Паддл курильщика

«Хочу попробовать паддл» — видит Серёжа с утра. Поправлять не торопится — помнит, как в прошлый раз заикнулся об ошибке подобной. И тотальный игнор на неделю (за такую мелочь!) тоже помнит. С ответом Матвиенко медлит. Сначала трёт глаза и выясняет, что утро началось в полдень, потом заглядывает в почти пустой холодильник и разогревает доставленный вчера завтрак — последнюю оставшуюся часть своего плана питания, а после проверяет календарь на день. И снова возвращается к сообщению. Лаконичное «Сегодня?» отправлено, безвкусные оладьи прожёваны, а лицо умыто. Остаётся только бороться с бешеным желанием завалиться в кровать, или наоборот, собираться и ехать куда-то. «Можно. Подъезжай часам к восьми» И впору бы понудеть, что настолько поздно вечером больших физических нагрузок уже не хочется. Но в таком случае слишком велика вероятность, что в следующий раз его вообще заставят вставать в восемь утра. Поэтому Серёжа соглашается. А уже из машины, собравшись и выехав слишком рано, интересуется, нужно ли что-то купить. Больше по привычке — его все время гоняют за самыми странными вещами, а он гоняться совсем не любит. Поэтому и спрашивает почти всегда заранее, и заезжает — то в химчистку, то на каток, то вообще в маникюрный салон. На этот раз никуда не посылают. Только уточняют: «Не нужно, я всё купила». Интерес подогревается максимально, что за «всё». Если речь про ракетку и мячики для падела, то решение странное — Матвиенко не раз упоминал, что брал это в аренду. Если же про продукты, то он бы всё равно не поехал. Придумали ведь для кого-то доставки. Остаток пути проводит с улыбкой и каким-то непонятным предвкушением. Он, Серёжа, слишком привык быть один в последнее время. Ну то есть вообще-то люди, знакомые, вокруг есть всегда. Только вот в душе от этого менее одиноко не становится. А на то, чтобы побыть с близкими, по-настоящему важными — не находится времени. И вот, в полноценный выходной, он едет… Вообще-то уже приехал. Стоять под окнами любимого, без преувеличений, дома и ждать оговоренного времени, нет никакого желания. Поэтому Матвиенко заходит внутрь. Палится, конечно, открывая домофон. Натянуто улыбается, здороваясь с консьержем и заходит в лифт. Пока поднимается — успевает рассмотреть себя в зеркале и ухмыльнуться. Да, на свидание в таком не заявишься. И, в целом, в слишком публичных местах не появляться лучше. Но в то же время образ: растянутая футболка, шорты и кроксы (для кроссовок на улице слишком печет) — не про ленивость, а про доверие. И Серёжа знает точно, что за такой внешний вид его дома не осудят точно. Там на людях иногда и поменьше одежды бывает. Дверь в квартиру приоткрыта совсем немного, но контраст яркого освещения в общем коридоре и полутьмы за ней очень бросается в глаза. Матвиенко закрывает за собой и внутрь проходит осторожно. Сдерживается и не спрашивает «есть кто живой» только потому, что из кухни-гостиной и видно приглушенный свет, и слышно какое-то тихое мурлыканье. — Серёжа, — его замечают первым. — Дима, — отвечает тут же. Разделяют сначала улыбку, потом быстрый поцелуй, потом долгий взгляд. Но Матвиенко останавливается вовремя: — Где Катя? — В душе. Ты к ней? — Дима возвращается за стол, к какой-то новой приставке, с которой играл — изучал и настраивал. — Я к вам. Серёжа опускается на стул, который впору бы уже «своим» называть — именно здесь сидит каждый раз, когда к Позовым заявляется, и молчит. Потому что Дима молчит тоже. Впрочем, ничего нового. Тишина, как обычно, уютная. Чая только, может быть, не хватает. И если бы не предстоящая тренировка, Матвиенко бы заварил. Себе — в свою огромную, почти поллитровую кружку, Диме — до половины в его спартаковскую, и Кате — в маленькую керамическую, последнюю уцелевшую из набора на четыре персоны. — Серёжа, — интонация Позовская. Голос, правда, нежнее, чем