Journalist 274: Echos der Zeit

2024 год Южная Корея, Чолла-Пукто, Деревня Пёнхан       — Простите, не знаю, как к вам правильно обращаться, — произносит Юнги, садясь на скрипучую лавку.       — Преподобный Чхве, — ответил ему пожилой мужчина в чёрных церковных одеяниях и со старенькой Библией в руках.       Юнги осмотрелся. Помещение маленькое, старенькое, но чистое и опрятное. Хоть и было видно, что тут давно никто, кроме единственного служителя, не появлялся, уют дома Божьего пытались сохранить всеми силами.       Здание церкви принадлежало Юнги, как и прочие постройки в этом городке. По собственному желанию он бы никогда сюда не вошёл, ведь был не особо верующим и предпочитал верить в науку, однако приходилось обходить каждого человека, который обязан платить арендную плату. К сожалению, в подобных городках лучше решать всё самостоятельно, а не через третьи лица, не обладающие достаточными полномочиями, чтобы уладить вопрос с первого раза.       Плюс ко всему, в этих шатких стенах есть записи, которые нужны Хосоку, а значит, нужны и Юнги. Да, он обещал не мешать, но Юнги ведь не вламывается в комнату, чтобы выкрасть что-то у журналиста, он просит предоставить ему документы о родственнике. На подобное Мин имеет право.       — Вы член католической церкви? — поинтересовался Юнги, скользя глазами по чужой идеально выглаженной одежде.       — Ранее мы были под православной церковью, однако сейчас я перешёл под крыло католической церкви, как и это место.       — В это место уже давно никто из жителей не ходит, я прав?       На лице преподобного появилась печаль, его пальцы лишь сильнее сжали святое писание.       — Я прекрасно понимаю, к чему вы ведёте, господин Мин, — опустив голову, сказал он. — Люди в здешних краях ненабожны, это так. Причина кроется в истории Пёнхана, однако я молюсь денно и нощно за исцеление этого недуга в сердцах жителей нашей деревни.       — Я не намерен выгонять вас, преподобный, как и требовать платы за ваше нахождение в этом здании, — искренне произнёс Юнги, стараясь придать голосу мягкости. — Однако, возможно, вам стоит найти место, где ваша вера подарит плоды.       — Даже в сухой почве может прорости семя, если на то есть воля Нашего Отца, — улыбнулся ему господин Чхве.       Взгляд Юнги обратился к скромному алтарю. На нём стояла икона бородатого мужчины, Юнги понятия не имел, кто это и зачем его икону поставили на стол. По обе стороны от более дорогой и красивой открытой Библии с на вид золотыми страницами, стояло два бокала. Рядом с алтарём находились горящие свечи.       — Позвольте мне спросить кое о чём.       — Конечно, господин Мин, — сразу же ответил преподобный.       — Можете ответить, почему люди отвернулись от Бога? — посмотрев на старика, спросил Юнги и увидел волнение в его глазах.       — Могли бы мы выйти на улицу?       — Конечно, — кивнул в ответ Юнги и сразу поднялся с лавочки, которая неприятно скрипнула.       Мин пошёл по деревянному полу мимо рядов длинных лавочек, на которых когда-то сидели люди, возможно, даже его родная бабушка. Он заметил на одном из таких же, как и все в этом помещении, деревянных подоконников вырезанную надпись, но не стал останавливаться, чтобы прочесть её. Дойдя до двери, Юнги увидел табличку, которая не удостоилась внимания при входе.       «Я свет миру; кто последует за Мною, не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни», — гласила чёрная надпись на белом дереве.       Юнги усмехнулся, быстро прочитав слова, а затем толкнул дверь и вышел на улицу. Сразу за ним вышел и преподобный Чхве, который плотно закрыл за собой дверь. Спускаясь по пяти ступеням, он перекрестился, и Мин заметил, что Библия больше не находилась в его руках.       Подойдя ближе к Юнги, преподобный громко сглотнул и, облизав губы, произнёс:       — Господин Мин, так вышло, что церковь была неотъемлемой частью жизни каждого в Пёнхане. Когда начались убийства, детектив Чон обустроил свой кабинет в здании церкви и допрашивал каждого именно там, где мы с вами сидели. Вера должна была укрепить дух, однако демоны овладевали многими жителями деревни, заставляли их совершать ужасное. В тысяча девятьсот семьдесят четвёртом дом Господа стал обителью дьявола, а потому это место считается проклятым, как и ваша резиденция.       — Насколько сильно было влияние церкви в те годы?       — Вы бы не нашли неверующего в Пёнхане. Для многих вера стала утешением во времена войны, Господь сохранил много жизней на фронте, и женщины регулярно посещали церковь трижды в неделю, мужья их — дважды, а дети так и вовсе могли приходить сюда каждый день, рассказывая священное писание наизусть за сладости.       Юнги кивнул и отстранился на шаг, не желая сохранять настолько нарушающую все личные границы близость. Он засунул руки в карманы, а после и вовсе повернулся к преподобному боком.       — Могли бы вы сохранить то, что рассказали мне в тайне, и отдать все сохранившиеся записи тех лет в мои руки?       — Д-да, — запнувшись, почти прошептал он. — Конечно, господин Мин, — резко кивнул, будто своим мыслям, преподобный Чхве, а затем поклонился и быстрым шагом пошёл в сторону лестницы. 1974       Сунхо вбегает в церковь и, кланяясь каждому, кто всё ещё остался, направляется к новому кабинету начальника. Он стучит в дверь, старается её тихо открыть, но всё нарушает скрип, и в это мгновение кажется, что это самый громкий звук, который Сунхо слышал в своей жизни.       — Давай живее! — грозно крикнул господин Чон, хлопнув по столу.       Сунхо подпрыгнул на месте от неожиданности, после чего зашёл в маленькое помещение и сел на табурет около стола начальника, опустив голову. Вокруг него пустые белые стены с одним единственным крестом напротив рабочего стола господина Чона.       