Try!

— Сука! — Минхо рычит, словно зверь, перед носом которого только что убежала самая сочная желанная антилопа. Он раздраженно поднимает глаза, вытирая солоноватую капельку пота, стекающую с подбородка, и резко, немного дёргано, одним движением скидывает челку со лба наверх и испепеляет взглядом Бана. Мяч отпрыгивает от рук Криса под веселый хохот противоположной команды, и Ли на мгновение ощущает острую потребность оскорбить каждого из них в голос. Да какого черта? Они вели игру. Всё выходило в совершенстве здорово, пока Чан, которого задержали на паре по философии, не решил нежданно-негаданно присоединиться. — Да ладно тебе, Минхо, ты всегда можешь оставить то, в чём не слишком хорош, и заняться теми вещами, которые у тебя получаются лучше. Бан. Кристофер. Минхо его рот ебал. Чан. Его сосед, словно индивидуальное, придуманное исключительно для того, чтобы он страдал, проклятие. С самого знакомства, когда маленький пятилетний Минхо впервые подбежал к мальчишке на детской площадке с игрушкой в виде простенькой механической машинки, их отношениям уже было положено начало и задана особенная динамика, которая не изменится спустя года. Потому что в ответ на простенькую механическую игрушку, Крис хвастливо достал из миниатюрного рюкзачка огромную радиоуправляемую навороченную модель Ауди красного цвета. Дальше двое альф продолжили общение примерно в таком же репертуаре. Только ставки стали какого-то хрена повышаться. Когда Минхо начал играть в компьютерные игры, оказалось, что Чан уже успел создать в каждой из них сервер. Когда Минхо стал заниматься боксом, Крис сообщил, что он едет на ежегодные соревнования юных спортсменов в Корее. Когда Минхо понравился первый омега, Чан с ним встречался уже неделю. Когда Ли всеми силами выбил бюджетное место на факультет экономики, в вывешенном списке поступивших, конечно же, увидел ненавистное имя. Практически в первых рядах. На самых верхних строчках. В один момент Минхо серьезно начал думать о том, что Чан следит за ним. Прослушивает звонки, установил камеру наблюдения над его кроватью, прикрепил датчик, возможно, жучок, который подозрительно точно и исправно передавал соседу информацию о планах, желаниях и месте нахождения. Но ситуация становилась настолько абсурдной, что Минхо стал искренне верить в то, что Чан каким-то образом читает его мысли. Иначе, как можно объяснить эти идиотские совпадения? Как этот альфа мог предугадывать каждое его желание и переигрывать его? Как итог, спустя столько лет, Ли остановился на том варианте, что сам бог послал Криса в его жизнь только для того, чтобы периодически раздражать и показывать, как это дерьмо делается. Если Минхо и был уверен хоть в чём-то в своей жизни, то только в том, что Чан обязательно умрёт на день раньше него, чтобы обогнать и в этом. — Иди нахуй, — коротко, но