***
— Стас… — позвал Антон. — Сможешь вырезать пару секунд? Тот перевёл на него вкрадчиво-внимательный взгляд. — Что именно? Где ты спросил, тяжело ли жить без голоса? — предположил тот. — Нет, — возразили ему. Антон сел рядом, взглянул на экран и назвал таймкод. Стас запустил видео с нужных секунд. «— Тогда поговорим о причинах. Потеря голоса была связана с карьерой певца? — Это было что-то вроде профессиональной ошибки? Переусердствовали, не уследили, переборщили? Вовремя не обратились к врачу? — Вы вините себя в этом?» Стас остановил по чужой просьбе и непонимающе спросил: — И что здесь не так? — Сможешь вырезать второй уточняющий вопрос? О профессиональной ошибке и неосторожности. Стас недовольно сложил руки на груди. — Пока ты не объяснишь, не уберу ни секунды. Антох, интервью и так маленькое, куда ещё-то резать? Почему ты считаешь, что это принципиально? Антон нахмурился и ответил: — Я думаю, он не хочет, чтобы этот вопрос вошёл в выпуск. — Знаешь что?! — начал выходить из себя Стас. — Ну, посмотри ещё раз! — вспыльчиво вмешался Антон. — Перемотай. Тот последовал чужому совету с очевидным раздражением. «— Тогда поговорим о причинах. Потеря голоса была связана с карьерой певца? — Это было что-то вроде профессиональной ошибки? Переусердствовали, не уследили, переборщили? Вовремя не обратились к врачу?» Антон указал пальцем на экран и прокомментировал: — Посмотри, как он быстро кивнул. Неестественно как-то. И ты видел его руки в этот момент? Стас прищурился. Руки пианиста, изначально спокойно лежащие на коленях, сложились в напряжённый замок, а после вопроса о профессиональной ошибке костяшки стиснутых пальцев побледнели. — И что?.. — растерянно уточнил Стас. — Это нормально, что человек нервничает в начале интервью. — Нет, — возразил Антон. — Конкретно здесь, на этом вопросе. И кивнул он так, как будто предчувствовал вопрос. Не знаю… Выглядит, как заложник: у виска дуло пистолета, а он отвечает на телефонный звонок и говорит, что всё супер. Стас, вырежи, я тебя очень прошу. Мне кажется, тут что-то не так. — Думаешь, он врал? — Не знаю, но тут что-то негладко. Это единственный вопрос, на котором всё как-то очень криво. — Ладно, — согласился Стас. — Может ты и прав. Это всё? Больше ничего? — Только это, — кивнули ему. — Тогда убираем это и отправляем им. Антон согласился.***
Выступление оркестра должно было состояться в концертном зале вечером субботы. Антон намеренно скорректировал рабочий график таким образом, чтобы успеть к началу, а приехал даже раньше положенного. Он занял место в зрительном зале и ещё раз заглянул в телефон в надежде на контрольные сообщения. Буквально вчера Стас отправил Серёге смонтированный, ещё не опубликованный выпуск. И должно быть, пианист его уже видел. Обратную связь и «добро» они обещали дать в течение двух дней. Только вот Арсений молчал, как рыба. Бывать на подобного рода концертах Антону раньше не приходилось. Насколько ему было известно, репертуар небезызвестного оркестра состоял как из классики, так и из современных композиций. Красный бархат обивки сидений странно контрастировал с его чёрными классическими брюками — их он не надевал уже очень давно. Визит на такого рода мероприятие ничем его не обязывал, но решение было принято добровольно: он хотел вписываться. Хватит с него бунтарства — эта сторона жизни не менее интересна, чем та, на которой привык жить он сам. Зал наполнялся людьми, и, когда до начала оставались считанные минуты, на телефон пришло сообщение. Не без удивления он прочитал с экрана: «Антон, мы можем увидеться? Когда Вам удобно?» Бросив быстрый взгляд на пока ещё пустую сцену, а потом — на заполненный и приятно-тихо галдящий сотней голосов зрительный зал, Антон быстро набрал ответ: «Это насчёт интервью?» Короткое «да» в ответ. Антон торопливо набрал ещё одно сообщение: «Я в зале». «Вы здесь?» — как будто удивлённое в ответ и тут же последующее: «Понятно. Я напишу Вам после выступления». Антон согласился и перевёл телефон в беззвучный. Под