Мальчик по имени Джунхо прибежал в участок сразу после молитвы в церкви и передал, что господин Чон теперь будет работать там, а потому Сунхо обязан появиться немедленно. Конечно, дорога требует времени, но, похоже, начальник об этом забыл, вот и злился так, будто вырвал помощника с гулек.       Вообще, Чон Чонхо был довольно странным человеком, но Сунхо был необразован, не ему судить других людей, особенно таких уважаемых, как господин Чон. Наверное, и в том, что работают они теперь в церкви, есть смысл, какой-то глубокий, который не дано понять глупому человеку. Скорее всего, хотят сразу утешить население, чтобы молились и находили исцеление ужасной раны для каждого жителя Пёнхана.       Сунхо до сих пор видел перед глазами труп Дахён, невероятная жестокость.       «У меня есть сестра, не представляю, каково Джэёпу сейчас», — подумал про себя Сунхо, а после из мыслей его вырвал жёсткий голос.       — Пригласи первых свидетелей, — приказал Чон Чонхо.       — Да, сейчас, — поднявшись с табурета, ответил Сунхо.       Он подбежал к двери, открыл её и указал рукой на два стула напротив стола господина Чона. Сам стол пустой, а начальник сидит на неудобном стуле, держа в руках блокнот и ручку.       В комнату проходят Бэ Херин вместе со своей матерью Хесон и отцом Джонгхуном. Она сжимает рукой ткань собственной юбки и неуверенно поглядывает на Чон Чонхо. Опустившись на стул, Херин сложила руки на коленях, опустила взгляд, а её родители остановились за спиной. Хесон положила на плечо дочери руку, Сунхо заметил, как она его сжала, и губы Херин поджались.       Сунхо занял своё место, достал блокнот и маленький карандаш, а после посмотрел на начальника.       — Здравствуй, Херин, — громко, словно гром и в без того пасмурное утро.       — Здравствуйте, господин Чон, — робко, со страхом.       — Знаешь ли ты, что врать в церкви грешно?       — Да, она знает, господин Чон, — отозвалась мать девушки, посмотрев на своего мужа. — Она всё вам расскажет!       — В таком случае, я слушаю, — сложив руки на груди, сказал начальник. — Расскажи мне всё, что ты знаешь, Херин.       — Я... — выдохнула она, вновь рискнув посмотреть в глаза господину Чону. — Я не могу утверждать, что это он убийца, но позавчера Дахён сильно поссорилась со своим братом.       — Ты обвиняешь брата жертвы? — выгнув бровь, спросил Чон Чонхо.       — Нет, господин Чон, кто я такая, чтобы обвинять кого-то, — запаниковав, протараторила. — Просто он ударил её, очень сильно ударил, понимаете? Она упала и ударилась головой об землю. Я и Ым Суюн помогли ей подняться, когда Джэёп с друзьями ушёл. Господин Чон посмотрел на Сунхо, и тот сразу принялся записывать имена.       — Почему же он ударил её? — уже более спокойным голосом спросил.       — Я не знаю, простите.       — Ну что же, в таком случае можете быть свободны.       — Спасибо, господин Чон, — сказала Хесон. — Да сохранит вас Господь!       Дочка с матерью вышли к выходу, отец семейства задержался, чтобы сказать:       — Поймайте этого подонка.       — Обязательно, — ответил ему Чон Чонхо.       Джонгхун кивнул и быстро вышел за дверь, закрыв её за собой.       Сунхо растерянно посмотрел на господина Чона, ожидая услышать его мысли по поводу обвинения, озвученного всего минуту назад. Не мог же, в самом деле, Дахён убить родной брат, просто вздор! Да, пускай он её ударил, значит, повод был, значит, заслужила чем-то, но простая пощёчина не равняется убийству.       Начальник выдохнул и потянулся к карману, где носил сигареты. Опомнившись, он отдернул руку и подпер ею голову. Посмотрев на Сунхо, Чон Чонхо произнёс:       — Отправь кого-то за её братом и зови следующих.       — Но вы же не думаете, что Джэёп убил её? — спросил Сунхо, поднимаясь на ноги.       — Да мне плевать, кто это сделал, — устало выдохнул следователь, а после поднялся с места и, обойдя стол, подошёл к Сунхо. — Даже если это её мать, плевать, понимаешь? Мы должны найти убийцу в ближайшие два дня, а иначе это повлияет на мою репутацию и на будущее моего сына. Где это видано, чтобы после простой кражи в деревнях убийства начинались?       — Но подозревать брата жертвы...       — Если так подумать, он вполне подходит, — задумчиво проговорил Чон Чонхо. Развернувшись, он сделал несколько шагов, сел на стол и потер подбородок. — Да-да, Джэёп сильный, и отпечаток может принадлежать ему, а раз бил её, значит, агрессивный. Если повезёт, закроем это к вечеру, и даже Ёнчоль нам не пригодится, — довольно кивнув, начальник посмотрел на Сунхо. Его голос сразу же стал жёстче, он чуть ли не закричал: — Ну и какого чёрта ты всё ещё тут стоишь?       — Да, простите, — Сунхо поклонился и направился к двери.       Слова господина Чона выбили из колеи. Раньше Сунхо только слышал про убийства, но никогда их не видел и уж тем более не участвовал в расследованиях, поэтому сейчас он растерян. Казалось, что они обязаны найти убийцу, а не закрыть дело как можно быстрее, но, похоже, он ошибся. Время важнее. Чон Чонхо в этом разбирается больше, за его плечами служба в армии, там ведь тоже совершаются убийства, а потому он опытный следователь, и мысли сомнения следует откинуть. Нужно просто выполнять приказы, и с этим Сунхо справляется отлично.       Он приглашает Хо Джунсу к следователю, а сам выходит и быстрым шагом идёт к Чонгуку, который с растерянным видом сидел на самой последней лавке, упираясь спиной на стену. Скорее всего, Чон-младший характером был похож на мать, ведь начальника в Чонгуке Сунхо никогда не узнавал.       — Эй, Чонгук, — подойдя поближе, проговорил Сунхо. — Ты можешь помочь мне?       — Да, конечно, — сразу же ответил, поднявшись на ноги.       — Нужно Джэёпа позвать.       — Зачем? Вы узнали, кто убил Дахён?       — Не спрашивай, — покачав головой, ответил Сунхо. — А господин Ким где? Он обычно с тобой.       — Он ушёл к семье сразу после молитвы, — отведя взгляд, проговорил Чонгук.       — Может, он что-то видел, не знаешь?       — Нет, вряд ли, — задумчиво нахмурившись, сказал он. — Я не помню, чтобы он говорил о чём-то таком, да и из резиденции он редко выходит, знаешь же.       — Да, правда, — кивая, ответил Сунхо. — Ну ладно, мне возвращаться нужно, и ты иди, но побыстрее, пожалуйста.       — Я быстро бегаю.       — Только ты не говори отцу, что я тебя просил, ладно? — попросил Сунхо, и в ответ увидел краткий кивок со сдержанной вежливой улыбкой.       Сунхо разворачивается, идёт между рядами лавок и останавливается около алтаря, перед которым, молясь на коленях, сидела О Миран, женщина восьмидесяти шести лет. Она крепко сжимала руки и покачивалась вперёд-назад. У Миран была и дочь, и внучка. Сунхо, глядя на неё, думал, что она молится об их защите.       Убили только одного человека, но, осматриваясь по сторонам, Сунхо поймал себя на мысли, что в каждом жителе Пёнхана умер кусочек души. Он повернулся к огромному кресту на стене спиной, внимательно обвёл взглядом помещение, остановился на каждом и почувствовал, как по спине побежали мурашки. Это ещё не конец, а только начало чего-то ужасного. Сунхо не знал, откуда это чувство появилось, но был уверен, что оно преследует каждого. 2024       Хосок с трудом дошёл до церкви, где когда-то проповедовал Ли Джоно. Он умудрился заблудиться, даже нашёл тупик в этой деревне, но всё же добрался до места назначения и уже подготовил список вопросов для нового посланника Бога от лица дальнего родственника следователя Чона.       Он проходит вдоль стены, заглядывает в окно и видит там мужчину, который несёт метлу из одного угла в другой, скорее всего, для уборки территории. Дальше смотреть в окно не стал, ещё увидят и подумают, что Хосок какой-то псих, тогда уж точно не видать ему информации, как собственных ушей.       Выглянув из-за угла, Хосок сразу заметил машину бордового цвета и Мин Юнги собственной персоной, который перебирал в руках какие-то бумаги, сидя за рулём. Кого-кого, а его здесь видеть не хотелось, этот человек — настоящий вестник отсутствия новых сведений по делу.       «Славно, я зря угробил половину этого дня», — подумал Хосок, а потом решительно шагнул в сторону Юнги.       — Господин Мин, какая радость, — улыбнулся Хосок, приближаясь к машине.       Он остановился прямо напротив Юнги, пытался разглядеть, что за бумаги у него в руках, но потерпел поражение в тот момент, когда листы были положены под чёрную папку. Мин поднял голову к Хосоку, откинулся на спинку кресла и спросил:       — Вы веруете, господин Чон?       Его голос был спокойным, даже умиротворённым, снова перемена настроения или злое лицо только для случаев, когда они не одни. Если второе, то это уже брачные игры, а не попытка скрыть скелеты своей семьи в новом и более надёжном шкафу.       «Mein Gott, was denkst du?!» — удивившись собственной мысли, одёрнул себя Хосок и только после этого осознал, что каждая эмоция отразилась на его лице.       К счастью, Юнги молча смотрел на него, слегка нахмурив брови. Обошлись без комментариев и на том спасибо.       — Сколько свечей вы поставили, чтобы я не узнал ничего у того человека? — проигнорировав вопрос, поинтересовался Чон.       — Одну, — пожал плечами Юнги, а потом добавил: — Возможно, две.       — Хоть убей, я не пойму логики, — вслух размышляет Хосок. — Ты дал добро на моё нахождение тут, aber всячески показываешь, что мне тут не место и бла-бла. — Хосок наклоняется, упираясь руками на колени, и, прищурившись, смотрит прямо в глаза Юнги. — Да, я тут из-за твоей покойной бабки, но ты ведь и сам не знаешь, что произошло. Неужели действительно не интересно, либо же интересно, но невыносимо страшно, что в твоём роду есть убийца? Хм. Мне кажется, второе.       Мин не отводит взгляд, даже не моргает, смотрит чуть ли не в самую душу с леденящим холодом и жестокостью в глазах. Хосок даже немного жалеет об этих словах, но на лице Юнги появляется ухмылка. Подняв брови и глубоко вздохнув, он отворачивается и чешет затылок, а потом произносит:       — Вы, господин Чон, совершенно не знаете, о чём говорите. Я твёрдо уверен, что Тэхён был порядочным человеком, который не способен совершить убийство, но таким газетным крысам, как вы, плевать, не так ли? В этой ситуации присутствует страх, но не перед мёртвыми, — отрицательно качнув головой, сказал Юнги, и Хосок был готов поклясться, что его внутренний детектор лжи кричит, что каждое слово — ложь. Юнги вновь посмотрел на Чона и продолжил: — Моя семья достаточно страдала от журналистов, и без вас хватает ежедневных обвинений. Моя покойная бабушка желала, чтобы я привёз вас сюда, но я не позволю очернить моё имя, только не такому, как ты, Чон Хосок.       — Это был первый раз, когда я услышал в твоих словах ложь.       — В этом месте не станут помогать, мою молитву услышали, — сказал Юнги, а потом наклонился вбок, чтобы захлопнуть дверь машины.       Хосок выпрямился, отошёл на несколько шагов и засунул руки в карманы, наблюдая за тем, как машина Юнги тронулась с места и уехала.       Он подошёл к церкви, сел на вторую ступеньку и упёрся локтями в колени, зарыв пальцы в волосы. Интересно складываются события. Ничего очевидного выяснить не удалось, но стало ясно: дело буквально золотое и не только из-за убийств. Одни убийства не способны заткнуть всех, даже того, кто никогда в деревне не жил.       