dress you up

Всю последующую неделю Хонджун проводит в состоянии беспокойной суматохи. Сама идея того, что он наконец сможет сшить для Сонхва платье, подгоняет его, заставляет нервничать и думать о том, понравятся ли ему эскизы. Раньше он не переживал так сильно из-за каких-либо рабочих моментов, но в этот раз все иначе — он собирается создать образ для человека, который ему нравится, поэтому, конечно, Хонджун хочет, чтобы все было на высшем уровне. Он использует для этого весь свой талант и все наработанные за годы навыки, чтобы впечатлить Сонхва. Ему как раз приходит посылка с тем, что он заказал ранее для платья. Забирая ее из пункта выдачи, Хонджун размышляет над тем, как все интересно повернулось — изначально он ведь даже не рассчитывал, что Сонхва действительно согласится на его предложение. Если вспомнить их первое знакомство, Хонджун вообще не особенно впечатлился его стилем и придумал этот образ, чтобы как-то удовлетворить собственное сознание, однако вот он здесь — с нетерпением ожидает субботы, когда Сонхва придет к нему для снятия мерок. Это тоже довольно волнующая деталь. Обычно Хонджун ездит к заказчикам самостоятельно, предпочитая не впускать лишних людей в свое творческое пространство. Единственный, кому позволено там находиться, — Уён, но в большей степени лишь потому, что он сам себе это разрешил и мнением Хонджуна особо не интересовался, а спорить с ним и выгонять себе дороже. Но впустить в свою мастерскую Сонхва — совсем другое. Может быть, это слишком надуманно или сентиментально, но для него это словно раскрыть душу и показать свой внутренний мир таким, каким он является, — хаотичным и временами неустойчивым. Все, что происходит в его квартире, — отражение его внутреннего состояния, как обычного человека и как творческой личности. Хонджун никогда раньше не задумывался, может ли кого-то привлекать такой, как он, ведь чужаков здесь не бывает, но теперь, слоняясь из комнаты в комнату, он задается вопросом, должен ли он навести порядок и хотя бы попытаться превратить квартиру в нечто приемлемое. В порыве некой решимости он закатывает воображаемые рукава и начинает перетаскивать мешки, чтобы выстроить из них что-то наподобие аккуратных рядов, но быстро раздражается и возвращает все как было. За этим занятием его и застает Уён. Он вваливается в квартиру так неожиданно и шумно, и Хонджун чуть не подпрыгивает на месте от неожиданности. Он ошалело смотрит на него, не понимая, каким образом тот здесь вообще очутился. — Доставку заказывали? — кричит Уён и чуть не падает прямо на пороге, запутавшись в собственных ногах. Он выглядит крайне взбудораженным и каким-то потрепанным, отчего возникает впечатление, что он прорывался сюда чуть ли не с боем. — Ты как сюда попал? — недоуменно хмурится Хонджун. Уён сунет руку в карман толстовки и вытягивает оттуда что-то звенящее. Увидев на раскрытой ладони знакомый брелок в виде песочных часов, Хонджун обреченно вздыхает. Ну конечно. Стоит ли удивляться, что у Уёна есть дубликат ключей от его квартиры? Пожалуй, наткнувшись одним утром на его чемоданы в собственной квартире, он бы молча перешагнул их и пошел работать, потому что пытаться найти в его решениях и поступках хоть каплю здравого смысла — зря потраченное время. — Я чувствую, что с тобой что-то происходит, — заявляет Уён, снимая кроссовки. Он деловито окидывает взглядом коридор, заглядывает в гостиную, после чего пихает Хонджуну в руки принесенный им сверток и хлопает его по плечу: — Пакеты свои двигаешь, а я помню, что они по-другому стояли. Хонджун заглядывает внутрь и тут же благоговейно жмурится от ударившего в ноздри запаха. Все еще горячий пибимпап ужасно дразнит и заставляет что-то в животе булькать. Заметивший его выражение лица Уён гордо выпрямляется: он прекрасно знает о предпочтениях Хонджуна в еде, стоит отдать должное. — Я жду пояснений, — добавляет он. — Последние несколько дней ты ведешь себя странно. Это на тебя профессор так влияет? Хонджун тут же громко фыркает, но, впрочем, быстро сдувается, потому что крыть нечем. Как и всегда, он слишком очевидный не только для себя, но и для всех окружающих, а для Уёна он и вовсе как открытая книга, не зря они столько лет дружат. Вместо ответа он обходит Уёна, направляясь на кухню, чтобы достать палочки и сесть перекусить, но тот не отстает и с громким топаньем следует за ним. — Ну, я собираюсь пошить ему платье, — неопределенно отвечает Хонджун, поворачиваясь к нему спиной. Уён издает какой-то странный звук, похожий на нечто среднее между победным криком и удивленным возгласом. — Ты сумасшедший, — с явным восторгом выдыхает он. — А он в курсе? — Вообще-то я спросил его, и он согласился. — Ты же помнишь, что тебе для этого понадобятся его размеры? — Не учи ученого, — бурчит Хонджун себе под нос и выуживает палочки из-под горы давно помытой и высохшей посуды. — Он завтра приедет ко мне, чтобы снять мерки. За этим следует