analgetic

      Ниона стошнило.       Ему определенно нужно было время. И наркотики. Ломка била по голове, ударяла острыми молниями сквозь уши, отталкиваясь со стуком о мозг и вылетала обратно. На заблеванном ковре уже не было ничего, кроме воды и желчи. Пятый раз за день, конечно, еды уже попросту не осталось, а аппетит пропадал только при виде или даже запахе любой стряпни. Перед собой уже все плыло, цвета мешались все вместе и превращались в серый. Хотя в комнате горела только обычная люстра, порой мигающая, глаза ныли от света, а горло сильно жгло от желудочного сока и вылившейся желчи.       Эмоциональный упадок тоже зашкаливал. Все, что чего хотелось сейчас — умереть. Любыми способами прекратить этот кошмар который неизвестно сколько длится и сколько еще его будет метать из стороны в сторону. Все равно вряд ли может быть больнее, а если даже и будет - Нион не хочет застать это вживую. За весь полученный кайф, за каждую выкуренную самокрутку, за каждый раз, когда он хотел расслабиться, успокоиться, за моменты потворствования своей зависимости он сейчас платил тройную цену. Казалось, это никогда не закончится, он окончательно загнан собственноручно созданную клетку, которая с каждой секундой становится все уже, меньше, а воздух выкачивают насосом. Отвратное чувство. Еще больше противно от мысли, что все происходящее - вполне ожидаемые и закономерные последствия. Что он сам виноват и не имеет права даже пискнуть о том что ему плохо. От навязчивых мыслей, что он ужасный настолько, что наказание буквально выворачивает его наизнанку, к горлу подкатил очередной огромный ком.       И ведь никогда это не было справедливо. Никогда не было чего-то такого серьёзного, из-за чего Нион считал заслуженным на дни отказываться от еды, не говорить большую часть времени, позволять всем жителям дома относится с ним как с живой игрушкой, питомцем, каким он по итогу и стал. Он всегда был послушным, даже чересчур, был очень скромен в выражении ярких и вообще любых эмоций, заботился о Рэндале как мог и не приносил никому существенного вреда. Да никакого вреда. Но назойливый строгий голос, еще более жутко обесчеловеченный, чем у Лютера постоянно жужжал о том, что этого недостаточно, его не хватает, надо быть тише, незаметнее, меньше, чтобы обезопасить себя и других.       Сейчас же, когда тело было само по себе истощено, подавало все возможные сигналы о помощи, чтобы на его состояние обратили внимание, позаботились, думать здраво было практически невозможно.       Он, сощурившись, кинул взгляд на часы. Они, как обычно, дрыгали секундными и минутными стрелками в неправильном порядке, но (если такие часы - единственный ориентир в этом сумасшедшем доме) по ним все еще можно было понять, что с момента последнего очищения прошло полтора часа.       Время текло странно в таком состоянии. Иногда за совсем короткий промежуток времени происходило столько процессов в мозге, что две минуты казались долгими часами. А иногда наоборот, часы пролетали как секунды, что только дезориентировало и разгоняло итак нестабильное самоощущение. Ниона снова вырвало и он рухнул окончательно на ковер, повредив ушко и испачкав пару прядей. Глаза закрылись, и наконец мысли стали отходить на задний план. Он сосредоточился на болях и недомогании в теле, пытаясь максимально их прочувствовать чтобы отвлечься. Так-то лучше.       Ниен был прислонен настоящими ушами к полу и поэтому быстро понял по глухим шагам, что Ниен зашел в комнату. Его не хватало в последнюю очередь. Он наверняка сейчас придет в ярость, увидя их общую комнату и соседа в таком состоянии. Может, еще позовет Лютера, а там и Рэндал прибежит со своими тупыми шуточками, и все в очередной раз превратится в цирк.       