Возможно, Юнги сказал правду, он молчит из-за страха, что Хосок распорядится информацией неверно. Но самому Чону кажется, что это правда лишь наполовину. Доверять Хосоку причин нет, он действительно может выкрутить всё так, что вся Корея узнает имя Ким Тэхёна, и будет прав. Без сомнений — он убийца, дыма без огня не бывает. Но Мин боится найти этому подтверждение и поверить статье, которую собирается написать Хосок. Пока он не верит, это всё слухи для каждого члена семьи.       Дверь за спиной открывается, на улицу выходит старик, но, увидев Хосока, который повернул к нему голову, поспешно заходит обратно в церковь. Вот же чёрт, праведный спасается бегством по настойчивой рекомендации господина Мина.       Чон поднимается, мысленно проклинает бизнес Юнги и раздражённо шагает туда, откуда пришёл. Телефон вибрирует, на экране появляется имя Намджуна, и Хосок спешит ответить на звонок.       — Ты что-то узнал? — сразу переходит к делу. — Молю, скажи, что да.       — Да, — отвечает Намджун. — Есть номер сына сестры Тэхёна, Ан Джонхёна. Я отправил тебе его, но если скажешь кому-то, убью к чёрту.       — Я могила, клянусь, — радостно ответил Хосок. — Что-то ещё?       — Номер сестры Мин Юнги, которому большая половина Пёнхана по наследству досталась. Вообще, похоже, он любимчик, потому что его сестра живёт не в Тэгу, а в Ульсане, у неё там какой-то бизнес и прочее.       — Номер сестры, — перебивает Чон.       — О нет, у меня он есть, а тебе не дам, засудить может, понимаешь? А сказал я тебе об этом, чтобы ты просто знал, что у младшего Мина есть сестра, — сказал Намджун, хихикая. Хосок слышит, как телефон падает на стол, и следом охает Ким, после чего суетливо произносит: — А ещё Пак Чимин, точнее Пак Минхао. — Он прямо у динамика открывает какую-то пачку, и Чон буквально слышит хруст чипсов.       — Хватит жрать, говори, — вспылил он, а потом осмотрелся, опасаясь, что кто-то идёт за спиной.       — Попробуй есть два раза в сутки, тогда и поговорим, — фыркает Намджун. — В общем, Минхао — кореец с китайскими корнями, недавно скончался, был в браке с девушкой по имени Гарам, но она умерла, рожая сына.       — А что-то по Чонам? — устало выдохнул Хосок.       — Ну, я ещё не искал, да и не горю желанием, — признался Намджун. — Брат Чонхо был шишкой в Сеуле, если его дети всё ещё в военном деле, меня за распространение их личных данных ёбнуть могут, а я работу люблю.       — Хотя бы имена, а я там уже сам, пожалуйста!       — Имена могу, ближе к ночи скину.       — Спасибо, Джун, моё предложение об отпуске всё ещё в силе.       — Обойдусь, — ответил он, и сразу завершил звонок. 1974       Чон Чонхо ходит взад-вперёд по воображаемой линии, потерявшейся среди травы. Нужно было покурить. От церкви пришлось отойти на приличное расстояние, но это время в тишине можно использовать с пользой.       К сожалению, подозреваемых оказалось больше, чем рассчитывал Чонхо. Помимо брата жертвы, в списке приглашённых на допрос появились имена Чхве Сонбина, старшего брата восьмилетнего мальчишки, Чхве Донгхо, который служил при церкви и планировал посвятить свою жизнь этому делу. А ещё Шин Лимина, младшего сына семьи, владеющей хлебной лавкой, и Мун Намки, старшего сына семьи, продающей очень хорошее мясо и яйца.       Сонбин попал в список подозреваемых из-за слухов. Говорили, он давно был влюблён в Дахён, и они даже несколько раз занимались сексом втайне от родителей. Сонбин отказался брать Дахён в жёны, она начала бояться, что будет опозорена на весь Пёнхан, и заявила, что расскажет родителям о попытке изнасилования. Многие девушки видели их ссору незадолго до смерти, правда, никто не знал, о чём именно они разговаривали.       Шин Лимин и Мун Намки встречались с Дахён в вечер её смерти. Они отдали ей корзину с хлебом и мясом, а потом ушли. Маловероятно, что это были они, но поговорить с парнями стоило, возможно, видели ещё кого-то, и лучше, чтобы этим человеком оказался Сонбин или Джэёп.       Чонхо сделал затяжку, повернул голову к церкви и увидел девушку, которая бежала к нему навстречу. Он поспешил докурить и кинул окурок на землю, после чего наступил на него. Сложив руки за спиной, Чонхо направился к девушке, которой оказалась Шин Ханбёль.       Ханбёль остановилась, поклонилась и нервно провела языком по губе, глядя на туфли следователя.       — Господин Чон, простите, что потревожила вас, просто дело совсем неотложное, — нервно проговорила она. — Я бы не хотела говорить о таком при своих родителях, пожалуйста, поймите меня.       — Что произошло? — спросил Чонхо, и Ханбёль сглотнула, после чего подняла взгляд.       — Вчера вечером я возвращалась домой позже обычного, до комендантского часа оставалось всего пятнадцать минут. Дахён была далеко от своего дома в компании... — она замялась, и её глаза принялись бегать из стороны в сторону. Ханбёль опустила голову ещё сильнее.       Чонхо указательным пальцем поддел её подбородок и заставил посмотреть на себя.       — В чьей компании? — грубо спросил он.       — Господина Ким Тэхёна, — тихо сказала Ханбёль.       — Что? — нахмурив брови, произнёс Чонхо. — Надумала оговорить члена семьи Ким, совсем из ума выжила?       — Но я говорю правду.       — Господа Ким — уважаемые люди. Как возможно такое, что их сын убил девушку? — злобно процедил Чонхо. — Молчи об этом, молчи и молись, чтобы я не узнал, что эти мерзкие слухи поползли по деревне. — Он отстранился, завёл руки за спину и обвёл взглядом Ханбёль. — Пошла прочь, вон с глаз моих.       Ханбёль поклонилась, развернулась на пятках и поспешила скрыться, вытирая руками слёзы, хлынувшие из глаз. Чонхо раздражённо выдохнул. Обвинять Ким Тэхёна в убийстве — какая наглость, какая дерзость со стороны этой девицы. Позор ей даже за мысль, что один из достойнейших людей в Пёнхане совершил такой грех. Немыслимо.       