тишина. Подозрительная и слишком громкая, чего достаточно, чтобы успеть запаниковать, потому что молчание Уёна — явление страшное и обычно влекущее за собой последствия в виде порции смущающих вопросов. Не услышав никакого ответа, Хонджун оборачивается. Уён смотрит на него широко раскрытыми глазами. И все бы ничего, но уголки его губ вдруг странно дергаются и начинают ползти вверх, хотя заметно, что тот всеми силами пытается сдерживать свою дьявольскую ухмылку. — Я не ослышался? — выдавливает он с плохо скрываемым энтузиазмом. — Профессор Пак придет завтра прямо сюда? — Прежде чем ты начнешь выдумывать то, чего нет, я тебе скажу, что это ничего не значит, — Хонджун выставляет ладонь вперед, а затем, сам не зная зачем, добавляет: — А даже если и значит, то твоему длинному носу нечего туда лезть. И зря — ох, зря — он это сказал, потому что Уён, уже совершенно не сдерживаясь, взрывается победным хохотом. Хонджун морщится от того, как внезапно закладывает уши от громкости его смеха, и решает, что еда ему важнее, поэтому хватает палочки и принимается за пибимпап. — Ты планируешь с ним переспать? — перестав наконец смеяться, Уён задает вопрос прямо в лоб. Не ожидавший этого Хонджун резко втягивает носом воздух, а вместе с ним — и несколько крупинок теплого риса прямо с палочек. Он закашливается, ощущая, как в носу мгновенно начинает неприятно жечь, а на глазах выступают слезы. Одарив Уёна злобным взглядом, он прикрывает нос ладонью и быстро несется в ванную исправлять свое положение. Мысленно он уже успевает обложить его всевозможными ругательствами и, возможно, выписать пару лечебных тумаков, потому что этот обалдуй совсем страх потерял перед старшими и было бы неплохо поставить его на место. Вернувшись на кухню, Хонджун уже набирает в легкие воздуха, чтобы высказать все, что думает о нем, но Уён его опережает. — Ты хоть раз спал с парнями? — Что?.. — нужная мысль мгновенно вылетает из головы, и Хонджун глупо замирает с открытым ртом. — Ну, знаешь, это когда один парень использует свой половой… — Уён не успевает закончить свою мысль. — Я понял, о чем ты! — прерывает его Хонджун и морщится. — Мне же не пять лет. Было дело. Правда, особенно приятным и полноценным этот опыт не назовешь, поэтому он никогда об этом и не распространялся. Это произошло на первом курсе университета, после одной из студенческих вечеринок, когда Хонджун был не слишком трезв, как и его названный «партнер», поэтому все вышло как-то скомканно, быстро и неудобно. В общем-то, не тот случай, который хотелось бы вспомнить, учитывая, что на следующее утро он проснулся с головной болью, мутными воспоминаниями о том, почему ноет поясница, и свежими синяками на руках в виде чужих отпечатков пальцев — видимо, кто-то усердно хватался за них, не соображая, что делает. — Слава богу, — с облегчением вздыхает Уён, — значит, мне не нужно тебя инструктировать. — С чего ты вообще решил, что что-то будет? — Хонджун недовольно скрещивает руки. — Да вы пожираете друг друга глазами, об этом весь поток в курсе, — как ни в чем не бывало сообщает Уён, заставляя его испуганно охнуть. — Да ты не волнуйся, кто-то, может, и обсуждает, но по большому счету всем все равно. — Кстати, о пожирании, — вспоминает Хонджун, — ты сам-то так и не рассказал, что у вас с Саном произошло. Уён только машет рукой. — О, я просто поспешил с выводами, когда увидел его с какой-то девушкой, но мы быстро все решили. Не переживай, мы оба друг перед другом извинились, — он ехидно улыбается, — болели и колени, и спина, я целый день не мог с кровати встать. — Все, все, без подробностей, ладно? — Хонджун хватается за голову под издевательский смешок Уёна. — Я не хочу этого слышать. — Ты слишком невинный, — хихикает Уён и поднимается со стула. — Надеюсь, профессор как следует о тебе позаботится. Хонджун вспыхивает от мысли об этом, но тут же старается отогнать ее. Он следует за Уёном в коридор, наблюдает за тем, как тот влезает в свои кроссовки, и не без удовлетворения отмечает, что на них нанесен абстрактный рисунок — значит, друг все-таки использовал его краски. — Не забывай, что ты человек и тебе нужна еда, — на прощание грозит пальцем Уён и уже собирается выйти, но Хонджун его останавливает. — Ключики-то мои оставь. Уён закатывает глаза, но достает связку и послушно отдает ему. Как только за ним закрывается дверь, Хонджун запускает пальцы в волосы и горестно стонет. Сам того не зная, Уён высвободил то, что не следовало, — все лишние мысли по поводу визита Сонхва, которые он так старался запихнуть подальше и игнорировать. До этого момента Хонджуну удавалось думать лишь о предстоящем снятии мерок и всех тех нюансах, связанных с пошивом наряда, которые он хочет обсудить с Сонхва. У него действительно это получалось, но Уён абсолютно нагло испортил ему весь план, в котором значился только один пункт — платье. И вот сознание уже несется куда-то вперед, с огромной