***
Вова чувствует себя таким красивым в кителе, пусть и знаков отличия у него особых нет. Идёт по улице в распахнутой куртке, улыбается — вечер хороший, дискотека окончена, скорлупа толпой семенит впереди и весёлый голос задорного Ералаша греет душу. — Здорово, Адидас. Вова оборачивается. Рядом с ним притормаживает машина, а оттуда выглядывает домбытовский лидер — Жёлтый. Вова бросает быстрый взгляд на уходящую скорлупу, но не решается их окликнуть. Подумаешь, поздоровался человек. — Здорово, Жёлтый. Дальше разговор, естественно, не клеится, и Вова стоит, приминая ногой снег вокруг собственного следа. Жёлтый тоже молчит. Вова не выдерживает первым: — Ну чё, я пошёл? Кивнув, Жёлтый окидывает его на прощание внимательным взглядом. — Ну, иди-иди.***
Такие столкновения продолжаются. Жёлтый ненавязчив: пару раз подкуривает от Вовиной зажигалки, перекидывается парой фраз и идёт по своим делам. Но Вова постепенно привыкает, что где-то в пределах пары дней обязательно столкнётся где-нибудь с Жёлтым. Это продолжается в течение пары месяцев. Встречи всё длиннее, разговоры осмысленнее, временами Вова смеётся над шутками Жёлтого — теперь он знает, что его зовут Вадим. Смеётся искренне, запрокинув голову, и ловит потом какой-то странный, изучающий взгляд Вадима. Но не придаёт значения.***
— Блядь! Вова бежит, прихрамывая, зажав рукой рану на бедре. Резанули по касательной, больше царапина, но ебучие киноплёнщики так некстати нарисовались в районе института, куда Вова пришёл восстанавливаться. Из-за поворота вдруг показывается знакомая машина и едет прямо навстречу. Вова буквально вываливается на проезжую часть, чуть не плача от облегчения. Визжат тормоза. Вадим вылетает из машины, хлопнув дверью. — Адидас, чё случилось? Не дожидаясь ответа, он хватает Вову за плечи и тащит к пассажирскому сидению. Тот не сопротивляется. — Киноплёнка, бляди. И преследуют. Я в универе восстанавливаться шёл… Вова прикрывает глаза, едва за ним захлопывается дверь салона. Он чувствует себя в безопасности, хоть из бедра до сих пор сочится кровь. — Щас, — Вадим жмёт на газ. Подбежавшие киноплёнковские только и успевают, что царапнуть арматурой бок машины, — щас, Вов, в больничку заедем. У меня там связи. Связи оказываются симпатичной кудрявой медсестрой Наташей, которая, шёпотом матерясь, шьёт Вове ногу с уверенностью заправского полевого хирурга. Вова держит в зубах кусок резинового жгута и крепко цепляется руками за край скамьи. Вадим, бледный и хмурый, стоит рядом, потом куда-то отходит. — Блядь, и наградил же Господь Бог братом, — шипит Наташа, отрезая нить. — Всё, боец, свободен. Вова вынимает изо рта жгут — вкус резины он, кажется, возненавидел навеки ещё в Афгане, когда его первый раз так штопали — и расслабляет гудящую от боли ногу. В перевязочную заходит Вадим, о чем-то шепчется с Наташей, та оглядывается на приходящего в себя Вову, хмыкает и уходит. Вадим подходит, садится на корточки и смотрит снизу вверх. — Я позвонил Кащею. Мы теперь в союзе, пойдём щемить Киноплёнку вместе. Кремлёвские, скорее всего, присоединятся — территория-то их была, если б тебя прирезали… — Их бы самих за мокрое дело прижали, я понял, — сипло отвечает Вова. У него сознание немного плывёт от боли — как бы раньше не огребал, каждый раз всё равно как в первый, оглушительно и пиздец. Вова смотрит в глаза Вадима, вглядывается в серо-зелёные переливы радужки. — Красиво, — брякает он. Вадим выгибает бровь, и тут до Вовы доходит, что он сказал. — Хм. Больше Вадим его секундное помешательство никак не комментирует, и Вова ему за это благодарен.***
