Ночные кошмары

Возможно, говорить, что ему сняться кошмары было не очень хорошей идеей. Если честно, то он даже не говорил об этом, но как тот прознал про это неизвестно. Просто поставил перед фактом, что знает. И уверил, что спать с ним будет лучше - он сможет успокоить в случае чего. Теоретически, - только теоретически - он не такой уж придурок каким кажется. Хотя иногда сомнения всё же одолевают. И сейчас, лежа в одной постели с ним, таким тёплым и живым, тихо сопящим, очень комфортно, что даже пугает. Такого не должно быть. Обычно людям не заметно, когда те начинают засыпать, но он не человек. Куникудзуши чувствует, что организм сознанием подстраивается под чужое дыхание, которое, без сомнений, было слишком громкое. Когда он ложится один, то такого нет, но он и засыпает дольше тогда, ища под что же подстроиться: шум дождя, звуки шагов дежурных по коридорам, трепыхание свечи или факела. Образы, голоса, крики, история, время - всё мелькает, заставляет задыхаться, хотя ему это явно не надо. Он чувствует эмоции. Страшно. И пустота, горечь и отвращение к самому себе развиваются где-то внутри, где должно быть оно. Но он лишён этого. Ведь он кукла, пустышка. Должен быть лишён. Сказитель едва ли отключился, как подорвался с постели, оказываясь в сильных руках, которые прижимают к тёплому полуголому телу, пытаясь что-то шептать, но в голове разносился насмешливый голос. Некудышная работа. Брак. Ошибка. - Эй-эй-эй, тише. Давай, дыши глубоко. Спокойно, ты не один. Я здесь. Не один. Не брошен. Скарамучча поднимает глаза на рыжую взлохмаченную после сна голову; лицо искажённо беспокойством и немного, самой капельку, страхом. Чайлд, видя, что на него смотрят, раскрывает губы в улыбке, успокаивающе поглаживая по макушке. - Видишь? Я же говорил со мной лучше будет. Тем более у меня опыт: у меня же младшие есть, у них тоже кошмары бывают, вместе справляемся. - Куникудзуши молча сидел в объятиях. Просто смотрел. И чувствовал. Ладонь Аякса легла на щеку, вытирая дорожки из слез, а шестой предвестник перехватил его, прижимаясь и осторожно целуя. Одиннадцатый предвестник склоняется, сталкиваясь лбами, не отпуская руку, и смотрит в глубокие тёмные глаза напротив, прежде чем мягко поцеловать. Просто прижимаясь, даруя тепло живого тела и спокойствие, которое сейчас буквально было необходимо. - Ты не выносим. Совершенно не выносим, - произнёс старший, как только отстранился, показушным тоном возмущения. Тарталья мило улыбнулся, хмуря нос, но после ещё раз целуя, но уже сильнее и глубже; одна из ладоней обхватила его запястье, чтобы потянуть на себя, прежде чем самому упасть на спину. Он спал с совершенно голой грудью и широкими штанами, которые стали немного выделяться на общем фоне. Сам же Скарамучча спит полностью в пижаме. Возможно, совершенно не точно, и, если бы кто-нибудь выразился иначе, то непременно поплатился бы за это, он стеснялся своего тела, точнее места, где соединяются его части тела. Например, там, где обычно у людей пупок, у него находится небольшой тёмный провал, от которого идут по кругу и вверх тела полосы сочленников. А Чайлд просто... Такой сам по себе. Идеальный. Может, поэтому он такой любимый придурок. Рыжий смотрел на него горящими глазами и улыбался совершенно бессовестно, пока холодные руки гуляли по телу, иногда очерчивая резинку штанов, чтобы потом выкрутить вставшие соски, заставляя его поскуливать и выгибаться. Он чувствовал. Он наслаждался. Тут пришлось стянуть мешающую часть гардероба с нижнего тела, чтобы чувствовать самому. Чувствовать жар принимающий его холодные пальцы, грея. Чувствовать его стоны губами. Чувствовать, как чужие пальцы залезли под спальную рубашку, слегка царапая. Чувствовать живую кожу под губами и шептать, чтобы был потише, иначе у стражи появятся сплетни или они зайдут. Аяксом можно было жить. Им хотелось жить. Особенно, когда пальцы сменились очередной шуткой Яэ Мико, иначе он ответить или назвать не мог. У Тартальи - член, да, такой ладный, чтобы находится у него в руке, двигая под такт своих глубоких толчков, заставляя сипеть, царапаться, кусаться. У него самого закатываются глаза от переполняющих чувств и эмоций, стоит только понаблюдать, как кончает Одиннадцатый предвестник. Розовый и припухший от поцелуев и прикусываний рот открыт в громком, протяжном стоне, глаза закрыты, брови сведены, а руки прижимают к себе всё ближе содрогающееся тело. Куникудзуши прятал лицо в жаре шеи Чайлда, пытаясь вместе привести дыхание в порядок, когда в дверь забарабанили стражники. - Господин Шестой предвестник, у вас всё хорошо? Широкая грудь с редкими рыжими волосками беззвучно двигалась, пряча бесшумный смех обоих живых существ. Он живой. Он чувствует. Он докажет себе это.