Two minus one equals zero

Голова прилипла к подушке намертво. Веки словно налились свинцом, тело тяжёлое и будто онемело. В носу странный запах, Минги будто дышит не сам. По ушам бьёт какой-то цикличный писк, повторяющийся короткими отрывками снова и снова. Кажется, это будильник. Минги пора вставать на работу. Он пытается совершить хоть какое-то движение, но собственное тело никак не хочет его слушаться, даже пальцем дёрнуть нельзя. Вокруг какой-то шум, писк, а Сон вдруг понимает, что ничего не чувствует. Всё, что он может — слышать то, что происходит вокруг него. Это похоже на сонный паралич, только вот Минги ничего не видит и раскрыть глаза кажется непостижимой задачей для него. Сколько бы не пытался подняться, сколько бы не пытался сделать даже малейшее движение, ничего не получается. Сона словно заперли в его собственном теле и лишили права на пробуждение. Его это жутко пугает, он хочет выбраться из этого состояния, увидеть Юнхо, который всё время по какой-то причине умолял его проснуться и звал в сновидениях, да только у Минги не выходит пошевелиться ни на миллиметр. Внутри просыпается паника, из-за жуткого писка начинает гудеть в ушах, а от странного запаха тошнит. Сону страшно, мысли путаются в одну, голос Юнхо откуда-то издалека вновь зовёт его и просит проснуться, а он ничего не может сделать. Реальные звуки притупляются и теперь Минги слышит только рыдания его самого дорогого в мире человека, который просит его открыть глаза и вернуться к нему. Сердце разрывается на части, душу выворачивает. Сознание подкидывает Минги самые болезненные моменты, но он не понимает, что происходит. Почему Юнхо его зовёт? Почему он не может проснуться? Если тот писк, это не будильник, то что тогда? В голове крутится так много вопросов, Минги выворачивает изнутри, трясёт, и слёзы бы уже давно потекли по его щекам, если бы только была такая возможность. Слух режет родной голос. Совсем не такой, каким Сон его помнит, а слабый, охрипший, совсем потерявший силы и надежду на счастливую жизнь. Нежный и тягучий голос Юнхо теперь дрожит, веселья и некоторой задорности больше в нём не найти. Минги слышит, как парень приближается к нему, а вместе с ним ещё какой-то неизвестный мужчина, тихо о чём-то говорящий. Минги до невозможности хочется сказать Юнхо, что с ним всё в порядке, что ему не нужно грустить и просить его просыпаться, ведь он в сознании, он слышит его, только ничего не может сделать. Остаётся лишь прислушаться к разговору Чона с незнакомым мужчиной и надеяться на то, что скоро Минги сможет двигаться. Сможет ведь? — К сожалению, мне нечем вас порадовать, господин Чон, – прискорбно начинает незнакомый, неловко кашлянув. — результаты неутешительные, никаких улучшений не наблюдается, всё становится только хуже. Не хочу вас огорчать, но думаю, вы догадываетесь, что выход есть только один. — Нет, пожалуйста... – дрожащими губами произносит Юнхо, мельком взглянув на лежащего Минги. — Может, стоит подождать ещё? У него ведь ещё есть шанс проснуться, господин Мин, давайте подождём ещё... — А много ли в этом смысла, господин Чон? – мужчина смотрит на парня с сочувствием, слегка нахмурившись. — Мы сделали всё, что смогли. Он и так уже слишком долго пробыл в коме без каких либо изменений. Шансы на то, что он проснётся несоизмеримо мизерные и я надеюсь, что вы, господин Чон, это прекрасно понимаете. — Понимаю, конечно. Но если шансы есть, почему нельзя просто подождать ещё? — Как бы вам так сказать, господин Чон... – бормочет Мин, призадумавшись. — Думаю, вы помните, что больница дала вам определённые сроки для того, чтобы оплатить дальнейшее нахождение господина Сона здесь и продолжить поддержку его жизни с помощью аппарата жизнеобеспечения, верно? — Верно, – он поджимает губы и часто моргает, пытаясь сдержать подступающие слёзы от резкой боли в груди. — но это же не значит, что... — То и значит, господин Чон. Вы не заплатили ничего. – поправив халат, доктор опирается рукой о койку Минги, вздохнув с сожалением. — Поймите, у него нет шансов. Не нужно таить надежды на то, чего не произойдёт, вам же от этого только хуже. Отпустите его. — Как