Нас волны уносят прочь

— Количество людей, которых ты избил за последнюю неделю, превышает все мыслимые пределы, — Лигия кажется раздраженной. Она смотрит в глаза брату и делает очередную затяжку, а на кончике тонкой дамской сигареты вспыхивает искра. Виктор чувствует ее эмоции: щепотка усталости, капля приглушенной ярости, слабый шлейф беспокойства, искренняя забота. Глядя на нее такую, Виктор не может высокомерно сказать «Они первые полезли в драку» или «Это нужно было для расследования». Пятнадцать лет вдали от родины не сумели вытравить из него любовь к сестре, поэтому Виктор старается дать хороший ответ. — Прости, — говорит он. Сердце Лигии на мгновение смягчается от его искренности. — Это были чрезвычайные меры. — Тебе повезло, что люди в Варшаве ненавидят охранку сильнее, чем трауматургов. — Лигия стряхивает пепел в изящную пепельницу, украшенную так, будто ее обвивает гибкое змеиное тело, а затем нещадно топит в ней же сигарету, устав курить. — Тогда как ты узнала? — Виктору интересно, как много из его бравых варшавских приключений достигло слуха сестры. — Здесь повсюду глаза и уши, дорогой брат. Нужно только уметь задавать вопросы. Виктор чувствует исходящие от нее волны гордости. В некотором роде это похожее на его собственный изъян гордыни, сидящий глубоко внутри. Наследие, переданное по крови от отца-тирана детям. — Побереги здоровье, Лигия, — говорит Виктор, заметив, что рука сестры вновь тянется к портсигару. Его слова не пропитаны силой, а пальцы не лежат на гримуаре, черпая из потустороннего мира силу, однако Лигия все равно останавливает движение на полпути — что-то, что было бы недоступно им без всецелого доверия между близнецами. Лигия не сопротивляется просьбе брата, однако хочет потребовать искренности взамен. — Тогда и ты постарайся быть осмотрительнее, Виктор, — Лигия мягко улыбается, но намек, затаившийся в глубине ее глаз, очевиден. Виктор касается ее тонких теплых пальцев, укрывая в своих ладонях, и ловит взглядом взгляд. Эмоции сестры перетекают к нему едва уловимым потоком, и Виктор думает о том, что должен чем-то поделиться в ответ: нежностью, утешением, заботой. Лигия так долго была одна, что затаенное одиночество превратилось в почти физическую боль, и Виктор, чувствуя это, теперь скорбел вместе с ней. — Да, да, — он кивает, не до конца осознавая, что именно хочет выразить, но тепло его рук намного красноречивее всего остального. — Я буду. Взгляд Лигии смягчается, и она, наконец решившись, обнимает брата в первый раз за пятнадцать лет.