Махач получается мощный. Киноплёнку удаётся разъебать до основания — выздоравливающие с этой улицы приходят пришиваться к другим. У Универсама тоже пополнение — и Кащей железной рукой наводит порядок. Пить он бросил, вводить по вене тоже (да и что там, пару раз ввёл, остальное — тупые слухи). Вова всегда знал, что Кащей создан, чтобы руководить преступным сообществом: криминальные мозги, вдохновляемые любой внешней мелочью, умение приспосабливаться к любым обстоятельствам… Союз с домбытовскими оказывается устойчивым. Вадим налаживает в разных точках их районов совместно контролируемый бизнес — два видеосалона, несколько кафешек, — и мир воцаряется. Вова, пользуясь передышкой, активно учится, ездит общественным транспортом и иногда — с Вадимом. На самом деле, довольно часто — с Вадимом, у него какие-то дела вечно в районе университета. Что ж, Вова совсем не против. Вот и сейчас, сидя в тёплой машине и глядя в окно на разыгравшуюся метель, Вова расслабленно мурлычет себе под нос одну из песенок Ласкового Мая. Вадим слегка улыбается, но не комментирует. В салоне пахнет его одеколоном — и Вова так неожиданно чувствует спонтанный приступ желания целоваться. Эх, сейчас бы Наташу сюда, но она — барышня несговорчивая, Вове от ворот поворот дала, не раздумывая. — Что? — спрашивает Вадим, усмехаясь, и Вова осознаёт, что пялился на него всё это время. — Да так, задумался. Вова отворачивается к окну. Всё настроение как рукой к полу прибило от мысли, что он только что представил, какие у Вадима на вкус поцелуи.***
Туалеты в «Снежинке» узкие. Вова отмечает это краем сознания, потому что, блядь, после сегодняшнего вечера ему останется только спиздить у Кащея из сейфа волыну и застрелиться. Кафе Вадима — не клуб, но кислотную музыку со всеми вытекающими сегодня завезли именно сюда. Лето, солнце, жара, алкоголь и наркотики вскружили всем голову. Вова тоже выпил — и, хоть ничего не принимал, одурел до такой степени, что прижал проходящего мимо Вадима к стене и чуть не поцеловал. Чуть — потому что от его потрясённого взгляда мгновенно почти протрезвел и съебался. Ничего, конечно, не было, но Вова чувствует себя пидором распоследним. Дверь открывается, увеличивая громкость музыки на пару мгновений. Вова вскидывает голову и практически в испуге пятится к противоположной стене. У порога стоит Вадим, и вид у него строгий и серьёзный. — Блядь, Жёлтый, я случайно, — Вова поднимает руки, опирается лопатками о стену. — Как можно случайно зажать человека с очевидными целями, Адидас? Голос у Вадима тихий и вкрадчивый. Кличка, которой он почти не пользуется в разговорах с Вовой, сейчас режет слух. Вова болезненно морщится и молчит — сказать ему нечего. Вадим хватает его за воротник футболки — лето, жарко же, только её и бриджи надел — и вталкивает в кабинку. Вова обречённо зажмуривается — сам, бывало, лупил людей ногами, держась за качающиеся стенки. К чему он не готов, так это к щелчку щеколды и Вадиму, всем телом притискивающему его к стене. Вова открывает глаза и сталкивается с абсолютно безумным, тёмным взглядом. — Я закончу то, что ты начал? Вопрос, походу, риторический — Вадим целует его с напором бронепоезда, и у Вовы слабеют колени. Он стонет и поднимает руки, обхватывая лицо Вадима ладонями, отвечает