смолкший гул зрительских голосов и аплодисменты, прокатившиеся по залу громкой волной, музыканты вышли на сцену и заняли свои места: каждый осторожно и тихо вступил в удивительный, профессионально-лёгкий контакт со своим музыкальным инструментом и замер, словно в ожидании чего-то. Поднявшись на небольшое возвышение, дирижёр поприветствовал зрителей и обернулся к музыкантам, застывшим в ожидании сигнального взмаха его палочки, которую он изящно держал в правой руке, как держал бы указку учитель, искренне заинтересованный в преподаваемом предмете. Несмотря на то, что дирижёр по большей части был расположен спиной к зрителям, его лицо было узнаваемо даже в те недолгие секунды приветствия публики: он профессионал, известный не только ценителям инструментальной музыки. Его лицо мелькало в новостях, в социальных сетях почти с такой же частотой, как и лицо пианиста, уже известного Антону. Рояль был расположен на первой линии сцены в самом центре, а дирижёр стоял сразу за инструментом таким образом, что он и пианист выступали неким визуальным центром сцены. На мужчинах-музыкантах — фрачные костюмы, на женщинах — изящные чёрные платья. Безупречная осанка, профиль Арсения, движение его пальцев по клавишам инструмента пленили Антона ещё сильнее, чем прежде. Слушать выступление вживую — совсем не то, что видеть на экране. Музыка просачивалась сквозь кожу, дрожала, звенела, жила внутри, словно он сам был инструментом в чьих-то руках и мог звучать так, как того требовала та или иная композиция. С замиранием он следил за движением нескольких десятков музыкантов, оживших по сигналу дирижёра, как по взмаху волшебной палочки. Арсений же занимал в этой музыкальной жизни всегда разные роли: то продолжительное время сидел в бездействии, то приковывал взгляды всей публики, исполняя особенно изящные и трудные партии. Это было что-то невероятное. И Антон теперь строил догадки о том, почему эта сторона искусства оставалась до сих пор им незамеченной. Пепел истлевающей сигареты упал ему под ноги, и Антон опомнился. Концерт подошёл к концу, зрители до сих пор медленно выплывали из дверей здания в свежий вечерний воздух. Иссяк мимолётный весенний дождь, воздух был зябок и влажен. А он докуривал сигарету, о которой чуть было не забыл — настолько был погружён в свои впечатления и мысли. Он ждал. Сообщение от пианиста пришло через двадцать минут. За это время Антон успел выкурить две сигареты и выпить кофе, схваченный им в ближайшем кафе, как будто для трезвости ума, потому что он всё ещё пребывал в каком-то другом мире. «Вы ещё не ушли? Поднимайтесь на второй этаж. Встретимся у лестницы» Кофе немного отрезвил, привёл в чувство и согрел. Антон бросил пустой стаканчик в мусорку и зашагал к дверям снова. Охранник, который с подозрением остановил его на входе, решил проследовать на второй этаж вместе с ним, протокольно шагая при этом впереди. Арсений поприветствовал их дежурной улыбкой, указал на Антона ладонью, а потом большим пальцем на себя. — А, это к Вам? — уточнил охранник. Пианист кивнул. Только после этого грузный мужчина со спокойной душой развернулся и неспеша зашагал по ступеням вниз. Антон преодолел ещё несколько ступенек вверх и хмыкнул. — Надёжнее охраны не придумать, — прокомментировал он ситуацию. Арсений улыбнулся веселее. Правда, в тонких морщинках, собравшихся у его глаз, читалась усталость. Он был в тех же строгих брюках да белой рубашке и руку протянул на этот раз сам. Антон мягко пожал её и не сдержал своих впечатлений: — Если честно, в музыке я не сильно разбираюсь, но, по-моему, это было превосходно! Пианист кивнул в знак благодарности и движением руки указал на коридор, предложив идти за ним. Следовать за ним было всё равно, что увязаться за единственным русскоговорящим в незнакомой стране. В воздухе стоял запах чего-то древесного, а из-за дверей раздавались голоса и звуки музыкальных инструментов. Арсений достал из кармана брюк ключ и отпер одну из таких дверей. Включил свет и прикрыл за ними дверь.