не агрессивно, скорее с нотками сарказма бросает Хо, потирая ушибленную ягодицу правой рукой и вставая с натоптанного и пыльного паркета в спортзале. — Да ладно тебе, Минхо, ну! — Чан заливается смехом, подбираясь ближе к старому приятелю. — И на твоей улице будет праздник… — Иди. Нахуй. — Эхом вторит младший, фыркая и быстрым шагом направляясь к раздевалке. Это, должно быть, можно назвать их привычным общением. Чан, который будто бы питается негативными эмоциями Хо, скачет за ним, словно верный пёс за хозяином, ловко обходя всех идущих навстречу людей, заходит в душевую почти следом. — Бомгю меня достал с просьбами устроить ему свидание с тобой. Он же в твоем вкусе! Чего ты увиливаешь? — Крис учился в той же группе, хотя был на год старше. И этот факт, на самом деле, тоже волновал и вызывал вопросы. Бомгю тоже был из их потока, только на год младше. Какого хуя? Нет, блять, серьезно! Если вновь в это вдумываться, можно рехнуться. Почему Бан вечно оказывается с ним настолько близко? У них одна жизненная дорога? Один предначертанный путь? Чан ведь буквально дышит ему в затылок почти каждый день с пяти лет! — В моем вкусе? — Минхо усмехается, снимая уже насквозь мокрую от активной игры белую джерси с номером «23» через голову. — Если бы он был в моём вкусе, тебе бы не приходилось со мной о нём разговаривать уже месяц, — Чан фыркнул, повторяя действие. Минхо невольно оглянул альфу с ног до головы. Сколько бы он сам ни тренировался, но таких форм добиться не смог. Подонок. Даже в росте и телосложении его обогнал. Крис — буквально ходячая формула успеха, которую Минхо всё никак не может разгадать. Всё, что даётся Ли с кровью и по́том, всегда достаётся Чану по щелчку пальцев. И где, блять, справедливость? — Ух! Каков самец! Альфа, получается? — С абсолютно серьёзным лицом спрашивает Крис, дёргая ручку крана. — Отъебись, — Минхо отрицательно машет головой, пытаясь сдержать улыбку, а Бан вновь заливается смехом, вставая под тёплую струю воды. Их взаимоотношения, должно быть, всегда будут странными, понятными только им самим. Словно они происходят от разных семейств. Если Минхо — совершенно точно, без всяких сомнений — происходит из семейства кошачьих, то Чан, словно самозванец — маленький волчонок, которого подбросили к тиграм — особенно контрастно выделяется на его фоне, хоть и старается перенять некоторые повадки. В день, когда Ли решил начать играть в баскетбол, Чан заявил, что он уже входит в сборную команду университета. Минхо уже не возражал и даже не злился, но истерический смех с его уст звучал около десяти минут. Во всяком случае, было несколько плюсов в странной связи между альфами: этим двоим девяносто процентов времени комфортно друг с другом, потому что они удивительным образом умудрялись развиваться из-за появившийся из воздуха конкуренции.

