Неизбежное

Солнце в тот день светило необычайно ярко. Ярче, чем когда-либо на памяти Леви. Впрочем, очень может быть, что ему так только казалось. Ведь всё вокруг него было пропитано каким-то неосознанным предчувствием неизбежного. Оно поселилось где-то внутри, под самой кожей, тихонько скреблось, царапая внутренности, сжимая сердце до холодка в груди. Оно маячило перед глазами, носилось по венам, распахивало крылья за спиной, доселе спрятанные в надёжный кокон уверенности в будущем дне. Сейчас же этой самой уверенностью и не пахло. Что-то произойдёт в скором времени, должно произойти, и это самое «что-то» пугало своей неизвестностью. Хотя, если честно, вся эта экспедиция в Сигансину с самого начала была окутана пеленой тайны. Как их встретят руины давно покинутого города? Откуда им ждать беды? Столкнутся ли они там с Райнером и Бертольдом или же…с кем-то другим? Что они найдут в том самом подвале? И…доберутся ли до него вообще? Все эти мысли роились в голове Леви, подобно пылинкам, кружившимся в потоке солнечного света перед ним. На протяжении всего собрания он отсутствующим взглядом буравил их, и где-то на задворках сознания промелькнуло напоминание об уборке. Такая будничная мысль заставила Леви вынырнуть из омута поглотивших его переживаний. Моргнув пару раз, капитан перевёл свой взгляд на командира. Лучи солнца мягко золотили его и без того сияющую макушку, рассеиваясь наподобие блестящего венца. Это придавало облику командующего метафорической святости, могущества и величия. Он и правда иногда казался окружающим не просто человеком, а каким-то невероятным созданием неземного происхождения. Особенно в те моменты, когда отдавал чёткие приказы, уверенно и ловко орудуя судьбами, вверенными ему в подчинение; когда взмахивал мечом, грациозно восседая на своём жеребце, и вёл свой отряд в пугающую неизвестность мира за стенами; когда, стоя на трибуне, распалял сердца своих солдат смелыми речами о будущем человечества. Да, для всех он был именно таким – всеведущим, непоколебимым и решительным – для всех, кроме Леви. Все эти люди не знали, что командир может быть мягким и расслабленным. Они не видели разметавшихся во время сна по подушке золотистых прядей волос. Не слышали его задорного смеха, вызванного очередной колкостью своего острого на язык капитана. Не могли почувствовать тепла больших рук, нежно обнимающих и прижимающих к своей груди. Не слышали биения сердца, которое трепетало птицей и оглушающе громко стучало по рёбрам, а порой и вовсе пускалось в галоп вольной лошадью. Не плескались в океане нежности взгляда пронзительно голубых глаз. А Леви всё это видел, знал и чувствовал. И для него 13-ый главнокомандующий Разведкорпуса Эрвин Смит был простым человеком со своими эмоциями и страхами, надёжно спрятанными от посторонних под маской решимости и отваги. Поэтому сейчас, при взгляде на златовласую макушку, сердце Леви невольно сжалось от неведомого беспокойства и…того же предчувствия. Их маленькое собрание подходило к концу. Все принялись выходить из-за стола, неспешно задвигая стулья, переговариваясь и направляясь к выходу. Леви поднялся со своего места, тихонько скользнул к стене и, дождавшись, пока Ханджи последней пересечёт порог, спиной привалился к двери. Наконец-то им удастся побыть наедине. Последние дни закрутили их в воронку водоворота событий: революция, смена правительства, тайна Рода Райсса, неожиданное признание Шадиса после долгих лет молчания…Всё это поглотило их, не оставляя ни времени, ни места для чего-то важного и нужного им обоим. И вот сейчас Леви надеялся урвать для этого кусочек вечности — В чём дело, Леви? — раздался голос Смита. Ну конечно, он, скорее всего, уже витает в мыслях о предстоящей миссии и ждёт, что капитан тоже бросится исполнять свои прямые обязанности: проверит всевозможные приготовления, проведёт очередной инструктаж для своих бойцов или даже отправит их на ещё одну тренировку перед маячившей на горизонте битвой, в конце концов допишет свои нескончаемые отчёты, которым конца края не видно. «Как бы не так, Смит, сейчас у меня совсем другие планы». — Может, спрашивать ещё рано, но что будем делать, когда отобьём Марию? Прежде всего нам придётся составить план обороны. Ну а потом? — задал вопрос Аккерман, пристально наблюдая за своим командиром. Надо ведь как-то рассеять туман перед будущим днём. Все помешались над мыслями о Сигансине, но ведь нужно же сохранить трезвость рассудка и прикинуть – а что будет дальше? — Устранить угрозы, — решительно сдвинув к переносице брови, ответил командир, —ведь снаружи наверняка достаточно людей, которые хотят скормить нас титанам. Но ничего. Если мы доберёмся до подвала, то узнаем, в чём дело. Я ведь уже говорил: изучим подвал, а потом будем думать. «Если мы доберёмся» — вот это и мучило Леви, это и съедало его изнутри. Если…а если нет? — Я спрашиваю потому, что ты можешь до этого не дожить, — озвучил капитан свои опасения, — ты уже не такой ловкий, как раньше. При этих словах Эрвин сокрушённо опустил голову и невольно сжал единственной рукой спрятанные под одеждой остатки своей конечности. Да и у самого Леви сердце пропустило пару ударов от этой картины. Он до сих пор чётко помнил свои первые эмоции, которые ушатом холодной воды окатили его при виде окровавленного и побледневшего командира. Тогда же впервые особенно ясно по телу ощутимо пробежалось холодными мурашками знакомое чувство потери и отчаяния. Сглотнув и не дав болезненно нахлынувшим воспоминаниям затмить разум, капитан продолжил: — Пусть Ханджи руководит операцией. Нам только обузы не хватало. Оставайся и жди хороших вестей. Я объясню остальным, что надавил на тебя. В общем-то, я думал так и поступить. Мы договорились? Леви с надеждой впился глазами в поникшее лицо Эрвина. Обуза. Конечно, однорукий командир не мог управиться с УПМ, из-за чего становился доступной мишенью для врагов. И Леви, как и другим солдатам, наверняка придётся сторожить своего главнокомандующего. Но ведь не только этот факт добавившейся обязанности давил камнем на его сердце. Он просто боялся не успеть. Не успеть вызволить Эрвина из беды. Не успеть перехватить его из пасти титана. Не успеть вытащить его из цепких когтей смерти. Ведь если он не успеет, то всё полетит к чёртовой матери. Вселенная в этот миг схлопнется, время остановит свой неумолимый ход, мир потеряет всю свою наполненность смыслом и просто перестанет существовать. Поэтому сейчас Леви ждал согласия. Ждал, что Эрвин покорится ему, внемлет голосу разума и покорно скажет: «Да, Леви, это хорошая идея, конечно же, я останусь». Тогда бы камень с его сердца наконец-то свалился, и Аккерман вздохнул с облегчением. Тогда бы всё остальное он смог бы пережить, перетерпеть, несмотря