Вопрос жизни и смерти

      Около двухсот лет назад из Ирия на службу к царю призвали змиев, заманив золотом и хорошим содержанием, с тех пор многие из них обосновались в человеческом мире, существуя бок-о-бок с людьми. В Петербурге жило много змиев, которые чаще всего всё так же несли военную службу, а когда всё было спокойно, посещали балы и приёмы и жили в своё удовольствие.       Томаш был одним из тех, кто осел в Петербурге на набережной Екатерининского канала в недорогой квартире. В отличие от своих соплеменников, он не испытывал острой потребности в роскоши и жил по меркам змиев практически аскетично, не имея в комнатах даже позолоченной люстры. В подвале его дома располагался кабак, где напивались каждый вечер студенты, швеи и работники, и всё-таки Томаш квартировал там уже три года и достаточно любил своё место. От созерцания тёмных вод Екатерининского канала его отвлёк истеричный стук в дверь. Стоило Томашу только приоткрыть её, как в образовавшуюся щель ввинтился студент Серёжа, снимающий комнату по соседству. В безоблачных глазах застыла мольба. — Томаш, спасай. — В долг больше не дам. Пропьёшь всё, — категорично заявил Томаш, с неудовольствием прикрыв за ним дверь и пытаясь остановить мельтешащего перед глазами студентика. — Да я не за этим… Хотя некоторая связь с моей ситуацией имеется. Съешь меня, а. — Эй, — Томаш опасливо отстранил Серёжу, который с надеждой подался ближе к нему, подставляя русую голову, — ты что удумал? — Проглоти меня ненадолго и выплюни. Очень нужно, — попросил Серёжа. — Знаешь, с каждым разом твои просьбы открывают новые вершины неприемлемости, — Томаш даже растерялся от такого напора, — что значит «проглоти ненадолго»? До чёртиков допился, или издеваешься, хочешь напомнить о временах, когда нас, змиев, почитали за врагов? — Что? Нет же, Томаш, — простонал Серёжа, почувствовав, что обидел хладнокровного, — мне правда очень нужно. Разве я часто шучу с тобой? — Объясни мне по-человечески, какого чёрта тебе надобно, — прорычал Томаш, пинком пододвигая ему стул. — Времени мало. По двору ходят ростовщики, ищут меня, — торопливо заговорил Серёжа, послушно усевшись, — проглоти меня и покажись им с животом, дескать всё, конец Сергею Нечаеву. Иначе они из меня всю душу вытрясут, и так уже до исподнего раздели, ироды… — Сам виноват, набрал долгов, а теперь ждёшь, что кто-то тебя спасёт, — припечатал Томаш, тем не менее, осторожно выглядывая во внутренний двор, — я людей в жизни не ел, и начинать не собираюсь. Мало ли, что пойдёт не так. Я грех на душу не возьму, а ты просто из ума выжил, раз считаешь, что можешь так просто… — Ведь они убьют меня, Томаш. По-настоящему, — обречённо сказал Серёжа, позволяя Томашу увидеть животный ужас, обуявший его, — даже если не выйдет, лучше уж ты… — Для кого лучше? Для тебя? А как я потом буду жить с этим, скверный мальчишка? Пошёл к чёрту! — неистовствовал Томаш, пока Серёжа сжимался на стуле, бледнея всё больше и больше. Настойчивый стук в дверь прервал головомойку, и оба посмотрели в глубь коридора с опаской. — Мне конец, — Серёжа прижал руку к побелевшим губам, и Томаш вдруг растерял весь пыл. Ему стало до дрожи жаль глупенького мальчишку, который так некстати свалился ему на голову, и который, судя по всему, уже готовился умереть.       