Папина гордость

Дома у Вовы всегда было просторно, чисто и тепло. Кащей любил с утра пройтись нагишом по коридору, оглядывая покои с хозяйским видом. Ему закон был не писан — курил за отцовским столом, бесстыдно закинув ноги, примерял бусы Диляры, картинно прикладывая руку ко лбу у зеркала. Ему это безумно шло, вот такая жизнь в достатке, с коньяком из горла и жемчугах на шее. Вова никогда его не одергивал, только смотрел с похотью и восхищением. Два лета подряд родители уезжали летом в санаторий с Маратом, и два лета подряд дом Суворовых превращался в одно большое место для траха с Кащеем. Задействованы были все поверхности и плоскости, разве что до балкона не добрались. Вова с ума сходил, и открывал в себе невероятные способности пиздеть пацанам, почему снова не явился. Потому что всю ночь под Кащеем стонал, а к утру уже ходить нормально не мог. Но не скажешь же никому, вот и приходилось выдумывать всякую ерунду заковыристую. Три года не прошли бесследно. Казалось, те дни навсегда остались в прошлом, и в вовиных жарких снах под утро. Но вот они снова здесь, а родители до смешного банально — в санатории. Кащей смотрит выжидающе — продолжит ли Вова ломать комедию, которую ему при «Универсаме» устраивает каждый раз, или уже повернется своим прекрасным задом и сам попросит вставить ему от души? — Выпьешь? — Вова нервничает, но старается держать лицо изо всех сил. — Ну, если только с тобой, — Кащей подмигивает, и не стесняясь проходит в гостиную. В воздухе застывает напряжение, и Вова будто слышит каждый шорох, издаваемый ими двумя. Он подходит к бару, стараясь придать своим движениям жесткости и размеренности, но выходит плохо — выдают слегка подрагивающие пальцы и сбившееся дыхание. А Кащей будто сам его пригласил, уверенным жестом забирает бутылку, и отпивает коньяк из горла. Всё правильно: это же не ему сейчас жизненно необходим контроль, ощущение опоры и твердая рука старшего, желательно на члене. — Нормально, не пойло какое, — Кащей улыбается и делает ещё один большой глоток. Вова замирает и реагирует только когда Никита сам подносит горлышко бутылки к его губам. Он накрывает его руку своей и тоже отпивает. Внутри жар, но пока его недостаточно. И Вова жадно пьет ещё, морщась от горечи. — Вов, ты всю смелость свою в качалке оставил что ли, а? — Никита смеется и забирает у него бутылку. — Раздевайся. Вова сглатывает и на мгновение застывает. До звенящих яиц хочется Кащея, хочется под Кащея, но что-то мешает сдвинуться с места. Он нарочно медлит, но когда встречается взглядом с Никитой, все тормоза летят к черту. Руки сами тянутся к ремню, и вот он уже стоит на новом безумно дорогом родительском паркете голыми коленками, жадно уткнувшись в пах кащеевских брюк. — Хороший, — Кащей треплет его по волосам. — Давай, покажешь, как скучал, да? Он откровенно веселится, глядя на Вову сверху вниз, будто проникает ему под кожу и слышит каждую стыдную мысль. Гладит пальцами его губы, засовывает по одному за щеки, водит мокрыми кончиками по скулам. А потом сильным движением сжимает челюсть, заставляя пошире открыть рот. Другой рукой достает уже твердый член и вставляет сразу поглубже. Вова давится сначала, но быстро ловит ритм — слюнявит по всей длине, посасывает, пропускает в самое горло. Втягивает щеки и лижет языком, намеренно не помогая себе руками. — Молодец, умница, — Кащей толкается сам, наслаждаясь теплым ртом. Спустя минуту он вынимает и проводит головкой по вовиным алым губам. Сминает их, тычется в угол рта, шлепает членом пару раз по мокрой щеке. Вова закатывает глаза от наслаждения и сжимает себя, не выдерживая. — Убери руки. — Никита смотрит сверху с шальной улыбкой, но Вова знает, что лучше сделать как он говорит. — Вот так. И пошире рот. Он начинает с оттяжкой и удовольствием загонять член в вовин рот, придерживая того за волосы. Не до конца, а так, чтобы держать темп. А когда ствол ещё сильнее твердеет и начинает пульсировать, останавливается, выплескивая белые капли на вовин язык. У Вовы стекает по подбородку, капает на пол, а он только смотрит затуманенным взглядом на Кащея, не в силах оторваться. — Ну глотай, глотай. Кащей опускается на корточки рядом с ним, завороженно рассматривая блестящие от слюны и спермы губы. Вова послушно сглатывает, но большая часть все равно проливается изо рта. — Ай-яй, неаккуратно так. Кащей снова поднимается и заправляет член обратно в трусы, а потом помогает встать и Вове. На Вове только нижнее белье, и сквозь него отчетливо виднеется его стояк. Никита сыто улыбается, разглядывая раскрасневшееся лицо перед собой. — Иди ко мне, ну. — он протягивает руки, принимая Вову в объятия. Тот прижимается всем телом, шумно выдыхая в изгиб шеи. Как подросток трется о кащеевское бедро, поджимая упругие ягодицы. — Ну тише, тише. — Кащей