на любой исход предстоящих событий, главное, что Эрвин будет в безопасности, а на остальное – плевать, даже собственная смерть не казалась бы такой страшной. Командир вздохнул и отвёл взгляд в сторону. Он тоже терзался сомнениями, это было видно по опущенным ресницам и сведённым бровям. Внезапно Эрвин снова решительно вскинул голову. — Нет. Это был гром среди ясного неба, приговор, гулко разнёсшийся эхом по комнате и внезапно ударивший Леви под дых, разом лишая того воздуха. Он вздрогнул, приоткрыл от изумления рот и уставился в горящие решимостью глаза напротив. — Я готов отвлекать, быть приманкой. Цепь командования не меняется: умру я – будет Ханджи, умрёт Ханджи – будет другой. Конечно, нам будет непросто одержать верх, но для человечества не было боя важнее. Этот план целиком мой. Я поставил на него всё. Без меня шансы на успех будут меньше. «Дурак» - пронеслось в голове у капитана. От слов «умру я» во рту сразу пересохло, а в горле встал непрошеный ком. Внезапно в нём вскипела какая-то отчаянная злоба, он сжал кулаки и язвительно бросил: — Конечно, наш план может провалиться. Но если ты погибнешь, мы будем обречены. Тебе достаточно сидеть на стуле и шевелить мозгами. Для титанов это – самый паршивый расклад, а для человечества – самый разумный выбор из возможных. — Нет, ты не прав. Ради этого боя мы всё должны поставить на карту. — Так-так-так, помедленней, — Леви вскинул руку вперёд в предостерегающем жесте, желая прервать бессмысленный спор, - лучше заканчивай с отговорками, пока я не сломал тебе обе ноги. Обещаю, потом они легко срастутся. Но в бою за стену Мария ты уже точно не поучаствуешь. Да и в туалет ходить будет неудобно. Да, это была крайняя мера, но самая верная и правильная. Пара сломанных ног по цене целой жизни - ерундовая плата, и Леви готов был её заплатить. Но Эрвин в ответ испустил тихий смешок и с улыбкой воскликнул: — Это печально. Ты правильно говоришь. Покалеченному солдату нечего делать на поле боя, — весёлая интонация пропала, и в голосе снова зазвенела металлом холодная решимость, — тем не менее в тот момент, когда нам откроется истина, я должен быть там! Леви снова застыл в непонимании: «ну какой же дурак, до сих пор петушится, как будто все мои слова прошли мимо». Видимо, убедить командира по-хорошему не получится. Аккерман отрешённо прищурился и с вызовом сделал шаг вперёд: — Тебе это настолько важно? Важнее ног? — Да. — Важнее победы людей? — Да. «Важнее меня?» В воздухе повис не озвученный вопрос. Леви отчаянно прокатал эти слова на языке, но молча сглотнул их. Он слишком боялся услышать ответ. Хотя он и обещал себе никогда не вставать на пути Эрвина к своей мечте, но сейчас… Сейчас ему нестерпимо хотелось знать, что бы он выбрал. Это желание нестерпимо сжигало изнутри, из ниоткуда взявшаяся жажда знать сжимала сердце холодными клещами. Но Леви промолчал. Опустил лицо и безвольно разжал кулаки. Все его попытки отговорить того бесполезны. И ноги ему ломать он, к сожалению, не станет. Они оба это прекрасно знают. Всё, что Леви смог из себя выдавить, было короткое, почти жалобное: — Ясно. Только сейчас он заметил, что всё это время стоял в тени. Комната как бы поделилась на две части – солнечную, пронизанную тёплыми лучами, принадлежавшую Эрвину с его пламенными мечтами и надеждами, и тёмную, куда солнце не смогло добраться, где Аккерман был один одинёшенек в заточении у своих собственных переживаний. Он резко выдохнул и развернулся, чтобы уйти. Вся кровь прилила к лицу. Ему нужно было срочно сбежать из этого тесного кабинета, желательно куда-нибудь в укромное место, желательно на свежий воздух. Отчаянно хотелось продышаться, усмирив бурю внутри себя. Но в последний момент, уже взявшись за дверную ручку, Леви замешкался. Повернулся лицом к Эрвину, окинул его бесстрастным взглядом холодных глаз и заставил себя произнести: — Эрвин, я доверяюсь твоему решению, — и вышел в тишине. Конечно, он ему доверял. Доверял слепо и безоговорочно, как никому и никогда в своей жизни. Несомненно, Эрвину хочется быть там, когда они найдут тот самый подвал и смогут прикоснуться к сокрытым в нём тайнам. Эрвин, как никто, заслуживает права там находиться. Он столько лет жил и сражался во имя человечества, бережно лелея в своём сердце надежду прикоснуться к неизведанному. И вот сейчас, когда все ответы так близко – только руку протяни, Смит не может просто остаться в стороне, послушно отсиживаясь в неведении стен и дожидаясь новостей, какими бы они ни были. Леви нахмурился и с ещё большей ожесточённостью принялся натирать мокрой тряпкой полы, видимо, добиваясь от них зеркального блеска, такого, чтоб аж смотреться в них можно было. Но то, что он доверял Эрвину, никак не отменяло того факта, что сам Леви просто кипел от злости. Трезвой головой он понимал, что Смит прав, это читалось в его решимости, который был наполнен и звенящий голос, и выражение лица, и вся его, эрвиновская, стоическая поза, когда он убеждал Леви в правильности своего поступка. Но сердцем…сердцем он чувствовал неладное. Хотелось прямо сейчас ринуться обратно в его кабинет, хлопнуть дверью так, чтобы оконные стёкла зазвенели и вывалились нахрен, схватить Эрвина подмышку и закинуть в какой-нибудь сундук (предварительно, конечно же, переломать ноги, желательно в нескольких местах, чтобы объёмное тело надёжно уместилось в деревянном хранилище), запереть на ключ и с чистой совестью отправиться на миссию, чтобы до боли знакомая златовласая макушка не маячила в голове отряда. Но ещё больше хотелось прижаться к родному телу. Дрожащими пальцами расстегнуть все пуговицы и вжаться в тёплую кожу так сильно, чтобы они срослись вместе в единое целое. Впиться до одури в манящие губы, ласкать языком чужой язык. Пропустить между пальцами тонкие светлые пряди. С немой просьбой заглянуть в ласковые глаза и утонуть в их небесной голубизне. Раствориться в нём до последней капли, до последнего нервного окончания, до последнего вздоха, который так и не сорвётся с губ, а останется навеки запечатанным в пламенном поцелуе. Леви дрогнул, прислонился спиной к стене и медленно сполз по ней на пол. Сглотнул и бессмысленно сжал в руках ни в чём неповинную тряпку. Он пропустил ужин. Аппетита не было от слова совсем, хотя у всех солдат разгорелись глаза при объявлении о том, что в меню на ужин сегодня мясо. Это был крайне редкий деликатес на их столе, но даже он не смог заставить Аккермана присоединиться к трапезе. «Как можно думать о каком-то дурацком мясе, когда Эрвину грозит…», — что там угрожает Смиту конкретно, Леви не смог додумать. Слишком уж страшные картины рисовало ему услужливое воображение. Капитан ещё больше нахмурился, когда услышал раздававшиеся из столовой какие-то чересчур громкие