***
Мой телефон подключён к телефону Кисаки таким образом, что каждое уведомление, будь то сообщение или звонок, моментально отображается и на экране его мобильного. Сделать с этим контролем я ничего не смогла за столько лет, так что оставалось просто смириться. Скрывать от мужа мне было нечего — с другими мужчинами я не общалась, даже с отцом, а подруги, что были у меня раньше, сами исчезли из моей жизни постепенно. Так что тихий звук уведомления моментально вырвал меня из сна — настолько непривычным в моей жизни он был. Первым делом я оборачиваюсь — Кисаки спит крепко, выпив перед сном чуть больше вина, чем ему стоило пить. Пальцы слегка дрожат, когда я беру свой телефон. Экран вспыхивает уведомлением о сообщении с незнакомого номера. Выхожу на балкон, тихо прикрыв за собой дверь. Холодный ночной воздух мгновенно окутывает, вызывая по телу целый табун мурашек. «Вы, оказывается, не просто опасная женщина в маске лисицы.» Сердцебиение учащается, и я забываю про холод, что цепкими пальцами охватывает мои оголённые ноги. Я смотрю на многоточие, означающее, что собеседник набирает сообщение. «А ещё и жена невероятно опасного человека.» Я оборачиваюсь на закрытую стеклянную дверь, прищурившись. Кисаки не поменял позы, так и остался лежать на спине, отвернув голову в сторону от меня. Телефон в руках вновь вибрирует. «Не волнуйтесь. Эти сообщения исчезнут сами через несколько минут. Как и Ваши, если Вы мне ответите.» Не знаю, стоит ли мне верить этому незнакомцу, но на свой страх и риск я печатаю ответ. Задаю самый банальный вопрос, который только возникает в голове любого человека, оказавшегося в моей ситуации. «Кто Вы?» «Ханма Шуджи.» Вот так просто? И никакой игры в угадайку? Зато теперь я точно не сомневаюсь, что этот Ханма и незнакомец на балу — один и тот же человек. «Вы заинтересовали меня.» Я не могу отрицать того, что заинтригована, а ещё страх быть пойманной подстёгивает, разгоняет адреналин по крови. Я дёргаю головой из стороны в сторону, смотрю то на экран, то на мужа. «Вас не учили, что интересоваться чужой женой —это неправильно?» Закусываю ноготь на большом пальце, неотрывно смотря на многоточие. «Я и не святой, чтобы поступать только правильно. А Вы?» Сердце подскакивает в груди, и я быстро сворачиваю диалог, который, как мне кажется, заходит в слишком опасное русло. Этот Ханма откровенно флиртует со мной, а я не могу себе этого позволить. Дело не в моих моральных принципах, ведь я совсем не против лёгкого флирта, не выходящего за рамки. Дело в Кисаки. Муж не раз изменял мне, хоть и не признаваясь в этом открыто, но, уверена, его ответ был бы честным, если бы я спросила хоть раз. Но я никогда не спрашивала, теша себя надеждами, что женская помада, которую я отстирываю от его рубашек — всего лишь вино; а аромат женских духов от его волос и кожи — моя разыгравшаяся фантазия. Но что сделает Кисаки, если узнает о моей невинной переписке? Кисаки, который считает меня собственностью. Я боюсь, что он сорвётся снова, хоть он и клялся, что этого больше не произойдёт. Сообщения действительно исчезли. Ни единого намёка на то, что я с кем-либо переписывалась, замерзая ночью босиком на нашем балконе, пока мой муж спокойно спит в нашей кровати.***