скоростью выдавая ему всякие непристойные картинки, и от этого не помогает даже закрыть глаза и попытаться переключиться. Теперь мысли крутятся только вокруг того, как пройдет их завтрашняя встреча и как все могло бы обернуться, если бы Сонхва внезапно оказался в его постели. Спорить сложно, на нем любая одежда смотрится идеально, словно была придумана только для него, но наверняка без нее он еще красивее… Уён — чертов засранец. Но по-настоящему винить его Хонджуну сложно. Ведь только он знает, что творится в его голове, стоит имени Сонхва всплывает в разговоре или он сам появляется в поле зрения. Уён лишь озвучил то, о чем он словно бы запрещал себе думать до сих пор, ограничиваясь чем-то более легким и безопасным, и из-за этого сдерживаемое внутри пламя грозит вырваться наружу. Хонджун делает глубокий вдох. Он уже и сам не знает, чего точно хочет, но точно понимает, что его терпение медленно, но верно подходит к концу. Остаток дня он снова проводит за рисованием и к вечеру решает, что все же не станет менять ничего в своей квартире — Хонджун не хочет выдумывать о себе что-то, чего не существует. Поэтому все мешки и коробки остаются на своих местах, он лишь немного сдвигает их к стенам, чтобы было удобнее пройти из коридора в его мастерскую, и расчищает там небольшой диванчик, чтобы Сонхва было куда присесть, потому что сам Хонджун привык работать как придется — и на полу, и на кровати, и стоя над письменным столом. Они заранее договариваются о двух часах дня, но утром в субботу Сонхва отправляет ему сообщение, где очень извиняется и пишет, что в связи с какими-то срочными рабочими делами сможет приехать только к шести. Хонджун немного расстраивается, потому что нервозность ожидания начинает давить на него все больше, и он бы предпочел увидеть Сонхва раньше, чтобы наконец осознать, что тогда в парке он не пошутил и действительно согласился стать его моделью, и успокоиться. Хотя спокойствием здесь и не пахнет. Чем ближе стрелки на его наручных часах подбираются к назначенному времени, тем больше Хонджун суетится. Он несколько раз раскладывает в разном порядке инструменты на столе, перепроверяет содержимое недавно полученной посылки с тканью, еще пару раз зачем-то заглядывает на кухню, даже толком не понимая, что хочет там увидеть. В конце концов он решает заняться чем-то полезным, чтобы просто не довести себя окончательно. Мысленно Хонджун твердит самому себе, что ничего страшного не происходит и нет повода так сильно беспокоиться, но по-настоящему успокоиться ему помогает мысль, что он опытный мастер и уже имел дело с большим количеством разных людей, ко всем нашел подход, значит, и с Сонхва все пройдет как по маслу. Нужно всего лишь включить свой творческий «режим», и это поможет ему сосредоточиться. Благодаря этому, когда раздается звонок в дверь, Хонджун даже не паникует. Он напоминает себе о том, что прежде всего — работа, а все волнения должны уйти на задний план. Когда он распахивает дверь и видит Сонхва, то немного забывает об этой установке. Тот одет очень просто, в черную байку и джинсы свободного кроя, а темные волосы легкими волнами спадают на лоб и обрамляют лицо, и все это делает его необычайно мягким, каким-то другим. — Привет, — наконец отмирает Хонджун, давая себе мысленную затрещину. Он откашливается и возвращается к рабочему настроению, заодно автоматически переходя на «ты», как привык общаться со всеми своими заказчиками: — Проходи. — Чудесно выглядите, мистер Ким, — Сонхва же обращается к нему подчеркнуто вежливо, улыбается и переступает порог. — Это должен был сказать я, — фыркает Хонджун и закрывает за ним дверь, оказываясь близко к Сонхва на несколько мгновений и благодаря этому сразу чувствуя ненавязчивый кожаный аромат. Не самые любимые его ноты, но в сочетании с природным запахом Сонхва они звучат умопомрачительно. Прежде чем фантазия снова убежит не в ту сторону, он приглашает его в мастерскую, заранее предупреждая внимательно смотреть под ноги. Сонхва оглядывается вокруг с большим интересом, и Хонджун ощущает себя так, словно стоит перед ним беззащитный и… голый. Это единственная ассоциация, которая приходит ему в голову, и он незаметно втягивает воздух сквозь зубы, понимая, что снова думает не о том. Сейчас он должен сосредоточиться на том, ради чего они вообще тут собрались. — Мистер Ким, вы знаете, что порядок в комнате создает порядок в голове? — не удерживается от комментария Сонхва. Хонджун сжимает губы в тонкую полоску. — Можно просто Хонджун. — Что? Он резко наклоняется и легонько стучит ребром ладони по голени Сонхва, намекая ему отодвинуть ногу. Тот поспешно отходит, давая Хонджуну поднять небольшой кусок ткани. Он выпрямляется и любовно разглаживает складки, отряхивает от пыли, а затем небрежно бросает лоскут на ближайшую поверхность. — Мы не в университете. Ты можешь называть меня по имени, — негромко говорит он, рассматривая Сонхва. В