тот, который звучал несколько минут назад, — уже приехал. — Уже приехал, — подтверждает Матвиенко, поднимаясь навстречу к Кате. За два шага подходит к ней почти вплотную, обнимает, быстро чмокает щеку, и, так же быстро — губы. Чтобы почувствовать внимательный взгляд карих глаз, даже поворачиваться не нужно. Прекрасно чувствуется и спиной. Но вот ревности в этом взгляде ни капли. В основном — интерес и любопытство. Самую малость возбуждения, может… — Серёж, пойдёшь? — спрашивает Катя негромко. — А? — как из транса выпадает. — В душ, — уточнение звучит как-то по-заговорщицки. — Сейчас? — Матвиенко удивлен искренне. В его картине мира душ существует после тренировок. И, честно говоря, казалось, что картина мира у них с Позовыми уже стала общей, но… — Иди сейчас. Я пока… к Диме, — последнее Катя произносит уже шепотом на ушко. Серёжа слушается. Сам не совсем понимает, почему. Но в душ идёт, как-то неосознанно даже. В ванной, уже и не так удивительно, лежит его одежда — боксеры, шорты, футболка длинная домашняя. Уверенности, что тренировка была негласно отменена, всё больше. Матвиенко скидывает шмотки, такие же, почти домашние, и заходит в душевую. Плитка ещё теплая, согретая почти-кипятком, которым Позовой каким-то образом удаётся наслаждаться. Зеркало тоже запотевшее. И после принятия душа Серёжей лучше ему не становится. Вытирать приходится прямо рукой, одним широким движением. А еще молиться о том, чтобы не получить пиздюлей за оставленные (явно им) на стекле разводы. Он поправляет причёску. Кое как — мокрые волосы слушаться не хотят ну совсем, и не понятно для кого. Её ведь либо сейчас растреплют, либо в темноте вообще не заметят. Но поправляет. И одевается в предложенное, шорты только игнорирует. И так жарко, а ещё и дома одеваться как капуста, увольте. Снятые же вещи отправляются в корзины для белья, заботливо подписанные, но всё равно постоянно путаемые. В комнате никого. Тусклый свет горит ещё, конечно. И выключать его Сережа не торопится. В целом, дошёл бы до спальни и наощупь, но зачем издеваться над самим собой. В спальне свет не менее тусклый — умные (ну ещё бы, у Димки-то!) лампочки в бра выкручены почти на самый минимум, и комнату озаряют приятным, тёплым жёлто-оранжевым. Почти как свечи, замечает Матвиенко. А потом замечает и кое-что поинтереснее. Позовых. Тихих. Обнимающихся и целующихся на своей огромной кровати, в самом центре. Нежных. Точно знающих, изучивших от и до, где друг друга коснуться, чтобы максимально приятно сделать. Горячих. Горячих настолько, что Серёжа иногда и вмешиваться не хочет, боясь обжечься. Готов смотреть со стороны на них, так сильно друг друга любящих, бесконечно долго. Но два взгляда, требовательных, горячих, рано или поздно всегда к нему поворачиваются. Вот и сейчас — не оставляют выбора, заставляют подойти к кровати. — Ди-им, — тянет Катя, проводя ноготочками по боку Позова. Ощутимо, видимо — белесые следы остаются, — поиграть не хочешь? — Во что? — Во что-то поинтереснее приставок, — заявление смелое, Серёжа убежден. Но Позов кивает, принимая, видимо, вызов. Катя из постели выскальзывает тут же. Проводит по щеке Матвиенко, всё ещё тупящего возле кровати, улыбается и уходит в гардеробную. Серёжа принимает игру тоже, и освободившееся место занимает сразу же. Успевает подумать о том, насколько сильно он ебанулся, и приходит к выводу, что не сильнее, чем эти отношения в целом. И пока его в них пускают, позволяют быть рядом, возникать совсем не хочется. Сильные руки притягивают Сережу ближе, лезут под футболку. И он думает (снова!) что Позовы абсолютно точно, несмотря на все меры предосторожности, его заразили кое-чем — рефлексией и желанием думать. Кто ж знал, что такое передаётся не половым, а воздушно-капельным. Губы наконец встречаются. В неторопливом, тягучем поцелуе. Губы у Позова мягкие-мягкие, как