Шёпот

      Одной из визитных карточек Снежной был холод. Всепоглощающий, суровый и спокойный — точь-в-точь как их Архонт. О да, Царица была воплощением мороза и полярной ночи: высокая, в белоснежном сарафане, укутанная в шубу из серебристого меха… она казалась выше всех божеств, статная и мудрая, с прекрасным ликом, но невероятно холодным сердцем. Забыть Царицу, даже если встреча с ней составляла всего одно мгновение, было решительно невозможно. Но любить — любить прóклятого Архонта было, мягко говоря, сложно. Снежную уже сколько веков сковывало проклятие — любовь нельзя подарить той, что несёт стране только благоденствие. Нельзя, запрещено, небесная кара — это чувство было вырвано из сердец жителей, и они стояли в безмолвной тоске, когда замечали, как мимо них по улицам мчится снежная тройка Царицы. Слёзы замерзали на щеках, а сердце неиронично обливалось кровью, пытаясь освободиться из ледяных тисков проклятия.       И народ Северного Королевства нашёл лазейку в условиях небесной кары, обходя жестокий приказ Селестии и выражая свои чувства с помощью безграничной верности своему Архонту. Верность, беспредельная и слепящая, как снег в солнечный зимний день — это то, что они могли подарить Царице. Царица, их маяк в полярной ночи, в бесконечной метели, в горести и радости — и поэтому Фатуи служили ей уже не меньше пяти веков, стойко перенося все тяготы и лишения во славу Снежной и Её Величества Царицы. У Архонта мороза и слуги были под стать — такие же ледяные, суровые и безжалостные, но преданные ей до последнего вздоха. О Фатуи шла по Тейвату разная слава, но все сходились в том, что это люди без души и сердца, и вся их верность отдана Царице. Нет такого Фатуи, что предал бы Снежную и отрёкся бы от её ледяных просторов.       Но Эйрена в последнее время подумывала, что такие дезертиры всё-таки более чем существуют. Как и, впрочем, на любой войне. И что самое страшное — самой хотелось бросить всё, отречься от Архонта и забыть Снежную как страшный сон.       Наверно, во всём были виноваты эти кошмарные и безбрежные пески. На вёрсты вокруг, сколько хватало взгляда, раскидывались дюны, в полдень золотисто-белые до ослепления, а в закатных лучах — кроваво-алые, как пролитая и не высохшая кровь. Синие палатки Фатуи на этом безжалостном пустынном солнце нагревались настолько, что находиться в них можно было только после заката, когда беспощадная жара сменялась не менее жестоким холодом. Но пустынный мороз был Фатуи куда привычнее жары, от которой, кажется, плавились и мозги.       Эйрена просто ненавидела уже через неделю всё: свою фиолетовую форменную куртку с чёрным платьем, потому что при такой жаре плотная тёмная ткань грозилась прикипеть к коже; песок, постоянно набивающийся в сапоги; невозможность попить чай когда хочется, а не когда приносят воду; набеги пустынников из разных племён… ну и в особенности — цицинов.       Нет, эти милые элементальные существа, похожие на маленьких летучих мышек с очаровательными жёлтыми глазками, конечно, ни в чём не были виноваты. Не их же руководство послало в пустыню сопровождать господина Доктора. Точнее, вот сопровождали его другие отряды, они-то и прохлаждались под сенью деревьев в тропической части Сумеру, в то время как их Шестая рота сидела среди пустыни и отплёвывалась от попавшего в рот песка. Цицины тоже страдали от жары и постоянно жалобно пищали, норовя сбежать в тень скал и отсидеться там, поэтому Эйрене приходилось постоянно пользоваться туманной травой, подзывая цицинов обратно каждый вечер. Мешочки из основного запаса уже закончились, пришлось переходить на резервы, где была более концентрированная смесь. Следующую партию обеспечения должны были привезти только через полторы недели, поэтому оставалось только ждать и стараться расходовать концентрат туманной травы как можно бережнее. Рота обеспечения и так ругалась, что довезти мешочки цицинов — настоящий цирк при такой невыносимой жаре. Ссориться с ними не хотелось никому: слишком высок был риск получить в следующей партии не сочные закатники или персики зайтун, с которыми пережидать пустынную тоску было вкуснее и легче, а жухлую капусту или старую картошку. Поэтому — терпение, только терпение.       Было жарко, душно — и Эйрена списала всё на тропическое солнце, когда внезапно среди бела дня осознала, что стоит на краю обрыва и безотрывно рассматривает текущую внизу зеленоватую речушку. Наверно, у неё просто помутилось сознание из-за желания избавиться от этой бесконечной жары и оказаться поближе к воде.       Впрочем, объяснение не помогло. Эйрена в один из вечеров отпросилась у командования и спустилась на дно ущелья, к тому самому илистому ручейку. Но там не было ничего, кроме парочки ленивых спинокроков. Маг цицинов полюбовалась на то, как торопливые голубые птички чистят им пасти, бесстрашно выковыривая остатки еды меж клыков, и пошла дальше, на ходу собрав букет из алых цветов скорби — их тут были целые заросли. Вот если бы роту перевели чуточку подальше, к болоту Асситпатравана, то жизнь была бы куда лучше — у болота и воды больше, и зелени много, и комфортнее в целом. Даже премерзкие по своему нраву пари не были бы особой помехой после этой песчаной пытки.       Но увы, прогулку пришлось спешно заканчивать — на лагерь напали. Эйрена уже на ходу развязывала мешочек с туманной травой, чертила формулу призыва, активируя Глаз Порчи, и обрушилась на пустынников, решивших пограбить Фатуи, как карающая молния, не жалея разрядов и следя только за тем, чтобы её цицины не покалечились при атаке. Да, они были вёрткими и юркими, но от гибели не застрахован никто, даже эти элементальные малыши с очень забавными мордочками. Поэтому Эйрена предпочитала раз-другой получить удар — хоть по тонким рукам, чертившим рисунок заклинаний, хоть куда ещё, чем подставить цицинов. Прочная броня из звёздного серебра не даст врагу нанести слишком серьёзный вред, а пользы… будет куда больше. Да и в конце концов, служебный цицин дорогого стоил — обученный, выдрессированный на одного хозяина, верный и понимающий малейший жест зверёк очень высоко ценился. И моры в него было вложено более чем достаточно.       В этот раз удача была на стороне Фатуи. Да, пустынники умело сражались, безусловно, но… регулярная армия в лице Фатуи не оставила им ни одного шанса. После того, как трупы врагов зарыли под дальней дюной, а раненые потянулись гуськом к медику, настала очередь тех, кто не пострадал — нужно было привести в порядок лагерь. Собрать заново деревянный настил, хоть сколько-то защищающий от вездесущего песка, поставить заново палатки, заделать прорехи в плотной синей ткани… а магу цицинов надо собрать своих подопечных и покормить их. Эйрена послушно включилась в работу, открыла ещё один мешочек с туманной травой, игнорируя болезненный спазм в горле — надо было собрать цицинов обратно в клеточку-гнездо. Но предательское покашливание всё же вырвалось.       — Сержант Огневская, в чём дело? — Эйрена подняла глаза, мысленно поморщившись, потому что Пиро Агент Иртышев был весьма въедлив, за здоровьем всех подчинённых следил с маниакальным упорством… а ей проблемы не были нужны.       — Всё хорошо, командир! — соврала Эйрена, пожимая плечами. — Песок в горло попал, когда сражались. Сами видите, сколько тут… — маг цицинов обвела рукой разгромленный лагерь, и Пиро Агент, кивнув, нехотя ушёл, оставив Эйрену в покое до самого отбоя. Определенно, ей сегодня благоволила сама Крио Архонт!       Костёр в безлунной ночи был виден хорошо — яркое оранжевое пламя в укромном месте у скал, чтобы не заметили идущие по дороге. А если кто-то попробует подойти к лагерю с другой стороны, то его шаги по шуршащему песку услышит дозорный застрельщик и окликнет, требуя пароль. Всё было хорошо. Но Эйрена так не считала — жуткий кашель раздирал горло, выламывая рёбра, и хотелось выплюнуть все внутренности, лишь бы избавиться от этой мерзкой застилающей глаза темноты. Мышки-цицины сладко посапывали в клетке-фонарике, обернув себя тонкими полупрозрачными крылышками, а их хозяйка заходилась сейчас в приступе, уже не замечая, как металлические накладки-когти расцарапывают горло в бесплодной попытке сделать лучше.       Эйрена просто ненавидела туманную траву и немножко — себя. Что случилось? Почему вдруг цицины, её любимцы, стали её врагами? Нет, невозможно, туманная трава была качественной. Эйрена спрашивала у коллеги, управляющей крио цицинами, и та пожала плечами, что у неё такой проблемы нет — трава как трава. Всё нормально.       И это «всё нормально» звучало для Эйрены как «билет в один конец». Кому нужен маг цицинов, не способный выполнить свою задачу, а вдобавок ещё и страдающий от жуткой, непонятно откуда взявшейся и очень цепкой аллергии? Правильно, из Фатуи она вылетит со свистом. А лишиться работы… нет, дело не в деньгах, первое время даже будет пособие, небольшое, но на жизнь хватит. Дело было в том, что Эйрена абсолютно не понимала, что её ждёт впереди.       Песок был ещё горячим, а вот ветер — далеко не таким жарким суховеем, как было днём. В пустыню пришла ночь, великий Господин Солнца со своей возлюбленной Владычицей цветов спустился под землю, ловко правя своей небесной ладьёй. Пустынники, с которыми был заключён дружественный контракт, порой задерживались у костра, рассказывая истории своего народа, и всегда с тоской пели о прекрасном Господине, чей лик был подобен солнцу, отчего его подданные веками носили на глазах шёлковые повязки — и тысячу лет назад, и сейчас. Эйрена слушала их поскольку-постольку, потому что была жаворонком и вечерами первее всех начинала клевать носом. Но вот встать в пять утра, когда на горизонте всё светлело, а пески наливались алым кровавым светом — это из всей роты удавалось лучше всего только Эйрене. Но не этой ночью.       