Море внутри

      Трое подростков, боязливо озираясь, пробирались к тому месту, откуда отчетливо слышался звук, похожий на свист. В просветах между ярко-желтыми, колышущимися на ветру зарослями цветущего рапса виднелось ритмично волнующееся темно-синее море.       Сэм тихо, чтобы не услышали идущие впереди близнецы Пак, вздохнула и нервно поправила висящий на шее старенький фотоаппарат.       На этот раз Джун и Джин подбили ее сфотографировать ныряльщиц, знаменитых практически на весь мир сирен острова Мокчон. Правда, сирены эти были пенсионного возраста и помимо сильных рук обладали еще и скверным характером, особенно их старшая, бабуля Чэнь, похожая на маленького морщинистого мопса женщина семидесяти девяти лет. Сама она в силу возраста и здоровья отошла от дел, но вместе со своей внучкой Юми, которую прозвали Морской Огурец, бдительно наблюдала за тем, чтобы никто не сделал фото ее подруг-ныряльщиц.       А даже один единственный кадр, как уверяли братья Пак, стоил огромных денег.       — Эй, чего плетешься? Струсила? — Джин обернулся и оценивающе посмотрел на Сэм.       — Малышка Сэмми испугалась, — поддержал брата Джун и расхохотался. Он и сам явно боялся быть пойманным, раз так подозрительно тихо вел себя все это время.       Сэм ускорила шаг и обогнала друзей, умудрившись при этом больно пихнуть Пак Джуна плечом.       — Не называй меня так, сотню раз просила.       Близнецы поравнялись с ней и теперь шли по обе стороны от Сэм, словно два недостаточно молчаливых телохранителя.       — Давай уточним: просила или умоляла? — усмехнулся Джун. — Если прямо умоляла, то я еще мог бы подумать, а вот если всего лишь просила…       — Заткнись уже, Пак Джун!       — Так просила или умоляла? — не унимался тот.       — Отвянь!       — Думаю, просила, — встрял Джин. Он, словно ученый-философ с заумной миной на лице поднял вверх указательный палец и многозначительно кивнул своим мыслям. — Умолять не в стиле малышки Сэмми.       Сэм закатила глаза, и вся троица рассмеялась.       Ребята наконец смогли немного расслабиться, все же каждый из них боялся гнева бабули Чэнь и последующего за ним наказания. Но как отказаться от столь рискованного и дерзкого мероприятия? На кону стояла мальчишеская (или девичья — в случае Сэм) честь. Деньги, конечно, были всего лишь приятным бонусом, потому что больше всего друзьям хотелось похвастаться подвигами перед другими парагвайцами. Вот они удивятся! Стоило Сэм представить шокированные и немного недоверчивые лица их школьной компании, как захотелось смеяться от восторга.       Многие приплывали на остров Мокчон, очарованные рассказами о суровых и сильных «женщинах моря», хэнё, до сих пор занимающихся таким опасным промыслом. И никто из гостей не оставался разочарованным тем, что видел. Пускай возраст бабуль-ныряльщиц в среднем был чуть больше, чем за шестьдесят, пускай они выглядели в своих черных костюмах аквалангистов как нелепые морщинистые тюлени, но понаблюдать за их за работой мечтал каждый. Людей привлекало то, что эта тяжелая профессия являлась вымирающей, а это означало для них незабываемое и уникальное зрелище.       Сэм всего один раз довелось лично наблюдать, как мокчонские ныряльщицы слаженно поют перед погружением в воду традиционную песню о тяготах своей нелегкой жизни, отбивая ритм, слегка постукивая по поплавкам и привязанным к поясам плетеным корзинам, предназначенным для добытых с морского дна осьминогов, моллюсков и самых разных рыб. И от этой песни по спине Сэм бежали мурашки. Услышав ее однажды, забыть уже просто невозможно.       Соленый морской ветер подхватывал голоса этих женщин и уносил вдаль, чтобы Морской Владыка мог услышать их просьбы и уберег от опасностей темных коварных вод, на дне которых женщин поджидали острые пики вулканической породы. Должно быть, сто или даже триста лет назад другие хэнё, сирены из далекого прошлого, так же стояли на побережье и пели эту же самую песню. Год за годом.       