***

Минхо немного мнётся перед тем, как зашагать нога об ногу с Сынмином, который с момента, как они вышли из комнаты, вошёл в сегодняшний образ. Вообще, актерские способности многогранного, возможно, самого интересного в его жизни человека, не переставали удивлять. То, что они собирались провернуть, было плёвым делом. Они так делали каждый год с каждым новым потоком ещё зелёных первокурсников. — Деньги, — невозмутимо произносит Сынмин, подходя к каждому растерянному студенту поочередно. — С тебя двадцать тысяч вон, а с тебя тридцать за дебильную прическу… — командует и всё наглее пихает, просовывая вперёд прозрачную банку средних размеров, используемую как импровизированную копилку. Чан, который для правдоподобности надел очки-капли для зрения и идиотскую вязаную шапку, хмурится, вопросительно изгибая бровь. — Интересный у вас способ милостыню просить, — мягкий голос Чана звучит сейчас непривычно серьезно. Минхо пытается не засмеяться, прокашливается, оглядывая нескольких омег вблизи. Симпатичные. Только ещё совсем зелёные. Но это совсем неплохо. Это даже хорошо. Год начинается уже удачно. Сейчас закончится показательная акция. Они соберут с малышей как можно больше денежек и пойдут в бар, бессовестно пропивать каждую вону. — Мы не милостыню просим, умник, — усмехается Ким, предупреждающе приближаясь к старшему. — Господина Хвана знаешь? — Сынмин приподнимает голову, горделиво задирая подбородок. Вообще, странно было подбирать для таких ролей именно этих двух. Потому что Чан при желании мог бы одной рукой придушить Сынмина, и роль задиры логично было бы отвести для него. Но Крис захотел экспериментов с утра. — Знаю, — лицо старшего озаряется фальшивой озадаченностью. — У него рак образовался в особом месте, — нарочно громко вмешивается в диалог Ли, придавая лицу, телу, интонации, голосу деловитый вид и угрожающую форму. Чан удивлённо распахивает и округляет глаза, в немом шоке приоткрывает рот, трагично прикрывая его правой ладонью. — Это в каком таком месте? — и Сынмин, и Минхо на мгновение растерянно замирают. Гандон. Они не репетировали этот момент. Чан просто решил поиграться, прибавляя ситуации ещё бо́льшую абсурдность. — Неважно в каком. Главное, что рак, — не теряется Ким, вновь выталкивает руку вперёд, почти ударяя банкой лицо Криса. — Собираем на лечение. Вот документ с диагнозом… — Я гляну? Всё-таки это мой отец, — Хёнджин возникает словно из ниоткуда, неожиданно резко вырывая пустой лист бумаги из рук ошарашенного Сынмина. Минхо исступленно стоит, даже не моргает. Он вновь не имеет ни единого шанса отвести глаз от омеги прямо перед собой. — Удивительно! Пусто! —Хёнджин с наигранным интересом поднимает лист в сторону света, театрально смотрит сквозь него, несколько раз переворачивая бумагу в разные стороны, словно изначально непонятно, что на ней ровным счётом нет ни единой буквы. Дыхание Минхо сбивается, сердце пропускает удар, ладони мгновенно начинают потеть, а когда Хван поднимает на альфу холодный безразличный взгляд — земля предательски уходит из-под ног. Хёнджин. Лучшее из имён, что он когда-либо слышал. На самом деле, с того момента, как произошел их первый инцидент, Минхо только и делал, что думал, думал и думал, пытаясь хотя бы теоретически подобрать вариант не выглядеть в глазах приглянувшегося омеги придурком. Но так ни к чему и не пришел. Видеть спонсора собственной дикой, животной, походящей на что-то нездоровое, но жаркой и яркой, словно пламя, симпатии, еще и с эффектом неожиданности… — … Ты язык проглотил? Я с тобой разговариваю, — приятный голос, одно звучание которого вызывает трепет, странный жар в районе левой груди и мурашки по всему телу, особенно ярко ощущающиеся на загривке, вырывает из глубинных размышлений, припечатывая альфу о твёрдую поверхность реальности и вновь абсурдной ситуации. Хёнджин смотрит прямо и уверенно, казалось, мастерски обходя любые препятствия, прямо в душу. В красивых карих глазах виднеются вкрапления злости и, возможно, некой брезгливости, но это не останавливает Хо от свершения ещё большей глупости: — У тебя такие губы