кладет руку Вове на спину и подталкивает к дивану. Диван у них в гостиной большой и удобный, и Вова растягивается на подушках во весь рост. Никита внезапно начинает осматривать комнату — с его последнего визита она изменилась. Его взгляд падает на тяжелое резное зеркало, и он легко подхватывает его, чтобы переставить прямо напротив выбранного ими места. Вова краснеет ещё больше, но не сопротивляется — Кащею лучше знать, как ему нужно. И это правда: Кащей ловит закатное солнце в зеркальную ловушку, и по ногам Вовы ползут вместе с его широкими ладонями тени от тюля, образуя причудливый узор. Коньяк немного дал в голову, и вместе с возбуждением сделал из Вовы оголенный нерв, ощущающий всё на пределе. Никита не торопится, гладя крепкие вовины ноги. У него ловкие длинные пальцы, которыми он десятки раз вытягивал из Вовы душу, доводил до исступления и заставлял всхлипывать, как бабу. Сейчас он этими пальцами трогает вовины ступни, ведет вдоль косточек вверх, а после неожиданно проходится языком прямо по правой щиколотке, всасывает кожу, не прекращая гладить и слегка сжимать. Вову никто и никогда не целовал в ступни, а Никите нравится. Он может бесконечно уделять внимание одним его ногам, и вспомнить про Вову только когда тот уже заскулит от напряжения. Но сегодня ему везет, и Кащей наконец касается его возбужденного члена. Через ткань поглаживает, дразнит. — Вова, почему ты такая заноза в заднице, скажи? Ты так заебал всех своими заходами, сил нет, — Кащей усмехается, похлопывая по щеке Вову. — Хочешь отношения выяснить? — Нет, Вов, хочу другое выяснить. — Кащей запускает пальцы Вове в трусы и нащупывает его вход. — Был у тебя кто? Или это, — он проводит ребром ладони между вовиных ягодиц, — только для меня? Правильного ответа на его вопрос не существует, и Вова сжимает зубы, чтобы не сказать лишнего. — Мгм, ну я так и подумал. — Кащей звонко целует его в щеку, и устраивается между вовиных раскинутых ног. — Такую хуйню сейчас покажу, тебе понравится. Он достает из кармана штанов небольшой тюбик с мутной жидкостью и машет им перед вовиным лицом. — Редкая вещь! Редкой вещью оказывается импортная смазка, не липкая и не жирная, в отличие от привычного вазелина. Кащей одним движением стягивает вовины трусы, наваливается сверху и впивается в его губы мокрым поцелуем. Вова только ахает, когда смазанные пальцы неожиданно проникают в него — сразу два. Никита снова отстраняется, садится между ног и ритмично трахает Вову пальцами. Ему очень нравится угол обзора, что он с радостью озвучивает вслух. К пальцам прибавляется третий и Вова уже не сдерживаясь стонет в голос. У него так сильно стоит, что кажется, он кончит от одного прикосновения к своему члену. Но Кащей не собирается трогать его там, вместо этого он продолжает его растягивать, глубже и резче вводя пальцы. Он заставляет Вову выгибаться, просить без слов, унижаться перед ним в своей беспомощности. — Такой золотой мальчик, гордость папкина, — Кащей облизывается, добавляя четвертый палец. — Невесту себе нашел? Пацанов всех построил? Ну, ну, не зажимайся. Он так резко входит четырьмя пальцами, что Вове кажется, что в нём скоро откажется вся кащеевская кисть. — Вова, такой правильный. Такой справедливый. И такой раскрытый, как будто уже ебали тебя, да? Но тебя не ебали, потому что, — Никита наконец вытаскивает кисть из вовиного прохода — потому что это могу делать только я. На последних словах Кащей вставляет Вове с силой и напором. Не дает привыкнуть, сразу переходит к долбежке, разводя руками вовины ягодицы в стороны. Он довольно большой, и Вова протестует, когда Кащей пытается перевернуть его в коленно-локтевую. В ней Вове всегда поначалу трудно, но Никиту это не сильно беспокоит, и он всё-таки добивается своего. Всё это время он плотным кольцом сжимает основание вовиного члена, не позволяя кончить без его разрешения. Но в такой позе — можно, в награду за его выдержку. И Никита начинает водить ладонью по вовиному члену, сам при этом двигаясь медленно и размеренно. Вову что раньше, что сейчас — хватает ненадолго, и он со стоном кончает на подушку. Это самая любимая часть Кащея, когда можно разложить Вову пластом под собой, прижать его руки, и наслаждаться его задом столько, сколько захочется. Вова только постанывает слабо под ним, без сил от недавнего оргазма. А Кащею всегда нужно больше — вылизать, зацеловать, заполнить, залить потную кожу своей спермой, пометить. Но и он не может держаться вечно. Ускоряется, вжимается, толкается последний раз и выливается внутрь горячей струей. А после звонко шлепает Вову по заднице и уходит в ванную. «Мы с тобой не закончили, принцесса» — так он сказал Вове в один из прошлых разов. В этот раз не сказал, но Вова и сам знает, что впереди у них шесть восхитительных дней.