У Кисаки появилась действительно серьёзная проблема: Харагути был так сильно очарован его талантливой и воспитанной женой, что вынуждал Кисаки брать меня везде, чтобы, как выразился муж, передавая слова Харагути, «полюбоваться». Я кривилась одновременно с мужем на эти слова, конечно, когда мы были наедине, дабы подчеркнуть, насколько же мне неприятно общество мужского пола, помимо Кисаки. Мне не нужны были его лишние, не подкреплённые ничем, подозрения. Но внутренне я ликовала, ведь каждый выезд из дома был для меня настоящим глотком свежего воздуха. Я вновь начинала чувствовать себя живым человеком, а не оболочкой, способной лишь на готовку и удовлетворение мужа. — Сегодняшний вечер мы снова проведём в компании этих ослов, — Кисаки раздражённым движением дёргает узел галстука, ослабляя, а второй рукой тянется к мини-бару сразу же, как заходит домой. Я чуть не подскакиваю на диване, выронив из рук книгу, на которой старалась сосредоточиться целый день. Предчувствие, что и в этот воскресный вечер наш дом наполнят гости, не покидало меня с самого утра, когда мужа вызвали в штаб Бонтен, а сейчас он лишь подтвердил мои догадки. Внутренне я наполнилась жаром, ведь это могло означать, что я вновь окажусь в плену хищных жёлтых глаз, если, конечно, господин Ханма соизволит и сегодня сопровождать своего босса. С момента той ночной переписки он не объявился ни разу, даже когда Кисаки брал меня с собой в роскошные рестораны, где собиралась верхушка Бонтен и представители Инагава-кай, правда, без Харагути во главе. Та переписка заинтриговала меня: глупо было отрицать собственные эмоции, но также я понимала, насколько опасным для меня мог быть этот флирт. Тем более, мне хотелось знать мотивы Ханмы, когда он решил ночью написать жене своего бывшего друга. Какую игру он затеял, и игра ли это была? Знал ли он ещё на балу, кто я такая? Судя по его сообщениям — не знал, но я не привыкла на слово верить людям из криминального мира. Этому меня научил муж. Кисаки протягивает мне бокал вина, и я принимаю его, отставляя на журнальный столик перед собой. Недовольным взглядом окидываю уже чуть раскрасневшегося мужа, который прикладывается прямо к бутылке, уже полностью развязав галстук, что теперь просто свисал с его плеча. — Ты очень много стал пить, — я не сдерживаю раздражённого тона, вперив глаза в мужчину. Кисаки издаёт громкий чмокающий звук, когда убирает бутылку ото рта. Отставляет её в сторону. Его голубые, арктические глаза останавливаются на моём лице, запуская ледяные мурашки по моей коже. Я знаю этот взгляд слишком хорошо. — А ты слишком много себе позволяешь, Рэйра, — он опирается обеими ладонями на спинку дивана, нависая надо мной, заключая меня в капкан из своих рук. Опаляет меня алкогольным дыханием вперемешку со своим мускусным, терпким одеколоном. Я ощущаю давно забытое чувство: волну раздражения, что поднимается от самых кончиков пальцев ног до макушки. Это чувство такое живое, яркое, и непривычное, что мне совсем не хочется гасить его в себе и сдерживать. Я ослабляю воображаемый ошейник на горле ещё немного, отдирая шипы от своей кожи. — Я твоя жена, и могу позволить себе ровно столько, сколько захочу сама, — я поднимаю подбородок, чтобы не дать Кисаки возможность смотреть на меня сверху вниз. Глаза мужа на мгновение расширяются, а затем сужаются, напоминая змеиные. Я чувствую лёгкую дрожь в пальцах, а ещё невообразимое возбуждение, что я смогла вызвать в нём такие эмоции. Ностальгическое чувство неприятно проносится вдоль позвоночника. Губы Кисаки едва заметно дёргаются, взгляд мрачнеет, превращаясь из ледяного озера в тёмные, тяжёлые тучи, что готовы пролиться на меня и утопить. Но Кисаки не был бы одним из лидеров Бонтен, и не был бы настолько властным и пугающим человеком, если бы не умел держать свои, даже самые крышесносные эмоции, под замком, вовремя заковывая их