пухлые… Пиздец. Сынмин мгновенно краснеет, отворачиваясь от ребят, старается смеяться не так громко, а Чану требуется больше времени, чем обычно, чтобы понять суть сказанного предложения, вылетевшего из уст Минхо. Чанбин расширяет глаза настолько, что они еще буквально чуть-чуть и вывалятся из глазниц. Но самые яркие эмоции испытывает омега, который от возмущения приоткрывает рот, подозрительно хитро щурясь и предупреждающе, с явной угрозой делает два шага в сторону Минхо. — Твой рот, наверное, часто обижается на твою задницу за то, что он крадет у неё обязанности по выпуску дерьма? — плюет словами Хёнджин, из-за чего Сынмин пуще прежнего прыскает от смеха. — Я уверен, что этот спектакль тоже твоих рук дело, кретин! — Продолжает нагнетать Хван, всё ещё двигаясь на альфу, которому приходится делать несчетное количество шагов назад, пока он, словно девятиклассница, не оказывается прижат к холодной выбеленной стенке. Вообще, это наглая ложь. Идея была Чана. Минхо и остальные были лишь частью игры, второстепенными персонажами в плохо поставленной сценке. — Это моё последнее предупреждение, Ли Минхо, — имя произносится с особым презрением. — Оставь в покое моего отца, а иначе я превращу твою жизнь… — Он понял! — Чанбин неожиданно вмешивается, тянет друга за запястье, вырывая из ловушки омеги. Первокурсники, вместе с Чаном и Сынмином, с неподдельным интересом наблюдают за разворачивающимися, словно в дораме, страстными событиями. — Мы все поняли, — неловко смеётся Со, почесывая затылок и неимоверно сильно мечтая поскорее отсюда уйти и скрыться в стенах их комнаты недели на две от греха подальше. — Это был розыгрыш, ребята! А вы повелись! — Со старается унять гул среди недовольных студентов, дабы избежать проблем с жалобами прямиком в деканат. — Не давайте им ни воны, они — типичное хулиганье, теневые элементы общества, — Хёнджин, словно предводитель первокурсников, некий вождь племени, обращается к каждому. — Dickhead, — напоследок оглядывая шайку, особенно уделяя внимание Минхо, ругается омега, а затем фыркает и изящнейшей походкой, виляя потрясающими бедрами и не менее убийственной задницей, идёт в сторону главного входа. Минхо закусывает губу, ярко и особенно явно ощущая, как слюни всё активнее скапливаются во рту, а температура тела поднимается в геометрической прогрессии, как от простуды или лихорадки. Какой же невероятный омега. — Ну ты и идиот, Минхо, — Чан хохочет, поспешно снимая с себя очки и шапку. Окружающие осуждающе перешептываются, заранее подмечая держаться от каждого из этой странной четверки подальше в течение учебного года. — Только посмей сказать, что он — твой приятель, — парирует Минхо, из-за чего Сынмин продолжает ржать, импровизированно смахивая слезы. — Что? Нет! Но если хочешь, я могу помочь… — Нет! Спасибо, но нет. Не подходи к нему ни на шаг, — слишком резко возражает Хо. — Сам разберусь. И что, блять, он сказал в конце? Кто-нибудь понял? — Минхо топчется на месте несколько секунд. По привычке ерошит темно-коричневые волосы и всё ещё смотрит в сторону, в которую пошёл омега, оставляя после себя неприятную пустоту. — О, поверь, тебе лучше не знать, — Чан сворачивает губы в трубочку, с трудом сдерживая хохот. Крис знал английский в совершенстве, в отличие от Минхо, который знал только слова вроде «hello» или «thanks». — И как же ты разберешься? Из возможностей у тебя только превосходное, редчайшее, непревзойденное умение тупеть при виде него, — Ким не сдерживается в словах, прямо и в лоб сквозь смех вставляя токсичные, но правдивые и вполне заслуженные комментарии. — «У тебя ТАКИЕ пухлые губы», — пародирует без зазрения совести. — Да хуй с ним, господи. Последний из омег, что ли? За Минхо выстраивается очередь каждый раз, — Чанбин следом за друзьями быстрым шагом направляется к выходу, надеясь на то, что сегодняшняя ситуация никаким образом не повлияет на их, пусть и не самую спокойную, но размеренную жизнь. Однако подозрительное молчание Минхо вызывает в нём худшее из чувств — неподдельное опасение, буквально перед глазами светясь ярко-красным сигналом SOS.