Ныряльщицы не особо любили зрителей, но молчаливо сносили их присутствие, а вот негласные, но от этого не менее строгие, законы острова Мокчон гласили, что любая съемка этих женщин во время их работы запрещена. Бабуля Чэнь и ее предшественницы всегда ревностно следили за исполнением этого правила. Особенно сейчас, когда к ним присоединились сразу восемь юных девушек, младших родственниц престарелых ныряльщиц, которым те передавали премудрости своей тяжелой профессии. Среди учениц была и внучка бабули Чэнь, правда, тренировалась она пока только на суше, в воду ее не пускали.       Совсем недавно одной из учениц стала и Кан Люси, подруга детства близнецов Пак, которая теперь даже не смотрела в их сторону. Отчасти именно из-за нее Джуну и Джину пришла в голову идея сделать фотографии «женщин моря» и продать. А еще поглазеть на похорошевшую Люси в облегающем костюме аквалангиста.       Сэм давно догадывалась, что Джин влюблен в Люси. Что же касалось Джуна, то здесь все гораздо сложнее. Кан Люси его вряд ли интересовала, как и деньги, вырученные за фото ныряльщиц. Он просто любил ввязываться в неприятности и хвастаться приятелям, когда ему в очередной раз каким-то чудом удавалось избежать казавшегося неминуемым наказания. С приближением опасности Джун только расцветал.       — Доставай фотоаппарат, — скомандовал Пак Джун, когда ребята подошли к побережью ныряльщиц так близко, что начинало казаться, будто от их свиста рвутся небеса.       Этот звук пугал и успокаивал одновременно. Жители острова называли его «песней сирен». Именно его, а не традиционную песню, исполняемую ныряльщицами каждый день перед погружением. Каждый человек, слышащий этот сигнал, понимал, его значение.       «Все хорошо».       Ныряя, хёнэ выдавливали задержанный воздух через губы трубочкой, а выныривая, громко свистели.       «Все в порядке».       — Ты чего зависла? — Джун попытался стянуть висящий на шее Сэм фотоаппарат. — Хочешь, чтобы нас поймали?       Джин нетерпеливо топтался рядом, не сводя внимательного взгляда с моря.       — Эй, аккуратнее! — запротестовала Сэм. — Это фотик брата, если сломаю…       — Не боись, Саманта!       — Мое имя Сэм, — сквозь зубы процедил девушка, снимая с шеи старенькую «мыльницу».       На самом деле, ее настоящее имя было Ли Саманта, но она предпочитала просто Сэм. Или Сэм Ли. Это звучало круто, практически как Брюс Ли.       Не смотря на то, что Мокчон был корейским островом, с середины шестидесятых здесь началась мода на иностранные, а точнее английские имена. И все равно практически у каждого помимо английского имелось и официально зарегистрированное корейское имя. У Сэм такого имени почему-то не имелось, а вот в семье близнецов Пак, наоборот, иностранные имена не признавали.       — Знаю, знаю, — Джун похлопал ее по плечу и передал фотоаппарат младшему брату. — Твоя жертва не будет напрасна. В крайнем случае, еще полно времени до возвращения Кевина из армии, что-нибудь придумаем.       — В каком таком крайнем случае? — возмутилась Сэм.       Старшего брата она боялась больше, чем бабули Чэнь.       — В самом крайнем, — пообещали близнецы хором.       — Ладно, поняла, — Сэм поморщилась. Она терпеть не могла, когда братья Пак говорили хором, ее это попросту раздражало. — Только не шумите.       Если кто-нибудь узнает об их затее, влетит всем троим, но, когда Джун и Джин о чём-то просят, отказать им практически невозможно. Особенно Джуну, которого Сэм про себя называла не иначе как «плохой близнец», потому что тот по праву считался главным школьным заводилой и одним из негласных лидеров мальчишек с Парагвая. Вместе с младшим братом Джун постоянно придумывал опасные и стопроцентно грозящие неприятностями авантюры, автоматом включающие в себя участие Сэм.       Но гораздо лучше дружить с братьями Пак, чем находиться по другую сторону баррикад от них.       На острове Мокчон главным поводом как для дружбы, так и для вражды являлось место жительства. Кому-то это может показаться смешным, но от того, в какой стороне острова ты живешь, на самом деле зависело очень многое.       Например, обитателей восточной части острова, где был расположен потухший вулкан Сонма, прозванный местными Тихой горой, называли горцами. Запад Мокчона по неизвестной или давно забытой причине стал Парагваем. Мальчишки с Тихой горы терпеть не могли мальчишек с Парагвая, между ними постоянно вспыхивали ссоры, а иногда дело доходило и до драк. Повзрослев, они обычно прекращали бессмысленную вражду, но дети и подростки отдавались этой странной ненависти всей душой. Возможно, виной тому был их сердитый юный возраст.       