Что бы ты ни делал

— Давай ко мне домой? Завтра. Музыку послушаем, у меня проигрыватель есть, — сказал ей Вадик Самойлов, румяный и красивый, — Мама на дежурстве. Он, черноглазый и статный, был самым талантливым, в самодеятельности участвовал, играл на танцах, всегда был аккуратен и вежлив. В спину ему не вздыхали разве самые занятые учёбой отличницы, да и те рады были бы, если бы он попросил конспект. Последний год школы, волнительное время, когда ты уже точно совсем взрослая и хочется чего-то такого... Такого...! Конечно, она растаяла и согласилась. И, на следующий день, с волнением подходя по нагретому к вечеру солнцем асфальту к железной двери подъезда, она без конца убирала с лица мечтательную счастливую улыбку, поправляя подол лучшего цветастого платья. На звонок в дверь, отлично слышный за её тонкой деревянной гладью, послышались голоса и шуршание. Она немного удивилась: голоса? Телевизор, что ли? У неё дома телевизора не было, а плохое заподозрить от такого обходительного молодого человека было решительно невозможно. Шуршание и шаги приблизились, и с металлическим хрустом замка дверь отворилась. Но за ней никого не было! Она смотрела на уровень глаз Вадика, но там было пусто. Только через секунду она догадалась опустить глаза ниже, сталкиваясь с шелушащимся от загара носом и большими растерянными светлыми глазами. — Здравствуйте, — неожиданно взрослым голосом сказал тонкий, загоревший мальчуган. Волосы и ресницы у него были вызолочены солнцем, совсем светлые на фоне загорелой кожи. Одет он был аккуратно, как Вадик, в такую же рубашку, как была у того. — Здравствуй ...те, — сказала она растеряно. Так они и застыли, разделённые порогом и очень удивлённые, но тут из комнаты выглянул весёлый встрёпанный Вадик и сказал: — Таня! Привет! Заходи, чего же ты. Это Глеб, мой брат. Глеб, это Таня. Его ничего не смущало, он аккуратно пролез между ними, обдав приятным чистым запахом мыла, закрыл дверь на ключ и подал гостье тапочки. Всё это время не прекращая весело трещать о том, что на кухне есть пирожки, по коридору прямо ванная, где можно руки помыть, Глебка уже в четвёртый класс перешёл, взрослый какой, мама работает, а вот пластинку новую привезли друзья. Она совсем ничего не понимала, и рассказы подруг, и книги никак не смогли ей помочь в кухне с такими же стульями, как у неё дома, у большого блюда с румяными пирожками. Всё было совсем не как должно, ни хорошо, ни плохо, совсем не так! Тут её уже утащили в комнату, не давая додумать, и Вадик позёрским жестом включил новенький блестящий проигрыватель. Музыка. Играла музыка. *** Прошло, кажется, часа полтора, в обычной болтовне и прослушивании всех пластинок в сокровищнице Самойловых. Вадим подпевал песням, красиво и как настоящий певец, Глеб стеснялся сначала, но сейчас чуть ли не толкался с братом у пианино, доказывая, что там совершенно другой переход в песне, Вадик, ну какая ми! Таня хохотала на диване, глядя на их комический дуэт — высокого тёмненького Вадика и маленького светленького Глеба, сгорбившихся над стареньким пианино. Особенно смешно было то, что Вадик в пылу спора улетал в самые высокие области своего регистра, негодующе доказывая, — Тань, ну ты-то хоть слышишь же! — что там точно иначе, а Глеб, наоборот, басил, неожиданно для своего возраста твёрдо. Вадька, ну послушай, вот! Вечер вышел совсем не как она ждала, да и помаду украдкой у сестры она зря взяла, та смазалась о первый пирожок. Но вышел всё-таки отличным. И музыку послушали.