приглушенном желтом свете напольной лампы его черты, а оттого и невозмутимое выражение лица кажутся еще мягче, а глаза, напротив, темнее и — Хонджун может поклясться — опаснее. Сонхва тоже думает о многом, он неожиданно понимает это. И взгляд не отводит, как будто решил прожечь в нем дыру, но Хонджун начинает к этому привыкать, поэтому им завладевает легкий азарт, когда он решает, что больше не будет уступать ему просто так. В конце концов, он на своей территории, а это дает ему некие психологические преимущества перед змеем-искусителем. — Это выходит за рамки нашего общения, — Сонхва чуть качает головой. — Ты сейчас находишься в моей спальне, на мой взгляд, это уже позволяет нам выйти на новый уровень, — хмыкает Хонджун, удовлетворенно отмечая мелькнувшее в глазах напротив смятение. Впрочем, Сонхва быстро справляется с собой. — Как скажешь, — он пожимает плечами, отворачиваясь и проходя к свободному месту на диване, и добавляет: — Хонджун. Стараясь скрыть желание передернуть плечами от разбежавшихся мурашек, Хонджун возвращается к столу и берет все имеющиеся варианты эскизов платья, после чего отдает их Сонхва. И, пока тот их рассматривает, перебирает листы, Хонджун внимательно следит за выражением его лица. Он рассказывает о своих задумках, о том, как их можно было бы воплотить, где нужно использовать дополнительные аксессуары, а где этого не требуется. Он даже не замечает, как его речь ускоряется от испытываемого восторга, потому что об этой идее так подробно Хонджун не рассказывал никому, а Сонхва — не просто слушатель, но и тот, для кого предназначается платье, поэтому его эйфория словно бы усиливается, вырастает вдвое. — Мне очень нравятся твои идеи, — хвалит Сонхва, чем вызывает на щеках Хонджуна румянец. Тот только надеется, что в слегка приглушенном освещении комнаты это не столь заметно. — Над которой из них хочешь поработать? — любопытствует он. — Честно говоря, над каждой, — смеется Сонхва, и Хонджун на мгновение замирает, пытаясь вспомнить, слышал ли когда-либо что-то приятнее. — Но раз уж приходится выбирать, я бы остановился на версии с капюшоном. — Отлично, — кивает Хонджун, забирая наброски и сгружая их на стол. — У меня как раз есть все необходимое, поэтому это не должно занять слишком много времени. Осталось только снять мерки. Он выуживает сантиметровую ленту из-под сложенных пирамидой кусков ткани и подходит к Сонхва. Тот сидит на диване, закинув одну руку на спинку и даже не думая встать, и смотрит на Хонджуна снизу вверх, безмолвно изучает, от его проницательных никуда не деться. Но на этот раз Хонджун не хочет сбегать, поэтому смело встречает его взгляд, вставая прямо перед ним и практически касаясь его колен своими. — Встанешь? — Конечно, — тут же поднимается Сонхва. Он оказывается почти на одном уровне с Хонджуном, но тот намеренно игнорирует это, принимаясь с особым усердием измерять все необходимые параметры. Растягивает ленту по всей длине руки, несколько раз перемеряет обхват запястья, размышляя над тем, насколько свободным стоит сделать рукав. Каждую секунду мысленно повторяя себе сосредоточиться, Хонджун старается думать о делах первостепенной важности, но так же быстро это оказывается слишком сложно. Заниматься подобной работой в опасной близости к предмету своей сильной симпатии, ощущая на себе его прожигающий взгляд, оказывается намного тяжелее, чем он предполагал. А затем, когда остается последний нужный параметр, немного медлит. — Ты можешь… — Хонджун прикусывает внутреннюю сторону щеки, уговаривая себя говорить твердо. — Приподнять немного байку? Мне нужно измерить обхват твоей талии. Даже это кажется чем-то чересчур интимным, чтобы вдруг спрашивать о таком, поэтому он с облегчением выдыхает, когда Сонхва без лишних слов выполняет просьбу. Хотя, по правде говоря, Хонджун думает, что было бы проще, если бы он это хоть как-то прокомментировал, разрядил обстановку, но вместо этого Сонхва молчит. Пальцы Хонджуна даже начинают немного подрагивать, когда он случайно касается его теплой кожи, протягивая за спиной сантиметровую ленту. Он пытается особо не думать о том, как они выглядят со стороны, потому что у него есть стойкое ощущение, что любое слово, любое лишнее движение и даже мимолетный вздох тут же поднимут уровень внутреннего кипения до критического. Он запоминает отметку на ленте и спешно отстраняется, чтобы записать число в блокноте рядом с остальными, но его останавливает внезапная хватка на своей руке. Хонджун медленно сглатывает, глядя на то, как аккуратно, но в то же время крепко сжимаются тонкие пальцы вокруг его запястья. Нехорошо. Это очень нехорошо. Но так до одури будоражит кровь. — Не уходи, — всего два слова, произнесенных глухо и просяще, и Хонджун рассыпается на тысячи мелких кусочков. Это не первый раз, когда они совсем одни, а воздух между ними плавится и начинает искриться, но что-то изменилось. Хонджун это чувствует, и это сводит