Удивительно, но среди девочек с разных районов не было никаких ссор из-за территориального признака, но если какой-то парень с Парагвая оказывался на территории Тихой горы, или наоборот, то конфликт казался неизбежным. Исключением были только нейтральные территории, вроде школы, побережья ныряльщиц или леса. Там враждующие стороны старались игнорировать существование друг друга или хотя бы на время смириться с этим печальным фактом.       Сэм посчастливилось стать соседкой Джуна и Джина, поэтому они были друзьями не разлей вода. Если бы судьба распорядилась иначе, и семья Сэм проживала на другом конце острова, то все могло сложиться иначе.       — Слишком далеко, — недовольно покачал головой Джин. — Надо подойти ближе.       Сэм это предложение не понравилось. Она, конечно, любила участвовать в авантюрах близнецов, ей нравилось, как восхищались другие ребята очередной совершенной их троицей шалостью, но ровно до того момента, как им удавалось избежать ее последствий и предстоящего наказания. Обычно, братья Пак виртуозно умели это делать. Но как только Сэм чуяла, что в этот раз сухими из воды не выйти, она предпочитала сразу же об этом говорить.       И это был как раз такой случай.       — Я понять не могу, ты просто смелый или в придачу к этому еще и бессмертный, — Сэм отобрала у него фотоаппарат и сама посмотрела в объектив. — Зачем подходить ближе? Нормально же видно.       — Ничего не нормально! — сверкнул глазами младший Пак. — Ближе надо подойти, ближе. Нет никакого смысла делать фотографии, на которых не видно ни лиц, ни людей. За такой мусор нам никто не заплатит.       — А кому ты вообще собрался это продавать? Какой журнал купит у малолетки сделанное тайком фото?       — Мы с Джуном знаем нужных людей, не дрейфь, — он посмотрел на брата, ища у того поддержки, но Пак Джун молчал и не спешил вступать в ссору, хотя его карие глаза от злости стали как арбузные семечки. Очень черные. — И вообще, чего ты так завелась?       — Ты знаешь правила. Я за любой кипишь, даже самую безумную идею, пока это все не касается моей мамы. То, о чем она не узнает, ей не навредит, но вот это… Если бабуля Чэнь нас поймает, то точно расскажет родителям. Не могу поверить, что должна это объяснять.       — Маминькина дочка! — зло выплюнул Пак Джин.       Когда он это сказал, у Сэм просто онемели руки, она чуть не выронила фотоаппарат старшего брата. В ту секунду ей показалось, что сейчас она готова растерзать друга, схватить его за шею, разорвать.       Она представила, как необдуманные и жестокие слова Джина вылетают у того изо рта и превращаются в маленьких хищных рыбок с безумно острыми зубами, которые проплыли по воздуху и начали больно кусать ее, Сэм, руки, ноги, плечи, нос… было так невыносимо, что хотелось закричать. Но она стерпела.       Приятное, но несколько мрачное лицо Сэм, лишь слегка побагровело. Джун среагировал на это едва заметное изменение в ее настроении моментально, как на атаку снайпера, и встал между ними. Оставалось только удивляться и немного пугаться тому, насколько хорошо он изучил Сэм за то время, что они дружили.       — Успокойтесь! Быстро! — два простых слова прозвучали словно выстрелы.       Джун и Джин были братьями, к тому же близнецами, так что не было ничего удивительного в том, что они знали друг о друге все. Но с Сэм совершенно другая история. Она, конечно же, не могла похвастаться родством с Паками, и все же жители острова называли ее «третьей Пак», а в школе ребята получили прозвище «тройняшки Пак», которым Сэм в тайне гордилась. Многие считали, что она очень походит на братьев, как внешне, так и по характеру, это ей льстило, хотя и было далеко от истины.       Недавно к их компании примкнул старшеклассник, Мин Юстин, но его никто и никогда не называл четвертым близнецом, что тоже очень радовало Сэм. Ей нравилось, что именно она является лучшей подругой Джуна и Джина. Сэм наслаждалась тем, что стала единственной девчонкой в приятельской банде и ни в чем им не уступала. Ни в учебе, ни в спорте, ни в проказах. Куда уж какой-то Кан Люси до нее!       — Вы же знаете правила, — немного успокоившись, произнесла Сэм. — Если хотите подойти поближе, то делайте это без меня. И моего фотика.       