Скинув домашний халат под изумлённым взглядом Серёжи, Томаш отступил на середину кабинета и, опустившись на четвереньки, принялся обращаться. Тело вытянулось, гибкий хвост хлестнул воздух, вполне человеческое лицо с выдающимся носом стало вытянутой мордой с пастью, полной острых зубов. И перед восхищённым студентом уже возвышался змий на пике своей силы и в истинном обличье, покрытый серебряной чешуёй. Плотно прижатые к спине, чтоб не разнести мебель, перепончатые крылья тоже отливали серебром, брюхо было почти белым, не таким бронированным, как остальное тело, и именно там предстояло уместиться целому человеку. — Ну, что застыл, лезь в рот, Серёж. И поживее, — прорычало чудище и в ожидании распахнуло пасть. — Оу, да, хорошо… Спасибо, Томаш… — Серёжа подался вперёд, завороженно проводя ладонью по линии челюсти рептилии. Стук в дверь повторился, и Серёжа, вдохнув поглубже, нырнул в провал глотки головой вперёд, ввинчиваясь в нутро Томаша так сильно, как мог. Томаш начал делать глотательные движения, помогая, и вскоре Серёжа уже наполовину скрылся в его пищеводе. Он едва мог дышать, сдавленный со всех сторон, но, стоило ему только почувствовать укол паники, как пространство впереди расширилось, и он провалился в томашев желудок.       Томаш охнул, когда живот резко раздался вширь, и, усевшись на хвост, уложил на брюхо когтистые лапы, не в силах поверить, что он способен проглотить что-то настолько крупное. Из пасти всё ещё торчали ноги Серёжи, и Томаш, осторожно взявшись за его щиколотки когтистыми лапами, протолкнул ноги глубже, захлопывая рот. Огромный ком прокатился по его пищеводу, и наконец Серёжа оказался внутри него целиком, компактно свернувшись калачиком в животе. Змию даже почудилось, что Серёжа погладил его живот изнутри. Этим он не слишком помог, но Томаш выдержал. Он даже не был в курсе, что его желудок способен на что-то подобное. Живот норовил придавить его к земле, но Томаш, издав полустон-полурык от заполненности, выпрямился и, опустившись на все четыре лапы, пошёл открывать дверь, решив, что один раз увидеть сожравшего человека змия ростовщикам будет достаточно до конца их жизней. Живот с Серёжей внутри чуть не касался пола, и лапы ощутимо дрожали, но всё-таки Томаш сумел выглядеть достаточно грозным, открывая дверь. Крепкие детины, ожидавшие с той стороны, прянули в разные стороны, стоило им только завидеть клыкастую морду, высунувшуюся в коридор. — Куда побежали? Что надо? — прорычал Томаш, заставляя глотку издавать человеческие звуки. — В-вы… господин змий, вы не видели вашего соседа, Нечаева? У нас к нему есть вопросы… — рискнул спросить кто-то, кто стоял ближе всех к лестнице. — Видел. На своем обеденном столе, — проревел Томаш, усевшись на хвост и открывая их взгляду огромное подрагивающее брюхо. Он начинал чувствовать сытость, и не мог уверенно заявить, что с Серёжей сейчас всё было в порядке, поэтому надо было избавиться от ростовщиков как можно скорее, — а что, он и вам денег должен? Поздно спохватились, я уже стребовал все долги сполна. Он отдал мне самое дорогое, что могло быть у этого голодранца. А теперь убирайтесь, пока я и вас не сожрал заодно! — велел Томаш, клацнув зубами, и ростовщиков как ветром сдуло с лестничной клетки. — Вот и хорошо. Едва ли в меня влезло бы ещё хоть что-нибудь, — пробурчал Томаш, удаляясь вглубь квартиры и хвостом захлопывая дверь. Вероятно, ростовщики не побегут в полицию, но стоило побыстрее исторгнуть Серёжу обратно, избавляясь от столь тяжёлого балласта, из-за которого Томаша заносило то влево, то вправо, и даже хвост не помогал выравнивать движение. Шатаясь, как пьяный, качая животом при каждом шаге, Томаш завалился в гостиную и, не забыв откинуть в сторону ковёр, распластался на полу, сжавшись вокруг живота и обернув его хвостом. — Серёж, живой? — шепотом спросил он. — В тебе на удивление уютно, — раздался сонный голос из глубин его чрева, — уже всё? Томаш обнял живот крепче, погладив когтистой