цепями. Муж выпрямился, возвышаясь надо мной, а мне сразу стало легче дышать. — Ты была куда покладистее, когда я держал тебя под замком… — прикладываясь к бутылке снова, Кисаки шелестит губами, словно говорит сам с собой, но я знаю, что он делает. Пугает меня. Ведь я прекрасно всё слышу. Кровь в жилах леденеет, и я готова сама себе дать подзатыльник. Мне давно следовало научиться хладнокровию у этого человека, но я, лишь слегка хлебнув свободы, снова забылась, почувствовав такой приятный, пока ещё совсем слабый, огонёк надежды, забившийся где-то в груди. — И что же ты будешь делать? — я едва не задерживаю дыхание, но стараюсь ничем не выдать свой страх. Говорю ровным голосом, задрав подбородок ещё выше, чтобы неотрывно смотреть в глаза мужа. И, всё же, я ещё вызываю в нём тот ураган эмоций, как и раньше. Вино летит куда-то в стену, разлетаясь осколками с оглушительным звоном, заливая краснотой наш дорогой, бежевый ковёр. Я поджимаю губы в неудовольствии, что теперь ковёр полетит на помойку, но эту секундную мысль выбивает из моей головы рука Кисаки, которой он хватает меня за предплечье. Сжимает крепко — явно потом останутся синяки. Мужчина вновь нависает надо мной, зазывая своими невероятными голубыми глазами меня в свой омут ярости, которую сейчас испытывает по отношению ко мне. Я злюсь, и эта злость настолько непривычная мне, настолько забытая, что до скрежета зубов заставляет сжать челюсти. Меня сбивает с толку эта неконтролируемая ярость, и я совсем не удосуживаюсь сдержать себя, когда хватаю Кисаки в ответ двумя руками, с силой дёргая на себя. Мужчина, не ожидавший от меня этого, почти падает на меня, вовремя выставляя колено на диван. Я впиваюсь в его губы, сминаю, вкладываю все свои эмоции. Кисаки цепенеет лишь на секунду, которой я незамедлительно пользуясь, прокусывая его нижнюю губу. Слабый, едва заметный металлический привкус попадает на мой язык. Тёплые, сильные мужские пальцы уже забираются под мою домашнюю рубашку, опаляют и без того разгорячённую кожу. Мне кажется, я могу расплавиться, растёкшись в лужицу. Кисаки отрывается от моих губ, сощурившись ещё сильнее. Его взгляд напоминает глаза хищника. — Да что происходит с тобой? Я неопределённо дёргаю головой, захватываю широко открытым ртом воздух большими порциями, словно только что вынырнула из воды. Кисаки сам тянется ко мне, пробегается влажными горячими губами по моей шее, и я не сдерживаю стон, который окончательно разрушает самоконтроль мужчины. Он дёргает пуговицы на моей рубашке, и я слышу, как они, разлетевшись в разные стороны, падают мелким дождём на пол. Я шиплю от негодования, но моментально забываю о рубашке, когда мужчина садится на диван и рывком сажает меня на свои колени. Мы зарываемся в волосы друг друга, с силой сжимаем кожу, кусаем шеи друг друга, как дикие, сорвавшиеся с цепи, животные. Узел внизу живота причиняет боль, и я тянусь к ремню на штанах мужа. Я давно не ощущала настолько сумасшедшего желания, хотя в постели у нас всегда всё было хорошо. Но сейчас я чувствую себя, словно после очень долгой разлуки — изголодавшейся. Иссушенным бокалом, умоляющим, чтобы его наполнили. Я приоткрываю глаза лишь на мгновение, и едва не вскрикиваю, увидев заместо голубых радужек — медовые, но наваждение пропадает так же быстро, как появилось. Я дёргаю кожаный ремень ровно в тот момент, когда по квартире разносится мелодичный дверной звонок. Мы замираем одновременно, тяжело дышим, как загнанные лошади. Кисаки отрывается от созерцания моего, наверняка, раскрасневшегося лица и очень