***

Чанбин почти сразу решает, что нужно немедленно отговаривать Минхо от глупейшей идеи ухаживать за сыном профессора, которую тот озвучивает на обеде, пока Криса нет рядом, приводя Со в ужас. Это слишком опасная хуйня. Мало ли какой на самом деле этот Хван? Вдруг его это взбесит, и он с потрохами сдаст всю компанию отцу? Или ещё хуже, пожалуется в деканат на случай с вымогательством денег? Тогда всем четверым точно не поздоровится. Учитывая, что они и в этот раз чудом выбрались сухими из воды. Минхо же уже на следующий день решает взять аванс на работе. И без того не имея денег, но имея твёрдое намерение немедленно искупить двойную вину перед омегой и поскорее приступить, по его же словам, к «другому этапу в их отношениях». В каких, блять, отношениях? Этот омега лучше кислоты напьется, нежели поздоровается с кем-либо из их компании, а в особенности, с Минхо. Однако старший умело игнорирует все «против», цепляясь за единственное «за». День первый. Минхо заказывает всей группе, в которой числился Хёнджин, пиццу из заведения, где подрабатывает. В конце последней пары он с досадой узнает, что закуски за обе щеки уплетали все, кроме Хвана младшего. День второй. Минхо решает, что будет хорошей идеей помочь медицинскому факультету с ремонтом лабораторной, оставаясь ночами в кабинете, пропахшем краской, с остальными идиотами, которые пытаются набрать очки перед преподавателями своей инициативностью. Хёнджина, кстати, в этом списке не оказывается. Сынмин не может остановить приступ истерического смеха, но не возражает и не осуждает. Следить за тем, как Минхо лажает — одно из его любимых занятий. День третий. Минхо соглашается вести лекции по латинскому языку у медиков, убеждая их куратора, что знает его в совершенстве. Первая лекция назначается на следующий понедельник, Ли бегом направляется в библиотеку, намереваясь ухватить несколько словарей и пособий по латинскому, и предупреждает друзей, что в ближайшее время он будет занят по вечерам и не составит им компанию в очередной попойке. Именно в этот момент Чанбин понимает, что нельзя оставлять это дело вот так, без внимания и вмешательства. Минхо определённо точно свихнулся и навлечет на них такие неприятности, что разобрать эту кашу не получится даже вчетвером, если позволить запустить ситуацию. Ну почему именно он? Есть столько симпатичных парней, почему, блять, Хёнджин? Когда прямые уговоры не приносят никаких плодов, Со совершенно случайно натыкается в книжном на интересную книгу. Кричащее название которой гласит: «3 способа контроля сознания человека», и решает приступить к хитрым уловкам психологии уже следующим вечером. День четвертый.

«Гипнотизирующий взгляд».

Минхо вновь с раннего утра прётся за цветами, спуская практически последние деньги в унитаз и заставляя Бина составить себе компанию. Когда Хо с заостренным вниманием и волнением выбирает букет, Чанбин понимает, что сейчас самое время для первого шага. — Как тебе? — Самодовольно спрашивает Ли, любуясь букетом белых роз, обмотанных в крафтовую бумагу и перевязанных молочного цвета атласной ленточкой. Спустя пару секунд Хо озадаченно оглядывается на друга, чей взгляд мог бы испугать даже самого бесстрашного человека, наткнись этот несчастный на Чанбина в темноте. — Чего ты так таращишься? — Минхо раздраженно изгибает бровь, а Со не прекращает старания, напрягает глаза пуще прежнего, практически до покраснения. Возникает ощущение, что еще немного, и у него от давления буквально лопнут капилляры. — Чанбин, ты больной? — Молчание в ответ заставляет Ли выругаться, прежде чем фыркнуть и раздраженно выйти из цветочного, громко хлопая дверью. Цветы с громкой фразой «засунь их себе в задницу» отправляются в ближайшую урну под сожалеющий взгляд светловолосого симпатичного омеги рядом с Хёнджином. Какое унижение! Но Минхо лишь по-идиотски усмехается, кратко кивнув головой. Отступать Ли не собирается. Совсем. Совсем, блять, не собирается. Чанбин приходит в тихий ужас. День пятый.

«Прямое порицание действий человека».

Ли Минхо, которого невозможно было заставить лишний раз поднять свою задницу и бо́льшую часть времени было абсолютно всё равно, в чём ходить, всерьез стоит и нервозно выбирает между двумя футболками уже пятнадцать минут. Бин сидит рядом на своей кровати и не сводит глаз с лучшего друга, думая, как бы тактичнее и мягче к нему подобраться в этот раз. — Черная или белая? — выбор невелик. Чанбин хитро щурится и поднимается с мягкой, идеально заправленной кровати, вставая напротив оппонента. Старший действительно, на полном серьезе, поочередно прикладывает к груди то одну вещь, то другую. Просто ахуеть можно. — Минхо. Это. Всё. Глупости. Нельзя. Трогать. Сына. Профессора. Хвана. Нас. Отчислят. — Почти по слогам, дословно, как написано в инструкции уже прочитанной книги, словно к ребенку сурово обращается к другу Чанбин. — Чанбин. Иди. В. Задницу. — В таком же тоне без раздумий отвечает Ли, издавая весёлый издевательский смешок и все-таки останавливает выбор на черной. Со грустно, почти с унынием осознает, что и этот вариант не действует на упрямого студента. Футболка Хёнджином остаётся незамеченной и нагло проигнорированной, в принципе, как и сам Ли Минхо. День шестой.