лихорадочно, будто сейчас отнимут и отпиздят. Так, по идее, и должно быть — дверь в туалет открывается, и Вова с замиранием сердца узнаёт голос Зимы. — Вов? — Тут только я, — хрипло отзывается Вадим, одновременно притираясь пахом к Вове, твёрдым о твёрдое, так, что в глазах темнеет от возбуждения. — Съебитесь и табличку повесьте. — Девочки потеснятся, — понятливо отзывается Зима. Вова, ни живой ни мёртвый от страха и удовольствия, едва по стене не сползает, но Вадим не даёт. Отстраняется, чёткими, уверенными движениями расстегивает свои извечные брюки, потом стягивает с Вовы шорты и поднимает ладонь на один уровень с Вовиным лицом. — Оближи. Накрывает одномоментно — Вова обеими руками держит Вадима за запястье, лижет солоноватую от пота кожу, глядя в чужие глаза, и его ведёт от пристального, лишающего воли взгляда. — Блядь, — ёмко шепчет Вадим, притирается бёдрами, и Вова вздрагивает от соприкосновения члена о член. — Ох, ебать, — вырывается у него, и Вадим резко опускает руку, снова прижимая его к стене и глубоко, жадно целуя. Это ёбаное безумие за гранью нормальности. Вова поддаёт бёдрами вверх, вбивается в крепкую, тесную хватку широкой ладони. Рот Вадима горячий и влажный — Вова хрипло вздыхает между поцелуями, но не может заставить себя оторваться. Даже пытаться не хочется — если бы воздуха хватало, не разрывал бы контакта. Удовольствие обжигающе-горячими волнами обдаёт низ живота и бёдра, Вова разрывает поцелуй и дышит открытым ртом, губы в губы, прикасается лбом ко лбу Вадима, смотрит вниз. Пальцы у Вадима длинные, их как раз хватает, чтобы при повороте запястья удерживать оба члена вместе. Ладонь тяжёлая, уверенная — Вове кажется, что из него выдрачивают самую душу. — Нравится? — шепчет Вадим ему в губы, и, другой рукой хватая Вову за затылок, яростно целует. Финиш. Вова вцепляется в запястья Вадима, чтоб только не упасть. Ноги не держат совершенно, и Вадим наваливается на него, прижимает собой к стене, влажно целует в шею. Вова тупо моргает, пытаясь согнать гуляющий под веками белый шум. — Блядь, какой же ты, — звуки дрочки не прекращаются — Вадим утыкается открытым ртом ему в щёку и мелко, мерно раскачивается от движений руки на члене. Вова плывёт от мысли, что Вадим выше. Что он вот так просто может придавить его к стене даже без рук. Вова, блядь, сходит нахуй с ума. — Это ты такой, — он сглатывает, тычется неловким поцелуем Вадиму в шею, — просто пиздец. Вадим, охнув, кончает — и да, он тяжёлый, он выбивает из Вовы дух, но Вова бы себе язык скорее откусил, чем сказал, что ему не нравится. Это ёбаное грубое нарушение пацанских правил — но наркоту Кащея и то, что Айгуль у Марата не по своей воле не девственница, прикрыли же как-то (Турбо возмущался, но Зима его моментально осадил — Вова знал, что Зима благородно потопил бы их обоих, выдав собственное пидорство, чтобы спасти девичье имя от позора. Зима часто был лучше, чем они с Кащеем вместе взятые). Поэтому Вова только дрожащей рукой гладит Вадима по встрёпанным волосам. — Я тебя, блядь, с первой встречи хотел, — выдаёт вдруг Вадим тихо, — ты со штангой лежал, такой подтянутый, поджарый, красивый. Пиздец просто, Вов. Смех вырывается автоматически, и Вадим напрягается у него в объятиях, готовясь, видимо, к какому-то язвительному замечанию… Вова ничего не говорит в ответ. Только гладит по лицу и целует. Судя по тому, что Вадим моментально расслабляется, такой ответ его вполне устраивает.