звуки. Прислушавшись, он различил голоса Йегера и Кирштейна. Понятно, опять сцепились из-за очередной ерунды, ни дать ни взять – две собачонки, норовящие цапнуть друг друга ежеминутно. Со вздохом Леви поднялся на ноги, опустил тряпку в ведро и твёрдой поступью направился в столовую. Эрену и Жану просто не повезло. Сами того не зная, они попались капитану под горячую руку. Незаметно и быстро проскользнув в эпицентр их маленькой баталии, двумя пинками он раскидал нарушителей порядка в стороны. Капитан вообще любил использовать ноги в бою. Кое-кто подшучивал, что это всё из-за маленького роста сильнейшего воина человечества. Но пинки, что не говори, были мощными и попадали всегда чётко в свою цель. В этом Эрен убедился ещё очень давно, во времена того самого своего первого суда. Тогда на нём, кажется, ни одного живого места не осталось, хвала Богам, титанья сила имела свои очевидные преимущества, и все раны и ушибы исчезли совершенно бесследно. Но вот боль никуда не девалась. Вот и сейчас Йегер скорчился на полу в позе эмбриона, хватая ртом воздух. С другой стороны от него валялся Жан и полностью копировал положение Эрена, а ведь ему должно быть ещё хуже без способностей титаньей регенерации. Капитан лишь раздражённо цыкнул: — Эй, вы слишком сильно расшумелись. Идите спать, — процедил он сквозь зубы, угрюмо простреливая холодным взглядом всех собравшихся. Помедлив, добавил: — Только приберитесь, — и пошёл прочь из столовой, даже не удосуживаясь проверить, насколько хорошо и быстро будет исполнено его приказание. Это было совсем непохоже на их капитана. Да чтобы Леви вот так спокойно бросил всю уборку на солдат? Оставил их одних без своего неусыпного надзора и строгого контроля? «Дааа, наверное, капитан тоже переживает по поводу предстоящей миссии, вот и всё», — подумал Эрен, кое-как поднимаясь на ноги, поддерживаемый с двух сторон Микасой и Армином. Троицей они тихонько покинули шумную столовую и выбрались на улицу. Их провожали негромкие возгласы однополчан, стук отодвигаемых лавок, звон убираемых тарелок и еле слышная возня из угла – Саша отчаянно пыталась выбраться из веревочного плена, всё ещё не веря тому, что чудесный ужин закончился, а она по собственной глупости и жадности толком ничего и не поела. Обессиленно дёрнувшись ногами напоследок, она обмякла и жалостливо наблюдала за сновавшими между столами солдатами, изредка подавая признаки жизни, напоминая о своём существовании, чтоб её, не дай Бог, оставили тут на всю ночь. Впрочем, не сама мысль об одиночестве в тёмной столовой пугала Сашу – пустой желудок надрывно зазывал к совести, моля о скорейшем наполнении. Проигнорировать зов плоти Браус была не в силах и снова истошно задёргалась, надрывно мыча. Друзья тем временем медленно шли по безлюдной улице. Спотыкаясь на очередном камне мостовой, Эрен прошипел: — Больно…Извините, что сам об этом говорю, но разве меня не нужно беречь чуть больше? — А мы наоборот не хотели мешать, на тебе же всё мигом заживёт, — выдохнул Армин, поддерживая своего друга под левую руку. — Знаешь, это обидно, — опустив голову, протянул Эрен, когда они наконец-то примостились на ступеньках. Сидящая рядом Микаса с удивлением посмотрела на него, подумала минутку и рассудительно заявила, констатируя факт: — Ты сам затеял драку. — Но зато больше не хандришь, — поспешно вставил Армин, лицо которого тут же расплылось в добродушной улыбке. Этот светловолосый мальчишка до смешного походил на большущий одуванчик – такой же трогательный и нежный, вечно смотрящий на мир сквозь призму неунывающего оптимизма. Он весь прямо-таки излучал доброту ко всему вокруг, и его всегда широко распахнутые глаза светились нежностью и кроткостью. Наверное, если бы у Армина Арлерта было жизненное кредо, оно бы звучало примерно так: «Мир, конечно, бесспорно жестокий, но я попробую остаться в нём самим собой, ведь даже вода, будучи мягкой и осторожной, точит самые грубые и могучие скалы». Эрен вздохнул и посмотрел под ноги. В ночной тишине, окутавшей землю, слышалось только тихое дуновение ветра. Ни голосов, ни звуков шагов, ни лошадиного ржания, ни скрежета мечей – ничего. Они были одни в целом мире и это было…так хорошо и спокойно. Подмывало поговорить о чём-то светлом и хорошем, но вместе с тем не хотелось нарушать это уединение. — Не зря я съездил к инструктору. Мне без разницы: хандра – не хандра, а справиться должен. Но вы правы, стало получше, — всё-таки признался Йегер, — я забивал голову тем, что от меня не зависит: «Почему у меня нет такой силы, как у Микасы и капитана Леви?». Он улыбнулся и поднял глаза на девушку. Скользнул взглядом по родному красному шарфу, собственноручно повязанному на шею бледной девчушке много лет назад, и продолжил: — Завидовал. Но ты, и капитан не справились бы сами. Поэтому важно найти то, что нам по силам. Объединить вклад каждого и превратить это в огромную силу! Наверное, для этого люди и созданы такими разными. — Угу, — улыбнулся Армин. Перед его глазами проплыли воспоминания их первого знакомства. Они действительно были очень разными, со своими характерами, страхами и острыми углами. Но тем не менее сейчас они втроём сидят здесь, и их сердца надёжно связаны воедино чем-то большим и крепким, больше, чем просто дружба, больше, чем просто мечта. Арлерт мечтательно возвёл глаза к ночному небу с раскинутой паутиной из мириадов тысяч звёзд и восторженно произнёс: — Наверняка! Вдруг невдалеке из-за угла вышло двое. Друзья невольно перевели на них взгляд и изумлённо приоткрыли рты. В неверном свете фонарей всем троим померещилось до боли знакомое лицо их старого друга, геройски погибшего в жестокой хватке титана. Они застыли в моменте, неверующе провожая взглядом высокую фигуру мужчины. Тот, словно почувствовав на себе пристальное внимание, обернулся, и иллюзия внезапного видения пропала. Это просто незнакомый солдат, а не призрачная тень прошлого. Повисло молчание, пропитанное тяжёлым чувством утраты. Былое спокойствие мигом пропало. Микаса потеребила пальцами рукав своей кофты и нерешительно разорвала пелену воспоминаний: — Когда мы отвоюем Марию и перебьём всех наших врагов, мы сможем зажить…, — она запнулась, тщательно подбирая слова, — как прежде? — Конечно, сможем, — уверенно ответил Эрен, и в его глазах загорелась прежняя решимость, — правда…всё вернуть уже не получится. Они это прекрасно понимали. Слишком многое было потеряно. За эти годы непрекращающихся сражений и смертей друзья хлебнули всякого. Это тяготило их сердца, щемило и брало за душу. Однако…они всё-таки были друг у друга. Хотя бы это осталось прежним, нерушимым и монолитным фундаментом, на котором им удастся построить какое-то будущее, сейчас казавшееся размытым и неясным. — Что-то мы утратили