его с ума. Подозревал ли он, что когда-нибудь ему будет настолько сносить крышу от простого присутствия Сонхва рядом? Ничего подобного, но это лишь подстегивает его узнать, может ли он испытать эмоции более сильные, чем те, что переполняют его сейчас. — Хочешь, чтобы я остался? — шепчет Хонджун. Взгляд, которым окидывает его Сонхва, нельзя назвать никак иначе как голодным, и от этого Хонджуна пробирает легкой дрожью. Никто прежде не смотрел на него с таким темным, всепоглощающим желанием, от которого внутри все трепещет, а внизу живота завязывается тугой узел собственного возбуждения. Когда Сонхва касается кончиками пальцев его щеки, это ощущается ударом электрического тока, и в первое мгновение инстинктивно тянет избежать контакта, но Хонджун остается на месте. Он следит за ним из-под опущенных ресниц, поэтому не упускает момент, когда Сонхва сглатывает и размыкает губы, скользя по ним влажным языком. — Хочу, — произносит он на выдохе и поднимает на него взгляд. Каждая клеточка в нем изнывает от накатившего жара, Хонджун жаждет его прикосновений так, словно это единственное лекарство для неведомой неизлечимой болезни. Он подается чуть вперед к Сонхва, зависает в опасной близости от его лица и практически гипнотизирует его, рискуя самому утонуть в потемневших карих омутах. Но он делает это без всякого сожаления, ныряет с головой. — Заставь меня, — шепчет Хонджун. Сонхва целует его глубоко и мокро, так, что остатки здравых мыслей превращаются в что-то вязкое и неразличимое. Хонджун теряется в ощущениях, которые накрывают его с головой, и, совершенно забываясь, он обеими руками цепляется за мягкий ворот толстовки, как будто Сонхва в любую секунду может испариться. Жадно лаская его губы, Сонхва опускает ладони ему на пояс и резким движением вжимает Хонджуна в себя, вбирая в легкие его глухой изумленный стон. Дыхание Сонхва такое тяжелое и громкое, что у Хонджуна уже только от этого кружится голова, когда до него доходит, что произошло. Но думать об этом он не хочет — ему собственных мыслей хватило по горло, а сейчас он наконец получил подтверждение некоторым из них. Он неохотно отстраняется, чтобы дать им обоим передышку, и, запустив руку в волосы, коротко смеется. — Черт возьми, Пак Сонхва, — он качает головой, — и нужно было столько ждать? Он слегка надавливает ладонью на его плечи, вынуждая снова усесться на диван. Пару секунд он наслаждается видом взъерошенного и явно поплывшего Сонхва, смотрящего на него снизу и пытающегося немного прийти в себя, его распухших губ и вздымающейся от сбитого дыхания груди. Но Хонджун ощущает себя дорвавшимся до того, о чем долгое время грезил, поэтому останавливаться на поцелуе не собирается. Профессор столько времени умело играл на его нервах, заставлял мучаться от своих же желаний, осуществление которых было так близко и далеко одновременно, поэтому просто так теперь отделаться не сможет. — Ты нетерпеливый, да? — Сонхва протягивает руку, ухватываясь за ремешок на джинсах Хонджуна, и тянет его на себя. Как только тот оказывается на его коленях, Сонхва подцепляет указательным пальцем его подбородок и шепчет в губы, опаляя их дыханием: — Это сводит с ума. Их второй поцелуй отличается своей тягучестью; в этот раз Сонхва не спешит, дает Хонджуну время успокоиться, но тот распаляется лишь больше. Еще немного, и он просто превратится в восковую фигуру в его руках, окончательно потеряет рассудок, но Хонджун сопротивляется этому манящему чувству. Он стремится запомнить каждое прикосновение Сонхва, желает как можно дольше наслаждаться его губами и тем, как его язык мягко и ласково сплетается с его собственным. Возможно, ему чудится, но Хонджун различает что-то ананасовое, что ему безумно хочется сцеловать, слизать, забрать себе каждую частичку едва ощутимого сладкого вкуса. Он слегка вздрагивает и ерзает на коленях Сонхва, когда его ладони пробираются под домашнюю футболку и бесстыдно принимаются исследовать его тело; оглаживают впалый живот, легко, почти щекоча проходятся по ребрам, и после каждого касания оставляют кожу гореть словно невидимыми ожогами. Хонджун негромко стонет в поцелуй, когда теплые пальцы задевают его затвердевшие соски и обводят их, едва касаясь подушечками. — Вот так играем, да, профессор? — он отрывается от его губ и толкается бедрами вперед, глядя Сонхва в глаза. Тот негромко шипит сквозь зубы, и Хонджун, довольный реакцией, решает закрепить успех. Он укладывает ладони на его плечи и медленно двигается, чуть прогибаясь в спине. Его так и тянет отвлечься на собственное растекающееся по венам удовольствие, но он только кусает губы, наблюдая за тем, как Сонхва откидывает голову и ловит воздух ртом каждый раз, как Хонджун сквозь слои ткани потирается об его твердеющий член, слишком очевидно упирающийся ему в задницу. Он хочет еще немного потянуть время, подразнить, заставить почувствовать Сонхва беспомощно, вынудить его просить еще