***
Из крана на кухне неприятно капает, капли звонко ударяются об груду посуды, этот звук эхом блуждает по полу пустой квартиры, заглядывая в самые тёмные и дальние углы, в одном их которых прячется Уилл. Он не знает, от чего именно прячется, что его ищет и ищет ли, возможно прошлое, оставившее так много шрамов и обид, возобновило гонку за ним, чтобы своими холодными когтистыми лапами утянуть назад, погрузить в леденящий океан и не дать всплыть, утопить его в безрассудстве. Грэм косится на настенные часы, тикающие не в такт капель, кривые и пыльные стрелки лениво перекатываются на второй час ночи, щёлкая механизмом, отсчитывающим каждый час. Это часто пугало, ведь случалось неожиданно, не давало спать ночью, больно прорезая веки, как и оранжевый свет настольной лампы у кровати, но это было то немногое, что напоминало мужчине о том, что время продолжает идти. Календари никогда не были обязательной деталью декора в жизни Уилла, в деревянном домике в Вулф-Трапе календаря не было, ему хватало того, что был на рабочем месте в Академии ФБР, сейчас же их три, они стоят на столе в гостиной, объединенной с кухней, на видном месте, числа там большие, чтобы их было легко разглядеть издали, каждую полночь, именно полночь и не часом позже, Грэм переворачивает по три листка, запоминая новый приходящий день. Он мог бы делать это утром, но он может лечь и проснуться спустя пару дней и даже не узнать, поэтому он терпеливо дожидается треска часов и полной темноты за окном, чтобы отсчитать новый день. Время идёт, время бежит, Уилл тоже бежит, но явно в другом направлении, потому что дни уходят, как вода из ладоней, быстро и незаметно. Страх угрюмо сводит брови и хватается за колеблющиеся рёбра, тянет вниз, сгибая пополам и без того согнутого в три погибели Уилла, он касается подбородком колен, продавливает себе путь дальше, чтобы ногами обхватить голову и прикрыть уши, убежать не вышло, может есть ещё шанс спрятаться, хотя бы на время, прежде чем он снова сможет сменить место проживания, зарывшись, словно крот, в глубину самого забытого городка на отшибе. Сколько раз он уже переезжал? Как часто выдумывал фамилии и имена, которыми назывался в отелях? Сколько бы он не менял своих личностей, созданных на ходу в моменте диалога, он оставался тем, кем стал тогда на обрыве, кем его сделал он, кем он стал с ним. Этого теперь не поменять, так стало и будет отныне, оно внутри, оно под кожей, течет по венам вместе с кровью, отражается под определенным углом в его зрачках, является частью программы его генов. Это — Уилл. Часы трещат снова, Грэм метает быстрый взгляд на источник звука, кивая, когда видит третий час ночи, стрелки, словно мушиные лапки, коварно трутся друг о друга, прежде чем разогнаться с новой силой, оставляя Уилла в этом самом углу на съеденье прошлому, неминуемо следующему за ним по пятам. Мужчина запускает пальцы в свои волосы, терпеливо перебирая, борясь с желанием вцепиться в них и вырвать с корнями, он скучает по собакам, которые всегда были рядом, которых всегда можно было погладить и в чьих пушистых спинах можно было согреть руки. Он не заводит собак, слишком много гемора с бумагами, а уличные псы ему не встречаются, здесь нет ни их, ни кого-либо ещё, на весь городок людей порядком сотни, половина из них заядлые домоседы, не покидающие своих четырех стен не при каком условии. Эти стены, должно быть, сводят их с ума, мучают и заверяют, что снаружи слишком опасно и только здесь им безопасно, хотя правда, за частую, совершенно противоположная. Уилл быстро вдыхает носом, задерживая дыхание на минуту, когда думает об этом, когда находит себя таким же запуганным и безумным в этом углу, в углу этих четырех стен, которые удерживают его на месте, берегут для прошлого, таят от будущего, ждущего снаружи. У Уилла был шанс начать сначала, отмотать назад, выделить, промотать вперед и стереть, очистить голову от произошедшего, дать себе новое начало, может под другим именем, в другом штате или другой стране, в новом облике и цвете, но Уилл не стал