навсегда. — Да. — Но это ещё не всё, — воскликнул Армин, друзья обернулись к нему, а тот вдохновенно продолжил: — Море. Никаким торговцам не вычерпать его за всю жизнь! Настолько оно огромное и солёное! За стенами нас ждут не только титаны! Реки огня, ледяная земля, поля белого песка! Мы за тем и пошли в разведку, что хотели на всё посмотреть! — Ну…да, так и было, — неуверенно выдохнул Эрен. Их собственные детские мечты, подпитанные знаниями Армина, которые он черпал из своих книжек, сейчас казались такими далёкими, как будто бы они остались где-то в прошлой жизни, но никак не здесь. Тут были кровожадные титаны, коварные люди, хитроумные заговоры, масштабные планы – в этом сумбурном мире не было места детским фантазиям. Йегер уже почти забыл об этом, но энтузиазм Арлерта был чересчур заразительным. Вот и сейчас этот голубоглазый мечтатель вскочил, восторженно воздев руки, и провозгласил: — Так что…сначала посмотрим на море! Ты же всё ещё мне не веришь! Вот увидишь, оно правда есть! От избытка чувств Армин сжал кулаки и замахал ими в воздухе. Эрен лишь усмехнулся: — Тут ты прав! Надо посмотреть самому. — Смотри не передумай. Ты дал слово! Микаса никак не разделяла их ребяческого восторга и сокрушённо вздохнула: — Опять вы говорите на каком-то своём языке. Конечно, девушке тоже доводилось слышать все эти байки. Не то, чтобы она не верила в них, просто ей было спокойнее жить сегодняшним днём. Титаны не прорвали стены, человечество не сожрали, Эрен жив и тихо смеётся рядом – что ещё нужно для счастья? Весёлые голоса ребят, живо обсуждающих необъятный мир за стенами, звенели в ночной тишине, разлетались по улице, отражаясь об каменные стены, проникая в каждый уголок. Их болтовня долетела и до ушей капитана, который нахохлившись сидел, поджав ноги, в закутке стен. Угрюмое одиночество разделяла только деревянная кружка, наполовину наполненная кислым пойлом. Леви никогда не напивался допьяна, сколько себя помнил. Возможно, это ещё одна сильная сторона Аккерманов, ведь Кенни в воспоминаниях мужчины пил почти постоянно, но никогда не вёл себя ещё более отвратительно, чем обычно. Наверное, дело в этом. Или же в том, что Леви никогда ещё не пил слишком много. Может быть, если бы он вылакал вёдер пять, то рассудок всё-таки помутился. Но Аккерман никогда не проверял этого предположения, потому что сам никогда не находил удовольствия в алкоголе. Вот и сейчас он захватил с собой эту злосчастную кружку из столовой чисто интуитивно, других причин не было. В кристально ясной голове опять копошились тяжёлые думы о будущем. Теперь же ко всему этому примешался образ моря, навеянный молодняком. «Море…какое оно? Я, кажется, слышал, что оно такое же голубое и ясное, как небо, как…глаза Эрвина» Леви нахмурился. Опять этот чёртов Эрвин. Снова залез в его голову и нахально там развалился – дохрена красивый, умный и высокий, словно никуда и не уходил. Но с этим можно было свыкнуться, в конце концов любые мысли так или иначе сводились к его драгоценному командующему. Уборка? Да, сейчас надо быстро протереть подоконники в коридорах, а потом в кабинете Эрвина стоило бы помыть окна, какие-то на них нехорошие разводы появились… Тренировка? Только нужно забежать на склад за новыми ремнями, старые Эрвин как-то неудачно разрезал прямо на нём в порыве страсти – слишком долго нужно было отстёгивать крепления вручную. Привезли новую мебель на склад? Здорово, но ещё нужно привинтить дверцу шкафчика в столе Эрвина, а то она уже на соплях болталась. Ужин? А этот блондинистый трудоголик даже и бровью не поведёт, придётся опять тащиться к нему с тарелкой каши и чайником, чуть ли не насильно заставляя его поесть – ей Богу, взрослый мужик – а ведёт себя порой до ужаса по-младенчески. Ужин…А ведь Леви и вправду не видел знакомой бровастой рожи за столами. Тьфу. Одним долгим упоенным глотком капитан прикончил содержимое кружки и поднялся на ноги. Он, конечно, злится на Эрвина до чёртиков, но раз уж тот помирать собрался, то пусть хоть пожрёт напоследок. Не то, чтобы еда из столовой была невесть каким чудом, по которому можно скучать в загробном мире, но физические силы тоже нужны. Конечно, Эрвин может подпитываться морально своими мечтами о всратом подвале, но пустота в желудке всё-таки недопустима…Капитан вздрогнул от мысли о том, что сейчас признался самому себе в готовности Эрвина умереть, и сжал кулаки. Отогнав непрошеные чувства, он направился в штаб. В темноте столовой Леви ориентировался вполне себе хорошо. В Подземном городе свет был излишней роскошью. Конечно, Аккерман привык к солнцу теперь, но детские привычки так легко не стираются. Впотьмах он двигался изящно и быстро, как пантера в сумраке джунглей. Пройдя мимо длинных рядов дубовых столов, он двинулся на кухню, как вдруг неожиданно запнулся обо что-то мягкое, чего тут по идее быть не должно. Это что-то задвигалось и истерически замычало. Чертыхаясь и проклиная нерадивость солдат, которые не зажгли огней на стенах, Леви дотянулся до ближайшего факела, нашаривая в карманах спички. — Твою ж мать…Браус? — мягкий свет выхватил из темноты полуобморочное лицо Саши, которую всё же забыли развязать. Аккерман, не переставая браниться, высвободил незадачливую девушку из пут и поднял на ноги. — Какого хрена ты тут сидишь? — Ка-а-апитан, — Саша жалобно выдавила из пересохшего горла несколько звуков и шмыгнула носом. В тишине раздалось отчётливое урчание недовольного желудка. Леви вздохнул, откинул со лба волосы, прищурился: — По уставу ты должна находиться в своей койке, но, — вздохнув, он окинул взглядом несчастную и неожиданно смягчился, — иди за мной. Неверующе Саша уставилось на спину капитана, который, по всей видимости, направлялся к кухне. Резкий оклик заставил её отбросить сомнения и тронуться с места, догоняя Аккермана. Откинутая с чана крышка жалобно зазвенела, с уютным чавканьем черпак шлёпнул в две миски по большой порции остывшей каши. Чайник на плите засвистел, и Леви поднялся на цыпочки, чтобы достать с полок пару чашек. Ну какой идиот придумал их задвигать так высоко? Впрочем, выражение «так высоко» - можно было применить к любым вещам, которые были выше капитана, то есть – практически ко всему. Саша сидела на табуретке и теребила пальцами складки на юбках, не зная, что сказать. Капитан всегда гонял её по ночам за попытки пробраться к запасам в кладовой, а сейчас вот самолично решился накормить…Очевидно, что-то случилось. Наверное, капитан тоже голоден, его ведь не было в столовой, поэтому он и проникся сочувствием к страданиям девушки. От мыслей её оторвало появление на столе тарелки с кашей и чашки горячего чая. Саша уже собралась поблагодарить капитана, но тот молча поставил на поднос ещё одну миску с едой и чайник и