и бока, и живот, под руки так удачно попадающиеся. Борода колется, чья непонятно. Да и всё равно обоим, по большому счету. Такие нежные моменты друг с другом для них теперь — редкость. В основном потому, что кто-то один всегда не выдерживает. На этот раз Серёжа. Он валит Диму на спину, целует глубже, напирает и чувствует, как сильно Дима от этого плавится. Движения руками по спине становятся более хаотичными, дыхание прерывистее, колени разъезжаются в стороны призывно. — Я пропускаю все веселье? — с ухмылкой спрашивает Катя. Матвиенко отстраняется медленно, оставляя еще пару поцелуев на таких манящих губах. Поворачивается к ней, тоже с улыбкой. Как им вообще удалось ужиться вот так, договориться, разделить, притереться… — Обижаешь, — парирует Серёжа, — без тебя бы не начали. — Ну-ну, — Катя кивает, и только теперь удаётся собраться с мыслями достаточно, чтобы заметить, что она прячет за спиной что-то, — Дим, повернись. Позов разворачивается лениво, но без вопросов. Потягивается, заставляя на несколько секунд залипнуть на свою широкую спину, и поворачивается с довольной улыбкой. Абсолютно точно ведь знает, какой эффект производит на них двоих, пользоваться этим не стесняется. Спасибо, что хоть жопу призывно вверх не выставляет, так точно не удержались бы. — Ну ляг нормально, — просит Катя, и когда её муж опускается на кровать окончательно, наконец показывает принесённое. — А. Серёжа складывает два и два. Никакой тренировки не предполагалось. И занудство было бы личным. Катя точно знала, о чем говорит, в том, утреннем сообщении. — Но не сразу, — она хитро улыбается и откладывает паддл — небольшую лопатку, обтянутую черной кожей, на пуфик, стоящий в изножье кровати. — Ди-им, — теперь уже тянет Матвиенко. И пугается того, как похожа интонация, — готовь жопу. Позов реагирует тут же, приспуская боксеры, единственную оставшуюся на нем одежду, оголяя ягодицы. И ворчит, конечно: — Было бы к чему готовить, Серёж. В ответ — два синхронных смешка. Не знает еще, не догадывается. Нет, конечно, шлепки они пробовали, и не раз. Матвиенко вспоминает всё, что может вспомнить, пока они в четыре руки Димку нежат — гладят, ласкают, растирают напряженные мышцы. И ясно понимает, что Катя и рукой шлепнуть стеснялась, а тут… Желание поцеловать её внезапное, кажется, только для него. Их руки встречаются как раз на ягодицах Позова, а губы где-то сильно выше. Она улыбается в поцелуй, и охает, когда Серёжа напирает. Вот почему они, Позовы, такие, что только валить и трахать хочется, а? Дима под руками ёрзает, внимания требует. Белье с него стягивают тоже вместе. Матвиенко сразу после ныряет рукой под кровать. Всегда вечером там ждет чёрная, бархатная коробочка, а по утрам она возвращается на верхнюю полку в гардеробной. Серёже эта традиция нравится безумно. Коробочка остаётся на кровати, а руки возвращаются к любимой заднице. Во всех смыслах этого слова. Серёжа сминает ягодицу, сжимает в руке, а после резко отпускает и легонько шлёпает. Дима сдерживается. Выдыхает тяжело и все-таки приподнимает бедра, прося еще. Матвиенко поворачивается к Кате. Смотрит в глаза, искрящие шаловливыми огоньками, и шлёпает снова. Позов простанывает тихонько, его жена только приоткрывает рот. Сказать ей ничего не дают, перебивая чувственным поцелуем. — Давай, — шёпотом, но так, что слышат все трое. Катя поглаживает уже покрасневшую ягодицу. Медленными, нежными движениями — сомнений нет, боится. Но и отступать некуда. Матвиенко протягивает паддл. — Легонько, — советует он, — не замахивайся от плеча. — И не собиралась! — Ну-ну, — ухмыляется Серёжа. Его пальцы сжимаются на её запястье. Он ведёт руку, почти так, как ему объяснял тренер по его нормальному паделу, но гораздо уже, медленнее. — Вы там опять… Бля-я, — возмущается Дима синхронно со звонким ударом. Матвиенко, довольный, руку Кати отпускает