и еще. Он наклоняется к его шее, жадно ведет по коже носом, вдыхая обострившийся запах парфюма. Если он прежде думал, что это его нелюбимые ноты среди всех возможных, — такого не было. Этот дразнящий аромат Хонджун хочет ощущать на подкорке, и плевать, если это невозможно. Он кусает медовую кожу над ключицей, втягивает ее до покраснения, после чего широким мазком языка зализывает след. Позже он станет темным, и Сонхва, возможно, придется носить одежду с менее откровенными вырезами, чем он привык, или тщательно замазывать его тональником, но Хонджуна ведет лишь от одной мысли, что эту метку оставил он. Это своеобразный знак принадлежности, и от того факта, что прямо сейчас он делает Сонхва приятно, от его движений его дыхание напрочь сбито, из-за него он выглядит таким нуждающимся, его самого бросает в жар. Хонджун поднимается выше, рисует влажные отметки до челюсти, на пробу проводит под ней кончиком языка и с восхищением улавливает приглушенный вздох. Сонхва выгибается ему навстречу, впиваясь пальцами в его талию, и он такой неожиданно чувствительный, что Хонджуна ощутимо потряхивает от осознания этого. — Такой отзывчивый, — он нежно гладит его по щеке. — Мне продолжить? В ответ Сонхва увлекает его в поцелуй, и Хонджун поддается. Он теряется во времени и пространстве, сосредотачивается лишь на ладонях, исследующих его спину, пухлых губах, с которых он уже стер весь ананасовый блеск, но которые все еще ощущаются сладкими; на языке, скользящем в его рту так требовательно и влажно. Он даже не улавливает момент, когда Сонхва начинает приподниматься с дивана и подхватывает его за бедра, крепко сжимая пальцами, и едва успевает ухватиться за его плечи, когда тот бережно переносит его на застеленную покрывалом кровать. Следующее, что выхватывает его сознание, — Хонджун быстро избавляется от футболки и помогает то же самое сделать Сонхва. От любого прикосновения тело прошибает мелкими разрядами тока, и легче не становится, когда Сонхва переключается с искусанных губ на ключицы, оставляет после каждого поцелуя мокрый след, который вмиг опаляется воздухом, очерчивает горячим языком соски, играет с ними по очереди, дразня и доводя до крайней точки. Хонджун неосознанно выгибается в пояснице, стоит мягким губам Сонхва остановиться возле резинки штанов, а его пальцам — чуть поддеть ее. Взгляд, с которым он сталкивается, когда Сонхва поднимает голову, потемневший и поблескивает безумием. Его они делят на двоих, вместе поджигают друг друга и не дают погаснуть. — Ты точно хочешь этого? — по голосу Сонхва хорошо слышно его прерывистое дыхание. Он дразняще задевает кожу Хонджуна у края штанов кончиками пальцев, заставляя его заерзать на месте. Сонхва опирается на край кровати коленями и смотрит на него сверху — сейчас они поменялись местами, но Хонджун все так же сильно сходит с ума от желания почувствовать его член внутри себя. Он запрокидывает голову и тихо вздыхает. — С ума сойти, Сонхва, — выдавливает он, — я лежу перед тобой наполовину раздетый и жду, чтобы ты наконец меня трахнул, разве не очевидно? Он готов поклясться, что у Сонхва есть второе имя — демоническое, открывающее его настоящего. Тот только усмехается в ответ на его просьбу, как будто для него вынуждать Хонджуна умолять — отдельный вид удовольствия, которое он смакует и пропускает сквозь себя. — Я должен быть уверен, — он говорит неожиданно мягко, и от этого контраста внутри Хонджуна что-то сладко щемит. Впрочем, от его действий кровь резко приливает к лицу — Сонхва накрывает ладонью его член поверх штанов и проводит по нему несколько раз почти нежно, а затем выбивает из Хонджуна судорожный вздох, смешанный с просящим всхлипом, когда чуть надавливает на головку большим пальцем, стимулируя трением ткани, которая кажется практически наждачкой. Единственная мысль, которую Хонджун может различить, что еще немного — и он окажется на краю пропасти, от которой его пока что отодвигает только успокаивающий поцелуй в уголок губ. Когда Сонхва спрашивает, где он хранит смазку и презервативы, до Хонджуна даже не сразу доходит смысл вопроса. Он кое-как машет рукой на низенький шкафчик возле кровати, заваленный рабочими принадлежностями, и едва улавливает, как тот выдвигает верхний ящик. Сознание Хонджуна уже сосредоточено на томительных ощущениях, а окружающий мир становится размытым и каким-то ненастоящим, и в его фокусе существует только Сонхва, помогающий ему избавиться от мешающих штанов и намокшего белья. Он с готовностью разводит ноги, когда Сонхва наклоняется, чтобы оставить поцелуй на внутренней стороне бедра, в такой опасной близости от подрагивающего от возбуждения члена, что Хонджуну приходится шумно втянуть воздух, чтобы как-то совладать с собой. Он уже на грани; он мечется в отчаянии от такой мешанины чувств и эмоций, что почти готов заплакать, и судорожно комкает ладонью тонкое покрывало, когда Сонхва наконец размазывает прохладную