончательно измотанного, чистое удовлетворение. Он слегка откинулся назад, глядя на питомца с трепетной улыбкой. Его любимица немедленно улыбнулась в ответ. — Я люблю тебя, — произнесла она три слова, которыми в этот момент он больше всего на свете хотел бы обмануться. — И я люблю тебя, мой питомец, — ответил он одними губами и погладил её по волосам. «Я тебя ненавижу и однажды найду путь на свободу. И тогда я оторву твою голову и насажу на пику!» — в ярости пообещала Душа, но её никто не услышал. ------------------------------------------------------------------------ P.S. Немного пояснительной бригады Эта часть посвящена ритуалу Тёмного Поцелуя. В шапке есть ссылка на статью о нём в вк, но я нашла одну из версий упоминаемой там книги Ван Рихтена и интерпретировала её в соответствии с моей испорченностью. Ритуал Тёмного Поцелуя создаёт не отродье, а невесту вампира (даже в книге указано, что это создание невесты/жениха, т.е. пол может быть любым, но я буду далее писать «невеста» и «она»). Этот ритуал может провести вампир уровня «Древний» или выше, вплоть до уровня Астариона. Шаги исполнения: вампир питается избранницей три раза, истощая её до смерти, паузы между питанием не указаны. Должны ли быть первые два раза просто безобидными укусами или тяжёлыми почти до смерти — не указано. В момент перед терминальной комой вампир должен недолго поить жертву своей кровью, при удачном стечении обстоятельств она впадает в кому, умирает и возвращается в статусе невесты, физически как новорождённый полноценный вампир со своей собственной волей, но есть нюансы: 1) каждый из укусов в процессе ритуала (включая кормление коматозницы) сопровождается сильным экстатическим переживанием и сильной похотью* 2) Между вампирами возникает крепкая эмоциональная и ментальная связь: они могут чувствовать сильные эмоции друг друга и общаться телепатически на большом расстоянии. Это не чтение мыслей, а бессловесный диалог* 3) невеста не понимает, кем стала, она испытывает тяжёлую эмоциональную нагрузку, переживания могут быть для неё ментально травматичными, а если обращение произошло насильно, то есть высокий риск эмоционального парадокса и последующего безумия** 4) некоторая форма послушания всё же присутствует, но всего несколько месяцев. Словно под обворожением, невеста будет выполнять приказы супруга, но если это причинит ей боль, то она не подчинится. *) собственно образы Астариона, который воспользовался не до конца обращённой Лилит до её пробуждения — это последствия первого и второго. Астарион не отошёл от процесса кормления и просто транслировал свои мысли, а Лилит восприняла их как истину **) Лилит оказалась там, где сидела Тёмный Соблазн, по сути она спряталась от тяжёлого ментального парадокса в своей «безопасной комнате» для субличностей, но дорогу назад потеряла.