«Подражание собеседнику».

Минхо несколько раз причесывает влажные после душа волосы, когда замечает, что Бин позади него делает практически то же самое у своего зеркала. Сегодня легендарный день. День смелости. День отваги. День героев. Хо решил пойти и напрямую позвать своенравного омегу на свидание. Настроение у него хоть и хорошее, но довольно взволнованное и беспокойное. Взрослый альфа, мечта любого омеги на потоке, всерьез нервничает из-за вполне вероятного в самой что ни на есть грубой формы отказа. Абсурднее ничего и придумать нельзя. Минхо всё больше походит на ебанутого сталкера, этакого фаната, который вдруг свихнулся и поверил, что чудом сможет построить какие-либо отношения с кумиром. — А ты куда собрался? — Подозрительно интересуется старший альфа, приглаживая плечи выбранной, на этот раз белой, футболки. — Никуда, а что? — Один в один, в точно таком же тоне отвечает Чанбин, стряхнув невидимую пыль с плеч голубой рубашки. Минхо мгновенно хмурится, двигаясь ближе к другу, когда тот точно также делает шаг вперед. Что за… — Ты зачем это делаешь? — Ли облокачивается на столешницу, вполне ожидая, что Со сделает то же самое. — Делаю что? — Как ни в чем не бывало переспрашивает альфа, натыкаясь на взбешенный взгляд Хо, становясь прямо напротив друга. — Ты нервируешь меня, блять! Прекрати! — Минхо кидает сложенные друг в друга носки прямо в лицо Чанбину, но тот ловко успевает отмахнуться от неожиданной атаки. — Это ты куда собрался? Уже поздно! — На часах шесть вечера. И на что только Минхо, у которого вдруг появилась новая страсть под названием «латынь», решил променять уже привычные вечерние планы? Хо фыркает, натягивая кожаную куртку. — Есть один план… — О, блять, только не это! — Чанбин почти ноет, зарываясь лицом в собственные ладони.

***

— Хёнджин, я ведь просил тебя не задерживаться после пар, — Хонджун откидывается на кресле, приспуская очки к переносице, желая разглядеть сына получше. Джинни коротко кивает, нервно прикусывая нижнюю губу. — Да, пап, прости. Феликс был голоден, и мы забежали перекусить. Отец лишь хмыкает, вновь отвлекаясь на очередное бессмысленное шоу по телевизору, буквально игнорирует сына, а Хёнджин неспешно идёт наверх, с не покидающим ощущением больного укола в район сердца. Ну… Конечно, старший альфа больше не доверяет среднему сыну. Конечно, после произошедшего в Австралии, это вполне оправданно.

flashback.