смазку между ягодиц. Все его фантазии разбиваются о реальность вдребезги, потому что никакие представления не могут сравниться с тем, как на самом деле восхитительно ощущать в себе его пальцы. Хонджун ловит ртом воздухом, задыхается от того, как Сонхва растягивает его неспешно, дает привыкнуть, когда толкается глубже и сгибает фаланги. Это все кажется чертовым сном, потому что он никогда еще в жизни не чувствовал себя настолько разбитым от того, что кто-то так заботится о нем. Но Сонхва каким-то необъяснимым образом знает, как сделать так, чтобы Хонджун дрожал всего от пары движений, чтобы пальцы на ногах подгибались в блаженстве, а рот округлялся в беззвучном стоне, когда длинные пальцы попадают по простате — всего на секунду, но от этого Хонджун словно в бреду, он дрожит на постели перед Сонхва, раскрытый и беззащитный, отдается ему целиком и просит большего, хочет его ближе к себе. Ему жарко, капли пота стекают по вискам, и температура в комнате кажется слишком высокой, от чего дыхание затрудняется, воздух уплотняется от почти искрящегося напряжения. Сонхва трахает его одними лишь пальцами, раздвигает ими узкие горячие стенки, а второй рукой мягко придерживает колено Хонджуна, чуть массируя кожу и отвлекая от возможных неприятных ощущений. Но Хонджуну уже плевать: он просто хочет почувствовать себя заполненным его членом, Сонхва нужен ему так близко, как это только возможно, и прямо сейчас. — Сонхва, — умоляет он, впиваясь зубами в свои костяшки. Тот, удостоверившись, что Хонджун достаточно подготовлен, наконец выполняет его просьбу: лязгает металлическая бляшка ремня, когда Сонхва стягивает с себя джинсы и боксеры. Хонджун наблюдает за ним помутневшими глазами, облизывает пересохшие губы при виде того, как Сонхва выдавливает на ладонь больше смазки и, слегка морща нос от контраста, проводит ей по возбужденному члену. Все внутри него взволнованно скручивается и рассыпается от предвкушения, кожа давно горит от любого прикосновения, а мозг плавится в попытках осознать происходящее хотя бы частично. Хонджун тихо охает, когда Сонхва приставляет головку члена к его пульсирующему входу и входит медленно, продвигается осторожно, чтобы не сделать больно. Он закусывает губу, откидывает голову на кровать и расслабляется, чтобы прислушаться к собственным ощущениям, чтобы привыкнуть к странной, но такой дурманящей заполненности. Ему так хорошо, он плавится от одной мысли, что Сонхва берет его, пусть еще не грубо и резко, а позволяя привыкнуть, но именно от этого Хонджун чувствует себя так, будто рассыпается на мелкие кусочки. И Сонхва собирает его целиком заново, только чтобы вновь разбить и заставить умолять. Выждав немного, он толкается на пробу, выбивает из Хонджуна весь воздух каждым следующим движением, подтягивает его к краю кровати за бедра. Цепкие пальцы сжимают кожу наверняка до ярких красных пятен, и Хонджун мечтает о том, чтобы они остались на его теле как можно дольше. Он отдает Сонхва всего себя целиком, позволяет ему владеть собой и контролировать каждый его выдох, каждый несдержанный стон, и он сделал бы это еще множество раз. Хонджун разводит колени шире, периодически подмахивает бедрами, когда Сонхва чуть ускоряет ритм. С ним так чертовски хорошо, до помутнения сознания, до дикого желания оказаться размазанным по постели, пока он трахает глубже и почти вдавливает Хонджуна в себя, заполняя паузы между его умоляющими вскриками влажными шлепками тел и хлюпаньем смазки. Его приоткрытые губы, учащенное дыхание, безумный блеск в глазах, кажущихся черными в полумраке комнаты, прилипшие ко взмокшим вискам пряди — все это отпечатывается в голове Хонджуна, как самая потрясающая картина, которую он видел в своей жизни. К краю пропасти он летит вместе с Сонхва и даже не думает о том, чтобы останавливаться. Он уже готов прыгнуть туда вперед головой — Хонджун настолько на грани, что сильно кружится голова. Наслаждение рождается где-то в поджатых пальцах ног, поднимается вверх по венам, разогревая кровь, и он пару раз проводит по члену кулаком, чтобы приблизить собственную разрядку. Тело мгновенно отзывается на эти действия; оргазм наполняет его горячим удовольствием, заглушает внешние звуки и щекочет изнутри. Хонджун выгибается и стонет протяжно, повернув голову на бок, и, вжимаясь щекой в мягкую ткань, замирает, с жадностью прислушивается к тому, как внутри него все еще разносятся теплые волны испытанного кайфа, как пульсирует каждая клеточка тела и в бешеном ритме стучит сердце. Сонхва падает рядом с ним меньше, чем через минуту, и вслепую находит его ладонь, чтобы переплести их пальцы. Есть в этом жесте что-то интимное, из-за чего Хонджун испытывает всепоглощающий трепет. Он медленно поворачивает голову к Сонхва и встречается с его расфокусированным взглядом. Наблюдает за тем, как тяжело вздымается его грудь, слушает сбитое дыхание, которое постепенно становится тихим и размеренным, и