Он достал коробок спичек, подкурил сигарету и услышал голоса. Обернувшись, Чонхо увидел сына в компании Джэёпа и его родителей. Мать всё ещё оплакивала свою дочь, её глаза опухли, а губы дрожали. Женщина еле шла, но держаться на ногах помогал муж.       Чонхо пошёл к четырём людям и кратко поклонился.       — Что вам от нас нужно, господин Чон? — спросил Джэёп.       — Позвольте мне отлучиться на секунду, — ответил следователь и кивнул Чонгуку, показывая, чтобы тот шёл следом.       — Конечно, — взяв мать под локоть, понимающе проговорил младший Кан.       Чонхо отошёл, сделал ещё одну затяжку и, когда Чонгук оказался поблизости, до боли сжал руку сына, шипя:       — Ты что делаешь с этими людьми?       — Я решил выразить сочувствие, и они сказали, что собираются к тебе, — поморщившись, быстро ответил Чонгук.       — Не покидай церковь, пока я не закончу, понял?       — Да, я понял.       Чонхо отпустил сына, сделал очередную затяжку и кинул остаток сигареты на траву. Он посмотрел на Чонгука и всё же решил узнать:       — Где Ким Тэхён? Он покинул церковь прямо во время молитвы, люди могут подумать, что это неуважение.       — Он со своей матушкой, ей стало хуже, — опустив голову, ответил Чонгук.       — Да дарует ей Господь долгих лет, — проговорил Чонхо, вспоминая собственную жену, подарившую ему великое счастье и горе.       — Аминь, — прошептал Чонгук, и Чонхо кивнул в сторону церкви, позволяя ему уйти.       Чонгук и Чонхо расходятся в разные стороны. Следователь подходит к семье Кан и внимательно смотрит на Джэёпа. Со стороны кажется, что он совсем не опечален смертью сестры, однако с другой стороны, он как мужчина должен быть сильным и не показывать свою слабость матери.       Чонхо в который раз за последние часы спрашивает себя, способен ли этот парень убить, и в очередной раз он отвечает утвердительно. Каждый может убивать, в армии это сплошь и рядом: если не себя, так другого. Чонхо подкован в таких делах. На Джэёпа следует только надавить, и он всё расскажет.       — Зачем вы хотели меня видеть? — взволнованно спросил младший Кан. — Вы узнали, кто сделал это с моей сестрой?       — Джэёп, многие говорят, что ты бил Дахён, — проговорил Чонхо. — Где ты был этим вечером?       — Постойте, — отшагнув назад, сказал Джэёп, выставив руку вперёд. — Вы думаете, это я сделал?       — Что всё это значит, господин Чон? Наш сын был с нами! — заявила Дасом.       — Всю ночь? — уточнил Чонхо.       — Ночью я был в своей комнате, — повышая тон, ответил Джэёп. — Я спал, а не убивал сестру!       Чонхо оборачивается к церкви, видит, что там достаточное количество людей, которые способны разнести слух за считанные часы, и решает, что следует повременить с полноценным допросом. Следует предотвратить самосуд. Он сообщил, что Джэёп является подозреваемым, этого для сегодняшнего дня достаточно, остальное можно перенести на следующий, ничего ведь не случится за ночь. Кивнув самому себе, он вновь поворачивается к семье Кан.       — Завтра, когда в церкви будет меньше людей, ты должен зайти ко мне, и мы всё обсудим, — говорит Чонхо. — Расскажешь, как всё было и почему ты её бил.       — Вы не можете обвинять меня, — возражает младший Кан, но в ответ слышит краткое:       — Если не явишься, я расценю это как признание.       Дауль резко хватается за сердце, её ноги подкашиваются, и она чуть было не падает, громко ахнув. Джэёп кидается к матери, а Дасом смотрит на Чонхо, который видит, как в чужих глазах собираются слёзы скорби и отчаяния.       — Матушка.       — Отведите её домой, позовите врача, — сказал Чонхо. — Ещё одна смерть нам не к чему.       Он развернулся и направился к церкви, не оборачиваясь, лишь вслушивается в суету семьи, потерявшей дочь и сестру. Слышится плач матери, узнавшей, что возможным убийцей может быть её родной сын, и голос отца, который едва сдерживает собственную истерику, чтобы успокоить жену.       Чонгука Чонхо находит в третьем ряду церкви рядом с мечущейся из стороны в сторону О Миран. Он бережно придерживает её за руку, что-то тихо говорит и при каждой возможности предлагает воду, которая стоит рядом.       Чонхо смотрит на эту женщину и осознаёт, насколько велики последствия одного убийства в такой маленькой деревне. Если завтра он не сумеет расколоть Джэёпа, паника лишь усилится. Без чувства жалости к родителям Чон обязан сломать младшего Кана, чтобы положить всему этому конец и вернуть в Пёнхан спокойствие.       Он подзывает к себе Сунхо, приказывает отправить всех по домам и отпускает помощника. Подойдя к сыну, оповещает, что пора идти домой, а когда они оба покидают церковь, добавляет, что сначала следует навестить семью Ким. Чонхо должен поставить в известность старшего господина Кима, что его сын может оказаться в незавидном положении, его обязанность — просить их сохранять бдительность.       Вся дорога проходит в молчании. Чонгук не любит разговаривать с ним, а сегодня он ещё более неразговорчив, чем обычно. Судя по всему, его тоже подкосила новость об убийстве, но это пройдёт. Чонхо часто размышлял о сыне, который старался молчать и смотреть в пол в его присутствии. От матери в нём с каждым днём всё меньше, как и от самого Чонхо. Улыбку на лице Чонгука удаётся разглядеть только в присутствии младшего Кима.       Их дружба вызывает смесь восхищения и удивления: совершенно непонятно, чем Чонгук смог зацепить наследника одной из самых богатых семей в округе. Хоть их близкие отношения и на пользу семье, всё же в ближайшие дни стоит оградить Чонгука от Ким Тэхёна. Возможно, сыну придётся отправиться в Сеул, где он наконец-то займёт своё тёплое место.       — Как успехи в учёбе? — спрашивает Чонхо, подкуривая сигарету. — Не надоело рисовать?       — Преподаватель доволен.       — Ещё бы ему быть недовольным, он на мои деньги машину купил.       — Да, — кратко кивает Чонгук.       Чонхо смотрит на сына, делает затяжку и кивает, продолжая молча шагать. В следующий раз, когда Чонхо открывает рот, он говорит Чонгуку ждать около ворот и оставляет его с дворецким, проходя в роскошную резиденцию семьи Ким. 2024       Юнги проходит в малую гостиную, садится на диван и кидает листы, которые передал преподобный, на кофейный столик. Он устал за этот день. Он хочет уехать домой и покончить со всем раз и навсегда, но не может всё просто бросить и оставить тут журналиста. К тому же, к своему несчастью, Юнги узнал некие подробности произошедшего в семьдесят четвёртом году. Невольно он начал распалять в себе интерес к этому делу, но... Хосок прав.       Юнги страшно, что бабушка верила в ложь, что в нём есть кровь убийцы. Ранее его не так сильно волновало, насколько правдивы рассказы бабушки, но, побывав в резиденции, он осознал, что целые поколения, проживавшие тут, не просто люди, которые не имеют к Юнги отношения, это его кровь. Почему-то именно за этот день он понял, насколько это всё важно и ценно. Он захотел узнать историю своей семьи, но страх приковал его к земле. Теперь Юнги не может пошевелиться не из-за безразличия, а из-за собственных чувств.       «Лучше бы бабушка отдала всё Борам. Лучше бы не просила меня ехать сюда. Лучше бы я не смотрел в глаза всех этих людей, которые считают меня потомком убийцы», — гневно думает Юнги, откидывая голову на спинку дивана.       — Господин Юнги, — спокойный голос Чимина нарушает тишину, — желаете чего-нибудь?       Он не видит дворецкого, перед глазами лишь красивый потолок. Юнги поднимает руку, показывая пальцами цифру два, а после говорит:       — Два стакана и бутылку виски.       — Сию минуту.       Чимин уходит, звук его туфель становится всё тише. Юнги хмурит брови и думает уже о дворецком. Что он чувствует, находясь в этом месте? Почему он не уедет? Какие эмоции вызывает у него Юнги? Возможно, ему совершенно не нравится, что кто-то появился в этих стенах, нарушая порядок вещей. В конечном итоге Юнги совсем не чувствует, что находится в своём доме, хоть это и единственное место во всём Пёнхане, где ему спокойно.       Чимин возвращается с подносом в руках. Юнги зачесывает волосы назад, садится ровно и поднимает голову к дворецкому, который ставит перед ним сначала один стакан, потом второй, а затем и саму бутылку с алкоголем. Мин кивает, берёт поднос и забирает его из рук удивлённого дворецкого.       — Садись, — говорит Юнги, кидая поднос на пол перед собой.       — Господин Юнги, у меня ещё остались дела, — возражает Чимин.       — Пожалуйста, — он набирает в лёгкие воздух, прикрывает глаза, а потом берётся за бутылку и наливает виски в два стакана, — не заставляй меня прибегать к словам типа "приказываю", окей? — кинув взгляд на дворецкого. — Мне блевать охота от этого всего официоза и игры в начальника и подчинённого. Ты живёшь в этом доме и имеешь право выпить со мной этот охуенно дорогой виски.       Чимин поджимает губы, обходит диван и неловко садится рядом с Юнги. Дворецкому некомфортно, а Мину всё равно, пусть считает это приказом, но выпить придётся.       Взяв один стакан, Юнги вручает его дворецкому и одобрительно кивает.       — Если не пьёшь алкоголь, говори сразу, — предупреждает Юнги, указывая на него пальцем.       — Я пью, — мгновенно отзывается Чимин.       — Вот и славно, — взяв свой стакан, он делает первый глоток и вновь смотрит на бумаги из церкви. — Когда я сказал, что хочу продать резиденцию, почему тебя это настолько задело?       Чимин делает глоток, а потом снимает туфли, чтобы закинуть ноги на диван. Юнги поворачивается к нему всем телом, подгибая ногу под себя.       — Я жил тут всю жизнь, получил в этой комнате образование и похоронил на территории резиденции отца, — отвечает Чимин. — Для меня это больше, чем просто стены.       — Бабушка рассказывала о твоём отце, он был хорошим человеком, — искренне говорит Мин. — Он бы хотел, чтобы ты был счастлив.       — Я счастлив, господин Юнги, — улыбается Пак. После недолгой паузы он вновь подаёт голос: — Вас что-то тревожит?       — Я стал жертвой интереса к прошлому, — признаётся Юнги, после чего осушает стакан в своей руке. — Бабушка говорила, что он тоже был хорошим человеком.       — Многие серийные убийцы казались хорошими людьми, господин.       — Не называй меня так, я не хочу быть господином в этом доме.       — Да, хорошо, — понимающе кивает Чимин.       Юнги отгоняет свои мысли, желая продолжить разговор. Он вновь наполняет стакан и обращается к дворецкому:       — Покойный господин Пак рассказывал тебе что-то про него?       Чимин смотрит на собственные руки, сжимающие прозрачный стакан, медленно кивает и будто бы набирается сил сказать нечто ужасное.       — Отец говорил, что он был влюблён в своего лучшего друга, дарил ему подарки и часто приглашал на семейные вечера.       Юнги усмехнулся из-за мысли, что обвинение в убийствах далось Чимину куда легче, нежели рассказ, что Тэхён был геем. Это настолько же забавно, как и печально.       — Кем был этот человек? — спросил Юнги.       — Господин Чон Чонгук, сын покойного господина Чонхо, — ответил Чимин. — У меня есть фотография.       — Я могу взглянуть на неё?       — Безусловно.       Чимин обувается, уходит, и Юнги вынужденно погружается в размышления.       «Некоторые серийные убийцы казались хорошими людьми», — звучит у него в голове голос Чимина.       