почти сразу же, — это чё такое было? Вместо ответа по ягодицам снова прилетает паддлом. Легче и менее звучно, но достаточно, чтобы Позов простонал снова. Серёже от зрелища отвлекаться не хочет ни на секунду. В коробочке он шарится наощупь и нужное находит быстро. Смазка, которую он им привёз однажды, в жизнь вошла на постоянной основе — любая другая Позовыми игнорируется. Легкий, почти неуловимый запах манго ассоциируется с Бали, сексом, и ним самим. Но об этом Матвиенко, конечно, не догадывается. Он тянет бедра Димы наверх, заставляя приподняться на колени. — М-м-м, — тут же недовольно мычит Позов, — а обещали, что буду лежать. — Тебе понравится, — тихонько говорит Сережа, покрасневшую кожу поглаживая. — Мы обещаем. Дима всё же встаёт в не самую любимую (лежать реально круче, тут Матвиенко согласен полностью) коленно-локтевую, прогибает спину пошло-пошло и терпеливо ждёт. Катя медлит, не шлепает. Только водит ребром лопатки по ягодицам, то надавливая чуть сильнее, оставляя светлые полосы, то дразня, легко-легко. — Возьми полотенце, — просит она, кивая в сторону гардероба. А Серёжа понимает — надо. Справляется он меньше, чем за минуту, но и за это время успевает пропустить какой-то тихий разговорчик. Успевает только на тихое «да» от Димы, и на едва сдерживаемую улыбку его жены. Он наклоняет голову в вопросительном жесте. — Всё хорошо, — произносит Позов, выставляя ягодицы ещё сильнее, пока Катя разбирается с полотенцем, — даже лучше. — Вижу. Устроившись на коленях меж разведенных ног, одной рукой Серёжа оглаживает поясницу, а второй выдавливает смазку, растирает её по пальцам. Тонкий аромат наполняет комнату. Случайное, секундное наваждение, и Матвиенко целует покрасневшую ягодицу, отводит ее чуть в сторону и поглаживает сжатое колечко мышц. Дима расслаблен, и первый палец входит с легкостью. Двигается внутрь-наружу пару раз, и сразу добавляется второй. Осторожно, медленно, капая еще смазки, вводит на всю длину. Поз сжимается, и напор тут же прекращается. Серёжа снова гладит, нежит, и взгляд поднимает на Катю. Обмениваются кивками, и вместе думают, что их Димка скоро совсем говорить отучит. Матвиенко сдвигается в сторону, освобождая больше места для замаха. Первый шлепок совсем лёгкий. Катя почти не замахивается, и паддл опускается на ещё нетронутую часть кожи. Но от того, что пальцы в синхрон с этим пропадают из задницы, по комнате разносится тихий стон. Серёжа тут же возвращает их — двигает вперед-назад на пробу, и когда сопротивления не встречает совсем, медленно разводит в стороны. — Ещё, — хрипло просит Дима, — Кать, ещё. От простых слов пробирает мурашками с головы до копчика, и член чуть покачивается, сильнее натягивая ткань белья. Матвиенко все это успешно игнорирует. Собственные желания он готов отложить на второй, а может и третий план, когда перед ним такой — открытый, возбуждённый до одури, готовый к любым их экспериментам Димка, а чуть правее его жена — не менее заведённая, увлечённая, с по-настоящему горящими глазами. И пусть просят не его, но Матвиенко слушается тоже. Он прекращает наконец растягивать, и чуть сгибает пальцы так, чтобы задеть простату. Позов только выдыхает чуть громче, и что это, если не однозначное одобрение. Движение тут же повторяется — медленное, осторожное, дразнящее. Раздаётся новый шлепок, и Серёже приходится придерживать Диму за бедро свободной рукой. Слишком уж того ведет вперед от тяжелеющих ударов. Впрочем, назад он тоже отклоняется весьма охотно, стараясь на пальцы насадится. На секунду удаётся поймать Катин взгляд, рассеянный, плывущий, но все еще горящий. У её мужа такой же, сомнений ноль. Они получают удовольствие равное, от доминирования и подчинения, от присутствия третьего, от того, что можно наконец себя не сдерживать. Следующие шлепки — четыре почти подряд, заставляют Матвиенко увеличивать темп