Не сойти с ума

Голова болит с самого пробуждения. В первую очередь от похмелья. Вторая причина все это время, с раннего утра, подпирала мою дверь. Панк то есть. Попросив старика принести на двоих по бутылке вина, я без унции благородства падаю на кресло. Напротив, через кофейный столик, усаживается панк. И, честно говоря, благородства в нем даже как будто больше, чем во мне. Но оно, в целом, и неудивительно. В любом будет его больше, чем в сумасшедшем ублюдке. Сначала я на протяжении десятилетия притворялся отбросом. Потом была война, где далеко не до этого. Я забыл многое. Как вести себя, как вел себя конкретно я. В результате я попросту разучился быть «благородным». Дворянином. Благо от меня этого, вроде как, и не требуется. А вот этот панк, кстати, тоже ведет себя несвойственно себе. Весь такой скромный. Но его выдает этот злобный взгляд. Полный жажды мести. Жажды крови. Больше первого, нежели второго. Он же все-таки герой, а не тот мудак. Этот взгляд вызывает у меня улыбку. Хороший взгляд. Порочный. Мне нравится. — Рон все передаст, раз вы уже обсудили детали, — панк хмурится. Ну конечно. Обсудили — это еще как сказать. Я заметил повязку на шее старика. И их взаимные взгляды. Одинаковая неприязнь, но с разным оттенком. Панк ненавидит наивно. Считает врагом. Потому что любой, кто напал или ищет драки, не может быть другом. Граница простая и четкая. Мир — черно-белый. Панк слишком прост в этом плане. Старик скорее заинтересован. И его привлекает знакомый запах. И, может быть, то, что он — одна из побочек моего странного поведения. Впрочем, разницы нет. — Остальное зависит от графа. Похороны обеспечит. Может даже отстроить деревню. Смотря сколько слезливых и убедительных деталей старик упомянет, — панк хмурится еще сильнее. Но сказать ничего не смеет. Усмиренный волк не хищник. Но злобный верный пес. Конечно, ему неприятно всковыривать свои раны и демонстрировать их тем, кто ничего не знает о трагедии и о нем. Тем, кто посочувствует, но не от всего сердца. Это мерзко. Это противно. Но это нужно, чтобы обеспечить лучшее решение для Харрис. Однако панк зря беспокоится. Граф во многом благосклонен. Все-таки денег у него достаточно. Так что им даже не то чтобы нужно видеться, достаточно и доклада Рона. Разве что только ради репутации самого графа: не принять гостя будет верхом неуважения. Хм. Панк все еще смотрит. Что еще? — Почему «граф»? — наконец выдает причину он. Как по заказу. И как грубо — не дождаться приглашения, разрешения задать вопрос. И как грубо — спрашивать об этом у незнакомца. Я почти обиделся. Ха-ха. Забавный панк. — Потому что для всех он «Его Сиятельство», а я не все, — все просто. Я пожимаю плечами. Надеюсь, такое оправдание сойдет, чтобы удовлетворить любопытство? Или как минимум даст немного времени подумать о своем поведении и не спрашивать что-то подобное снова. — Почему не «отец»? — очевидно, он решил это время не использовать. Этот панк. Ха-ха. Ну и кто из нас тут сумасшедший? Действительно, насколько же был прав Его Высочество, не подпуская героев к людям. По крайней мере одного конкретного такого. Одного конкретного такого бестактного идиота. Интересно, Его Высочество догадался сам или кто-то успел нажаловаться? Она обвивает руками горло панка, бесстыдно ожидающего ответа. Тот, конечно, ни о чем не подозревает. Но чувствует что-то, стоит отдать ему должное, и заметно напрягается. Но разве заметить ему то, чего на самом деле нет? Если он единственный в этом всем цирке, кто на самом деле есть? И вот он, передо мной, а Она — за его спиной, душит и совсем нежно улыбается, выглядя так, будто лишь обнимает его. Дьявол, ха-ха. Меня пробивает на смех от такой картины. — Потому что он и не отец вовсе, — успокоившись, объясняю я ему, как несмышленому дитя. — Он граф. О мертвецах стоит говорить хорошо, не слышал такого? Кхм. Кажется, он не понял. Или не слышал. Из какой нужно быть глуши, чтобы не знать этой пословицы? Хотя, казалось бы, в деревнях, наоборот, народные сказания расцветают. Ну. Значит, он из какой-то особой деревни. Деревни, воспитывающей дурачков. А. А может, он