Правда, чистая правда, без капли лжи. Порядочные семьянины оказывались убийцами-педофилами. Добрые парни, которые просили помочь загрузить продукты в машину, убивали девушек с особой жестокостью, а потом отрицали всё в суде. Чем этот человек отличается от прочих серийных убийц? Он мог любить. Он мог быть хорошим братом и сыном. Он мог ужинать в кругу семьи, а потом идти убивать по ночам, и никто бы не посмел подумать, что это совершает сын богатейшей семьи деревни. Тэхён был защищён своей собственной фамилией.       Юнги очень хотел бы вернуться в прошлое и узнать, что действительно произошло. Умер он или смог сбежать, как многие говорили? Но, к сожалению, всё, что он может — это собирать осколки информации, которые сохранились до наших дней. Только вот смысла в этом мало, всё может оказаться ложью.       Возможно, стоит довериться Хосоку, помочь ему узнать больше, понадеяться на его честность. Но эта идея ему нравится ещё меньше, чем мысль, что Ким Тэхён убийца. Журналисты — коварные и жестокие люди, которые готовы бежать по головам ради сенсации, и пока Чон Хосок не подтвердит, что хочет найти истину, Юнги доверять не станет, даже если захочет.       Чимин возвращается. Он садится на диван, передаёт фотографию в руки Юнги, и тот внимательно смотрит. Старое и уже давно потрёпанное временем фото, на котором изображены двое парней, сидящих на деревянных стульях. На обратной стороне написано: "Ким Тэхён и Чон Чонгук, тысяча девятьсот девяносто четвёртый год".       — Так и не скажешь, что он убийца, — проводя пальцем по лицу Тэхёна, которого благодаря бабушке знал в лицо, говорит Юнги.       — Отец упоминал его только во время разговоров о господине Чонгуке, так как отказывался даже думать, что он убийца.       — А этот Чонгук, что с ним?       — Простите, я не знаю, — ответил Чимин. — Говорят, что он и ещё несколько человек покинули Пёнхан сразу после инцидента. По слухам, он помог Ким Тэхёну избежать наказания. Я пытался его найти, но сейчас Чон Чонгука не существует.       — А дерево? — резко вспомнив про дерево, которое не увидел на территории резиденции, спрашивает Юнги и смотрит на Чимина.       — Его срубили на следующий день. Ранее оно было чуть дальше конюшни.       — Понятно, — ответил Мин.       Он берёт бутылку виски, поднимается с дивана и, пожелав дворецкому хорошего вечера и ночи, уходит в свою комнату. 1974       Чонгуку пришлось зайти в дом. Выбора ему не оставила Ханыль, которая увидела Чона из окна.       Сейчас он сидит в малой гостиной напротив юной госпожи. Минхао, как телохранитель, стоит рядом с Чонгуком, прямо за его спиной. Он сейчас не просто дворецкий, а сопровождающий, и эта встреча смеет называться подобием свидания.       Чонгук молится, чтобы Ханыль не рискнула просить отца о свадьбе с ним. Его могут обвинить в том, что он соблазнил её ради денег семьи или, ещё хуже, свадьбу могут одобрить отцы с обеих сторон. Ханыль пятнадцать, Чонгуку двадцать три, этот союз для него более чем аморальный, а если учесть все предпочтения, то и мучительный.       «Молю, отец, быстрее!» — то и дело повторяет про себя Чонгук, неловко улыбаясь Ханыль, у которой в глазах только восхищение и очарование.       — Хотите чаю? — пролепетала Ханыль.       — Благодарю, но, боюсь, у нас не так много времени, — ответил ей Чонгук, косясь на дворецкого.       — Знаете, я боюсь лошадей, — сжав руки на коленях, улыбается она, краснея.       — Надеюсь, что вы сможете побороть этот страх.       — Брат говорил, вы прекрасный наездник. Я бы поговорила с отцом, чтобы он позволил вам помочь мне, господин Чон.       — Из меня скверный учитель, простите, — Чонгук трёт руку об руку, ёрзает на месте и делает глубокий вдох через нос. — Вы можете обратиться к брату.       — Мой брат — напыщенный индюк! — заявила Ханыль. — Даже если упаду на колени, он переступит через меня и пойдёт дальше. Совершенно не понимаю, чем он заслужил ваше расположение.       — Уверен, что ваш брат любит вас не меньше других сестёр.       — Вот именно, — улыбнулась она.       Послышались шаги, в комнату заходят господин Ким и отец. Чонгук поднимается, уважительно кланяется и сразу подходит к отцу. Ханыль, в свою очередь, широко улыбается и громко произносит:       — Отец, господин Чон согласился помочь мне с верховой ездой.       У Чонгука из лёгких выбивает воздух, он растерянно смотрит на Ханыль, а потом на господина Кима, который не удосужился ответить, лишь кивнул и, пожав следователю руку, покинул гостиную.       Отец коснулся плеча Чонгука, подтолкнув его к выходу из гостиной. Он не произнёс ни слова, пока они шли к воротам резиденции, и лишь когда дворецкий пожелал хорошего пути и закрыл дверь, спросил:       — Ты засматриваешься на дочь семьи Ким?       В голосе не было осуждения, только простой интерес, но этот вопрос для Чонгука словно пощёчина.       — Она ребёнок, как я смею о таком даже подумать?       — Тогда с какой целью ты согласился заниматься с ней?       — Я не соглашался, она соврала.       Отец кивнул и похлопал Чонгука по плечу, но тот не понял, к чему это было. Они погрузились в тишину. Чонгук думал обо всём, что произошло за этот день, казалось, что за двадцать четыре часа он прожил больше недели. Хотелось принять ванну и утонуть в тёплой постели с портретом Тэхёна под подушкой. Чон всей душой надеется, что завтрашний день принесёт больше положительных эмоций, но в это мало верится.       Он не замечает, как оказывается около своего дома. Отец идёт вперёд, Чонгук медленно шагает позади. Скоро станет совсем темно, а в этой темноте лишь зло, которое сейчас начало убивать.       — Господин Ким, — говорит отец, и Чонгук ускоряет шаг, чтобы сровняться с ним.       