Нет, на самом деле Лютер был хорошим и заботливым хозяином. Но дело в том что...он просто не был обычным человеком. Он всячески пытался быть, ну или хотя бы казаться лучшим, любящим, однако эмпатия у него была крайне слабо развита. Он делал то, что видел в телевизоре, газетах, на улицах, чтобы все в доме были дружны и чувствовали себя любимыми, но проявлять это было сложно старшему Айвори до невозможности. К тому же, он, хоть и скрывал, был более настроен к Ниену. Просто потому что так бывает, потому что не все могут любить, а тем более любить всех одинаково. Но для некоторых, а именно для Ниона, это было очередной копеечкой в копилку ненависти и попыток себя исправить.       Пока же все эти мысли звучали у вислоухого коточела, он даже не обратил внимания, что Ниен, вопреки его ожиданиям, молча оттирал рвоту от ковра, даже не пискнул. Закончив, он затащил Ниона на постель и поправил совсем перекосившиеся черные ушки, бережно, зная как тот трепетно к ним относится. А потом ушел.       Нион приоткрыл глаза, утыкаясь взглядом в старое дерево кровати напротив. В таком состоянии лежать было очевидно приятнее.       Ниен вернулся через несколько минут с тряпкой и огромным кувшином воды. Он намочил ее и начал вытирать уже каплями спадающий пот с лица второго кота. Хотя прошло всего немного, простыни уже стали мокнуть, отчего Ниен поднял Ниона за подмышки и постарался усадить прямо.       — Так не пойдет. Сиди так и не падай, – он полез в их общий ящик с одеждой, где за все годы вещи обоих помещались на одной полке. Ниен пошарил и нашел черную футболку с черепом и свои вторые светлые джинсы. Нион старался изо всех сил, чтобы не упасть обратно в горизонтальное положение. Руки тряслись, дикая мигрень и навязчивые мысли опять начали подкатывать. От боли, уже непонятно да и не важно откуда исходящей, из глаз начались литься слезы. Нион думал, что его сейчас прямо сейчас сгрызут за то, что он такой жалкий, что даже не может контролировать соленую воду, стекавшую по щекам. Он не хотел плакать.       – Прости...я..я не хотел..я не могу, оно само..Прости, можешь уйти, пожалуйста? – Ниен подошел к дрожашему коту и попытался снять с него промокшую до ниток кофту, но тот начал слабо отбиваться, – Нет, не надо! Я сам! Уходи...       – Да успокойся ты. Не буду я никому говорить. Сам своими криками сейчас всех разбудишь, – Нион перестал всхлипывать и опустил руки, – Вот. Хороший же мальчик.       Максимально непривычным казалось такое поведение от человека, который сам всегда унижал и презирал за слабость. Но сейчас Нион даже не думал об этом. Он просто хотел уже освободиться поскорее от всей этой тяжести, и если есть кто-то готов был помочь - глупо было отказываться.       Коточел поднял руки и снял кофту. Ниен еще раз промокнул тряпку и приложил к горящим от ломки ключицам Ниона. От холода он вздрогнул, но по привычке сдержался. Ниен начал вытирать ему плечи, грудь, спину. Ледяная вода стекала по горячей коже, отрезвляя мозг и вызывая странные ощущения в теле.       - На, выпей, - Ниен протянул соседу маленькую белую таблеточку и положил в побледневшие до невозможности руки. У Ниона закралась ехидная мысль о том, что это могли быть вещества, отчего надежда тоненькой ниточкой просила поскорее проглотить таблетку. Ему казалось, что сейчас может помочь что угодно. Он молча посмотрел на Ниена, пытаясь понять по его лицу, верно ли предположение.       - Даже не надейся, - отвел тот, словно прочитав мысли. - Это обычный анальгетик. Без рецепта.       