Джин хотел что-то сказать, но старший Пак остановил его предостерегающим взглядом.       — Мы поняли, — Пак Джун хотел примирительно похлопать Сэм по плечу, но та дернулась, не давая до себя дотронуться. — Давайте снимать отсюда.       — Ладно, — Сэм нехотя протянула Джину «мыльницу», а тот одними губами произнес «извини». Прощать не хотелось, и все же тень уязвимости в глазах Пак Джина привела Сэм в чувство. В конце концов, она все равно не умела долго злиться на близнецов.       Сэм слишком остро отреагировала на слова друга именно из-за его осведомленности в ее домашней ситуации. Впрочем, об этом знали едва ли не все жители Мокчона. Все-таки остров не такой уж большой, все на виду друг у друга. Но на других Сэм было плевать, а на близнецов – нет.       Джин и Джун, хотя она сама никогда им в этом не признается, занимали огромное место в сердце Сэм Ли. Точнее, в одном из сердец, которых у нее было много. Если быть точнее, целых пять. Эти пять сердец не были интересной анатомической особенностью, они являлись плодом ее воображения и появились после вполне определенных трагических событий.       История родителей Сэм казалась банальной и отнюдь не уникальной даже среди жителей острова. Эта история об упрямой юной девушке, Ванде Ли, полюбившей мужчину на восемь лет старше. Разница в возрасте не казалась ей помехой, ведь ему едва исполнилось двадцать семь лет, как и не помешало ей сказать заветное «да» и выйти за него замуж пристрастие возлюбленного к алкоголю. Никакие уговоры не могли заставить эту гордячку, маму Сэм, отказаться от любви. Она была слишком молода и верила, что сможет его изменить. Но она ошибалась.       Отец не только пил, он еще и гулял на стороне, а мама Сэм продолжала верить в супруга, хотя не видела в их семейной жизни ничего, кроме горя. Счастье ей приносили только дети, воспитание и содержание которых она полностью взвалила на свои плечи, ведь супруг перестал приносить деньги в дом, проигрывая их в карты или пропивая.       Ванда, обладавшая вспыльчивым и непримиримым характером, отчего-то терпела его выходки, даже когда муж стал уносить вещи из дома, чтобы продать их или обменять на бутылку. Видимо, настолько сильными оказались ее чувства. И все же любовь к детям была сильнее.       Когда в пылу очередной ссоры, муж набросился на Ванду с ножом, малышка Сэм ринулась ему наперерез, плача и скуля от страха, и только чудом не пострадала. В тот момент мама решила подать на развод.       У некоторых людей после подобного жизнь делится на «до» и «после», а у Сэм разделилась не жизнь, а сердце.       Она любила маму. Сильно, горячо, безусловно и бескомпромиссно. И она не хотела больше никогда видеть ее слез. Но также она любила и отца, а эти два вида любви вдруг стали взаимоисключающими, не имеющими права жить в одном месте. Либо мама, либо папа. Любовь к одному обязательно вытесняла любовь к другому. Разве можно выбрать между ними? Сэм не могла. От кого отказаться? Что правильно, а что — нет? Она не понимала.       Любить всех сразу слишком утомительно, поэтому сердце маленькой Сэм разделилось надвое. Так оказалось намного проще.       Позже появилось третье сердце, предназначенное для старшего брата Сэм, любить которого вообще казалось практически невозможно, но она все-таки любила. И еще позже родилось четвертое, сердце для близнецов Пак. Она любила их так, как никогда не любила родного брата. Возможно, они этого и не заслуживали.       Было еще одно, пятое сердце. Сэм и сама не могла понять, когда точно обнаружила его существование. Оно было пустое. И не билось. Пока не билось. Оно предназначалось для какого-то особенного человека, с появлением которого и должно начать свой бег.       Но сколько бы сердец не билось в груди Сэм, единственным и неизменным оставалось одно — нельзя заставлять маму плакать. Все начиналось как невинное детское желание, постепенно перерастающее в закон, а затем и в наваждение. Для мамы она всегда хотела оставаться идеальной дочкой, гордостью и опорой. Лучшей в учебе, лучшей в спорте, помощницей по дому.       