просто не умеет видеть то, о чем прямо не говорят. А здесь и вовсе двойное дно. Приказы исполнять — пожалуйста, а коммуницировать — недопустимо сложно? Если так подумать, вокруг него всегда вертелись одни и те же, к тому же весьма понимающие люди. Они-то, наверное, уже привыкли к стилю общения с ним. И переводили туда-обратно по необходимости. С одной стороны, панк умен, как Дьявол. С другой — непробиваемо глуп. Забавненько. — Не понял, да? — я откидываюсь на спинку кресла. Панк мрачно кивает. То есть не кивает мрачно. Он весь мрачный какой-то. А каким еще быть, когда только что встретился лицом к лицу со смертью? Убил даже кого-нибудь, наверняка. — И не нужно. И спрашивать малознакомых людей о личном тоже не следует. Тебе было бы тоже неприятно ведь, если бы я, как Рон, стал бы расспрашивать о случившемся? — Нет. Если это Вы, то все в порядке, — он качает головой, невинный панк, и притом безбожно режет, как ножом. А я пытаюсь понять, понял ли он, что сказал. И скоро ли старик принесет вино. И получится ли до этой поры просто молчать и не превратить момент в неловко-абсурдный. Потому что общаться с этим панком на трезвую — тем более больную — голову попросту невозможно. Каждое слово ударят рикошетом под дых, а его слова добивают. Ха-ха. Пха-ха-ха-ха! Дьявол. Ладно. По крайней мере запах вокруг него помогает успокоиться. Но мне кажется или он стал слабее со вчера? Неужели правда можно смыть обычной ванной? …Это не есть хорошо. Для меня, конечно. Для него, может, наоборот. И это даже еще хуже. В разы. Потому что тогда нельзя убедить панка в том, что запах нужно поддержать. То есть убедить-то можно, дело в том, насколько убедительно это будет. Но и расставаться с этим успокоительным я пока не готов. Оно даже быстрее вина помогает. Как правило. А если вместе, то безупречно убивает тошноту. — А для меня нет, — я делаю глубокий вдох этого прекрасного железно-паленого запаха. Когда уже там будет вино? — Даже старик не спрашивает. А он со мной с тех пор, когда граф еще был отцом. Панк хотя бы замолкает и больше ничего не говорит. Может быть, потому что наконец почувствовал всю неправильность происходящего. А он же весь такой правильный. Это вызывает диссонанс, взаимное аннулирование или что там. Может быть, просто разговор исчерпан. Сказать больше нечего. Мы оба тихо ждем старика с вином. Как если бы оно действительно решило все наши проблемы. В такой же тишине старик приносит бутылки — и даже с бокалами. Пристально оглядывает панка, но все так же ничего не говорит и скрывается за дверью. Конечно, он все еще там и никуда не уйдет. Будет подслушивать. Это даже удобно: если понадобиться за чем-то послать, он тут как тут. Я разливаю по бокалам. Панк берет уже не так охотно, как вчера, но отказываться не собирается. Будь то из действительной необходимости, какая у него будет всегда, или из вежливости. Мне без разницы. Пусть пьет и заглушает эти свои причины, чтобы не мешали и чтобы он никогда их не озвучил. Нужны мне еще чужие проблемы с головой. — …За знакомство? — внезапно, он предлагает тост, нарушая повисшую тишину. Ну. Что ж. Пусть будет за знакомство, ха-ха. — За знакомство, — мы чокаемся и выпиваем одним махом до дна. Спустя еще пару бокалов в тишине панк уже выглядит совершенно пьяным. Я, впрочем, тоже, но я только выгляжу. А вот он наверняка не только. До чего я только докатился. Распиваю с этим панком. Вернувшись во времени. В окружении Живых, где он — единственный живой. Ха-ха. Я сосредотачиваюсь на дыхании. Помогает. Вкупе с алкоголем этот запах — и правда панацея всех моих душевных катастроф. Подлив еще немного себе и панку, я наблюдаю за его жалкими попытками сфокусировать взгляд. Но каким-то образом ему все же удается удержать бокал и выпить. Вот это координация, конечно. С удовольствием пригубляю остатки под такое зрелище. Едва ли я не в театре на какой-нибудь глупой пьеске, где он — единственный актер, причем далеко не самый искусный, а я — единственный зритель. Зритель, который бы никогда не пришел на постановку добровольно, но все получилось, как получилось. И я не то слишком чтобы против?..