Хлёсткая пощёчина нарушает напряженную тишину и отпечатывается о щеку омеги, мгновенно оставляя красные следы всех пяти пальцев на молочной бархатной коже. Глаза застилает влага. Первая слеза скатывается по лицу, но отец этого не видит, потому что от стыда Хёнджин даже не может поднять глаза от пола. Молчание угнетает. Их просторная гостиная погружается в напряжение, которое ощущается практически физически, а тиканье стрелок напольных габаритных часов ещё больше действует на изношенные нервы, подрывая терпение. — Как ты мог? — Шепотом, всё ещё не желая в это верить, спрашивает отец, и Хёнджину впервые в жизни хочется провалиться сквозь землю от стыда. Голос отца дрожит, тело трясет, кончики его пальцев невольно содрогаются. Мужчина буквально на взводе, и таким отца Хёнджин видел второй раз в жизни. Больно. Но больно не физически. Больно от ноющего, гнетущего чувства, съедающего все внутренности изнутри — чувства вины. Не так омега представлял себе их первую встречу спустя два года учебы за границей. Но сложилось как сложилось. С этим ничего уже не сделаешь. Остаётся только стойко выдержать последствия. Однако стойко у Хёнджина пока что не получается. — Я не знал. Клянусь, отец! Я не знал, — словно молитву вторит Джинни, прижимая руку к воспаленной, раскрасневшейся щеке. Хонджун отходит от сына, словно ошпаренный, хватается за левую грудь, сгибаясь и наклоняясь к столу. Больное сердце мужчины барахлит в последнее время часто. Особенно часто в последнюю неделю, после того, как до его ушей дошла худшая из возможных весть. — Ты спал с женатым мужчиной и не знал?! — Голос старшего Хвана безжалостно разбивает и без того израненное сердце на мириады кусочков. — Ты опозорил меня, Хёнджин! Молись, чтобы эти новости не дошли до Кореи и остались в стенах университета Австралии… Хёнджин прикрывает глаза, поджимает губы в попытке не издать ни единого звука, который выдал бы его плач с потрохами, сжимает руки в кулаки настолько сильно, что ногти оставляют синие следы на внутренней стороне ладони. Взгляд отца, обычно полный любви и обожания к младшему омеге, сейчас источал разочарование, и реквием разрезал душу надвое. От этого позора Хёнджину не скрыться. Хонджун всегда будет видеть позади сына этот гнусный грех. Словно тень, которую невозможно отнять от физического тела. Доверие отца, его гордость и теплое отношение к Хёнджину, кажется, уже никогда не вернуть. Омеге хочется зарыдать в голос и прижаться к кому-нибудь, срываясь, высказывая все мысли, но ему ничего не остается, кроме как молча и смиренно волочить за собой этот груз. Хёнджин уже достаточно взрослый, чтобы нести ответственность за ошибки. А ебаный Джейк однозначно был его главной ошибкой за все двадцать два года жизни.

and flashback.