сам наполняется внезапным чувством нежности. — Ты такой красивый, — шепчет Хонджун, не в силах больше молчать. Он тянет к губам их сцепленные ладони и оставляет на костяшках Сонхва долгие поцелуи, стремясь показать ему, как важно для него то, что он находится сейчас рядом с ним. В ответ Сонхва улыбается так неожиданно смущенно, когда привстает, чтобы потянуться к Хонджуну и легонько чмокнуть его в щеку, что тот не удерживается от того, чтобы не выпросить свой желаемый поцелуй. В нем просыпается желание держать Сонхва как можно ближе к себе и не отпускать, не допустить того, чтобы он просто растворился, и Хонджун утыкается носом в его плечо и закрывает глаза. — Ты же не уйдешь, когда я засну? — бормочет он, одновременно борясь с подступающим чувством усталости. Он тихо мычит себе под нос, когда Сонхва принимается мягко массировать его кисть, легко пробегается по предплечью кончиками пальцев, чуть щекоча кожу. Непривычная сонливость накатывает на Хонджуна, обволакивает тело приятной тяжестью и нашептывает ему окончательно расслабиться и позволить себе заснуть, но Сонхва настойчиво тормошит его, не разрешая погрузиться в сладкую дрему. — Пойдем в душ, — ласковым шепотом зовет Сонхва. Он оставляет несколько нежных поцелуев на его плечах, вдыхая естественный запах его кожи, и последним — короткий чмок под ухом возле линии челюсти, после чего встает с кровати и тянет Хонджуна за руку, заставляя встать. Следующие двадцать минут они теснятся в небольшой душевой кабинке, смывая друг с друга пот и следы проведенного вместе вечера. Хонджун оглаживает ладонями спину Сонхва, смахивая прозрачные капли, не удерживаясь от соблазна, прикасается губами к сияющей в неярком белом свете коже. Сейчас ему немного сложно собрать мысли в кучу, хотя им следовало бы поговорить, но он справедливо решает, что это может подождать хотя бы до следующего дня и незачем портить такой приятный момент. Возможно, Хонджун немного боится того, как начинает трепетать все внутри него, просто когда Сонхва. Тому даже не нужно делать или говорить что-то особенное, его присутствие рядом — особенно сейчас, когда они кожа к коже и каждый из них показывает другому свою уязвимость, — уже заставляет его сердце совершать кульбит. Но Хонджуну нравится быть открытым с Сонхва, нравится смотреть в его блестящие глаза и читать в них то, чего он не произносит, нравится переплетать их пальцы и делить вдохи на двоих, когда Сонхва сцеловывает с его губ теплую влагу. И он хочет, чтобы их время вместе продлилось дольше, поэтому, когда они возвращаются в спальню Хонджуна, свежие и пахнущие его гелем, он накидывает на себя домашнюю одежду и оборачивается. — Сонхва, ты… — Я останусь, если ты не против, — одновременно с ним произносит Сонхва и как-то неловко пожимает плечами. Хонджун не сдерживает облегченного смешка и кивает. Он быстро находит ему чистую одежду и усаживается на кровать, наблюдая за тем, как Сонхва натягивает свободные пижамные штаны и смешную безразмерную футболку с мордочкой зеленого лягушонка, слегка стершейся после множества стирок. — Спасибо, — говорит он, и Сонхва поднимает на него глаза, — это много для меня значит. — О чем ты? — Ты ведь мог сразу уйти, — поясняет Хонджун, слегка розовея под его внимательным взглядом, но все же заканчивает мысль: — Я ценю, что ты решил остаться. Сонхва быстро оказывается рядом, беря его ладони в свои. — Возможно, я не сказал этого раньше, — он мягко улыбается, — но ты мне понравился. Так что я совсем не хочу уходить. Хонджун находит в себе силы только кивнуть, практически расплывшись от того, как бережно Сонхва держит его руки и какие вещи говорит ему. Он больше практик, чем теоретик, поэтому подходящих слова подобрать пока не получается, но вместо этого он утягивает его за собой на кровать, устраиваясь поудобнее. Лежа вот так напротив Сонхва, он понимает, что ему достаточно смотреть в его большие глаза, чтобы чувствовать себя спокойно и правильно, — они похожи на вселенные, которым нет края, где светятся мириады созвездий, а таинственный блеск завораживает и не позволяет отвести взгляд в сторону. Хочется в его глазах затеряться, забыть о том, что существует внешний мир, хотя бы на несколько минут, потому что — Хонджун уверен — в них есть столько волшебного и притягательного, что можно изучать и рассматривать бесконечно, а он, кажется, уже пал их жертвой. Он не знает, каким будет их следующий день, но в нем ярко горит надежда, что в нем они оба будут друг другу улыбаться. Для Хонджуна это чувство новое и потому еще более ценное, и он вслушивается в собственное сердцебиение, пока рассматривает Сонхва и свою ладонь, которую тот обхватил двумя руками, как драгоценное сокровище. Наверное, так звучит нежность и так всходят в груди первые ростки его любви — невысокие, но тянущиеся к Сонхва, как к единственному солнцу, которое способно дать им тепло. А рядом с Сонхва ему сейчас очень тепло.