Там, на ступенях их дома, сидел Тэхён. Увидев Чонов, он быстро поднялся и согнулся в поклоне перед отцом Чонгука, который, расширив глаза, смотрел на Кима, не понимая, что он делает в их доме. Зачем он пришёл? Что он собирается говорить отцу? Комендантский час начнётся с минуты на минуту, а он перед домом следователя. Безумец! Да, он предлагал остаться на ночь, но это было до того, как весь Пёнхан узнал об убийстве!       — Господин Чон, простите за столь поздний визит, — уважительно сказал Тэхён, оставаясь в глубоком поклоне. — Позвольте остаться у вас на ночь, я не доставлю вам неудобств и уйду на рассвете.       — Зачем вы просите о подобном?       — Мой отец зол на меня, я совершил проступок и хотел бы переждать его злость в безопасном месте.       Отец повернулся к Чонгуку, затем обошёл Тэхёна и достал из кармана брюк ключи. Он открыл дверь, толкнул её и сказал:       — Одна ночь.       Тэхён выпрямился и подмигнул Чонгуку. Он пошёл следом за отцом, а Чон стал тем, кто закрыл дверь.       Отец предложил Тэхёну поужинать, но тот ответил, что не голоден. Экономка уже ушла к себе, поэтому стелить себе постель Ким будет самостоятельно. На лице Чонхо появилось удивление, когда он услышал, что старший сын Ким может и на полу спать, если понадобится. За такие слова его отчитывают, напоминая, что он наследник богатой семьи и должен жить соответственно. Всё это время Тэхён неловко улыбается и кивает.       Тэхёна, как гостя, отправили в ванную комнату первым. Чонгук вызвался привести комнату для гостей в порядок, а отец вышел на улицу, чтобы покурить. Чон идеально заправил постель и принёс из своей комнаты вазочку с двумя цветами. Когда он закончил, в гостевую комнату зашёл отец и облокотился на дверной проём.       С Кимом они пересеклись в коридоре, улыбнулись друг другу, и каждый пошёл в свою сторону. Чонгук быстро искупался, переоделся в ночную одежду и халат, а затем вышел из ванной комнаты, не закрыв за собой дверь. Он услышал голоса отца и Тэхёна и старался идти тихо, чтобы послушать, о чём они говорят. Остановившись у двери, Чонгук прислушался.       — Да, я понимаю, чем это чревато, господин Чон, — говорит Тэхён.       — Будьте осторожны, я пресёк слухи на корню, она не посмеет заговорить, но время тревожное, я бы не хотел других инцидентов.       — Спасибо вам.       — Доброй ночи, господин Ким.       — Доброй.       «Что всё это значит?» — подумал Чонгук, совершенно не понимая смысла их слов. «Тэхёна подозревают? О каких слухах речь?»       Чонгук оставил каждый вопрос на потом, постучал в дверь, пожелал доброй ночи и зашёл к себе в комнату.       Прошёл час, об этом оповещают часы. Чонгук продолжает думать о словах отца. Какие слухи он пресёк? Возможно, он имел в виду, что Тэхён встречался с Дахён перед её смертью? Если да, то зачем? Почему Чонгук ничего не знает? Раньше Тэхён ничего не скрывал от него, что изменилось?       Мысли идут своей дорогой, пересекают все грани, нарушают запреты своего хозяина. Они распространяются, как сорняк, заставляют нервничать и сомневаться. Чонгук с радостью заставил бы замолчать этот голос, который нашёптывает ужасные вещи, да вот только не знает как.       Дверь постепенно открывается, в комнату проникает человек, и Чонгук не должен гадать, кто это, он прекрасно знает, что это Тэхён. Он двигается, откидывает одеяло и смотрит на тёмный силуэт, который приобретает черты по мере приближения. Ким, в одежде Чонгука, ложится в его постель, и Чон быстро его укрывает. Мысли замолкают, наступает блаженная тишина.       Тэхён касается лица Чона, ведёт по щеке пальцами. Он прижимается своим лбом к чужому, закрывает глаза и тихо дышит. Чонгук кладёт руку на грудь Тэхёна, чувствует, как быстро бьётся его сердце, и улыбается, забывая обо всём. Чон слышит только биение сердца, эхом отдающееся в ушах.       Уже не так важно, о чём он говорил с отцом, что происходит и почему Тэхён не сказал. Они проводят так мало времени вместе, по крайней мере, Чонгуку так кажется. Он уверен, что даже если Тэхён не будет отходить от него, всё равно этого будет мало.       Чон ведёт рукой от груди к шее, гладит кожу большим пальцем, а после поднимается на локте и целует мягкие губы Тэхёна, который запускает свою руку в волосы Чонгука. Всего один поцелуй заставляет его думать, что всё в порядке, что никого не убили и в Пёнхане не траур. Чонгук разрывает поцелуй, ложится на кровать и находит руку Тэхёна, чтобы сжать её.       В темноте мало что видно, но они смотрели друг на друга. Чонгук подносит руку Тэхёна к своим губам и оставляет поцелуй на коже. Он не спешит говорить, никто из них не решается произнести даже одного слова, но молчать о том, что сердце гложет, не получается долго.       — О чём вы говорили с отцом? — решается спросить Чонгук.       — Ханбёль видела меня с Дахён, — отвечает Тэхён.       — Что ты делал с ней?       — Просто говорил, — говорит Тэхён, а после добавляет: — Правда. Ты веришь мне?       — Верю, — ответил Чонгук, и это было чистой правдой. — Ты хочешь спать?       — А ты?       — Я очень устал за этот день.       — Спи и не волнуйся, — шепчет Тэхён, оставляя поцелуй на губах Чонгука. — Я уйду за час до рассвета в другую комнату.       — Жаль, что мы не можем проводить каждую ночь вместе, — поворачиваясь к Тэхёну спиной, признаётся Чонгук.       Он прижимается к тёплому телу Кима, который обнимает его со спины и целует в шею. Чон чувствует дыхание на своей коже, и от этого становится спокойнее.       — Когда-нибудь мы будем спать в одной постели, не опасаясь, что кто-то увидит. Я найду способ это сделать, просто немного подожди, хорошо?       — Хорошо, — почти неслышно ответил Чонгук.       Его глаза слипаются, и Чон больше не сопротивляется сну, растворяясь в тепле и уюте. Он проснётся в холодном одиночестве, но сейчас это не важно, пробуждение будет в будущем, а он хочет остаться в настоящем.