направился к выходу. — Капитан, а вы разве не будете есть? Леви хмыкнул и бросил через плечо: — Как закончишь, убери посуду и возвращайся в постель, — и вышел. Ему вслед донеслось радостное «Спасибо!». Поднимаясь по ступенькам, он думал, что сейчас произойдёт. Они с Эрвином расстались явно не на хорошей ноте. Но ведь это Смит виноват, упёртый баран, в лоб не видящий ничего дальше своих героических планов. А Леви, что Леви? Он просто хочет, чтобы командующий не отправился на тот свет раньше времени, разве он многого просит? Нет, ничуть, и он сейчас ему всё выскажет. Только не как там, в кабинете, в этой официальной обстановке. Сейчас он выплеснет в лицо этому блондину все свои опасения, приправленные парой неполиткорректных выражений…или не парой, лучше пачкой. И пусть тот только попробует сказать что-то против. Ноги сами принесли его к двери кабинета. Руки были заняты, чтобы он мог постучаться и дождаться разрешения войти, но оно никогда ему и не было нужно. С этим командующий уже смирился и даже не возражал, когда Леви бесцеремонно заваливался к нему в кабинет по тысяче раз на дню. Вот и сейчас капитан ногой распахнул дверь и зашёл в комнату. — Ужин для суицидников, желающих подохнуть геройской смертью, подан, — с такой речью капитан прошествовал к столу командора и аккуратно сгрузил на него свою ношу. Кабинет был озарён теплым сиянием зажжённых свеч. Эрвин привычно восседал на своём рабочем месте, перед ним были разложены какие-то бумажки. Он слегка нахмурился: — Леви, сейчас твой сарказм неуместен. — О, а кто говорил, что это сарказм? Я вообще-то правду говорю, как есть. Эрвин тяжело вздохнул и откинулся на спинку стула. Леви в свою очередь уселся на диване, скрестив руки на груди, и принялся сверлить глазами своего командира. — Ешь давай, я что, зря сюда всё это пёр? — Ох, спасибо за заботу, — с теплотой в голосе поблагодарил Смит. Пододвинув к себе тарелку, он принялся за еду. Трапеза растянулось на довольно длительное время, потому что левая рука всё ещё не до конца слушалась хозяина. Приходилось есть маленькими порциями, чтобы нечаянно ничего не уронить с ложки. Закончив, Эрвин умиротворённо вздохнул и покосился на чайник. В мыслях прикинув, что одной рукой он точно не управится, перевёл взгляд на Леви и тихонько кашлянул: — Кхм, не мог бы ты… Леви ещё как мог. Поднявшись с насиженного места, тонкими пальцами он обхватил чайник привычным жестом и разлил по чашкам ароматную жидкость. Запахло свежестью летнего утра. Эрвин втянул приятно пахнущий воздух, широко раскрывая ноздри, и перед глазами сразу пронеслись чудесные воспоминания. Вот они с Леви проснулись до рассвета, тихонько пробрались в конюшню и через минуту уже во весь опор скакали к раскинувшемуся полю цветов. Вдвоём лежали на прохладном травяном ковре, переплетая пальцы рук. А когда рассветные лучи зарождающегося солнца ласково лизнули их лица, Эрвин наконец-то услышал заветные слова. — Я люблю тебя. Леви смутился сам от себя, но всё равно ласково коснулся щеки дорогого ему человека. Слова вырвались быстрее, чем он успел их обдумать. Смит тогда решил, что ослышался. Его маленький угрюмый капитан мог язвить, мог колоться ёжиком, мог ругаться так, что уши вяли и в трубочку сворачивались, но своих истинных чувств словами не выражал. Только чаем, принесённым в кабинет. Только заботливо выглаженной рубашкой. Только аккуратно заштопанным пиджаком. Только сложенными стопкой документами, уже подписанными и отсортированными. Только молниеносно отрубленной титаньей клешнёй, тянущейся к командиру. Только осторожным и быстрым поцелуем. И вот сейчас так открыто признаётся в том, что Эрвин сам то всегда знал, но услышать взаправду – совсем другое дело. Они тогда целовались так исступлённо, что опоздали к завтраку. И когда буднично хмурый Леви потягивал свой чай, Смит украдкой вытащил из его черноволосой макушки изломанный стебелёк цветка. Ханджи, заметив этот жест, покосилась на них и недвусмысленно подмигнула. Леви только привычно цыкнул, а Эрвин, пряча смущённую улыбку, поскорее принялся за еду. Что уж тут скрывать, все видели, как они всполошенные прискакали откуда-то в такую рань, вдвоём зашли в столовую – Эрвин немного покрасневший, а Леви – ну самый обычный, вот только платок у него куда-то съехал набок. Все всё знали, хотя этой парочке казалось, что они конспирируются невероятно искусно, даже лучше чем Райнер и Бертольд, столько лет притворявшиеся солдатами, а на деле… — Ты чай пить собираешься или как? Остынет ведь, хорош в своих облаках витать, — Леви щёлкнул пальцами перед Эрвином, возвращая его в реальность. Командир вздрогнул от неожиданности, мотнул головой и принялся за чай. Они сидели молча ещё какое-то время, пока не опустел чайник. Теперь то можно и поговорить. — Ну? — перебросив ногу на ногу, прервал молчание Леви. — Что – ну? — непонимающе вскинул брови Эрвин. — Написал предсмертную записку? Если да, то давай сюда. Пойду прочитаю быстренько, чтобы ты ещё мог её переписать, а то, небось, как всегда развёл там своей слащавости про любовь и вечную память. А мне такие слова в хер не впёрлись, когда на деле всё совсем не так, — ледяной голос Леви рубил тишину на куски. Эрвин застыл. Записку он, конечно, написал. Впрочем, это было до ужаса привычным действием: Смит всегда писал такие послания перед особо тяжёлыми миссиями. Поэтому и пропустил ужин – сидел в укромных стенах своего кабинета и тщательно подбирал слова, которые должны были помочь пережить тяжёлую утрату. И эта записка была надёжно спрятана в недрах стола, где её сможет отыскать только один человек на свете. А этот самый человек сейчас сидел напротив него и злобно буравил его цепким взглядом колючих серых глаз. Смит даже растерялся и впервые не нашёлся с ответом. — Ага, так и думал, — хмыкнул капитан и язвительно продолжил, — наверное, настрочил там что-то вроде «мой дорогой Леви, если ты это читаешь, значит, я умер. Наверное, надо было послушаться тебя и остаться просиживать свою задницу в штабе, пока ты не вернёшься с хорошими новостями и сам не расскажешь обо всех тайнах, спрятанных в Йегерском подвале. Но я был бы не я, если бы позволил вам отправиться в экспедицию без меня…» — Без упоминания задницы, — машинально поправил его Эрвин. Но понял, что сказал только после того, как слова слетели с губ. Лицо Леви на мгновение исказилось, глаза ещё больше сузились, а рот приоткрылся. Он вскочил с дивана и сжал кулаки: — Ах ты ублюдок! Посмотрите-ка на него, ещё никуда не уехал, а уже бросается завещаниями! Так не терпится сдохнуть, да?! — Леви задыхался от злости. Подумать только, этот блондинистый шкаф действительно написал ему трогательную записку на случай смерти – какая неслыханная заботливость! — Я тебе сейчас реально