тоже. Стоны Позова с каждым следующим тихнут, а последний больше напоминает хрип. Тонкие пальчики с красивым, светлым и нежным маникюром, оглаживают покрасневшие ягодицы, легонько царапают нежную кожу. — Димка, какой ты, — начинает она, и оба мужчины замирают, — открытый, — ноготки оставляют на коже белесые следы, отводя в сторону ягодицу, позволяя насладиться видом Серёжиных пальцев в растянутом колечке мышц, — беззащитный, — следы превращаются в светлые полосы, расчерчивая и без того пострадавшую кожу, — громкий… Она решилась. Это Матвиенко понимает слишком запоздало, когда слышит громкий звучный шлепок, когда сам слишком сильно сжимает чужое бедро, когда, вместо стона, Дима скулит, и, наконец, когда видит, как Катя смотрит на собственную моментально покрасневшую руку. — Наш, — тихо и неожиданно для себя самого произносит он. — Наш, — твердо соглашается Позова. В её руке снова оказывается паддл, и Серёжа честно удивлен, что они продолжают. С другой стороны и Дима прекращать не требует. Чёрт, не просит даже! Член от этих мыслей твердеет, кажется, еще сильнее, и Матвиенко позволяет себе потереться им об собственную руку и чужое бедро. Катя замечает, он не сомневается нисколечко. И это заводит тоже. Чуть отвлечься помогает сжимающийся Позов. Большой палец тут же ложится чуть пониже яичек, легко надавливает на пробу, стимулируя ещё и так. Чужой «ох» вызывает только улыбку. Палец же даёт опору, позволяя тем двум, что всё ещё внутри, двигаться удобнее. Ласкать, гладить, надавливать — всё внутри, самые сильные эмоции вызывая. Катя изменения, видимо, чувствует. Первый, а за ним и второй — на каждую из ягодиц, шлепки выбивают, во всех смыслах этого слова, стоны. И в любой другой ситуации здравый смысл бы уже орал — защити. Но сейчас он только советует, самым развратным, и так похожим на Димкин шёпотом — быстрее. Серёжа слабый, и наваждению подчиняется. Двигает пальцами быстрее, грубее; шлепки становятся увереннее и резче, и держать Поза приходится всё сильнее. Они останавливаются не сговариваясь, вместе замечая, как любимую спину пробирает мелкая дрожь. Позов сдавленно, недовольно мычит, и Серёжа ласки тут же возобновляет. Медленно поглаживает внутри, и удивлённо поворачивает голову, когда касаются его напряженной руки. Катя тут же прикладывает палец к губам, а после показывает открытую ладонь. Когда большой палец сгибается, Матвиенко всё понимает — обратный отсчет. К тройке он ускоряется до былого темпа. К двойке — снова позволяет себе двигаться резче. К единице он наконец поворачивается к Диме снова, переходит на мелкие-мелкие быстрые нажимания, стимулируя, судя по стонам, даже слишком сильно. Сам для себя определив, когда наступает ноль, Серёжа резко убирает от Поза обе руки. Сильный шлепок паддла моментально приходится меж так доверчиво выставленных ягодиц. И Матвиенко готов поклясться, что такого он еще не слышал и не видел. Дима валится на кровать и простанывает — больше похоже на вслип, а сразу после дышит часто-часто, рвано, что-то мычит, и не пытается даже унять дрожь во всем теле. Они с Катей переглядываются снова. Раскрасневшиеся, взлохмаченные, восторженные оба. И снова негласно слаженно действуют — она тянется к чудом удержавшейся на кровати бархатной коробочке, а он — к Позову. И только теперь замечает, как сильно подрагивают собственные руки. Матвиенко смещается так, чтобы оказаться точно меж разведенных ног, осторожно, самыми кончиками пальцев проводит меж ягодиц, спускается ниже и поглаживает яички. А почувствовав, как те напрягаются от простых касаний, понимает, что никто тут не протянет долго. Одной рукой Димку подхватывает поперек груди, заставляя встать на колени, а второй теперь водит по влажному торсу. Нежно, от ребер к пупку, и ниже, к напряжённому члену. Успевает коснуться только головки, слышит призывное мычание, но тут же