растрёпанного вида, и бросает взгляд на часы на стене за моей спиной. В мужских глазах мелькает испуг, такой несвойственный моему мужу, и я мгновенно перенимаю эту эмоцию. — Блять, — шепчет Кисаки, когда по квартире раздаётся звук дверного звонка во второй раз. Я подскакиваю, спрыгивая с мужа, и оглядываю гостиную: огромное красное пятно вина на ковре уже подсохло, и теперь по комнате разлетается яркий, сильный запах алкоголя. Кисаки со взъерошенными волосами, расстёгнутой рубашкой, откинутым куда-то галстуком, быстро проводит пятёрней по волосам в тщетной попытке пригладить их назад. Он дёргает рукой в сторону комнаты, и я бросаюсь туда, чтобы успеть хотя бы переодеться в более приличную, чем рваная домашняя рубашка, одежду. Останавливаясь в дверях, оглядываюсь на мужа, что уже застёгивает свою рубашку, задумчиво смотря на красное пятно. — Ну, может, после этого зрелища Харагути-сан больше не захочет приходить к нам, — я слышу тихий мужской смех, когда скрываюсь за дверью спальни.***
— Рэйра, а я уже думал, Вы не осчастливите нас своим присутствием! — громкий голос Харагути разнёсся по комнате, когда я всё же соизволила выйти из спальни, переодевшись в скромное, длинное платье бежевого оттенка, и постаравшись убрать пунцовый цвет со своих щёк. Меня мгновенно настиг хищный взгляд медовых глаз, как только я прикрыла за своей спиной дверь, уже натянув приветливую улыбку. Казалось, Ханма сканировал меня — он бесстыдно оглядел мои босые ноги, ведь за туфлями мне нужно было пройти в гардеробную, и не остановился, пока не достиг моих глаз. Ханма скользил по мне взглядом, совершенно не заботясь, что Кисаки, уже заметивший это, склонил подбородок вниз, взглянув исподлобья. Бывший друг ведь должен знать Кисаки так же хорошо, как его жена, разве нет? Я убедилась в своей догадке, когда желтоглазый, как демон, мужчина ядовито улыбнулся, повернувшись к моему мужу, но Харагути уже увлёк Кисаки в какой-то разговор, не дав этой сцене развиться. Я сдержала вздох облегчения, когда плен чужих глаз выпустил меня и тут же ринулась за обувью, на ходу набирая номер дорогой и очень вкусной доставки еды из ресторана. Мы так увлеклись с Кисаки, что я совершенно не успела приготовить даже минимальный набор закусок, а оставлять мужчин без еды, лишь выдав им алкоголь, было бы невероятно невежливо. Еды снова понадобится много, ведь к нам опять притащилась почти вся верхушка Бонтен, забив каждый уголок нашей гостиной. Переизбыток тестостерона в комнате сказывался на мне негативно, и я решила оттянуть момент своего возвращения настолько, насколько возможным это станет, отодвигая раздвижные двери гардеробной. Эта комната была одной из моих самых любимых, ведь, чего таить, я обожала красивые вещи. Кисаки сделал гардеробную специально для меня: с зеркалами в пол, полками с подсветкой, выдвижной маленькой софой, обитой бархатом. Быстро нашла подходящую под мой образ обувь на невысоком каблуке, и уже крутилась перед зеркалом, мысленно подготавливая себя к целому вечеру улыбок, что сводили скулы своей ненатуральностью, и вежливым разговорам ни о чём. А ещё мне наверняка снова придётся придумывать, чем развлечь жён, настолько зажатых и запуганных своими мужьями, что от одного их присутствия в комнате меня накрывала невыносимая печаль. Я услышала характерный звук открывания раздвижных дверей за своей спиной, и подняла взгляд на зеркало, отрываясь от разглядывания своих туфель. Но наткнулась на блеснувшие золотом глаза, и оцепенела. Ханма задвинул за собой двери, оставаясь стоять около них, отрезая