После приезда, после того ужасного первого дня, атмосфера в семье Хван не становится легче. Она становится стабильнее, но в этой стабильности нет и намека на комфорт или привычный уют родительского дома. Если романтизировать и сравнивать настроение внутри дома с природой, как Хёнджин раньше любил делать, то идеально подошла бы пасмурная облачная погода после бури. Дождь уже не шел, но солнце не желало выглядывать. Хёнджин беспрерывно продолжает думать о произошедшем в Австралии, в миллиардный раз уничтожая самого себя изнутри. Жизнь просто взяла и в один прекрасный день решила укатиться в пизду. И, словно этого мало, этот придурок Ли Минхо буквально не дает ему прохода и продыха. Это действительно сильно нервирует Хёнджина. Он нервирует Хёнджина. Его правильное, почти кошачье лицо. Тупой, словно у пятилетнего ребенка, взгляд. Его заплетающийся язык и дебильные фразы — всё в этом человеке до трясучки раздражает Хвана. Кретин. Хёнджин раздевается неспешно, даже лениво, уже предвкушая то, как хорошо сейчас напряженное уставшее тело расслабится под горячей, как он любит, струей воды, когда вдруг слышит щелкающий звук со стороны окна. «Наверное, птицы», — размышляет Хёнджин, снимая рубашку. Когда звук повторяется, взвинченный омега быстрым шагом направляется в сторону дорогих штор. Двумя руками, одним движением Хван раздвигает тяжелые атласные ткани темно-коричневого цвета и открывает окна. Легкий осенний ветер освежает и очищает, прямиком проникая в каждую клеточку тела, будто ласково целует нежную, фарфоровую кожу и выводит прочь все плохие мысли, которые не покидают голову омеги уже почти месяц. Приятный свежий воздух, должно быть, повлиял бы на настроение хорошо, если бы не одно жирное «но». Глаза Хёнджина натыкаются на фигуру внизу и ему мгновенно хочется вскрыться. Просто невероятная дерзость. Резко приоткрыв окно, Хёнджин высовывает голову. Это нихуя не птицы. — Ты?! Какого хуя ты здесь делаешь? — Омега старается звучать и тихо, и громко одновременно. Тихо так, чтобы отец не услышал, а громко так, чтобы Ли Минхо сразу понял и распознал его агрессивный настрой. Вообще, Хёнджин прекрасно воспитан и никогда не нападает так на людей, но конкретно этот альфа прямо-таки напрашивается на маты каждый ебаный раз. Минхо вновь, словно истукан, замирает, осматривая Хёнджина снизу вверх со своего ракурса. Как же бесит! Что за идиотская привычка замолкать мгновенно? — Алло, блять! — Теряет терпение спустя приличное время таинственных переглядок омега, и Ли вздрагивает. — Одно свидание, и я отстану, клянусь, — Хван издает нервный смешок, в неподдельном удивлении расширяя глаза. Густые черные брови подскакивают вверх, Хёнджин облокачивается на подоконник, с интересом склоняя голову вбок. — Ты реально недалекий? — Иначе я зайду и попрошу об этом сразу твоего отца. О, нет. Это худшее развитие событий конкретно в данную секунду. — Не вздумай! — Джинни повышает голос, тут же вскипая от злости. Да кто он такой, чтобы вот так требовать что-то? Альфа, который обмочил его штаны, будет манипулировать им? — Я тебя уничтожу, если ты зайдешь за порог… — Ах, да-а-а? — На лице Минхо играет издевательская улыбка, когда он делает два шага в сторону входной двери. Хёнджин мгновенно краснеет, готовый взорваться от гнева. — Ты!!! Ты, блять… клянусь, я вырву тебе глаза, слышишь меня?! Съеби отсюда… — Да-да, — Минхо наглядно игнорирует, лишь безразлично бубнит себе под нос. Перешагивает первую ступеньку, когда Хёнджин подрывается с места, чуть-ли не выпрыгивая из окна собственной спальни от испуга. — Ладно, блять! Ладно! — Ядовито, признавая проигрыш, шипит Хван младший, недовольно морща лицо. Горький привкус отвращения автоматически ощущается на языке при одной мысли, что ему придется провести с этим недоумком хотя бы пять минут наедине, но Минхо не оставляет ему выбора. Альфа мгновенно светится, буквально искрится довольной победной улыбкой, подходя обратно к окну спальни омеги. — Завтра после пар… — Я не могу после! — Мне всё-таки войти? — Нет! Нет, блять! Нет! Вот же психопат ебучий! Сученыш, гад, подонок… — Тогда в шесть возле главного корпуса. Я заберу тебя, — Хёнджину хочется плакать от одних этих слов. — Piece of the shit! — вымученно вырывается у младшего, на что Минхо несколько раз моргает, пытаясь по полочкам разобрать каждую букву. Но понимание всё равно не приходит. — Попрошу оскорблять меня на корейском, — Хёнджин мгновенно оглядывает подоконник, в тщетных попытках найти подходящий предмет, который можно без жалости вышвырнуть из окна. — Ладно-ладно! Не заводись, — хриплый, но звонкий смех альфы вызывает странную вибрацию по всему телу. — До завтра, отличник. Напоследок альфа улыбается во все тридцать два зуба, выходя обратно за кованые железные ворота, под негромкие недовольства одного из своих друзей. Хёнджин гневно зашторивает окна обратно. Только пройдя мимо зеркала, омега с ужасом замечает, что стоял всё это время без рубашки и светился, словно для обложки журнала для взрослых, в оконной раме с оголенным торсом. — Да бля-я-я-ть, — растягивает буквы Хёнджин, крича нецензурную брань прямо в подушку, дабы никто не услышал и не догадался о его мучениях.