переломаю ноги, и мне вообще насрать на твои надежды, на твоё человечество и ублюдские тайны, слышишь меня? Притворяешься, что тебе не плевать на всех, а сам только и думаешь об этом своём сраном подвале. Да клином свет не сошёлся на твоих ебучих мечтах! Эрвин молчал. Понурил голову, бездумно уставившись на документы перед собой. Что он мог сказать в ответ? Ничего. Он понимал чувства Леви, и от этого камень на душе становился ещё тяжелее, утягивая его всё глубже в омут отчаяния. Аккерман ещё что-то кричал, бесился, плевался ядом, но вдруг разом замолк, когда маленькая прозрачная капля упала на разложенные бумаги. А потом ещё одна. И ещё. Леви зачарованно смотрел, как они, словно в замедленной съёмке, скатываются по щеке Эрвина, оставляя за собой влажную дорожку боли, и падают, расплываясь в буквах, цифрах и знаках препинания. Эрвин…плачет? Осознание прострелило Леви молнией вдоль всего тела. Он сглотнул все свои припасённые обвинения, обошёл стол и обхватил лицо Эрвина двумя руками. Заглянул ему в глаза и утонул в голубизне, где плескалась необъятная боль, печаль и…тоска. — Ох, Эрвин…— Леви прижал его к груди, бережно и нежно. Кусая губы, обдумывал все свои слова. Кретин, устроил тут цирк, дать бы себе по лицу хорошенько. Вылил всё говнище на Смита, а тот просто хотел быть настоящим командиром, человеком и сыном, который не в ответе за свою детскую невнимательность и излишнюю любознательность, который хотел знать, что его отец погиб не просто так, что он защищал настоящую правду, на которую хер клали все вокруг. Все – кроме самого Эрвина. А он, Леви, вместо того, чтобы поддержать дорогого человека, только обвиняет, давит и делает ему больно своими безжалостными словами. «Аккерман – ты бессовестная скотина, зачитал тут целую тираду об эгоизме, а сам то?». Эрвин вдруг поднял голову, аккуратно высвобождаясь из объятий Леви. Ясные голубые глаза столкнулись с кристально серыми. — Прости, — они оба выдохнули это одновременно. Эрвин растерянно моргнул, а Леви подавил истерический смешок – он тут его собственноручно дерьмом окатил, а эта блондинистая рожа ещё и извиняется – ну не чудак ли? — Нет, Леви, ты всё же прости, что вот так всё сложилось, я бы правда хотел, но… — Эрвин, заткнись, я всё понимаю, сам дурак. — Я не могу… — Знаю, — выдохнул Леви и наклонился, припадая к губам Эрвина в нежном поцелуе. Он действительно знал, как никто другой. Видел каждый день, как Эрвин стоически нёс в себе этот груз вины и потери. Видел, как он жадно впивается глазами в страницы своих книг, где описывалась какая-то иная жизнь, не их, но кому-то всё же принадлежавшая. Видел, как каждый раз на Стене он окидывает взглядом бескрайний мир, силясь заглянуть ещё дальше, пытаясь утолить жажду неизвестного. И было глупо просить его остаться, потому что если бы Эрвин вдруг согласился переждать всё в безопасности, то это был бы уже не его Эрвин, а какой-то чужой. Его Эрвин должен был быть на своём законном месте – во главе отряда, в гуще сражения, в эпицентре событий – таким уж он был человеком. И Леви любил его вот такого, любил беззаветно и преданно. Костьми был готов лечь, если понадобится, только чтобы 13-ый командир Разведкорпуса смог хоть на шаг ближе оказаться к своей мечте. И своим поцелуем он хотел передать все эти чувства Эрвину, потому что облечь их в слова – было выше его предела возможностей. Но Смиту и этого было достаточно. Он тоже всё понимал, знал и чувствовал, и за это Леви любил его ещё больше, хотя…куда уже больше. Внезапно отстранившись, Аккерман ласково обхватил командирские пальцы своими, заставляя Эрвина подняться со стула. Смит неуверенно встал и двинулся вперёд, в манящую темноту спальни, ведомый своим капитаном. Леви подтолкнул своего командира к кровати, вынуждая того мягко опуститься на покрывало. Эрвин недоумённо посмотрел в лицо своему возлюбленному. Обычно это было эрвиновской линией поведения в их паре: нежность, поцелуи, инициатива. Капитан же обычно легко вспыхивал пламенем страсти, отдаваясь во власть нежных и сильных рук, извивался, дёргался, просил быстрее, хныкал, проклиная Эрвина с его «сраными прелюдиями» и мыча что-то вроде «ну давай вставляй уже». А сейчас всё изменилось. Аккерман аккуратно принялся расстёгивать пуговицы на собственноручно выглаженной с любовью и заботой рубашке командира, как тот перехватил его запястье своей рукой: — Леви… — Эрвин, помолчи, пожалуйста, — тихонько прошептал Леви и нежно коснулся губами державшей его руки. Командир сглотнул, это совсем непохоже на его капитана. Что-то случилось, и Эрвин определённо знал что. — Ты со мной…прощаешься? — несмело озвучил свои опасения Смит. — А ты со мной разве нет? — серый блеск глаз напротив светился укоризной, — даже записку написал, срань Господня. Я-то просто пошутил, а ты… — Но… — Эрвин, я знаю, поверь. Знаю все твои мысли, я прочитал их все до единой на твоём лице ещё в кабинете. Я видел, как горели твои глаза. Я знаю, что по-другому ты не смог бы, правда, но…— дрожащий голос на мгновение запнулся, — несмотря на то, что я доверяюсь твоему решению безоговорочно, я так же боюсь, понимаешь? Чертовски боюсь тебя потерять, но я всё равно тебя отпускаю туда. И я клянусь быть рядом во что бы то ни стало – это меньшее, что я могу сделать. Если бы я не любил тебя, я бы действительно сломал тебе ноги, и это не шутка. Но я люблю, понимаешь, люблю. И поэтому сейчас я хочу насладиться этим мгновением сполна. Мне хочется верить, что у нас в запасе целая вечность, но мы не можем знать этого наверняка. Жизнь от того так и ценна, что каждый день мы проживаем лишь раз. Я не хочу остаться в дураках, вспоминая, что мог бы сделать с тобой, пока имел такую возможность. И сейчас, сейчас у меня есть это всё, ты, ты рядом, и я готов упиться тобой сполна, пока ты…пока тебя… Эрвин прервал его неожиданно прорвавшийся поток красноречия поцелуем. И в этом обжигающем прикосновении губ было всё: и головокружительная страсть, и всепоглощающая нежность, и безграничная любовь. Леви жарко выдохнул ему в рот, и сплёл его язык со своим. Руки тряслись и совсем его не слушались, но он продолжил расстёгивать командорскую рубашку – хотя бы укреплений УПМ на нём сегодня не было, и на том спасибо. Уже дрожа от возбуждения, он дёрнул пряжку ремня, пуговицы, ловкими пальцами скатывая вниз брюки сразу с исподним, высвобождая упругий командорский член наружу. Рот моментально наполнился слюнями. Да, Леви никогда не хмелел от алкоголя, но сейчас его разум действительно помутился, он был опьянён Эрвином. Оторвавшись от губ своего возлюбленного, он переместился к его члену, влажно мазнул языком по всей длине. Эрвин вздрогнул и сдавленно застонал, когда Леви нежно обхватил губами гладкую головку. Он сосал поистине