Нион опустил слегка приподнявшиеся уши и выпил таблетку, пока Ниен продолжал протирать мокрое тело, параллельно пытаясь сбить повышенную температуру. Тошнить ужасно хотелось, но не получалось, но через пятнадцать минут должно стать хоть немного легче. Вся кровать уже была влажная и холодная, а коточела со временем стало знатно потряхивать еще и от холода. Ниен заметил это и, схватив последний сухой кусок простыни, укутал его в мягкую ткань и потянулся за чистой футболкой.       – Сам переоденешься или помочь? – без капли злости, раздражения или жалости в лице и голосе коточел протянул ему вещи.       – Сам, – Нион взял себе одежду и впервые почувствовал дикий дискомфорт от своего полуобнаженного тела. Оно казалось ему всегда ужасно неправильным, непропорциональным, неестественным и просто-напросто уродливым. Она как будто было не его, а чем-то чужим. Лишения себя еды разве что немного добавляло уверенности, но в длительной перспективе отвращение в себе только возрастало. – Выключи свет. Пожалуйста, – снова избежав любых вопросов Ниен сделал то, что ему сказали и вернулся обратно. Вернулся и также равнодушно смотрел, как Нион слегка дрожавшими руками пытался надеть на себя футболку, путаясь и ведя себя как аутист, который от чужого взгляда прямо на него не мог ничего сделать нормально.       – Бля, да давай я сам уже. Скоро сам заплачу от твоих попыток, – уже с каким-то непривычным сочувствием сказал Ниен.       Нион еще шире открыл глаза, когда второй коточел полез к нему. Стало опять так противно от своей беспомощности, абсолютного бессилия. Ему не хотелось видеть Ниена совсем, потому что в нем было слишком много качеств, которыми хотел обладать первый, чтобы это было выносимо. Ну и дурь.       – Я не буду, правда...Я ведь когда-то умру. Ты не обязан был делать ничего из этого, - то ли от отходов, то ли от непривычно доброго отношения Нион был особо разговорчив. – Тебе самому не противно?       – А тебе самому не противно с собой так обращаться? Не заебало? Это ж пиздец как выматывает. Я как тебя не выводил, ты даже не пискнул, думал хоть какое-то уважение к себе проявишь. Вел себя хуже и хуже, чтоб хоть какой-то протест из тебя вытащить, а тебе как будто совсем похуй.       – Ну я же заслужил.       – Да чем ты заслужил? Никто ничего не заслужил, жизнь всегда ставила всех в разные условия. В этом нет никакого смысла, так просто есть. Зачем себе постоянно плохо делать, если итак жизнь с этим отлично справляется. И от того, что ты себя постоянно винишь и делаешь...это, – Ниен поднял футболку коточела и кинул взгляд на расцарапанный живот и грудь, – Тебе не станет легче или спокойнее, боль никуда не денется если позволять ей тобой управлять.       Нион сидел и удивленно пялился на своего соседа. Неожиданно от таких, казалось бы, грубых слов стало реально легче. Глаза опять намокли сами по себе.       – Блять, у тебя сейчас взгляд такой жалостный.       – А можно одеяло уберу? Жарко...       – Нет! – Ниен еще сильнее укутал того в покрывало, как будто у Ниона были силы сопротивляться. – Простынешь моментально, не высох еще.       — А разве я уже не простыл?       – Нет. Из-за ломки так кажется.       – Откуда ты столько знаешь? – спросил коточел спустя время. И правда, действия его соседа были слишком уж конкретными. Как будто он вытаскивал так людей уже далеко не первый раз.       – Вырастешь – узнаешь.       Боль и жар потихоньку спадал, а от присутствия кого-то рядом было не так страшно. Нужно было говорить с кем-то, слышать чужой голос, ощущать чужое присутствие. Нужно было понимание, что все реально, что жар, мигрень, абсистентный синдром – все временное. Раз болит - значит жив, а значит все не так уж и плохо, как внушает больной и паникующий мозг. Поэтому факт нахождения Ниена рядом, его забота без излишних эмоций, характерной ему раздражительности или наоборот лепета работали куда лучше, чем какая-то таблетка от головной боли.       – Выключи свет, пожалуйста. Голове больно, – розововолосый послушно выключил свет в комнате и слегка приоткрыл окно, впуская звуки с улицы в теплый дом. Зашумели прогибающиеся под прохладным ветром деревья, свет от фар проезжающих редко машин отказался мутными светом на потолке комнаты. Окно было совсем маленьким, и Нион задумался, какого цвета сейчас небо. Сейчас, судя по всему, был ранний вечер, и ему очень хотелось его увидеть.       – Уйдешь? – одними губами спросил он.       – Че? – прокашлялся.       – Я спросил, ты уходишь?       – Ага, размечтался. Ложись давай и поспи.       – Сядь рядом, ну, – Нион послушно лег и замотал себя в одеяло по нарисованные усики. – Пожалуйста.       Тот на секунду задумался, фыркнул, но всё-таки послушно сел на кровать. Сложно было отказать глядя на кого-то в настолько беспомощном состоянии, да и не особо хотелось, если честно.       – Будешь во сне пинаться - пизды получишь, – скорее из привычки, нежели из реальной угрозы сказал тот и откинулся на стенку, из ниоткуда доставая новый том манги Рэндала. Да Нион не думал, что ему действительно влетит, учитывая что спящим его не отличить от трупа, а Ниен только за последние часы сделал достаточно, чтобы вислоухий чувствовал себя в полной безопасности. Такое ценное чувство, к которому не хочется и не получается быстро привыкать. Голова все еще гудела, но уже не настолько сильно, чтобы от боли не получилось бы заснуть.       Хоть бы ничего не снилось.       Ниен посмотрел на Ниона, быстро провалившегося в сон. Такой тихий и беззащитный. Совсем уже взрослый парень, даже старше на год Ниена, а все равно казался ребенком. И если проблемы у него были явно недетские, внутри такой же ранимый и наивный. Может даже хорошо, что его подобрал именно Лютер. При всей "странности" которая была присуща семье Айвори и отсутствия табу, которые обычно есть в других семьях, при том, что Нион часто физически сильно страдал находясь в этом доме, тут ему явно было безопаснее, чем во внешнем мире. Не все могут в нем нормально адаптироваться, и если многие называли это "естественным отбором", Ниен в том числе, это не отнимало право быть и чувствовать себя в порядке. Ниен действительно не понимал, в чем смысл и причина такого отвращения к себе, так что решил просто смириться, как Нион смирился с тем, что Ниен любил развлекаться или просто сливать раздражение на него.       Он выдохнул и прикрыл глаза, ощутив сильную усталость. Он только что, возможно, спас Ниона в каком-то смысле от боли и самого себя, а значит теперь ответственен за него. Он отлично знал, как тяжело им обоим придется бороться с зависимостью. Он реалистично смотрел вперед и понимал, что дальше будут срывы, откаты назад, постоянно уговоры с самим собой о том, зачем Ниону вообще бросать, еще не одна ломка. Он прекрасно все это помнил, но если его отец не смог справиться еще ничего не значит. У Ниена был иммунитет против наркотиков в виде мертвых друзей. Еще одного не хотелось бы, и его обнадеживала мысль, что Нион все-таки не был похож на кого-то из них. По крайней мере, не так сильно.       Он понимал, что не может никого спасти, если его помощь не нужна. Так что все полностью зависело от Ниона. А Ниен, ну...он просто будет тут, если к нему обратятся. Будет также сидеть, держать рядом воду, жаропонижающее, свое терпение и давать столько времени, сколько необходимо, а после вести себя как обычно. Было загадкой, откуда такая преданность и готовность помочь, они ведь не были друзьями даже близко. Это просто...часть семьи, верно? Хотелось хотя бы во взрослом возрасте почувствовать эту привязанность и свою важность. Наверное, это единственное, кроме любви к Лютеру, их и объединяло.