Кашель всё ещё мучил, в глазах темнело, но сна не было совсем. Практически впервые в жизни Эйрена совсем не хотела спать. Хорошо ещё, что её дежурство было во второй половине дня, можно было и прикорнуть под скалой в тени кактуса, подремать немного. Если только не будет этого мерзкого кашля, как будто она попала в одну из жестоких пустынных легенд, где глупого вора казнили, заставив глотать песок. По ощущениям магу казалось, что в ней песка уже по целую макушку — жуткое ощущение чесотки и зудящего раздражения было не только глубоко в горле, но и в носоглотке, и в уголках глаз. Что делать, сдаться врачу? Невозможно. Она вылетит отсюда быстрее, чем успеет сказать «цицин», потеряет деньги, работу… и будущее. Хотя, что там терять? Надо обдумать.       Эйрена поёрзала, запахнулась больше в лиловую длиннополую шинель и примостила голову на камень, используя его как подушку, а потом бессмысленно уставилась на звёздное небо. Фонарик цицинов поблизости сиял неярким сиреневым и мешал рассматривать узор созвездий, и маг, чуть подумав, накинула на него свою рубашку, зябко передёрнув плечами и снова укутавшись в шинель. Мысли закольцевались и опять вернулись к тому же, что на самом деле беспокоило Эйрену. Как быть дальше? Шить умеет, в обносках ходить не придётся. Готовить — вообще не вопрос. А остальное? Двадцать три, прелестный возраст, хоть замуж, хоть куда, сержант — и тринадцать лет службы Её Величеству. Что она умеет делать без армии? Куда ей податься? Сидеть на лавке у огорода в деревне, лущить семечки и слушать нелепую болтовню соседок, прежде чем уйти в дом и подняться с рассветом опять кормить скотину, заниматься грядками, косить сено? Эйрену передёрнуло. Нет, вопрос не в брезгливости, не в нелюбви копаться в земле…       Маг вытянулась на песке, глубоко вздохнув. С ночной прохладой стало полегче, хоть кашель ещё и донимал. Звёзды тускло мигали над головой, и Эйрена вдруг с обезоруживающей ясностью поняла — она не хочет прозябать в безвестности. Сидеть в деревне, где один год похож на другой, полоть, копать, носить… и это всё вместо боевого братства? Любимых цицинов? Возможности повидать другие земли? А как же чувство гордости и сопричастности к великой военной машине, способной бросить вызов даже богам во славу Снежной и Её Величества Царицы? Двадцать три! Самая молодость, расцвет! Какое увольнение, когда на дом и на приданое не накоплено ещё?       Опять деньги. А ведь это не самое важное. Не хочется расставаться с тем, что было её смыслом жизни. Как это так — шагнуть в неизвестность, без поддерживающего плеча товарища рядом? Отказаться от того, что составляло больше половины её жизни: от беззлобных подначек, вкусной гречневой каши с мясом из общего котла, долгим переходам по самым разным землям, а ещё — от цицинов, которые из маленьких писклявых комочков шерсти с розовыми носиками вырастали во взрослых и умных, но всё таких же пищащих особей. Правда, носики темнели и становились насыщенно-малиновыми, а цицины переставали умещаться в одной руке и переезжали в карманы шинели, на плечи, в капюшон куртки, стойко игнорируя клетку-фонарик. Только с помощью заветного мешочка цицинов можно было загнать на положенное им место, но теперь маг и смотреть не могла на лиловые саше с меткой Фатуи. Туманная трава всегда, сколько себя помнила Эйрена, имела лёгкий аромат чего-то холодного и отдалённо похожего на мяту… но в пустыне она теперь пахла воистину туманом. Но не едва уловимым речным, свежим и прохладным, а густым и терпким болотным — с оттенком далёких трав, гнилостных испарений и торфяной подушки, чавкающей под ногами. Эйрену болотный туман душил, не давая вдохнуть полной грудью, и помрачал сознание, будя какие-то нездоровые мысли.       И это было ужасно. Если севший голос маг цицинов ещё как-то могла оправдать, пожимая плечами — подумаешь, много пела цицинам, потому что они тоже скучают по дому; то для помрачения, которое на неё оказывала туманная трава, Эйрена не могла придумать надлежащего алиби. Сначала просто насыпанный во все вещмешки песок. Потом разорённая куча сушняка, подготовленная для растопки. Разбросанные по медицинской палатке травы. Украденный паёк на троих.       Случайности копились, множились, а потом покатились с горы, как огромный снежный ком, превращаясь в лавину. Соратники подозрительно косились, командир нехорошо смотрел, лекарь молча беспокоилась… а Эйрена понимала, что всё просто отвратительно. Ни капли не нормально. На руках были следы песка, рукав порвался из-за ветки с острыми шипами, в кармане лежал пучок редких стеклянных колокольчиков, а в мешок на самое дно были закопаны продукты. И самое главное — она себя не помнила в этот момент. Хорошо ещё, что не оставила кровавых пятен за собой, потому что горло исправно расчёсывалось когтями каждую ночь, и царапины уже и не заживали, грозясь стать шрамами.       И совсем пропадал голос. Скоро Эйрена могла только шептать, тщательно подбирая слова, чтобы не тратить силы попусту и не напрягать многострадальное горло. Цицины тосковали, возмущаясь, что им никто не поёт, а Эйрена и рада была бы успокоить их колыбельной, но не могла — любое слово вызывало кашель, а потом — надрывное сипение при вдохе и выдохе. Проблема из «мелочь, не заслуживающая внимания» стремительно превратилась в «угроза трибунала и расстрела», потому что Эйрена подводила всю роту. Ведь действительно, кому нужен под боком неуравновешенный и невменяемый маг цицинов, который ещё злостно скрывает своё самочувствие? Хорошо, если просто уволят с позором, а не приговорят к чему похуже.       Но всё окончилось куда быстрее, чем думала Эйрена. Просто однажды она очнулась среди песков, в изорванной одежде, израненная и избитая, с идущей кругом головой и жестоким кашлем — привкус туманной травы осел на языке чем-то горьким и затхлым. Маг приподнялась, превозмогая боль, и осмотрелась, приходя в себя — вокруг был только один песок, красновато-кровавый и негромко шуршащий под ветром. Ни палатки Фатуи, ни скал, ни виднеющегося на горизонте огромного призрачного дерева в Оазисе Хварны… Эйрена в ужасе закашлялась, не понимая, почему она здесь — неужели в горячке ноги унесли её куда-то в пустыню? И где же малыши-цицины? Маг слепо зашарила руками по песку, охваченная паникой, села — и почувствовала впившийся в живот угол чего-то объёмного. Эйрена расстегнула шинель, торопясь, задрала исподнее и с облегчением вздохнула, шмыгнув носом — вот они, цицины, сидят в своей клеточке-фонаре, завёрнуты в чистую белую тряпку и прижаты к животу. Да, если свернуться калачиком, то удары не придутся в живот и цицины будут защищены.       «Да брось! Брюхатая далеко по пескам не убежит! — внезапно вспомнила Эйрена смеющийся пустынный выговор. — Да и какая из неё тут добыча? Перехода не выдержит, ребёнка скинуть поздно, сама помрёт…»       Горло снова оцарапало в спазме, и Эйрена глухо закашлялась, поднимаясь на дрожащие ноги и прижимая к себе цицинов. Память и не думала проявляться, оставляя только смутные обрывки и фразы, из которых всё никак не удавалось сложить полную картину случившегося. Пустынники, что-то с караваном… вроде бы, в лагерь Фатуи пришёл караван. Да, верно, как раз должны были доставить ещё одну партию туманной травы, Эйрена всё-таки не выдержала и сделала запрос. Маг пошарила по карманам — так и есть, в нагрудном лежал солидный пакет с лиловыми саше, от которых шёл терпкий запах снегов далёкой родины, и он ещё не превратился в гнилостно-болотный аромат. Но что же случилось потом? Места вокруг были совершенно незнакомые, дикие — таких и близко не наблюдалось рядом с их привычным лагерем. Видимо, Эйрена далеко ушла от погони.       Что можно было сделать? Одна, голодная, избитая, во враждебной к ней пустыне, ещё и сходящая с ума из-за проклятия цицинов — казалось, выхода нет. Но Эйрена яростно сплюнула кровавую слюну, поднимаясь: ну уж нет, она выживет всем смертям назло, не пропадёт в чужой стране и не даст погибнуть своим подопечным цицинам. Она — Фатуи, и обязательно вернётся в Снежную, доложит… обязательно доложит, неважно, кому, неважно, что будет с ней самой потом, но самое главное — Снежная отправит свои отряды сюда и все виновные в гибели Шестой роты будут безжалостно наказаны. Сладкий вкус справедливой мести перебивал уже въевшийся в одежду болотный запах туманной травы, и Эйрену охватила кратковременная эйфория. Она выжила, выжила, полусумасшедшая маг цицинов, и ей очень повезло.       Но реальность напомнила о себе самым беспардонным образом: сначала Эйрену хлестнул по лицу порыв ветра, оцарапав щёку принесённым песком, потом маг споткнулась о камень, едва не ушибив колено, и в довершение ко всему послышался близкий грохот — функционирующий Страж руин вышел из-за скал. Только спятившего автоматона, наследия павшей Каэнри’арх тут не хватало!       