я могу, господин Мин? – совсем тихо спрашивает Юнхо, еле держась на резко ослабевших ногах. — У меня совсем нет денег сейчас, я стараюсь, работаю изо всех сил, но мне нечем сейчас заплатить. Давайте я перевезу его в другую больницу, только не отключайте его, пожалуйста! — В другой больнице вас сразу попросят оплатить счета. Ничего не поменяется, господин Чон! – сорвавшись на крик, доктор неловко прочищает горло и продолжает нормальной интонацией: — Вы не только себя этим мучаете. В первую очередь, вы мучаете господина Сона, которому уже ничем нельзя помочь. Выбор за вами. Оставить господина Сона страдать или всё же отпустить его и смириться с тем, что вы, как и мы, сделали всё, что могли? Юнхо не отвечает ничего. По щекам безвольно катятся слёзы безвыходности, взгляд направлен куда-то в одну точку. Выбора у него нет, как и денег. Минги правда уже не помочь, Чон это понимает, но внутри отчаянно теплится маленький огонёк надежды, которой, по всей видимости, не станет позже, чем Сона. Придётся попрощаться навсегда. Развеять свои детские, глупые иллюзии и очнутся в реальном мире, полном жестокости. Он сделал всё, что мог. — Хорошо, господин Мин, – одними губами произносит Юнхо, чтобы Минги его не услышал. — я согласен. — Вы сделали правильное решение, господин Чон. – доктор смотрит на неподвижного Сона, заведя руки за спину. — Пройдемте со мной для ознакомления с некоторыми протоколами, связанными с господином Соном. Мы не сможем отключить его, если вы дадите своё согласие до того, как вы явно поймёте, в чём причина моего решения и решения других врачей, лечащих его. Молча пройдя за Мином, сделав всё, что нужно и ознакомившись со всеми необходимыми протоколами, Юнхо принимает окончательное решение. Это тяжело, очень тяжело, от одной мысли про то, что Минги не станет, дышать становится сложнее. Так надо, но для того, чтобы попрощаться с Соном, Чону всей жизни не хватит. Невозможно. Он его никогда не отпустит. Смотреть на почти безжизненного Минги безумно больно. Юнхо подходит к койке и присев на краю, бережно берёт его за руку, сглотнув режущий ком в горле. Скрыть своё волнение не удаётся, ладони Чона дрожат, становятся влажными, а по щекам снова растекаются солёные дорожки от слёз безысходности. Столько времени прошло, но Сон так и не проснулся, хотя Юнхо много раз умолял его. Минги всё слышал. Просьбы вернуться, мольбы, рыдания Чона — всё это было им услышано, да только что он может сделать? От этого сна, длиною в несколько лет, ему уже совершенно точно не проснуться. Шансов не было изначально, но Юнхо всё это время верил во что-то запредельное и работал до изнеможения, плевав на свои эмоции и чувства. До самого конца Юнхо верит в то, что произойдёт чудо. Даже тогда, когда слабое сердце Минги наконец прекращает свой ритм и останавливается, Чон не перестаёт надеяться. Он сошёл с ума? Нет, он просто ещё не осознал того, что его самая яркая и самая любимая звезда теперь светит не рядом с ним, а выше, став одной из многих на ночном, тёмном небе. Минги уже давно должен был ею стать, теперь пришло его время. Юнхо лежит на своей кровати, которая когда-то принадлежала ещё одному человеку, глаза красные от слёз, а лицо не выражает абсолютно ничего. Внутри Чона пустота, ведь у него забрали самое дорогое, что у него могло быть. Никакие деньги мира не заменят одной секунды рядом с Минги. Не с могильной плитой, а с самым светлым и добрым лучиком на свете — Сон Минги. Пересматривая их совместные фотографии, Юнхо делает себе ещё больнее, но поделать ничего не может. За всё время, пока Сон был в коме, это уже стало повседневной рутиной парня. Он скучал, он надеялся, потратил столько времени и сил, но Минги так и не смог выбраться. Чону лишь хочется верить в то, что ему там лучше, легче, что он теперь не мучается и наконец блистает сам, возможно, воссоединившись со своей семьёй. Без Юнхо. Возможно, если бы нашёлся кто-то, кто рассказал бы Чону о том, как справиться с этим и жить дальше, этого всего бы не было, но лезвие ножа было слишком заманчивым выходом, а боль изнутри нужно было как-то искоренять. Теперь на небе на две звезды больше.