подчиняется чужим пальцам, вкладывающим в руку презерватив. Ещё несколько секунд, пока Катя убирает с кровати полотенце — мокрое почти насквозь, и с парой белых разводов, Серёжа продолжает придерживать Поза. А после передает в надёжные руки жены. И глотает слюну, наблюдая за тем, как их губы встречаются в мягком, медленном и тягучем поцелуе. Матвиенко стаскивает собственное бельё. На футболку времени не остается — одну из упаковок презервативов уже раскрывают ловко. Серёжа свою, как в плохом порно, открывает зубами. Но только потому, что так действительно удобнее. Он неотрывно наблюдает за тем, как пальцы Кати проводят по напряженному члену её мужа, и повторяет движение на собственном. Так же медленно, дразня, раскатывает презерватив, и не отказывает себе в шумном выдохе наслаждения. Он устраивается снова так же — позади Димы, меж его расставленных ног, на коленях. Снова держит поперек груди, членом как бы случайно трется об покрасневшие ягодицы. И наконец возвращает нежности — шарит руками по торсу, гладит и легонько сжимает между пальцев соски, покрывает поцелуями шею и плечо, пока не слышит вдруг: — Серёж, — тихо, почти шёпотом. Отстраняется Матвиенко тут же. И когда к нему поворачиваются, тревожится только сильнее. Глаза у Позова расфокусированные, влажные губы призывно приоткрыты, а в уголках глаз, кажется, первые намеки на слезинки: — Кать, — продолжает Дима, поворачиваться теперь и не думая, — пожалуйста… От тона, почти мольбы, пробирает обоих. Серёжа тянется к смазке, выдавливает и растирает ее по члену Позова. Катя ложится на спину. Смотрит снизу вверх сразу на двоих, и ни на одного из них в то же время. Когда только от белья избавиться успела — загадка. Но футболку оставила тоже, и от этого становится неожиданно тепло. Поз под тот самый, последний предмет одежды лезет руками, но выше ребер не поднимает. С особой нежностью оглаживает тату, облизывает свои пухлые, манящие губы. И Матвиенко понимает, вот он, персональный пиздец, когда Дима наклоняется над женой, как едва держится на всё ещё подрагивающих руках, но тут же снова вертит задницей. — Хочешь? — спрашивает Серёжа, прекрасно зная ответ, — чего хочешь? Или мы должны догадаться? — он дотягивается до смазки, выдавливает чуть на руку и нарочито медленными движениями размазывает по члену Димы. — Вас. — Конкретнее, — придерживая чужой член, Матвиенко дразнит теперь и Катю — гладит головкой, пару раз задевает клитор, наблюдая, как она закусывает губу, — конкретнее, Дима. — Чувствовать… Серёжа, всё так же придерживая, чуть подталкивает Позова, заставляя наконец толкнуться внутрь; губы Кати тут же приоткрываются. — Вас… Димка двигается на пробу. Инстинктивно, неосознанно, на автомате. На секунду кажется, что видит Серёжа что-то запретное. В следующую накрывает желанием присоединиться, и он растирает смазку уже по собственному члену. — Обоих… Заканчивается фраза шипением — Матвиенко входит не так осторожно, как следовало бы, сразу на всю длину, и притягивает к себе так резко, что больные ягодицы пошло шлёпают об его тело. Извиняется поцелуем — снова в шею. И снова придерживает член Димы, помогая толкнуться в жену. — И как, — выдыхая громче, когда пальцы Серёжи начинают поглаживать клитор, спрашивает Катя: — чувствуешь? В ответ слышно только довольное мычание. Сил сдерживаться не остается нисколько. Матвиенко начинает двигать бедрами, не слишком быстро, но достаточно, чтобы раскачивать Позова, заставляя и его толкаться глубже. — И я вас обоих чувствую, — продолжает вдруг Катя, собственные пальцы добавляя к Серёжиным, — вы — пиздец во всех смыслах. — Согласен, — собственный голос не узнать, — самый горячий из всех пиздецов. Сразу после фразы, Серёжа толкается быстрее. Ведёт в их трио, и ведётся, плавится от этого сам. Полноценно чувствует двоих — тяжёлое дыхание, руки, сжимающиеся мышцы, бесконечное