мне путь к побегу. — О, кажется, это не уборная, — бархатный голос, сочившийся насмешливостью, разлился по моему сознанию. — В уборных не бывает таких дверей, господин Ханма, — всё же, жизнь с Кисаки хоть и не научила меня абсолютному хладнокровию, но я смогла перенять некоторые привычки мужа, в частности, быстро успокаиваться, возвращая себе контроль. Только вот сегодня, рядом с разъярённым Кисаки, этот контроль дал ощутимую трещину, и причину этому я не знала. Ханма улыбнулся шире, откинув кивком головы чёлку с лица, и я заметила длинную золотую серёжку, цветом под стать его глазам, что покачнулась следом за движением его головы. Я же выдавила из себя вежливую полуулыбку и пошла навстречу мужчине, намереваясь обогнуть его и выйти, наконец, к гостям. Но проход был закрыт резко выставленной длинной рукой, что опёрлась о стену. Удивлённо вскинув брови и взглянув в лицо мужчине, для чего мне пришлось сильно запрокинуть голову, я спросила: — Вам помочь найти уборную? Ханма рассмеялся, и его тягучий, как мёд, смех разлился по моему телу, вызвав табун мурашек вдоль позвоночника. Я смутилась своей непонятной реакции и слегка нагнулась, чтобы проскочить под рукой мужчины, но была схвачена поперёк живота. Дыхание спёрло, и я почувствовала внезапно нахлынувший страх, вперемешку с возбуждением, когда чужие пальцы с силой сжали ткань моего платья. — Я искал Вас, — Ханма нагнулся, захватывая меня в золотой плен радужек, и обдавая горячим дыханием. — Зачем? — Я уже говорил: Вы заинтересовали меня. — Я закричу, господин Ханма, — я изо всех сил старалась, чтобы мой голос не дрогнул. — К Вашему сожалению, меня это лишь больше заведёт. Я почувствовала чужие губы на своих, что напрочь стёрли нежно-розовую помаду, ведь мужчина совершенно не сдерживался. Он прижался к моему рту настойчиво, с силой врываясь языком в мои приоткрытые от удивления губы, переплетаясь с моим. Волна возбуждения против моей воли окатила меня, и я едва не задохнулась, погребённая ею. Я никогда не испытывала ничего подобного: сердце билось настолько сильно, что, казалось, оно сейчас разобьёт рёбра, прорвёт жилы и мясо и выскочит прямо нам под ноги; уши заложило, как в самолёте и я могла слышать лишь биение собственного пульса. Я почувствовала, как вспотели мои ладони, которые я вытянула вдоль бёдер, не прикасаясь к мужчине даже на мгновение. А Ханма уже прижимал меня ближе и ближе к своей груди, вынуждая отступать назад до тех пор, пока я не почувствовала лопатками стену, показавшуюся сейчас ледяной. Он сминал ладонями ткань на моей талии, поднимая её всё выше, пока я не ощутила проникающий по икрам холод, что отрезвил. Я нашла в себе силы упереться руками в крепкую грудь мужчины, почувствовав, как он мелко-мелко дрожит под моими прикосновениями. И это сбило с толку ещё больше: никто никогда не реагировал на меня так. Новая волна возбуждения, казалось, похоронила мой мозг окончательно, ведь я не оттолкнула Ханму, а пробежалась кончиками пальцев по рубашке, отмечая приятную твёрдость его мышц, пока не спустилась пальцами к животу. Я чувствовала, как крепкий пресс содрогнулся от моих прикосновений, и только тогда ответила на поцелуй. Это явно стало для Ханмы сигналом, ведь его язык стал настойчивее, вырывая едва слышимый стон из моего горла. Мужчина оторвался от меня сам, медленно и неохотно. — Зря ты ответила мне, Рэйра, — я наблюдала за капелькой пота, что стекала по его виску, пока он пытался выровнять своё дыхание. Жёлтые глаза потемнели, приобретя оттенок ближе к огненному, — Ведь теперь я не отступлю.