Спасаться бегством было бесполезно, особенно когда надвигалась песчаная буря. Эйрена в ужасе тоненько взвыла, совершенно недостойно для гордых Фатуи, и заметалась, чувствуя лихорадку туманной травы, снова застилающую ей разум. Куда бежать? Где спрятаться от автоматона, шагающего всё ближе и ближе и размахивающего своими железными ручищами? В свисте воздуха слышалась смерть, и Эйрена бросилась куда глаза глядят, спотыкаясь на ходу и крепко прижимая к себе фонарик с беспокойно пищавшими цицинами. Страж не отставал — конечно, ведь его один шаг был как четыре шага глупой смертной девчонки. Эйрена уже чувствовала спиной жар гигантской машины и готовилась к тому, что сейчас её сомнут, но… в этот момент песок под ногами мага цицинов обвалился, и Эйрена скатилась куда-то вниз, как по гигантской детской горке. Страж руин остался наверху, злобно топая, скрежеща деталями и грохоча, но протиснуться в узкий лаз не сумел. Эйрена вжалась в камень, задрав голову и глядя, как огромная железная ручища пролезла в дыру и слепо шарит, пытаясь нащупать врага. И выдохнула только тогда, когда автоматон бросил эту затею — расширить пролом и добраться до сбежавшей добычи. Но вылезти из убежища было невозможно, потому что Страж сел там, где стоял, и его огромный алый глаз зловеще мерцал в темноте песчаной бури, завывавшей снаружи. Поэтому маг цицинов вздохнула и поднялась на ноги, но тут же замерла.       — Из огня да в полымя… — в ужасе прошептала Эйрена, прижимая к себе клетку-фонарик и обводя взглядом разрушенную каменную площадку с потемневшими от времени роскошными узорами и высокую дверь, кем-то распечатанную — может быть, мародёрами. — Идти к автоматону нельзя, идти туда… ещё хуже! — мага передёрнуло, когда она увидела занесённые песком останки Первозданных конструкций, к которым она и свалилась. — О Царица, всеблагая и всемилостивая, подскажи, как быть, спаси и сохрани, на милость Твою уповаю, Владычица северных небес!       Но молитвы не были услышаны — или же Крио Архонт их услышала, приняла к сведению и собралась исполнить лишь в том случае, если её последовательница начнёт что-то делать. Эйрена всей душой надеялась на второй вариант, а мысли о том, что Архонту всё равно, гнала от себя изо всех сил — Её Величество всегда радела о своём народе, но и отдачи требовала немалой. Может быть, Эйрена просто недостаточно старалась? И в таком случае, надо идти вперёд, искать и находить, бороться и не сдаваться. И поэтому маг цицинов глубоко вздохнула, осмотрела себя, обтрясла одежду от вездесущего песка и вычистила сапоги от мелких колючек и камушков, а потом поднялась, снова спрятав цицинов под шинелью — в темноте и тепле они сладко спали, и не надо было тратить туманную траву на то, чтобы их успокаивать или сдерживать. А мешочком, пусть и из свежей партии, Эйрена боялась пользоваться, справедливо полагая, что безумие и на этот раз не пощадит её, вгрызаясь в загривок и заставляя творить кошмарные вещи. Вот будет досада, если она провалит миссию, а её белые косточки потом найдут какие-нибудь археологи-студентики из Вахуманы, напишут диссертацию… а самое главное — погибнут вверенные ей цицины. К чёрту награды и выплаты, пенсии и прочая дребедень — у Эйрены были единственные близкие ей существа, и она держалась не только ради задачи, но и ради маленьких лиловых клубочков с тёмно-малиновыми носиками.       Древние руины до сих пор внушали благоговейный трепет, и Эйрене то и дело приходилось себя одёргивать, чтобы не начать креститься при взгляде на полустёртые фрески и разбитые статуи. Здесь было очень тихо, и даже вой песчаной бури остался где-то наверху, а в развалинах дворцов стояла горестная тишина давно павшего царства. Рука вольно-невольно поднималась совершить обережный знак Фатуи — четыре лепестка вечного цветка, лежавшего в основании их эмблемы, четыре луча звезды, четыре слова самой главной клятвы… и желание отдать дань уважения древнему соратнику, навсегда оставшемуся среди песков. Эйрена много читала, поэтому и знала — Дешрет бросил вызов самому Небесному Порядку, проиграл, но не сдался и собирался взять реванш. И царь песков оставил после себя многое, чем беззастенчиво пользовались Фатуи. Маг была согласна с таким подходом — они не крадут древнее наследие пустыни, а подхватили знамя борьбы из рук своего павшего соратника и понесли пламя очищения дальше, собираясь сжечь весь этот старый мир. Ради всех, кто не дождался: ради Аль-Ахмара, его возлюбленной Пушпаватики, ради Ватацуми Омиками и Астарот, ради мёртвого уже тысячи лет Сал Виндагнир… список имён, написанный чёрной кровью, велик, и все Фатуи знают его, помнят древние королевства, уничтоженные по злой прихоти высшего божества. И когда-нибудь они раздуют пламя прямо в Небесном Дворце и возликуют, сбросив цепи тирана.       Безумие снова взяло за горло, душа усилившимся болотно-туманным ароматом, и Эйрена засипела, закашлялась и присела на обломок древней колонны, расписанной алыми лотосами — сознание снова рассеивалось, и беда была ещё в том, что на поверхность всплывали совершенно нетипичные мысли. Например, шептал этот гаденький голосок, зачем идти куда-то? Разве не лучше прилечь здесь, поспать, а потом забыть всё, как страшный сон? Какие Фатуи? К Бездне верность Снежной, сомнительные приказы и эту гадкую жару! Можно поселиться где-нибудь, где нибудь… подальше от всяких Фатуи, отрастить волосы подлиннее, выбросить, истерзать, сжечь старую форму. А цицины — ха-ха, можно просто ведь бросить клетку, далеко-далеко в море, да, бросить… и самой нырнуть…       Эйрена очнулась рывком, избавляясь от наваждения, согнулась в три погибели, прижимая к себе клетушку с цицинами и избавляясь от остатков завтрака, а потом устало вздохнула, утирая рот и морщась от кислого вкуса тошноты. Следовало поискать воду: прополоскать рот, попить, почистить раны… судя по тому, что в руинах встречались растения, где-то тут точно был подземный источник, не иссякший и после гибели Аль-Ахмара. И главное — не утопиться и не убить цицинов. У Архонтов, царей и прочих власть предержащих могут быть свои мысли, недоступные простым смертным, и лезть в эти материи — дело неблагодарное. Так что единственное, что Эйрена могла сделать хорошо — это позаботиться о цицинах. И, пожалуй, сохранить свою верность Снежной. Хотя бы местами.       В руинах нашлась вода. Эйрена миновала одну погребальную камеру, потом другую, прошла по длинным коридорам вниз… и внезапно очутилась в небольшой комнатёнке, в середине которой плескалась вода, окружённая мелкими цветами и какими-то незнакомыми травками — оазис. В углу лежала занесённая песком Первозданная конструкция, бессильно раскинувшая свои манипуляторы-штыки с оружием, и Эйрене почудилось, будто древний механизм пытался дотянуться до воды, но не смог и отключился там, где был. Это выглядело… странно, но маг так хотела пить, что не обратила внимание даже на то, что от оазиса исходила невероятно мощная сила Гидро.       Эйрена с вздохом опустилась на колени перед оазисом, скидывая капюшон униформы, и пальцами прочесала тусклые серые волосы, вытряхивая из них вездесущий песок. Цицины завозились в своей клетке, запищали, требуя, чтобы их тоже напоили, и Эйрена страдальчески оскалилась, не имея сил ругаться — опять нужна туманная трава, а пользоваться этим снадобьем не хотелось. Особенно в такой редкий момент просветления. Горло и так болело, и усугублять своё положение маг не желала. Но цицины в клетке так жалобно запищали, срываясь почти на детский плач, что сердце Эйрены дрогнуло, и та поднесла горсть туманной травы ко рту, вдохнула мелкий серебристо-лиловый порошок и запела, контролируя цицинов нежной мелодией. Пару раз голос срывался, но Эйрена не позволяла себе закашляться, а упрямо пела-шептала, держа цицинов под контролем и позволяя им напиться из оазиса, но не разлететься кто куда.       Цицины напились и влетели обратно в клетку-фонарик ровно тогда, когда Эйрена покачнулась, не в силах больше петь, и упала перед оазисом, кашляя и пытаясь остановить пошедшую горлом кровь. Маг в изнеможении прикрыла глаза, сорвавшись на вой-скулёж, и приподнялась на локтях, глядя, как в прозрачной воде оазиса расплываются кроваво-алые пятна. Свежие, яркие — по капле отсчитывающие, что жить Эйрене осталось недолго.       Но вода в оазисе вдруг забурлила, поднялась волной и выплеснулась прочь, смывая песок с каменных плит, а по пути и облила Первозданную конструкцию. Эйрена смогла только отшатнуться, упав на спину и обхватывая обеими руками клетку с цицинами, и в ужасе наблюдала, как древний механизм меняется. Тёмный от времени металл засверкал, напитываясь силой, письмена сгинувшей цивилизации вспыхнули глубоким синим светом, а вся Конструкция ожила и поднялась с песка. Эйрена отвлечённо подумала, глядя на эти стальные лезвия, что её смерть, наверно, будет довольно быстрой… а потом закашлялась снова, пачкая подлетевший ближе механизм кровью.       Первозданная конструкция замерцала и замерла, опустив свои смертоносные манипуляторы с пронзительно-синими лучами. Эйрена робко подняла голову, не понимая, почему смерть медлит, и Конструкция заскрежетала, словно что-то вспоминая, а потом насмешливо промолвила:       — Смертная букашка, забравшаяся в чертоги горя и слёз, последнее пристанище нашего солнечного царя… Что же ты ищешь здесь, раз принесла мне жертву кровью, не побоявшись разбудить?       — Жизнь. — Эйрена постаралась сесть, чтобы сохранить хоть какое-то подобие достоинства, а не лежать дохлой лягушкой перед древним существом, и Первозданная конструкция только рассмеялась: хрипло, зло и торжествующе.       — Ты интересна, смертная букашка, потому что ищешь жизни в покоях смерти. — древний механизм облетел Эйрену по кругу, словно оценивая, и погасил смертоносные лучи своего оружия. — Так и быть, я отплачу тебе за то, что ты подарила мне кровь, не дав раствориться в забвении. Жизнь за жизнь, смертная букашка, но второй раз я не буду уже так к тебе благосклонна.       — А если я буду благосклонна к вам? — Эйрена старалась не думать, как она выглядит: вся перепачканная, с разодранным горлом и перемазанными кровью губами, а Конструкция ошеломленно замолчала, замирая в воздухе… маг мысленно приготовилась к смерти за такую дерзость, но механическое создание внезапно расхохоталось — причём весьма звонко и искренне, как будто это была не машина, а кто-то живой, молодой, ещё не сломленный горем.       — Если ты будешь ко мне благосклонна, то мне придётся ответить тебе тем же. — заявила Первозданная конструкция, отсмеявшись. — Ты удивила меня, смертная букашка. Так и быть, я скажу тебе моё имя. — древнее создание подлетело ближе, и Эйрена не смогла скрыть своей дрожи, когда ей на ухо выдохнули имя: словно песчаный вихрь обжёг лицо и рассеялся, сменившись терпким ароматом гранатового вина и свежестью оазиса. — Махтаб, джинн Междуречья, госпожа Земли Трёх Каналов. Я руководила водами и направляла их бег, чтобы оросить влагой плодородную землю и насладиться медовой лепёшкой вместе с кубком гранатового вина.       — Эйрена. — маг цицинов измученно кивнула, не видя смысла скрываться. — Фатуи.       — А, Фатуи… — протянула Махтаб, и её свет стал как-то более колючим и холодным. — Слуги Императрицы Севера. Ты пахнешь Севером и вместе с тем смертью. Ты принесла с собой смерть, букашка. Она красива, как редкий в наших краях лёд, блестящий и холодный. Но увы, лёд имеет свойство таять в пустыне, и ты от этого умрёшь. — Первозданная конструкция хмыкнула.       — Все когда-нибудь умирают. — Эйрена постаралась ответить наиболее тактично и нейтрально, потому что гневать древнее существо было бы неразумно, хоть и на самом деле хотелось расплакаться и разозлиться от такого неуместного, но жестоко-правдивого пророчества.       — Ты права. — Махтаб чуть потускнела, протяжно выговорив несколько слов на древнем языке пустыни, а потом отлетела от опустевшего оазиса, из которого исчезла вся сила Гидро. — Все умерли, все. Наша прекрасная владычица цветов, чей лик был подобен луне, наш мудрый повелитель, ослепительный, как само солнце… Они ушли, оставив нас в безутешной скорби, и мы до сих пор оплакиваем закат их судеб, глупая смертная. Ничто, к сожалению, не возродит наших властителей, кроме… — джинн угрожающе прошелестела что-то, щёлкнув механизмами, и призмы Конструкции блеснули, отразив свет факелов и как будто наполнившись багряно-алой кровью. — Кроме божественной крови!       — Божественной… крови? — Эйрена невольно чуть отползла от джинна, а Махтаб только рассмеялась: зло и холодно, с яростным желанием мести.       — О, смертное дитя, ты не знаешь, как сильна золотая божественная кровь. — Первозданная Конструкция поднялась в воздух повыше и плавно покачнулась. — Если кровь пришлых из Небесного Дворца снова коснётся губ нашей госпожи… ах, как жаль, что ты всего лишь смертная. Я бы принесла твою кровь моей госпоже и смочила бы её давно высохшие уста! Её тело снова стало бы мягким и тёплым, а по опустошенным руслам каналов устремилась бы вода!       — Но я смертная. — очень вовремя напомнила Эйрена, и джинн только хмыкнула. — И я хочу жить.       — Я выведу тебя из Чертогов Угасания. — согласилась Махтаб, скрещивая лезвия-манипуляторы. — О, славное время, когда тут ещё были жрецы, и они читали имена богов, провожая достойных к Залу Опет, где наш великий Аль-Ахмар взирал на всех со своего трона… Больше не приходи сюда, букашка. — оборвала саму себя джинн. — Иначе следующей перед нашим великим властителем предстанешь ты, но пропасть не преодолеешь, а только сверзишься в пасть чудовищам, ждущим грешников в бездне.       — Это уж как прикажет моя Царица. — чуть резко отозвалась Эйрена, всё-таки больше из чувства противоречия, чем из истинной любви к государевой службе. — Я пойду туда, куда укажет её взор, даже если платой за верность будет смерть.       — Хорошо. — неожиданно похвалила джинн, вспыхнув ярче синевой. — Верность своему правителю — это хорошо. Ты напоминаешь мне нас, джиннов. Такая же верная, несмотря на кровь, и… — Махтаб наклонилась к Эйрене, почти касаясь её лица острым выступом конструкции. — И если ты повторишь судьбу мятежницы Лилупар, то я растерзаю тебя на кусочки и разметаю по пустыне. А твою душу поднесу в дар своей госпоже, чтобы её вечный сон был ещё более сладок!       — А если в следующую нашу встречу я всё так же верно буду служить Царице? — Эйрену пробрал мороз от обещания джинна, потому что по тону было ясно — Махтаб ни капли не шутила.       — Если будет так, что пески ещё сведут нас, то… — джинн погрузилась в тяжёлые раздумья, а Эйрена подумала, что никогда, никогда больше не поедет в Сумеру. — Я посмотрю, не стоит ли свести счёты. Если же нет, то я вознагражу тебя за верность своему слову.       — Понятно. — Эйрена закашлялась, качая головой, и поднялась на ноги, пряча цицинов под полой рубашки и дополнительно обернув краем шинели. — А теперь пора идти?       — Хочешь сбежать? — Махтаб недобро усмехнулась, лязгнув скрещенными клинками. — Уж не грешна ли ты, что так спешишь? — джинн подплыла ближе, и от неё повеяло гневным жаром, а Эйрена обмерла, чувствуя, как сердце падает в пятки — неужели проницательное древнее существо смогло понять, что маг готова на всё, лишь бы сбежать из пустыни, даже отречься от Царицы?       Но молчать было нельзя — это значило бы, что Махтаб права, и Эйрена, замершая как кролик перед удавом, судорожно подбирала наиболее вменяемый вариант ответа, а потом выпалила:       — Я спешу потому, что мне нужно донести моему Архонту весть! Шестая рота погибла, скорее всего, и я обязана предупредить мою госпожу об опасности!       Джинн молчала несколько томительных секунд, обдумывая сказанное, а Эйрена молилась, чтобы её оправдание приняли — с одной стороны, она почти сказала правду, а с другой… возвращаться в Фатуи не хотелось. Отчаянно не хотелось, и дело было не совсем в тех методах, что использовали Фатуи, а в том, что Эйрена эгоистично хотела выжить. Любой ценой, даже ценой верности Империи. Единственным, чем Эйрена ещё не была готова пожертвовать, были только цицины, тихо дремавшие в своей клетке в тепле и темноте под рубашкой мага.       — Хорошо. — промолвила джинн, тяжело покачнувшись, и Эйрена сдержала вздох облегчения. — Так и быть. Твои речи разумны и чисты, как вода из горного арыка, но… если я почувствую твою ложь, кислую, как перебродивший мёд…       — Позвольте сказать. — Эйрена снова закашлялась, лихорадочно обдумывая пути отступления и стараясь не выдавать своей нервозности. — А если вы меня спросите про какие-то тайны Снежной? Я не должна отвечать вам правду в таком случае.       — Ловчишь. — Махтаб коротко усмехнулась и снова сложила оружие крест-накрест перед собой. — Но в этом есть смысл. Тогда молчи, дерзкая смертная, будто твои уста запечатаны воском с оттиском царского знака.       Эйрена молча пожала плечами, усмехнувшись от такой иронии, и Махтаб фыркнула, облетая оазис и осматривая разрушенные покои, а потом приблизилась к одной из дверей и открыла её — Эйрена не видела точно, что именно сделала джинн, но вроде бы она открыла запечатанную алыми символами книгу, расположенную на подставке у двери. Синие узоры пробежались по рисунку двери, и та со скрежетом поехала вверх. Путь к свободе был открыт, и Эйрена даже несколько воспряла духом, надеясь всё же выбраться отсюда. Навсегда, больше никакой пустыни!       — Идём. — Махтаб даже не обернулась, уверенная, что за ней следуют, и Эйрена коротко поёжилась, поднявшись с пола и отряхивая песок с колен, потому что джинн в этот момент очень напомнила ей кого-то из Предвестников. Они тоже все отдавали приказы, не оглядываясь, знали, что пешки-Фатуи последуют их воле… Маг досадливо фыркнула. Быть игрушкой в руках власть предержащих очень не хотелось, даже будь это Царица — женщина, которая дала Эйрене всё. Дом Очага был хорошей семьёй, которую даровала Царица, гимназия Первого Кадетского корпуса тоже была выше всех похвал, Эйрену взяли туда вместе с ещё десятком счастливчиков только потому, что на рекомендательном письме госпожи Слуги оставила размашистую подпись Крио Архонт. Чего уж говорить о зачислении в ряды Фатуи? Сама Императрица Льда присутствовала, неожиданно решив посетить выпускной бал и даровать своё благословение. Эйрена была счастлива. Когда-то. Сейчас же ей казалось, что благословение Царицы было больше похоже на проклятие… как свежий морозный туман, обернувшийся гнилью и прочно занявший лёгкие.       Но медлить было некогда: Махтаб уже пересекла порог и двинулась по узкому коридору, заросшему колючками, и Эйрена кинулась за джинном следом, цепляясь за острые шипы, но не замечая, что они дерут её руки до крови. Металлу Первозданной конструкции все эти растения были нипочём, а магу крепко доставалось. Но Эйрене и не приходило в голову жаловаться — смысл? Она жива, цела, пусть и болит избитое тело, даже напилась воды и успела взять в запас фляжки три. Царапины — дело пустяковое.       — Сорви листья у небесных пёрышек. — заметила джинн, не оборачиваясь, а потом расщедрилась на пояснение. — Вот те растения с голубыми листьями. Сложи в сумку, на привале растолчёшь в кашу и приложишь к ранам.       — Спасибо. — коротко поблагодарила Эйрена и набила карманы листьями, потому что сумка весьма обтрепалась и зияла прорехой — следовало зашить на ближайшей стоянке. Такая забота была неожиданна, и маг недоверчиво поглядела в условную спину Первозданной конструкции.       — Ты не жалуешься, мне это нравится. — пояснила Махтаб, свернув в один из коридоров и поплыв над уходящими вверх ступенями лестницы, и Эйрена вздрогнула от такой проницательности. — Поэтому я тебя вознаградила самым ценным, что тебе сейчас нужно. Что проку сейчас в золоте и шелках, в которые я могу тебя одеть? Да и… — джинн усмехнулась. — Слишком ты проста для того, чтобы носить ожерелье из хотя бы сердолика, не говоря уже о гранатах.       — Спасибо. — снова очень вежливо отозвалась Эйрена, шагая следом за Махтаб. Злиться на джинна было как минимум неразумно, как максимум — опасно, и поэтому Эйрена промолчала, остервенело кусая губу, хоть её и выворачивало от такого снисходительного тона древнего существа. Она не виновата, что смертная! Конечно же, равнять смертную с бессмертными глупо, да, понятно, что девчонке из Снежной не видать даже сердоликовых бус, рыже-алых, похожих на круглые рябиновые ягодки. Стоили они прилично, и Эйрена всё откладывала их покупку. А вот Махтаб… ну да, Госпоже Междуречья сердолики не по чину, мелочь — такую даму надо украшать только гранатами, красными, как запёкшаяся кровь. Интересно, какой была Махтаб при жизни, до того, как оказалась в таком положении машины? Эйрена слышала краем уха, когда сопровождала клонов Доктора, что в этих Конструкциях были заточены души джиннов. А в легендах, которые рассказывали пустынники, ясно говорилось, что джинны отличались неимоверной красотой и изяществом, были подобны лунному свету… наверно, Махтаб была роскошной госпожой при дворе Царя Песков — черноволосая, чернобровая, с жгучим взглядом тёмно-синих глаз, вся в пылающих алым шелках, расшитых золотом. Уж точно не как Эйрена — серая мышь, серый цицин без ничего. Только служба за плечами и клеточка с подопечными в руках.       Настроение совсем испортилось. Цицины под рубашкой завозились, попискивая, потому что почувствовали недовольство хозяйки, и маг на ходу вдохнула мелкую серебристо-лавандовую пыль туманной травы, принимаясь напевать какую-то тихую мелодию, чтобы угомонить подопечных. Но маленьким элементальным существам хотелось размяться: у них как раз должен был быть цикл бодрствования, и цицины просились вон из клеточки, беспрерывно пища и пробуя высунуть за пределы фонарика тонкие лапки-крылья, — и поэтому в ход пошли все старые запасы туманной травы. Голова закружилась от превышения концентрации, а цицины всё попискивали — только уже от того, что их укачивало из-за нетвёрдой походки мага. Эйрене хотелось уже бросить фонарь в стену, чтобы лиловое стекло брызнуло в стороны, а тяжёлая эмблема Фатуи раскололась бы ровно пополам. Плевать на цицинов, плевать на пески, может быть, она даже сможет убить эту странную железяку, которая ей что-то говорит, ха-ха… интересно, её синие стекляшечки тоже разлетятся мелкими осколочками, так похожими на лёд?       — Очнись! — от резкой боли в руке Эйрена пришла в себя и сморщилась, прижимая к себе здоровой рукой фонарик с ещё более беспокойно вскрикивающими цицинами, а Махтаб убрала свой острый манипулятор-шип, которым до крови уколола руку Фатуи. — Смерть кружит возле тебя, букашка, и ждёт, когда ты выстелешь ей путь цветами. Сейчас я сдержала своё обещание, но когда ты уйдёшь восвояси за пределы Чертогов Угасания… тут я не имею воли препятствовать твоей судьбе.       — И что тогда? — Эйрена обессиленно опустилась на пол ещё одной камеры, решив заодно сделать себе примочки из листьев на раны и ушибы и замотать их более-менее свежими тряпицами из сумки. — Я не выберусь из пустыни?       — На всё воля нашего солнечного господина, пусть он и покинул нас. — Махтаб осмотрела испачканное кровью лезвие и поднесла его ближе к своим призмам, сладко вздохнув, когда тёмная капля упала на бледно-синее стекло и растеклась по нему тонкой масляной плёнкой, исчезая. — У тебя вкусная кровь, смертная букашка… неплохо, неплохо. Жаль, что не божественная, да и ещё с кислинкой, как незрелый гранат. Молода ещё.       — Сомнительный комплимент. — Эйрена не удержалась от язвительного замечания, морщась от кислых на вкус листьев, которые она жевала для того, чтобы приложить получившуюся кашицу на раны. — Мне всего двадцать три.       — Двадцать три? — Махтаб удивлённо хмыкнула. — Я думала, ещё пора бутонов, а не цветов и, тем более, плодов. Тощая, нескладная, ни груди, ни чего ещё… — Конструкция приблизилась к Эйрене и покачалась в воздухе, придирчиво осматривая. — В твои годы моя сестра уже принесла двоих детей Ормазд-шаху. Шируе и Сирин, мои любимые дети… О, Сирин, как же она была нежна, словно её мать — такая же прекрасная водяная лилия, изысканная и полная чистой и детской любви к миру. Но это растоптали. — джинн отвернулась и полетела дальше к лестнице, непрозрачно намекая, чтобы Эйрена следовала за ней. — Лилупар, я восхищаюсь тобой и проклинаю, моя жестокая любимая сестра, владычица оазиса Хадрамавет!       — Лилупар? — Эйрена не удержалась от вопроса, догнав джинна и на ходу засунув руку в клетку, чтобы погладить цицинов и утешить их кусочками сахара, чудом не раскрошившимися в кармане шинели. — Кто это, ваша сестра?       — Я госпожа Земли Трёх Каналов. — нараспев согласилась Махтаб. — Я правила водами, распространяя благословение нашего солнечного господина на тысячи арур и хатов вокруг! Моя другая сестра, мудрая Ферриджиз, была Хранительницей Ключей, ей единственной достался в удел дивный оазис, заключённый в сердце горы Ай-Сенеут… Тогда ещё гора была полна счастливых песен. Ты знаешь древний язык, смертная? Нет? Тогда внимай. — джинн чуть приостановилась, поднося манипулятор к полуоблетевшей от времени настенной росписи, но не коснулась её, чтобы не повредить хрупкие фрески, а потом повела свой рассказ, следуя за изображенными силуэтами. — Раньше гора носила имя «солнечной крепости», но потом, со смертью нашей лунной госпожи, волшебный дворец рассыпался в прах и пепел. И гора стала называться иначе — Дамаванд. Пыль и пепел, пыль и пепел, которые были орошены слезами и кровью… — голос Махтаб надломился, рассыпаясь сухим песчаным шелестом.       Эйрена молча следовала за Первозданной конструкцией, плывущей вдоль погребальной росписи, и не решалась ни спросить что-то, ни высказать вообще. Горе бессмертной сущности было настолько свежим и ярким, что маг не желала бередить ещё больше душу — или что там у джиннов вместо неё? — своим глупыми и неаккуратными по незнанию словами. А ещё Эйрена с ужасающей ясностью поняла, что на самом деле значит бессмертие. Махтаб веками переживала утрату своей повелительницы: её неверие в смерть Набу Маликаты растянулось не на один год, потому что это были всего лишь мгновения в долгой, очень долгой жизни дочери водяных лилий и оазисов. И осознание трагедии, неизбывное горе, переполнившее джинна, растянулись ещё на тысячи лет — медленная, рвущая душу тоска заполняла всё естество Махтаб, выжигая последние крупицы жизни.       Махтаб медленно умирала вслед за своей госпожой, не в силах справиться одна с той трагедией, что настигла её, красавицу-джинна.       Эйрена замерла, осознавая эту мысль, а потом импульсивно подалась вперёд и схватила Первозданную конструкцию за тот манипулятор, которым она обводила дорогие её душе силуэты, запечатленные на фресках. Махтаб вздрогнула, оборачиваясь, а Эйрена молча прижалась к холодному металлу, испещрённому пустынными иероглифами, несмотря на то, что угловатая конструкция машины совсем не была предназначена для тесного контакта. Джинн замерла, не понимая… а потом опустила манипуляторы, скрещивая их за спиной Эйрены в пародии на объятия.       — Маленькая смертная букашка. — голос Махтаб звучал печально и устало, но уже не так надломленно, как раньше. — Маленькая смертная букашка…       — Угу. — Эйрена погладила Первозданную конструкцию, буквально уткнувшись носом в призмы центральной части, и на ощупь попробовала проследить восхитительное изящество машины, где не было ничего лишнего, только потрясающая эстетика и польза. — Я смертная, да. Но, кажется… гм, я всё же могу вам чем-то помочь.       — Я не знаю, насколько ещё хватит моей силы. Сейчас я чувствую себя хорошо, но лишь Аль-Ахмар ведает, что будет потом. — Махтаб коротко вздохнула, размыкая объятия, и отстранилась, но не до конца, поддерживая Эйрену под руку. — Смертная букашка, нам следует поторопиться, потому что я хочу сдержать своё обещание и вывести тебя отсюда до того, как усну вечным сном. И исполни ещё одно моё желание. — джинн двинулась вперёд, увлекая за собой мага. — Слушай, внимай, не перепутай ничего. Потом, когда явишься перед очи своей госпожи, расскажешь ей, как жила последняя из принцесс Царства Алых Песков. Пусть твои слова запишут, сохранят, запомнят. И на этом моя служба будет завершена.       — Я постараюсь. — Эйрена порылась по карманам и нашла десяток шпионских кристаллов, доставшихся при комплектации Шестой Роты от подразделения госпожи Слуги. — Сейчас запишу всё, что вы расскажете, на звуковые кристаллы, и запомню сама.       — Я доверюсь тебе в этом вопросе. — согласилась Махтаб и поплыла дальше, с теплом вздохнув, когда увидела фреску с играющими детьми. — Ах, мои дочери, прекрасные Айтан и Вела, мой сын, гордость и радость, Мирак… Они были разорваны на кусочки, смертная девочка, ты знаешь? Я смогла спасти только Мирака, младшенького, отослав его из города прочь. Может, он до сих пор жив, не попал в бездушные руки торговцев джиннами и части его бессмертной души не лежат в пустыне, забытые всеми, но только не его матерью.       — Почему же… так было? — Эйрена инстинктивно прижала к себе крепче цицинов, а Махтаб безрадостно усмехнулась, открывая новую запечатанную дверь. — Как у вас отняли детей?       — За это я благодарна Лилупар. За это я ненавижу Ормазд-шаха. — Махтаб замерла возле подножия постамента, на котором стояла огромная ладья душ, вся инкрустированная золотом и костью священных хищников. — Смотри, Ладья Иалу, на борту которой, я верю, Аль-Ахмар и Набу Маликата отправились в страну золотых грёз, рука об руку, как и при жизни. И может быть, здесь души моих дочерей, где-то среди всех принцесс и слуг, окруживших наших повелителей. Но нет на этой ладье места Ормазд-шаху. Он так стремился построить великое царство, затмив славу Дешрета, что устелил свой путь к трону богов душами нашего народа, разрывая их на кусочки и заключая в машины. Сожаления не получили даже дети, чьи души вырезали из чрева матерей, и они, нерождённые, тянули к нам свои призрачные руки, с мольбой пытаясь дозваться…       Эйрену явственно затошнило, а Махтаб засмеялась, горько и зло, облетая ладью, тускло сверкавшую в свете вечных факелов, и направилась дальше, не прерывая своего страшного рассказа, от которого веяло древней трагедией царства, существовавшего многие тысячи лет назад. Эйрена шла за Первозданной конструкцией, спотыкаясь, но не могла отвлечься ни на минуту, с широко распахнутыми глазами внимая джинну и не замечая, что по её щекам, серым от пыли, текут слёзы, оставляя грязные разводы.       — И я ничего не могла поделать, смертная букашка. — признала джинн на выдохе, когда отперла последний коридор, ведущий в приёмную залу, от которой можно было легко выйти наверх. — Я успела только вынести сына в пустыню, к ближайшему оазису, а он плакал, не находя тепла материнских рук вместо холодного железа машины, в которую меня уже обратили. А я думала, что мне было бы лучше умереть — или убить Ормазд-шаха сразу, не дожидаясь, когда Лилупар воплотит свою месть в жизнь.       — Может быть, он остался жив. — Эйрена даже не лгала, искренне надеясь: вдруг караванщики подобрали мальчика, или же его выходила какая-нибудь кочевница, хоть разум и кричал о том, что вероятность счастливого исхода была ничтожно мала. — И его забрали из пустыни, увезли куда-нибудь. Я слышала, в Ли Юэ есть бессмертные, их там очень много, и они воспитывают самых маленьких. У нас в Снежной то же самое. Я обещаю! — воскликнула маг, осенённая внезапной мыслью, и закашлялась, забыв, что ей нельзя кричать, потому что раздражённое аллергией горло не давало громко говорить. — Я напишу донесение госпоже Коломбине и попрошу её проверить, вдруг у нас есть бессмертный из пустыни. Тогда я передам ему ваши слова и он… вдруг он ваш сын? — Фатуйка коротко закашлялась и развела руками, застыдившись из-за своего наивного порыва, но Махтаб с шелестящим вздохом приобняла её острым манипулятором, стараясь не поранить.       — Ты сочувствуешь горю матери, и это достойно почтения. — джинн покачнулась в воздухе, устало замерев в просторном дворе, где до сих пор сохранилось подобие цветника — они вместе с Эйреной вышли в большой двор сложного храмового комплекса, где можно было блуждать ещё тысячу лет, если не иметь проводника. — Я… благодарна.       — И я очень ценю эту благодарность. — серьёзно отозвалась Эйрена, и не подумав отмахиваться с легкомысленным видом. — А теперь… привал? — маг оперлась на колонну, стараясь не выдать, как у неё болят от долгой ходьбы ноги.       — Ещё немного. — может быть, Эйрене и почудилось, но в тоне Махтаб был едва уловимый отголосок заботы. — Нам нужно уйти отсюда. Ты не знаешь, смертная букашка, но на солнце любят погреться скорпионы. Весь двор будет кишеть этими тварями, и кто-нибудь из них да ужалит тебя. Солнце придёт в этот двор… да, статуи развалились, но и останков хватит. — джинн указала острым шипом на обломки. — Вот священный Бенну, великая душа царя, укрывающая пламенными крыльями небо на закате. Совсем развалился, видать, красные стервятники растащили кусочки смальты для украшения своих гнёзд. Я помню, над троном Аль-Ахмара было изображение огромной птицы, инкрустированное драгоценными камнями. — с ностальгией протянула Махтаб и подплыла к следующей статуе. — А здесь уцелело кое-что, как забавно. Священная Шесепанх, дева-львица. Это полуденный час, едва её головы в платке касается солнце. Видишь, лучи лежат подле её ног? Скоро будет полдень. Гений архитекторов и скульпторов позволил создать из этого двора огромные солнечные часы. — Первозданная конструкция взмахнула манипуляторами, обводя всё вокруг себя. — Но это всё уже в прошлом. Идём.       Маг только послушно кивнула и побрела за Махтаб, устало поглядев на поднимающееся в зенит солнце. Скоро опять эта неистовая жара, от которой плавятся мысли и на языке тошнотворный вкус болота. Уж лучше плутать по прохладному лабиринту дворцовых галерей, чем жариться под солнцем. К тому же, Эйрена не хотела портить хрупкое перемирие с джинном, поэтому и не перечила, хотя ноги отваливались, а поясницу ломило. Была только одна радость во всей этой ситуации — цицины уснули, причмокивая во сне сахаром, и Эйрена не сдержала грустно-нежной улыбки, глядя, как дёргаются во сне нежные малиновые носики. Снежная и воспоминания о ней казались призраком, маячившими где-то на периферии сознания, и Эйрена с отчаянием снова поняла, что приступ безумия повторяется, потому что маг снова почувствовала непреодолимое желание избавиться от всего, напоминающего, кто она есть — в том числе и от цицинов. Но холодный воздух погребальной камеры, которую никто не открывал тысячи лет, немного отрезвил, и Эйрена с наслаждением вдохнула, чувствуя, что становится легче. Махтаб задумчиво шевельнула своими шипами, но ни слова не сказала, продолжая свой неспешный путь, и остановилась только тогда, когда Эйрена уже совсем валилась от усталости.       — Устраивайся. — джинн сама опустилась на более-менее чистый участок пола, следя, чтобы песок не попал в её механизмы. — Можешь поспать немного, потом снова пойдём. По открытым галереям лучше идти на закате, потому что жара слишком сильна. Ах, я уже забыла власть палящего солнца…       Эйрена только вяло кивнула в ответ и буквально отключилась, едва закрыв глаза и прижимая к себе крепче фонарь с цицинами. Но и проснулась так же, как и засыпала — одним рывком, будто её толкнули прочь из сна, а она и не успела понять, в чём дело. Махтаб сама дремала — Эйрена видела, как мерцали её призмы, значит, джинна не покинула сила. Это было важно, поскольку без джинна… без джинна Эйрена заплутала бы совсем, если не хуже — здесь, в древних развалинах, было полно ловушек. Маг насмотрелась на них, когда её вела Махтаб: и на острые шипы, расположившиеся под исчезающими плитами, и на конструкции, извергавшие пламя при приближении к ним, и фальшивый пол, расположенный над глубокими колодцами-шахтами… Эйрена старалась не глядеть вниз, проходя мимо, но от ощущения, что там на дне белели кости, ей избавиться не удавалось до сих пор.       Но в этом зале, кажется, не должно было быть чего-то опасного? Вряд ли Махтаб устроилась бы на отдых там, где были бы ловушки или разные пакостные вещи, и осознание этого факта немного успокоило Эйрену. Маг поднялась, игнорируя разыгравшуюся мигрень, и попробовала потянуться, разминаясь, но чуть не взвыла от боли, пронзившей всё тело. День казался бесконечно долгим, хотя не верилось, что прошло всего-то несколько часов с раннего пустынного рассвета, и уже скоро полдень. По ощущениям Эйрены миновали уже сутки, не иначе, и ей ужасно хотелось есть и ещё поспать — минимум часов восемь. Поэтому маг подошла к углу комнаты, где были видны сухие ветки какого-то растения — прорасти-то оно проросло, но вот не выжило, когда вода ушла, и усохло. Это дерево выглядело как хороший вариант для растопки костра, и маг вцепилась в сухие сучья, упираясь ногами в пол и стараясь с помощью тяжести собственного тела отломать крупные ветки. Но увы, Эйрена была худышкой, и поэтому приходилось не висеть на ветке, а дёргать её, чтобы размочалить на удивление прочные волокна древесины и оторвать ветку. Маг цицинов с досадой упёрлась ногами в потрескавшийся пол и потянула к себе ветку, тихо рыча от бессилия и злости — ну не получалось у неё!       И именно в этот момент сухой треск известил Эйрену о том, что пол под ней не такой уж прочный, как она думала. Искрошившиеся от времени камни, раздробленные дополнительно ещё и корнями дерева, разом рухнули, оставив под ногами Эйрены дыру и проход на нижний ярус, откуда донёсся слабый стон. Маг замерла, повиснув на ещё, к счастью, не доломанной ветке, и поджала ноги — о Царица, как же ей выбираться отсюда? Нет, можно ведь призвать силу Глаза Порчи и телепортироваться в уцелевшую часть залы с помощью короткой электро вспышки… но Эйрена не была уверена в том, переживёт ли она такое применение силы, потому что была сейчас слаба так, как никогда. Даже после изматывающих тренировок под взглядом Первого Предвестника не было так плохо.       Короткий стон повторился, и маг злобно выдохнула сквозь стиснутые зубы, потому что… Ей самой было плохо, и поэтому сил на жалость к другим не оставалось. К тому же, она Фатуи, которых пинают все, кому не лень — и кто сказал, что она должна помогать не пойми кому? А если там ловушка, и Эйрена застрянет там вместе с не пойми кем, пока Махтаб не очнётся и не пойдёт поглядеть, куда делась её нерадивая подопечная?       