Не существовало такой вещи, которую Сэм не могла сделать ради матери. Если она чего-то не умела, то очень быстро этому училась. Она не была гением. Она просто была очень упорной. Допоздна корпела над учебниками, чтобы хорошо написать контрольную, обжигала пальцы, пытаясь впервые приготовить кексы. Поначалу абсолютно все давалось ей со скрипом, но Сэм никогда не сдавалась, поэтому всегда получала награду за труды.       И все же она разрывалась между тем, какой хотела стать ради мамы, и тем, кем была на самом деле. Жизнь обычной Сэм и дочки Ванды Ли отличалась и протекала как будто в параллельных вселенных. То, что нравилось одной, казалось совершенно неинтересным и даже неприемлемым другой.       Саманта никогда не станет ввязываться в драки, зато Сэм с Парагвая достаточно легко выходит из себя при виде наглецов с Тихой горы на территории парагвайцев. После чего снова сталкивается с противоречием, ведь у хорошей девочки не может быть синяка под глазом, разбитых костяшек или разодранных коленок. Двойная жизнь строилась на огромном количестве лжи, но это то, на что Сэм пошла добровольно и, как ей казалось, вполне осознанно.       «Мыльница» снова перекочевала к Джину, чья решимость сделать фото ныряльщиц явно поугасла. Он жалел о сказанных словах, потому что знал, как это ранило Сэм. Пак Джин видел слезы подруги из-за плохой отметки, слышал задорный смех, когда она забиралась на дерево. Он понимал, что Сэм не такая, как они с братом. Странная и порой непостижимая, слишком слабая и слишком сильная, смелая и трусливая, но неизменно уязвимая во всем, что касалось ее мамы. Прекрасно осознавая последнее, Джин специально поддел Сэм, разозленный ее нежеланием подойти чуть ближе к побережью ныряльщиц. И теперь ему стало за это очень стыдно.       — Не кисни, Джин, — в воздухе слишком явно повисло напряжение, поэтому Джун попытался как-то подбодрить младшего брата. — Ты уж постарайся, чтобы снимки были офигенными.       — Не зря же мы встали в такую рань, — проворчала Сэм и, не удержавшись, зевнула. — Не подведи.       Ребятам на самом деле пришлось встать очень рано, чтобы застать хёнэ за работой. Для Сэм это оказалось очередным вызовом, ведь ей пришлось аккуратно улизнуть из дома. Где-то на краешке сознания ютилась страшная мысль, что ее отсутствие обнаружено. А еще очень хотелось спать.       Увидев зевающую Сэм, Пак Джун рассмеялся безумно заразительным смехом, а Джин просиял, словно солнце сквозь тучи. Он понял, что на этот раз прощен.       — Лучшие снимки, деньги, денежки, — рассмеявшись, пропел парень. — Я сделаю фото на миллион!       — Я так не думаю, — раздалось у них за спиной.       Вся троица мгновенно обернулась. Сэм затрясло от замаячивших перед ее мысленным взором проблем.       Лучше бы она спокойно спала в своей кровати.       — Вот черт! — выругался Джун.       Они увидели очень худую высокую девочку в облегающем костюме для ныряния. Это была внучка бабули Чэнь.       — А, это ты, Морской Огурец! — мгновенно скривился Джин.       На загорелом лице Юми на мгновение проблеснула какая-то совершенно нечитаемая эмоция, которая, впрочем, не сулила всей троице ничего хорошего.       Сэм нервно заозиралась, боясь увидеть приближающуюся к ним главу ныряльщиц.       — Ты чего подкрадываешься? — возмутился старший Пак, решив нанести превентивный удар и сбить девчонку с толку, перейдя в наступление. — До смерти напугала! Ты только посмотри, как побледнела наша Сэмми!       Услышав последнее замечание, Сэм только молча закатила глаза.       — Пак Джун, — юная ныряльщица скрестила руки на груди, а Джун в очередной раз вздрогнул, так и не привыкнув к тому, что этой девочке с милым, но совершенно ей не подходящим именем, и строгим худым лицом всегда удавалось безошибочно угадывать, с кем из близнецов Пак она разговаривает.       Внешне Джун и Джин казались похожи, как две капли воды, так что иногда даже Сэм могла их перепутать, что уже говорить об остальных. Но, если узнать их поближе, то становилось очевидным, что они разные, как две уникальные снежинки. Юми была единственным человеком, кроме родителей близнецов, умеющим их отличить, даже если эти дьяволята специально пытались ее запутать. Этот факт всегда забавлял Сэм, зато сбивал столку братьев Пак.       — Подкрадываешься здесь только ты и твоя шайка. Что вы здесь забыли? — Юми подошла ближе и ткнула пальцем в грудь застывшего от неожиданно оказанного сопротивления Пак Джуна. — Видами любуетесь? Бабочек пришли поснимать? Или же поглазеть на Кан Люси и других девчонок?       — Что за чушь ты…       — Помолчи, — перебила его Юми. — В этот раз вы крупно попали, неужели ты не понимаешь? Фотоаппарат этот… притащили. Если бабушка узнает, вам конец.       — Юми, пожалуйста, не выдавай нас! — Пак Джун сложил руки в молитвенном жесте, который тут же повторили за ним его друзья. — Мы же ничего плохого не сделали.       — Не сделали, но собирались, — девочка закрыла глаза, ее ресницы нервно затрепетали. — Я все слышала.       — Юми, пожалуйста! — взмолился младший Пак.       — Ах, теперь я уже Юми, а не Морской Огурец? — она сердито посмотрела на Джина. — Прости, я больше не буду тебя так называть, — моментально извинился парень. — Обещаю.       И все четверо прекрасно знали, что это обещание будет нарушено, как только незадачливой троице удастся как-то уладить эту неприятную ситуацию. Джин всегда любил давать окружающим прозвища, которые имели чересчур прилипчивый характер и часто оказывались довольно обидными для их носителей. От острого языка младшего Пака страдали и парни, и девчонки. И отказываться от своих привычек в ближайшее время он явно не собирался, но на пороге практически смертельной опасности был готов пойти на временные уступки.       — Он так больше не будет, — поручился за младшего брата Пак Джун.       Юми одарила его недоверчивым взглядом. Возможно, она сомневалась, что Пак Джин послушает брата и перестанет использовать обидное прозвище по отношению к ней, но все же промолчала, заметив, как Джин быстро кивает в подтверждении слов Джуна.       Сэм тоже не была на все сто процентов уверена, что Джин сдержит слово, зато в старшем Паке можно не сомневаться. Джун старался не обижать девочек. Сэм находила эту черту очень милой, хотя подозревала в друге что-то вроде страха перед девчачьими слезами, которые делали его просто беспомощным. Рядом с одноклассницами он чувствовал себя крайне неловко, словно не в своей тарелке, не знал, что сказать и начинал жутко нервничать и злиться, хотя скрывал это за обычной нагловатой манерой общения.       Пак Джун совершенно не умел общаться с девчонками, не мог понять их, оттого и сторонился. И только Сэм была исключением. Но в ней сложно было видеть девушку хотя бы из-за короткой стрижки под мальчика, высокого роста, несуразной фигуры несформировавшегося подростка и постоянной тяге к приключениям.       Джун и Джин относились к ней как к братану-дружбану. Иногда это льстило, а иногда и удручало. Самую малость.       — Ладно, — вздохнула Юми после недолгого молчания. — Идите уже по добру по здорову, но фотик я у вас заберу.       Она ловко выхватила фотокамеру из рук удивленного такой скоростью Джина.       — Эй, подожди! — Джин попытался отобрать «мыльницу», но Юми быстро спрятала ее за спину.       — Да не волнуйся ты так, в школе верну, — попыталась успокоить его девушка, ловко уворачиваясь от рук Пак Джина. — Только пленку заберу.       Все это время молчавшая Сэм, которая справедливо решила, что из передряги ее должны вызволять те, по чьей вине она в ней оказалась, и доверившая разговор с Юми близнецам, на самом деле очень сильно побледнела.       — Забирай сейчас, но фотик верни, — она могла думать только о том, что с ней будет, если мама заметит пропажу. Или, что гораздо хуже, если Юми или кто-то из близнецов сломает фотоаппарат, ведь тогда отвечать придется еще и перед братом.       — Разве вы в том положении, чтобы диктовать условия? — Юми скривила губы, становясь очень похожей на свою бабушку, когда та прибывала в ярости. — Я же сказала, в школе отдам. А теперь убирайтесь, чтобы я вас здесь больше не видела!       Но Сэм застыла на месте, словно пустила корни и больше никогда не сдвинется ни на миллиметр, не желая уходить без фотоаппарата.       — Сэм, — предостерегающе позвал друга Пак Джун. — Только не глупи. Она все вернет в целости и сохранности. Ведь правда же, Юми?       Та кивнула в ответ.       Сэм это не убедило, и она совершила отчаянную попытку вернуть свою вещь, но Юми и в этот раз оказалась проворнее, отскочив в сторону как раз в тот момент, когда Сэм попыталась отобрать «мыльницу».       — Я бабушку позову! — взвизгнула девчонка.       — Эй, не кипятись, — встрял между ними Джун. — Просто этот фотик ей очень дорог.       — Тогда надо было раньше думать. Будет ей уроком, и всем вам тоже, — фыркнув, Юми прошла мимо и направилась к ныряльщицам. — В школе верну, обещаю. Но, если еще раз вас здесь увижу, все бабушке расскажу.       Друзьям только и оставалось, что печально проводить ее взглядом. Отнять фотоаппарат силой Сэм все же не решилась, боясь гнева бабули Чэнь, если та услышит крики внучки и застанет их троицу на месте преступления.       — Она всегда была такой? — задумчиво пробормотал Джин, глядя на удаляющуюся спину Юми.       Пак Джун удивленно поднял брови:       — Какой?       — Ну, наглой и самоуверенной.       — Юми-то? — Джун пренебрежительно фыркнул. — Не, это из-за ее бабки. Чем она ближе, тем выше уверенность Ан Юми.       Сэм слушала близнецов вполуха. Она пыталась успокоить себя тем, что Юми, хоть и та еще вредина, но все же добрая девочка, поэтому точно не станет специально ломать чужую вещь. К сожалению, такое самовнушение мало помогало, когда перед лицом маячила возможность скорого наказания от мамы, поэтому Сэм прибегла к маленькому трюку, безотказному способу привести мысли в порядок и успокоить быстро скачущее в груди сердце. Это был самый большой секрет Сэм Ли. Тайна, гораздо серьезнее множественных сердец. То, о чем никому нельзя говорить.       Сэм опустила голову и, тяжело вздохнув, зажмурилась. Она нажала большими пальцами на веки, словно на кнопки, срабатывающие от пятисекундного удержания. Раз, два, три… Теперь у нее получалось гораздо лучше, так что необходимость в мысленном отсчете давно отпала, но старую привычку каждый раз считать про себя оказалось не так-то просто побороть. И вот, прилежно досчитав для верности до десяти, она открыла глаза, смело встречая изменения, произошедшие в мире за то время, пока они оставались закрыты.       Сэм оказалась в ярко-красном измерении, умение погружаться в которое она скрывала всю жизнь. В воздухе, под ногами… повсюду были алые нити, связывающие судьбы людей. У каждого человека обязательно имелась такая нить, крепко повязанная на мизинце, она соединяла двух предназначенных друг другу людей.       Для судьбы нет препятствий, поэтому ни время, ни расстояния не способны уничтожить драгоценную связь, Нити могли растягиваться, перекручиваться или сжиматься, но Сэм знала, что разорвать их невозможно. Со временем они сокращались, пока не произойдет та самая долгожданная встреча, и даже тогда не исчезали.       Нити всегда прибывали в движении, поэтому там царил вечный хаос. Натянутые, словно напряженные алые струны, нити человеческих судеб устремлялись куда-то далеко-далеко, а некоторые стелились под ногами, как змеи. От человека к человеку, от мизинца к мизинцу. Все люди были соединены, никто не одинок. Именно поэтому Сэм любила этот мир и находила в нем успокоение. Вот и сейчас, наблюдая за тем, как от удаляющейся Юми тянется красная нить судьбы, то исчезая, то появляясь среди камней и травы, ей удалось немного привести мысли в порядок.       Сэм несколько раз быстро моргнула, и алый хаос исчез, словно его никогда и не было. Она устало потерла виски, у нее начинала болеть голова.       Путем проб и ошибок ей удалось понять, что это следствие пребывания в чужом мире. Даже минутное любопытство теперь каралось болью в глазах или мигренью, а чересчур длительное путешествие среди красных нитей могло закончиться еще более плачевно. Однажды, Сэм даже потеряла сознание, после чего два дня пролежала в больнице. Ей тогда диагностировали переутомление из-за учебы. Это была цена за способность видеть то, что сокрыто от других.       — Ну что, по домам? — неловко переминаясь с ноги на ногу, спросил Пак Джин.       Сэм по очереди окинула братьев Пак взглядом своих темных внимательных глаз, удивляясь, почему ей никогда не удается по-настоящему на них разозлиться.       — По домам, — нехотя согласилась она, убеждая себя в том, что их троица еще легко отделалась.       Близнецы переглянулись, затем, как будто придя после короткого молчаливого разговора к какому-то совместному решению, практически одновременно двинулись в обратную сторону. Расстроенная, не выспавшаяся и мучающаяся головной болью, Сэм поплелась за ними.       — Извини, — обернувшись, пробормотал Джин и неловко хлопнул ее по плечу. — Надеюсь, Морской Огурец сдержит обещание.       — Да, остается и правда только надеяться, что она держит обещания лучше, чем ты, — Сэм слабо улыбнулась в ответ. — Кажется, кто-то обещал не называть ее Морским Огурцом.       — Ай, да ну ее! — махнул рукой парень.       — Я прослежу, чтобы она вернула фотик, — попытался успокоить подругу Пак Джун. — Сам подойду к ней в школе и попрошу вернуть.       Сэм кивнула в знак согласия. Она решила, раз уж это братья Пак виноваты в том, что она оказалась без фотоаппарата, так пусть теперь и разбираются. К тому же, она знала, судьбы братьев Пак и Юми переплетены так сильно, что их нити в определенной точке образовывают плотный узел, из-за которого невозможно толком определить, кто же из братьев является суженным внучки бабули Чэнь. Эта связь заставляла Сэм верить, что близнецы смогут как-то договориться с Юми.       Сэм было семь лет, когда она впервые увидела нити судьбы. Конечно, тогда она не поняла, что это такое. Сначала ей виделись лишь кровавые всполохи, неясные очертания, все было как в тумане.       Когда Сэм сказала об этом маме, то отвела ее к окулисту, и тот выписал девочке очки. Но проблема заключалась не в ухудшающемся зрении, Сэм даже казалось, что оно, наоборот, улучшилось. Она словно до этого глядела на мир глазами, наполненными слезами, а потом прозрела, и все вокруг приобрело четкие очертания и краски. Существенная разница заключалась лишь в том, что преобладающим цветом стал красный. Однако, очки она носила до сих пор. Правда, только во время уроков.       Позже она начала различать в размытых линиях красные нити, соединяющие людей, тогда и не догадываясь об их значении, научился по своему желанию приоткрывать завесу в этот мир и с легкостью его покидать. Сэм изучал открывшееся ему чудо с интересом юного натуралиста, находя неожиданный покой и умиротворение в хаосе линий.       Вместе с новым и прекрасным в ее жизнь пришли грусть и одиночество от осознания собственной необычности. Сэм Ли очень рано узнала, что является особенной, ведь никто из ее друзей не мог видеть подобного. Ее рассказы вызывали у других детей лишь злобу и недоумение, а у взрослых — недоверие и пренебрежение. Даже мама говорила, что у дочери слишком богатое воображение. Она рассказала Сэм легенду о красных нитях судьбы, соединяющих предназначенных друг другу людей. Это поразило и вдохновило Сэм, но очень быстро она поняла, что любое упоминание о нитях судьбы и хаотичном алом мире очень расстраивали маму, поэтому старалась как можно реже упоминать при ней о своих экспериментах и путешествиях. А потом и вовсе начала врать, якобы перестала видеть чужие судьбы.       Вот уже много лет она никому не говорила о своей способности, держа ее в секрете ото всех. Нити и их происхождение интриговали Сэм. Кто их повязал? Откуда они взялись? Почему связывают именно этих людей? Было много вопросов, но ни на один Сэм еще не нашла ответа.       Она хотела перестать пользоваться чудесной способностью, тем более из-за нее Сэм часто становилось плохо, но это оказалось слишком сложно и глупо. Почти так же глупо, как, будучи способной летать, предпочти ходить пешком. Наблюдение за чужыми судьбами оказалось слишком интересным занятием. Но больше всего Сэм волновало то, кто же находится на другом конце ее собственной нити судьбы. Кто тот человек, с которым связана ее жизнь? Где он? И как долго Сэм ждать встречи с ним?       Алая нить, привязанная к ее мизинцу, ничем не отличалась от прочих увиденных ей, вот только отчего-то она вызывала в Сэм мрачное, тревожное чувство. Но она терпеливо ждала этой встречи, не пытаясь ускорить ее и найти определенного ей судьбой человека, хотя хотела. Как Тесей использовал путеводную нить Ариадны, чтобы покинуть лабиринт Минотавра, так и Сэм Ли страстно желала с помощью видной одной ей красной нити судьбы найти любовь. И все же ее пугало, что на другом конце могла ждать не условная Ариадна в лице чудесного принца, а настоящий Минотавр.       Иногда Сэм чувствовала себя тысячелетней, хотя ей едва исполнилось четырнадцать. Она ждала, ждала, ждала. Где же ходит ее судьба? Почему все никак не находит ее?