лапой, будто гладил не себя, а Серёжу внутри. Кажется, Серёжа почувствовал нежность прикосновения — он ответил, проведя рукой по внутренней стенке живота. Он почти заснул внутри Томаша, так спокойно и защищённо он себя ощущал, когда пищевод над его головой вдруг разверзся, и оттуда повеяло свежим, неспёртым воздухом. Подняв голову, Серёжа вгляделся в темный тоннель пищевода Томаша. — Если я пойду по тоннелю, я увижу свет? — Какой к чёрту тоннель? Соберись. Ползи наружу немедленно, я и так уже делаю всё возможное, чтобы извергнуть тебя! — панические нотки в голосе Томаша заставили Серёжу встрепенуться и протиснуться сквозь трепещущий сфинктер, ввинтиться головой в пищевод. На большее он уже не был способен, но мышцы Томаша уже заработали, проталкивая его наверх. Томаш отплёвывался как кот, подавившийся огромным комком шерсти. Это посмешило Серёжу, но, проходя участок пищевода на уровне груди змия, он вдруг увидел свечение сквозь стенку пищевода. Не будь он так сдавлен мышцами со всех сторон, точно коснулся бы странного места. Томаш тем временем вытолкнул из себя голову Серёжи и потянул за плечи, надеясь вытянуть его одним рывком. Серёжа вскрикнул от резкой боли — кажется, у него был вывих плеча — но Томаша больше заботила пищеварительная проблема. Наконец, Серёжа оказался на паркете, покрытый противной слизью с ног до головы и благоухающий кофе, который Томаш пил с утра. — Дурак набитый, — шипел на него Томаш, ещё не вернувший себе человеческий облик. Не обращая внимания на оскаленные клыки, Серёжа подполз к нему ближе и обнял большую змеиную морду, погладив по переносице. — Томаш, а что внутри тебя было такое интересное, будто свечка теплилась? Я видел сквозь пищевод. Это что-то сказочное. — О, эм. Источник моего огня, полагаю. Не знал, что его можно увидеть, — Томаш оправился от удивления и помотал башкой, стряхивая руки Серёжи, — убирайся, Нечаев. Заляпаешь мне тут всё слизью. И чтобы я тебя больше не видел, а то снова сожру, только уже не выплюну. Томаш оскалился снова, чтобы мальчишке неповадно было, но тот совершенно его не испугался. — Неужто вошёл во вкус? Мне казалось, ты против. — Я не хотел, чтобы твоей маменьке отослали твои молодые косточки в платке в родной уезд… — проворчал Томаш, остывая. Серёжа тем временем, обтерев руку о штаны и не слишком в этом преуспев, провёл рукой по чешуйчатой изогнутой шее, по сложенным крыльям и белой груди. — Я никогда не видел вашего брата змия в таком виде, — завороженно сказал он Томашу, — какие вы всё-таки, на лебедей похожи… — Хороши лебеди, дышащие огнём, — хмыкнул Томаш, пытаясь отстранить его хвостом, — ну, хватит нежностей, мальчишка. Всё уже кончилось. — Спасибо, чудо-змий, — Серёжа прекратил наглаживать блестевшую чешую и крепко обнял его за шею. В этот момент Томаш всё-таки преобразился, и Серёжа обнаружил себя на коленях, прижимающимся к голой груди своего ворчливого соседа и зарывшимся лицом в тёмную гриву его волос. Его растянутый живот ещё не сдулся и даже в человеческом обличье был весьма внушительным, что Серёжа почувствовал своим торсом. — Иди омойся, — Томаш легонько отпихнул его и, встав, закутался в халат, — ты всё ещё грязный. И это был последний раз, когда я тебе помог, слышишь меня? Если снова наберёшь долгов и не сможешь расплатиться, я и кончиком хвоста не пошевелю. Считай, что сегодня ты заново родился. — Спасибо, добрый сосед, — чмокнув его в щёку, Серёжа умчался к себе. Томаш вздохнул и, подняв с подоконника чашку остывшего кофе, вновь воззрился на канал, словно никакая странная сцена только что не разыгралась в его квартире. Слава Велесу, мальчишка был в порядке.