Кто-то, находившийся внизу, измученно вздохнул и закашлялся, и Эйрена неожиданно сама для себя чихнула, вздрогнув — каменная пыль в сочетании с аллергией очень раздражала. И именно в этот момент ветка хрустнула и благополучно треснула. Маг кубарем полетела вниз, успев ввернуть пару словечек из снежнийского непечатного, и плюхнулась в груду песка, на попе съехав вниз, на пол. Но тут же вскочила, развязывая мешочек с туманной травой — нет уж, она просто так не сдастся, кто бы здесь ни был, он получит от неё прекрасный поджаривающий удар молнией!       Но карать никого не пришлось. Пол был густо заляпан кровью, и Эйрену от такого зрелища затошнило. Маг оглянулась, прикидывая, получится ли у неё залезть по корням дерева наверх, к «себе», а потом задумчиво вздохнула, кусая губу. Она… Фатуи. А Фатуи — не зло в чистом виде, вообще-то, они просто выполняют свою работу. И не чураются помощи пострадавшим, вот как было с Девятой Ротой в Разломе, где-то далеко на востоке, аж в самом Ли Юэ. Вся Девятая Рота чуть не полегла там, но вытащила всех шахтёров, какие только застряли, и храбро боролась с чудовищами. А Пятая Рота, которая обосновалась в Фонтейне, самовольно взяла шефство над ребятами из полунищего Флёв Сандр, хмыкнув, что эти ребятишки имеют родителей, Дому Очага тут юридически сделать нечего — а помочь-то надо. И… чем тогда Эйрена хуже? Нет уж, она не имеет морального права пройти мимо того, кто действительно нуждается в помощи. Пусть даже он и не снежниец, но она-то! Она Фатуи, а Фатуи — это четырёхлистник их судьбы, это честь, верность, сила и… и самое нежное, запретное, но такое дорогое — любовь. Последний лепесток цветка «с тысячью очей» — любовь. Но тому, кто попал в беду, хватит и первого лепестка — свою честь Фатуи не уронят, не пройдут мимо, не оказав помощи.       — Сила — врагам, любовь — семье, верность — Царице, честь — никому. — тихо прошептала Эйрена, ободряя себя, и поцеловала подвеску-четырёхлистник, залюбовавшись на миг переливами электро кристаллов, вделанных в чернёное серебро, а потом решительно вдохнула, давя кашель, горсть туманной травы и пошла по кровавому следу, тянувшемуся через всю комнату.       Бурые, уже начавшие подсыхать следы закончились в небольшом приделе основной залы. Эйрена вздрогнула, подняв голову и увидев огромную фреску во всю стену — сам царь Дешрет смотрел на неё, склонив соколиную голову, багряными очами и опирался на посох Алых Песков. Несмотря на пролетевшие тысячелетия, золото, которым была украшена стена, только едва-едва потускнело, и в свете вечных факелов оно сверкало чем-то багровым… Как кровь, которой тут было, казалось, море. А у стоп царя, закрыв лицо локтем, лежало тело — словно последняя жертва давно почившего божества.       Эйрена откинула форменный капюшон с длинными «ушками» и подошла ближе, коротко закашлявшись, и тихо запела цицинам, чтобы они успокоились и не рвались из клеточки на волю. Здесь драться было уже не с кем — неизвестный пустынник был почти мёртв, но скорпионы, с которыми он встретился, не выжили. Маг уважительно хмыкнула, заметив останки огромного священного скорпиона — убить такую бестию с силой электро считалось престижным даже среди Фатуи. Было даже удивительно, что пустынник справился с такими чудищами в одиночку… но какой ценой. Три электро скорпиона и россыпь обычных в обмен на жизнь одного человека, пусть и фантастически сильного и опытного в бою.       Но бросать пустынника, не удостоверившись, как он, и отправляться по своим делам было бы неправильно, мягко говоря. Эйрена осторожно приблизилась и поднесла бок своего фонаря ко рту пустынника, внимательно глядя на тёмно-лиловое стекло, и с облегчением хмыкнула, когда увидела запотевший след от дыхания. Пустынник был жив, хоть и в бессознательном состоянии. И поэтому маг опустилась на колени рядом с крупным высоким мужчиной, остро почувствовав, какая она крошечная по сравнению с ним, и попробовала расстегнуть ремешки сложного пустынного доспеха, чтобы осмотреть раны. Как ни странно, всё выглядело не так уж и плачевно, как думала поначалу Эйрена: доспех, хоть и был разрублен кое-где, спас своего хозяина от верной смерти, а кровоточили только неглубокие порезы и одна серьёзная рана на спине, у которой очень нехорошо выглядели края — лиловые и припухшие. Эйрена с таким не сталкивалась вживую, но слышала от товарищей, что такой след оставляет ядовитое жало электро скорпиона. А натёкшая кровь по большей части была скорпионья, не человеческая.       Раненый зашевелился и застонал, и Эйрена инстинктивно отскочила от него, но тут же кинулась ближе и поддержала, не давая перевернуться на спину. Нет, пусть уж смерти будут не в её смену. Пустынник вздрогнул от касаний, а потом устало обмяк, улегшись на живот и спросив что-то на пустынном наречии — Эйрена не разобрала ни слова, потому что разговаривала только на двух языках: снежнийском и всеобщем, а пустынные диалекты, разнившиеся буквально через пять шагов, для неё вообще были страшным мучением.       — Я не понимаю, о чём вы. — сказала на всеобщем Эйрена, внятно и тщательно выговаривая все слова. — Не шевелитесь, я хочу посмотреть ваши раны и обработать их.       — А ты кто? — пустынник со стоном перешёл тоже на всеобщий, и Эйрена подумала, что этот басок с акцентом звучит весьма неплохо, пусть и безобразно путает грамматический порядок слов и ударения. — Из-за Стены пришла, лесная?       — Снежнийка. — сухо ответила Эйрена, не видя смысла скрывать своё происхождение, ведь всё равно правда откроется при одном взгляде на форменную куртку Фатуи. — У вас есть лекарства?       — Нет. — пустынник закашлялся, и из раны снова потекла кровь. — Они хотели убивать, я был не желать. Ничего нет. Оружие есть. — мужчина снова провалился в беспамятство, и только регулярно запотевавшее стекло фонаря, уложенного прямо у губ пустынника, показывало — жив.       — Тогда лежите. — Эйрена коротко хмыкнула, больше успокаивая и дисциплинируя саму себя, и открыла одну из своих фляжек, решив промыть рану, а потом достала немного голубой травы из своей сумки и сделала надрезы на листьях, прилепив их к спине пустынника, чтобы выделяющийся сок попал в рану. Насколько это всё должно было помочь, Эйрена не имела ни малейшего понятия — скорее всего, за помощью всё-таки следовало бы обратиться к Махтаб. Только джинн могла посоветовать что-то полезное, потому что маг в песчаных краях была хуже новорожденного, а пустынник то и дело впадал в беспамятство.       Эйрена немного посидела рядом с пустынником, отдышалась, а потом решительно, не давая себе времени передумать или снова упасть в безумие, схватила свой фонарь-клетку для цицинов, вдохнула туманной травы, активируя Глаз Порчи, и легко перенеслась, обратившись в сгусток силы электро, на нужный этаж. Махтаб была в порядке и явно ещё отдыхала, но пустынник не мог ждать, и поэтому Эйрена коснулась рукой гладкого металла Первозданной конструкции, сглатывая вязкую слюну с отчётливым болотным вкусом.       — Госпожа Междуречья. — тихо позвала маг, не зная, как ещё привлечь внимание джинна. — Госпожа?       — Ах, что случилось? — Махтаб неярко вспыхнула кристаллами, отчётливо зевнув, и приподнялась в воздухе. — Тебе досаждает скорпион, букашка?       — Нет. — Эйрена покачала головой. — Там… на нижнем ярусе лежит раненый. Мы, Фатуи, не проходим без помощи мимо таких, кто нуждается в нашей руке для спасения. Вы не можете подсказать, что мне сделать, чтобы он хотя бы выжил? Я не разбираюсь в пустынных нюансах.       — Вот как? — Махтаб с интересом хмыкнула, поднимаясь в воздух, и неспешно подлетела к пролому. — Пожалуй, тут я смогу проникнуть на нижний этаж… О, какая кровавая поэма. — довольным голосом сообщила джинн, облетев зал. — Жаль, что это всего лишь кровь скорпионов, я-то помню, как лилась людская кровь, рубиновой рекой, и испуганное лицо Ормазд-шаха… ха-ха, славное было время.       — Он жив. — напомнила Эйрена о цели. — Дышит, но что сделать с раной на спине, я не знаю.       — Ничего. — джинн чуть фыркнула, подлетев к пустыннику, и коснулась холодным лезвием его спины, осматривая. — Разведи костёр, смертная букашка… хм, ты поступила правильно, решив приложить пёрышки. Но тут только ими не обойтись. Собери песка и просей его.       — Да. — Эйрена развела костёр, радуясь, что во время всех своих передряг не потеряла огниво, и подложила веточек в разгорающееся пламя. — Ещё что сделать?       — Просей песок, высыпь его в чистую тряпицу и нагрей над костром. — дала указание Махтаб. — Потом положи в мешок ветки и засыпь их песком. — Первозданная конструкция взмахом лезвий срезала несколько веточек какого-то дерева в углу, и Эйрена подобрала их. — Листья моракеи должны слегка увянуть, тогда от неё будет больше всего пользы. Достанешь, обтрясёшь их от песка и положишь на рану.       — А потом? — Эйрена посмотрела на раненого, смутилась, но сняла с себя одну из рубах, как наиболее чистую, просеяв песок от мелких обломков мрамора и камешков, а потом положила на камни над огнём медный лист — судя по его чеканному краю, это была какая-то накладка на дверь.       — А потом ты оборвёшь все вон те синие цветочки. Это рубрум. — Махтаб качнулась в сторону кустиков, лезущих из щелей в углу. — И высушишь на огне, перетрёшь в порошок и высыпешь на рану. Нам ведь не нужно, чтобы она загноилась?       — Да, конечно. — Эйрена сглотнула слюну, потому что сушащиеся листья моракеи пахли хлебом, как будто на песчаной подложке были не толстые серовато-синие, опушённые серебристым ворсом листики, а круглая булочка с крестовидным разрезом по центру. Есть хотелось ужасно. — И забинтовать?       — И забинтовать. — подтвердила Махтаб. — Листья пахнут, как свежая лепёшка? Снимай и делай надрезы. Сдери кору с веток, разверни и приложи по краям раны. Должен пойти густой белый сок, пусть он течёт.       — Да, а откуда вы знаете? — не сдержалась Эйрена и сделала как велено, накладывая листья на рану пустынника, который снова застонал.       — Я была живой. — Махтаб хмыкнула отсутствующим тоном, покачнувшись в воздухе. — И я знала, как пахнут вещи, какие они на ощупь… Да. Собирай цветы.       Эйрена молча поднялась и принялась собирать цветы, тщательно осматривая каждую синевато-лиловую чашечку, чтобы та не была поедена насекомыми. На душе было муторно: и от усталости, и от сожаления, что напомнила джинну о былом, и от голода. Есть хотелось нестерпимо, но… Эйрена не знала, что можно сунуть в рот, чтобы заглушить режущее чувство в желудке. К тому же, туманная трава снова оседала кислятиной на языке, и от этого тошнило, так что всю еду маг точно выплюнула бы.       — Найди скорпиона. — Махтаб опустилась на пол возле костра, сберегая силы, и заодно впитала почти всю кровь вокруг себя, отчего призмы Конструкции на миг засияли алым. — Обычного, которого убил этот слуга Аль-Ахмара, и вырежи у него мясо у основания морды, а потом брось сюда. Пусть жарится, ты утолишь свой голод хоть чем-то.       — Спасибо. — Эйрена измученно вздохнула, закончив собирать цветы и выкладывать их на просушку. — Я… я сейчас закончу с ранами и буду готовить мясо. Вам что-то нужно?       — Посмотри, есть ли ещё в священных хищниках их средоточие. — Махтаб вздрогнула, и по ней пробежал синеватый разряд энергии. — Оно выглядит как сердце, только полное силы. Достань мне его, но только не разбей!       — Да… — Эйрена кивнула, со стоном поднялась и пошла потрошить скорпионов, вырезав заодно и мяса себе, а потом с радостью обнаружила целых три ядра, нетронутых и крупных. — Я нашла!       — Целые? — жадно спросила джинн, приподнимаясь. — Они сверкают розовым?       — Да, и даже немного фиолетовым. — Эйрена с хрустом выдрала ядра, повертела их в руках, взвесила в ладони и понесла к Махтаб добычу, стараясь не думать, что сама перемазалась в этой крови по уши. — А что вы с ними делать будете?       — Подпитаю себя энергией. — джинн коротко хмыкнула и раскрыла всю сердцевину конструкции, обнажив тонкую машинерию и почти угасший светло-лиловый огонёк в стеклянной бутыли, встроенной в самое средоточие механизма. — Вот сюда клади сердца скорпионов, под бутыль. Видишь выемку?       — Да, и в ней какая-то пыль. — Эйрена моргнула, тщательно всматриваясь в механизм, и осторожно пальцем соскребла обломки предыдущего ядра, вкладывая новое, а потом испуганно отдёрнула руки, когда пламя в бутылочке вспыхнуло ярче и по гладкому металлу пробежали розовато-лиловые волны света.       — Клади следующее средоточие. — казалось, даже голос у Махтаб помолодел, а сама Первозданная конструкция точно стала выглядеть лучше, избавившись от тусклого налёта на металле. — Вынь иссушенное сердце и вложи новое. Ах, как я люблю свежую кровь!       — Слушаюсь. — Эйрена чуть вздохнула, чувствуя, как её пошатывает от голода, но покорно вложила и второе сердце, и третье, глядя, как джинн напитывается силой.       — Хорошо. — Махтаб заурчала, словно гигантская хищная кошка, и поднялась в воздух, сверкая обновлёнными механизмами так, как будто была создана только вчера. — Очень хорошо. А теперь делай себе еду, я погляжу, как отсюда выйти и вернусь за тобой. Ночью сюда придут змеи, и я не советовала бы тебе оставаться тут. Тем более, что за мной теперь должок… ещё один.       Эйрена устало кивнула, вздыхая и глядя вслед удаляющейся Первозданной конструкции, а потом принялась собирать с песка высушенные цветы и мять их в руках, чтобы выложить затем на рану. Та выглядела уже не так страшно, пугающая синева сошла — видимо, растения сработали так, как было нужно. Но впереди была самая сложная часть лечения — бинтование. Эйрена с тоской сравнила свои размеры с размерами пустынника, хмыкнула и принялась рвать свою рубаху на длинные полосы. По счастью, длины ткани как раз хватало обернуть грудную клетку пустынника, но только один раз.       Пустынник зашевелился и застонал, снова попросив что-то на своём языке, и Эйрена коленом надавила ему на поясницу, обеими руками придерживая лечебные листья, чтобы они не свалились с раны. Других не было. Но пустынник всё ёрзал и просил не пойми чего — и Эйрена рявкнула, отчаявшись удержать эту гору мышц:       — Да что тебе опять?! Лежи! — маг зарычала, несильно стукнув рукой по бедру пустынника, и вспомнила почти единственную пару слов из наречия Красных Песков. — Альдава альшиун! Лекарственная трава!       — Ма… — слабо попросил пустынник, явно с трудом понимая Эйрену. — Ма аунет…       — О стихии, что не хватает-то тебе? — Эйрена бессильно зарычала. — Ну что? Есть хочешь? Болит? Пить дать?       — Вода. — всё же смог сказать на всеобщем пустынник, и маг вздохнула.       — Лекарство. Потом вода. — постаралась растолковать Эйрена раненому, с трудом ворочая его и раскладывая импровизированные бинты. — Ле-карст-во.       — Сахебав? — устало отозвался пустынник, кивнул, насколько мог, и обмяк, не мешая Эйрене. — Инху.       — Это ты меня куда послал? — Эйрена даже замерла от удивления, закашлявшись, но пустынник не ответил, тяжело дыша. — А? Ну ладно, чурбан, лежи. — маг с ворчанием принялась завязывать бинты и отсела потом от пустынника прокашляться. — Сейчас воды дам.       Напоить пустынника удалось без особых эксцессов, пусть тот и жадно пытался схватить Эйрену за руку, чтобы та не отводила от губ горлышко фляги. Но маг понимала, в каком состоянии раненый, и поэтому, когда пустынник закончил пить, только устало хмыкнула, откладывая флягу. Махтаб ещё не возвращалась, и Эйрена решила немножко подремать, привалившись к стене, но потом с силой похлопала себя по щекам. Какой сон? Незнакомое место, угроза может быть откуда угодно… и к слову, вырезка из скорпиона ещё не была пожарена. Поэтому Эйрена, перебарывая сонливость, занялась приготовлением ужина. Вкусный аромат привёл в чувство и пустынника, и малюток-цицинов в фонарике, и маг тихо заворчала, недовольно тыкая в мясо веточкой, которую приспособила как вилку. Вот же напасть, опять убаюкивать цицинов туманной травой?       Цицины запищали громче, и Эйрена с рычанием поднялась, разрезая готовое мясо металлическим обломком от какого-то ритуального украшения. Хотелось злиться на весь свет за то, что ей было так плохо — хоть такой подход и был, мягко говоря, неконструктивным. Пустынник, впрочем, был тих, как мышка — разве что только приподнялся на локте и оперся плечом на каменный обломок колонны. Эйрена рассеянно скользнула взглядом по истершейся позолоте и карминовым лотосам на капители, хмыкнула и протянула пустыннику кусок мяса. Раненый попробовал взять его, но мелкая дрожь в руках не позволила — и поэтому маг с тяжёлым вздохом села рядом на пол. Пустынник зарделся, насколько это было видно под тёмной от крови повязкой, закрывавшей почти всё его лицо, и попытался отодвинуться, но Эйрена зашипела, закашлявшись, и поднесла к носу мужчины кулак — интернациональный символ угрозы и предупреждения. Пустынник послушно замер, и Эйрена истерично хихикнула, оторвав первый кусочек мяса от большой порции — ну чисто примерный школяр на воскресном уроке.       — Открывай рот. — Эйрена выразительно щёлкнула челюстями, покачнувшись из-за подступившей дурноты, и потыкала пальцем в подбородок пустынника. — Еда.       Пустынник несчастно посмотрел на Эйрену, но послушно открыл рот, и маг вложила туда кусочек мяса, а потом ещё и ещё, до тех пор, пока не скормила пустыннику всё. И только потом сама облизала пальцы и принялась за свой кусок, устало вздыхая и мечтая хотя бы немножко поспать.       Но по закону подлости, поспать не удалось. Эйрена уже села у стены, уложив фонарик с цицинами себе на колени, чтобы покормить их, и именно в этот момент что-то в боковой комнате зашуршало, загремело, будто билась старая посуда… и на свет костерка вылез огромный скорпион. Видимо, запахи мяса привлекли его, и скорпион пожелал тоже отобедать. Но опасность была в том, что и Эйрена, и скорпион владели одной силой — Электро.       Маг мотнула головой, поднимаясь на дрожащие ноги, и вдохнула, не скупясь, как можно больше туманной травы из нового мешочка, а потом расправила плечи. Страх притупился, уступив место холодной решимости, и Эйрена крутанула в руке тяжёлый фонарь. Безусловно, можно было бы убежать, но… оставить беззащитного пустынника? Уж лучше умереть так, как подобает Фатуи — защищая и сдерживая.       Туманная трава подействовала весьма быстро, но побочный эффект опять проявился в виде снизившейся концентрации. Тьма заволокла сознание, и Эйрена отдалась ей, решив положиться на удачу — будь что будет. Если она очнётся и будет жива — прекрасно. Если же нет — ну, ей будет всё равно.       Во мраке вспыхнуло напоследок что-то багряное, с золотыми лучами — совсем как на древней фреске, и Эйрена мысленно улыбнулась — ну хоть царь Дешрет приютит её, одинокую скиталицу, оторванную от родины и нашедшую свою гибель в безбрежных песках.       — Аль-Ах… кха-кха… — из последних сил попробовала поприветствовать древнее божество маг, но горло не поддавалось, словно забитое песком, красным как запекшаяся кровь. И Эйрена, содрогаясь в приступах кашля, почувствовала, как из неё медленно, по песчинке утекает жизнь.       Пустыня забрала всё-таки свою жертву в Чертогах Угасания.