желание. Двигаться ровно не получается; поза не слишком удобная и концентрации остается минимум. Но на Диму, кажется, это работает даже лучше. Он простанывает и пытается двигать бедрами, теряется, снова не зная, подаваться вперёд, или наоборот, насаживаться сзади. Матвиенко различает тяжелое дыхание, и знает, что Катя заметила тоже. А потому, не предупреждая, двигаться начинает ещё быстрее, вытягивая из Позовых теперь уже совместные стоны. И очень вовремя успевает снова перехватить резко вскрикнувшего, и, кажется, полностью потерявшего контроль над телом за волной оргазма, Диму. Двигаться, однако, Серёжа не перестаёт, все так же быстро вталкиваясь в сжимающуюся вокруг его члена дырочку. Он неотрывно смотрит в карие глаза напротив и понимает, что действительно чувствует двоих, весь вечер. Пальцы на клиторе ускоряются, глаза обоих одновременно закрываются, а губы наоборот, приоткрываются призывно. Серёжа ловит остатки мыслей о том, как охуенно-горячо все происходящее в этот вечер, слышит ее глубокий стон, и сам наконец отпускает один, кончая следом. Открыть глаза — настоящее испытание, но оно того стоит. Катя, раскрасневшаяся, растрёпанная, но с глупой довольной улыбкой; спина Димы, медленно поднимающаяся и опускающаяся от тяжёлого, восстанавливающегося дыхания; и его собственные руки, касающиеся то одной, то второго, будто убеждающиеся, что всё происходящее — реальность, а не очередной влажный сон. Серёжа выходит из растянутой дырочки, отстраняется и отпускает Позова наконец. Тот валится на бок рядом с женой. Попадает, правда, прямо на тюбик смазки. Раздражённо вытаскивает его из-под себя и откидывает на пол. Матвиенко только тихонько усмехается. Он привычным движением стягивает презерватив сначала с себя, а после — с Димы. — Принесу салфетки, — комментирует, поднимаясь с кровати. Ноги — еле держат, совсем ватные. — И сиги, — хрипло просит Поз, — я если прям сейчас не покурю — умру. — И водички, — добавляет Катя. — Нашли доставщика. Серёжа возвращается через пару минут. И его Позовы никуда не пропадают, не оказываются сном, глупой иллюзией, или игрой воображения. Один только этот факт подталкивает к состоянию полного счастья. Они даже почти в той же позе — Дима лежит на боку, а Катя на спине, только теперь чуть повыше. Две — сколько было на виду (долго искать не хотелось), бутылки воды, пачка сигарет, зажигалка, влажные салфетки. Всё это ложится между Позовыми, а сам Сережа — за Димку. Они приводят себя в порядок, быстро и не слишком тщательно. А после отправляют салфетки на пол, к остальным вещам, которые надо будет убирать утром, и Матвиенко снова обнимает со спины. Поз тянется к сигаретам, но его запястье тут же перехватывают. Катя игнорирует вопросительный взгляд, и бережно передает руку мужа Серёже. Сама же — достаёт сигарету, прикуривает умело, и подносит к тем самым, пухлым, манящим губам. Матвиенко на секунду поражается самому себе. Странно ведь, когда заводят даже такие маленькие вещи. Но мысли он прогоняет тут же — когда пальцы Димы переплетаются с его собственными. — Будет вонять, — комментирует Поз, когда, после затяжки, сигарету убирают от его губ. — Уже воняет, — подтверждает Катя, — открою окно. — Налетит всякого, — ворчание продолжается и Сережа не может не улыбаться. — Свет выключим, — парирует она умело, безразлично стряхивая пепел на металлическую тарелочку для украшений на собственной прикроватной тумбочке. — Тогда уснем. Будем как деды, ещё ведь рано, — занудствует Дима после очередной затяжки. — Уже пора, — встревает наконец Матвиенко, чужую руку сжимая в своей. Из окна по комнате разносится легкий, прохладный ветерок. Гаснут сначала два светильника, а после и огонёк от сигареты. Втроём пытаются устроиться на смятых простынях, и втроём хихикают, как дети, когда с огромной кровати, глухо стукаясь об паркет, улетает паддл.