упоительно, целуя чувствительную верхушку, языком же ощупывая каждую рельефную венку на всём органе, пальцами нежно перебирая мошонку, перекатывая яички. Эрвин терялся в этих ощущениях, если бы он мог, то остановил бы время прямо сейчас, чтобы это никогда не заканчивалось, чтобы они вдвоём остались друг у друга…навсегда. Леви с громким хлюпающим звуком выпустил член изо рта, тоненькая ниточка слюны тянулась от его приоткрытых губ до самой головки. И это было так горячо и так чувственно одновременно, что Эрвин не мог оторвать глаз от этого прекрасного зрелища, плавающего в лунном свете. Вдруг Аккерман плавно поднялся и вышел из комнаты, ничего не говоря. Смит немного смутился, но быстро успокоился, когда Леви вернулся через пару секунд, держа в руках зажжённую свечу. Он поставил её на прикроватную тумбочку и пояснил: — Хочу видеть тебя получше, понимаешь? Эрвин понимающе кивнул, жадно наблюдая за тем, как Леви начал раздеваться сам – медленно и аккуратно, позволяя Смиту полюбоваться тем, как дюйм за дюймом обнажалась белая фарфоровая кожа сильнейшего воина человечества. Оставшись полностью обнажённым, Леви потянулся и выдвинул ящичек тумбочки, извлекая из него бутылёк с маслом. — Как ты хочешь? — облизнув губы, спросил Эрвин. — Сейчас увидишь, — ухмыльнулся Леви, забираясь на постель и расставляя колени по бокам от командорского тела, — давай сюда руку. Смит послушно протянул ему свою ладонь, и ему на пальцы тотчас упало несколько капель масла. Аккерман наклонился к уху своего командира и жарко выдохнул: — А теперь, мой дорогой Эрвин Смит, растяни нежную дырочку своего капрала, чтобы он смог полностью принять твой охуительно большой и твёрдый член. Эрвин сглотнул и попытался ухватить ртом воздух. Ему сразу стало нечем дышать. Такие грязные словечки всегда были излюбленным коньком его капитана. Это было слабостью Смита, и Леви это прекрасно знал. Он мог подойти к нему на тренировке и ехидно прошептать на ухо что-то вроде: «Эти ремни смотрятся на тебе так пиздецки горячо, что я теку как сучка, трахнешь меня сегодня на диване?». Или в столовой, когда он пил чай, тот же обольстительный голос похотливо вещал: «Ты отсосёшь мне сегодня так, чтобы я кончил тебе в глотку, и послушно проглотишь всю мою сперму, захлёбываясь – она ведь горячее, чем этот чай, о, Эрвин, она пиздец, какая горячая, но ты и сам это знаешь». Или ещё хуже – на столичном приёме, куда Леви сопровождал Эрвина не слишком часто, но всё-таки иногда бывал там. Тогда он мог улучить минутку, когда вся знать отсеивалась от командирской фигуры, ужом юркнуть к нему, чтобы поделиться своими скромными наблюдениями: «Эта дамочка в сиреневом платье уже полчаса сверлит тебя взглядом, держу пари ей чертовски хочется узнать, какое чудо прячется в твоих штанах, и ещё больше ей хочется, чтобы ты трахнул её, несмотря на то, что у неё есть муж и семья. Как думаешь она сильно расстроится, если узнает, что у тебя просто невъебенный член, но сегодня вечером он окажется только в моей узкой заднице, вбиваясь в неё до неебических стонов и заливая её своей спермой доверху?». Эрвин в такие моменты просто сгорал изнутри, краснея и становясь похожим на перезрелую помидорину, а в паху всё мгновенно напрягалось. Огромным усилием воли, командир заставлял себя расслабиться, с досадой провожая взглядом ухмыляющегося Леви, мысленно обещая пригвоздить его ночью к матрасу и трахнуть по самое не хочу, чтобы его маленький угрюмый капитан захлёбывался в стонах и корчился в оргазменной агонии. Но как только Эрвин думал об этом, сохранять самообладание становилось ещё тяжелее, и он молитвенно закрывал глаза, умоляя о том, чтобы долгожданная ночь наступила как можно скорее. А прямо сейчас Леви сидел на нём распалённый и доступный. И Смит мог сделать с ним всё, что захочет. Не теряя времени, Эрвин растёр масло между пальцами и завёл руку за спину своего любовника. Легонько коснулся краёв стянутой дырочки, массируя вход в нежное отверстие. Леви томился ожиданием, сминая простыни, закусывая губы, томно вздыхая, как вдруг почувствовал внутри себя один палец. Он кружился там, мягко поглаживая гладкие стеночки, поддразнивая, обещая нечто большее. И всегда сдержанный в обычной жизни, но не в постели, капитан сдавленно простонал, рефлекторно подаваясь назад, желая насадиться глубже на этот дразнящий палец. — Какой ты ненасытный, Леви, будь терпеливее, — усмехнулся Смит и аккуратно ввёл и второй палец в горячее нутро своего страстно любимого воина. Аккерман не ответил, выпуская с тихим свистом воздух сквозь сжатые зубы. Вскоре уже три пальца нежно скользили внутри него, и это было…так хорошо, но всё-таки недостаточно. Он уже собрался было заявить, что полностью готов, но тут влажная головка легонько надавила на вход и, не встретив сопротивления, прошла через расступающееся кольцо мышц. Леви застонал, плавно опускаясь на всю длину пульсирующего органа. Он и не шутил, когда говорил, что у Эрвина пиздецки огромный член. 13-ый командир Разведкорпуса и сам был пиздецки огромным. Во всяком случае так казалось Леви. Хотя, может, дело в том, что Аккерман сам был пиздецки маленьким? Скорее всего, так и было, но в первый раз, когда Леви увидел воочию размеры естества своего командира, то в его широко распахнутых глазах было нечитаемое выражение. Эрвин тогда смущённо стоял перед ним, не зная, куда девать руки, и растерянно смотрел на, мягко говоря, шокированного Леви. Тот, наконец придя в себя, сложил губы трубочкой, присвистнул и доверительно сообщил: — Эта хуета в меня не влезет, Эрвин. Смит покраснел (вот вечно он краснел, как подросток, в такие моменты) и кашлянул. — Не-не-не, даже не вздумай это совать в меня. Я же просто разорвусь пополам, — обхватив руками свои голые колени, заявил Леви. Однако капитан всё-таки не порвался. И ради этого им пришлось пройти долгий путь сначала от одного пальца, а потом уже до…всего этого. Во многом это была заслуга Эрвина, который терпеливо и заботливо растягивал зад своего маленького капитана. Стоило ли это того? Однозначно, потому что теперь Леви мог бесстыдно скакать на члене своего обожаемого командира, издавая от удовольствия нечленораздельные звуки, а Эрвин мог исступлённо вбиваться глубокими толчками в податливое тело горячо любимого капитана до изнеможения. Вот и сейчас Леви, немного привыкнув к чувству наполненности, легонько качнул бёдрами, вырывая из груди Эрвина сладкий стон. Аккерман плавно подался назад, а потом столь же плавно вперёд, наслаждаясь этими вроде бы такими привычными, но вместе с тем по-прежнему будоражащими, как и в самый первый раз, ощущениями. Эрвин нежно обхватил одной рукой своего любовника за поясницу, а Леви наклонился и влажным языком прошёлся по широко открытым губам. Смит