пользоваться этим шансом, он закупорил себя и всё то, что осталось внутри после такого насыщенного года, и осел в яме сумасшествия и чувств, по прежнему не угасавших, чтобы он не делал. А он не делал ничего. Эти чувства были его личным океаном, в котором он тонул уже три месяца, шесть дней, три часа и двадцать семь минут, тонул без попыток всплыть, но и ко дну не стремился, пускал на самотёк. Его «начало» возможно только при одном условии, при наличии Ганнибала рядом. Часы снова трещат, в этот раз часовая стрелка на четвёрке, Уилл не может спать, не этой ночью, он уже не верит ни календарям, ни часам, ни собственной памяти, время уходит, уходят и возможности, ускользают из потных рук, Грэм начинает считать до ста, чтобы сосредоточиться и не потерять счёт времени окончательно, может ему даже удастся поспать днём, прежде чем он снова будет беспокоиться о том, что Джек его найдёт, может быть, но пока что он считает до ста. Он не считает секундами, считает быстро, пугается, когда его пульс учащается, нагоняя скорость подсчёта. В дверь его квартиры стучат. Это не громкие удары угрозы, каких следовало бы ожидать при осаде ФБР, не кроткие постукивания соседей или обсаживающего персонала, самый простой стук, всего три, таких чётких и размеренных, бьющих в самое сердце. Страх цепляется за грудину, притягивая её к лёгким, становится душно и тяжело. Сначала Уилл вжимается в свой угол сильнее, позвонками сливаясь с пересечением стен, а после делает рывок, чтобы подняться на ноги. Он смотрит на дверь пару мгновений, прежде чем подойти и неуверенно дёрнуть за ручку, предварительно открыв все замки. Темно, ночь съела город, проживала и выплюнула таким жалким и сырым, дожди здесь шли почти постоянно, стучали по окнам и крышам, не ритмично и громко, мешая Грэму слушать тиканье часов и жужжание холодильника. В проходе стоит человек, стоит ровно и напряженно, но как только кудрявая и давно не стриженная голова Грэма выглядывает из за двери, плечи гостя расслабляются, спина горбится, а из уст выходит тяжкий выдох. Уилл просидел при свете лампы всё это время и совершенно он был подготовлен к игре в угадайку в ночи, перед глазами плывёт, всё размыто, силуэт не становится чётким спустя пару секунд, и ни единого слова сказано не было. –Я могу вам чем-то помочь?– тихо уточняет Уилл, щурясь, в попытке разглядеть гостя, но лучше не становится. –Можешь,– Уилл по началу удивлён и задет такому быстрому переходу на «ты», учитывая, что человек побеспокоил его посреди ночи, так ещё и извиниться не удосужился, но все эти мысли вместе с прочими смывает холодной волной волнительного пота, когда гость продолжает.–Приютив меня, как одну из твоих собак.– Уилл смотрит прямо, не моргая и делает шаг назад, внимая собственному внутреннему анализу происходящего, его разом накрывает таким количеством эмоций и мыслей, что плечам становится тяжело, а ноги сгибаются, это так страшно и радостно одновременно, не ясно даже, как реагировать. Грэм моргает, чем ломает плотину, держащую всё это время его слёзы, и наконец дав чувствам завладеть им, бросается в чужие руки, стискивая ткани на теле с такой силой, что те от натяжения начинают трещать. Ганнибал терпеливо поглаживает его спину, нашёптывая слова, неясные Уиллу, он не в самом здравом рассудке, чтобы вслушиваться в шёпот, сейчас ему ясен только язык тела.***
Уилл поворачивается на другой бок, чтобы посмотреть на мирно спящего рядом Лектера. Он не в силах описать своих ощущений, ведь всё кажется нереальным. Грэм кончиками пальцев проводит по чужой скуле, зачарованно и влюбленно изучая давно невиданные ему черты, всё должно быть по новому, его начало наконец может настать, Уилл снова может быть самим собой без страха измениться и потеряться в прошлом. Часы трещат, на циферблате пять утра, за окном рассвет, освещающий новые цифры календаря, он ошибался всего на двое суток, но это не так важно. Он наконец нашёл альтернативу собакам, по которым скучал. Он нашёл Ганнибала, по которому скучал куда больше, чем по бездомным псам. Он нашёл себя.