жадно ответил на поцелуй, с пошлым причмокиванием всасывая чужой язык. Капитан застонал, в ответ глубже насаживаясь на желанный член, который сладко проехался по сверхчувствительной точке, посылая миллион импульсов по нервным клеточкам от самых корней волос и до кончиков пальцев. Эрвин тоже прочувствовал этот сладостный аккермановский момент наслаждения и сам приподнял таз, под нужным углом снова проезжаясь по нежному местечку. Леви казалось, что он может сейчас просто раствориться в воздухе, распасться на тысячи кусочков, когда Смит вдруг нежно обхватил ладонью его собственный член и провёл по всей длине – вниз, обнажая блестящую от смазки головку, и снова вверх, большим пальцем поглаживая самую верхушку. А потом Эрвин снова попал по нужному месту внутри горячего капитанского тела, и Леви окончательно снесло голову. Он, захлёбываясь стонами, как в лучших фантазиях Эрвина (но в реальности – в стократ лучше), дёргался одновременно назад, лихо подмахивая бёдрами, и подавался вперёд, толкаясь в кольцо пальцев, тесно обхватывающих его крепкий член. Леви разрывался между ощущениями, не зная, что лучше, и стонал, стонал бесстыдно, жалобно, страстно. По уголкам рта стекала блестящими полосками слюна. Перед глазами взрывались Сверхновые, искрами осыпаясь в бездну наслаждения. Ему хотелось умереть вот так, на пике нечеловеческого удовольствия, застыв в моменте. В изнеможении он ещё двигался, исступлённо, из самых последних сил, когда властный и до боли родной голос отчётливо прошептал: — Кончи для меня, Леви. И Леви послушался. Он изливался семенем в руку, трепетно обхватившую его член, запрокинув голову, отчаянно хватая ртом воздух, по инерции двигаясь на командорском стояке. В глазах потемнело, сердце, кажется, остановилось, а потом в упоении забилось с новыми силами. Медленно возвращаясь из забытья, Леви выхватил лицо Эрвина из размытой реальности и прошептал: — А как же ты… — Слезай и вставай на четвереньки, — звонко шлёпнув его по ягодице, выдохнул командир. Ещё не совсем ориентируясь в пространстве, Аккерман кое-как перелез через любовника и, встав на колени, с готовностью оттопырил задницу. Раньше Эрвин мог бы попросить его лечь на спину, и тогда они могли бы смотреть друг другу в глаза, когда их тела соединялись в единое целое без конца и без начала. Теперь же это было крайне неудобно, потому что Смит одной рукой тщетно упирался в постель и всё равно заваливался набок. Леви мог бы дальше анализировать все проблемы, связанные с потерей эрвиновской конечности, если бы не резко оказавшийся в нём член. После оргазма проникновение ощущалось как-то болезненно хорошо, настолько, что хотелось и плакать, и смеяться одновременно. Тяжёлая рука Эрвина властно легла на спину Леви, вынуждая того глубже прогнуться. Ох, как же Аккерман любил эту командорскую властность. Он, конечно, не раздавал в постели приказов, но всегда мог его подчинить, направить, заставляя то громче стонать, то выгибаться дугой. Ему одному была доступна эта вседозволенность, и Эрвин ценил это. Ценил доверие Леви и никогда его не предавал. А сильнейший воин человечества позволял себе плавиться перед своим командиром. Растекался перед ним глубоким озером любви, в которое Эрвин сам же погружался с огромной страстью. Погружался так же чувственно и нежно, как и сейчас. На задворках сознания Леви лениво шевельнулась мысль: «И чего это он осторожничает, когда мог в пару быстрых движений всё закончить…». Лишь когда капитанский член снова дёрнулся, возвращаясь в прежнюю боевую позицию, он догадался, что Эрвин попросту раскручивает его на второй заход. Леви горько улыбнулся в подушку: «Ты даже сейчас думаешь обо мне, ставишь мои интересы выше своих собственных. А я, дурак, ещё посмел усомниться в твоих решениях…». Испытав прилив пламенных чувств, маленький капитан снова самозабвенно застонал. Эрвин, восприняв это как сигнал для более решительных действий, начал наращивать амплитуду, то почти выходя из растраханной дырочки, оставляя внутри одну головку, то со всей силы вгоняя свой член обратно в приятную тесноту. И Леви почувствовал, что долго так не протянет. Теперь Эрвин уже не мог дотянуться до его члена, поэтому капитану пришлось самому обхватить свой налившийся ствол, лихо надрачивая его. Знакомые звёзды манили его своей близостью, Леви пару раз ещё толкнулся в свой кулак и обессиленно кончил на смятые простыни. Уткнулся лбом в подушку, опустил руки и полностью потерялся в пространстве. Эрвин, почувствовав, как обмякло тело капитана, больше не сдерживался, теперь можно было гнаться лишь за собственным наслаждением. Он резко вколачивался в податливое нутро, почти не выходя из него. Спальня наполнилась хлюпающими звуками и шлепками соприкасающихся тел. Смит дёрнулся и в последний момент вышел из своего любовника, разбрызгивая тягучую сперму на кровать. Отдышавшись, Эрвин поднялся с кровати, захватил из умывального тазика влажную тряпку и обтёр начисто всё ещё не приходящего в себя Леви. На капитанском лице застыло такое блаженное выражение, что Эрвин от умиления наклонился к нему и нежно коснулся губами прохладного лба. Господи, как же он его любит – упоительно, горячо, бесконечно. И как ему не хочется оставлять его одного в этом жестоком мире. Эрвин тяжело сглотнул, ощутив на языке знакомую горечь отчаяния. У него у самого на душе было неспокойно, что-то тянуло сердце, сжимало его клещами. Тяжёлое предчувствие вдруг оказалось таким ощутимо плотным и реальным, казалось, можно было протянуть руку и ощутить пальцами его неприятную липкость. Всё-таки он не зря написал ту записку. Наверное, стоит завтра с утра сделать маленькую пометку о просиженной заднице, чтобы Леви смог горько улыбнуться, в воспоминаниях возвращаясь к этому дню. Это было последним, о чём подумал Эрвин, прижимая к себе под одеялом давно сладко сопевшего капитана, перед тем, как провалиться в глубокий сон.

***

На горизонте забрезжил новый рассвет. Робкие солнечные лучи несмело тыкались в шторы и, найдя маленькую щёлочку, светлыми полосками ложились на командорскую кровать. Леви давно проснулся и, уже одетый, всё ещё сидел на краешке постели, пристально вглядываясь в расслабленные черты лица мирно спящего Эрвина. Ему хотелось запечатлеть в памяти эту картину навсегда, выжечь её на обратной стороне век, чтобы в минуты отчаяния у него была хоть какая-то отдушина в виде родного облика. Его со всех сторон обступила полная вакуумная беззвучность. Это было затишье перед чем-то неизбежным. Леви вдруг стало страшно. Собравшись с духом, он встал, обошёл кровать и оставил нежный поцелуй на золотистой макушке. Бросив прощальный взгляд на любимого человека, капитан вышел из спальни, тихонько прикрыв дверь. На закате они отправятся в Сигансину.