Пепел на зеркале

ГЛАВА 5. Раб любви «Влюбленные сжимают друг друга в объятиях так крепко, как кредитор держит за платье должника». (Аль-Арджи) 12-13 апреля 1992 года Париж, Елисейские Поля, д.78, апартаменты семьи Колонна Глаза Руди не сразу привыкли к густому полумраку, царящему в длинной анфиладе высоких комнат. Усталые стопы, освобожденные от дорожной обуви, утопали в мягчайшем белоснежном ковре, и каждый новый шаг давался все легче. Он шел наугад, почти вслепую, раздвигая обеими руками легкие занавеси, атласные и кисейные, колыхающиеся от сквозняка. Теплый воздух вокруг был пропитан соблазнительными ароматами Востока. Чуткий нос Руди распознавал сливочно-пряный сандал с оттенками мускуса, сладко-леденцовые лотос и лаванду, терпковатый свежий можжевельник и яркий цитрус. Ни один запах по отдельности не казался навязчивым, но вместе они сливались в гармоничный и возбуждающий букет… Руди дышал все глубже, открываясь чувственному наслаждению; глаза сами собой закрылись, помогая отрешиться и с головой погрузиться в эротическую магию, созданную руками джинна. Он не видел Самума, не слышал его легких шагов, но каждым нервом, каждой клеточкой тела ощущал присутствие любовника. Самум шел по следам своего Халифа, способный предугадать все желания, готовый их исполнить. Оставалось только дать себе свободу желать и принимать осознанное служение того, кто по доброй воле называл Руди «мой повелитель». По-настоящему стать халифом, и не на час — на долгие и упоительные часы хальвета (1)… Халиф принял свою роль и с нетерпением ждал, когда же ему на бедра нежно и тяжело лягут знакомые руки, и губы, пахнущие ягодами, прижмутся к шее… но сейчас решения принимал Самум. Это возбуждало. Низ живота горел, поднявшийся член стал каменным и болезненно терся о влажную ткань трусов. Белье, брюки, рубашка из просто лишних предметов одежды начинали превращаться в орудие пытки… но пытки сладкой, не столько причиняющей муку, сколько разжигающей страсть до последнего предела. Здесь таилась интрига: ни Халиф, ни Самум никогда не знали заранее, когда и каким способом будет пересечена граница терпения, и волна наслаждения вознесет обоих на вершину — и обрушит в бездну. — Сюда, хабиби… — коснулся сознания певучий голос любовника, в полумраке из-за приоткрывшейся двери блеснула полоска света. На пороге ванной комнаты Руди сам сбросил оставшуюся одежду и ступил на теплый мозаичный пол. Его тут же окутало облаком душистого влажного пара. Неожиданно в свежий весенний аромат южного сада вплелся густой горьковатый шлейф. «Кофе!.. Мой любимый мокко с пряностями… ммм… наконец-то я в раю!» Будоражащее сочетание знакомых запахов заставило Руди застонать от страсти и нетерпения. Он поймал возбужденного жеребца за уздечку — сжал член у основания, не дав себе кончить раньше времени — и обернулся в поисках Самума: — Чаша моего желания полна до краев, о джинн… не дай же ей пролиться понапрасну! Огоньки светильников, расставленных в нишах, затрепетали в ответ на едва уловимое стремительное движение. — Твоя чаша наполнена ровно на глубину моей жажды, о повелитель… — Самум даже не появился, а словно бы соткался из белоснежных клубов пара, и опустился перед Халифом на колени. Тонкие сильные пальцы обхватили ствол, прошлись вверх и вниз, умело разжигая желание, губы мягко коснулись открывшейся головки, кончик языка нежно ужалил отверстие… — Приказывай, повелитель! — шепот джинна отдался в ушах Руди чарующей музыкой. Тело прошило острым удовольствием, похожим на легкий электрический разряд, как бывало в преддверии грозы в открытом море. Золотистые кудри Самума, освобожденные от канзаши, струились шелковым водопадом по плечам и спине, настолько совершенным, словно их вылепил античный скульптор. Халиф задохнулся от восхищения красотой любовника, с упоением погрузил в его белокурую гриву пальцы обеих рук и с бесстыдной откровенностью высказал свое пожелание: — Я хочу, чтобы ты взял так глубоко, как захочешь, и медленно ласкал языком и нёбом… так долго, насколько хватит твоего дыхания и моего терпения… и выпил все до капли… Ради этого особого удовольствия я устранил все досадные помехи, как видишь… — рука Руди прошлась по низу живота, напрочь лишенному привычной густой растительности. Самум слегка отстранился, брови его взлетели вверх в немом вопросе… Еле уловимая тень неодобрения скользнула по прекрасному лицу гуляма — и смутила халифа сильнее, чем подобало его высокому рангу повелителя. — Тебе не нравится? Ты сделал бы иначе? — в голосе Руди зазвучали ноты робости. До поездки в Нью-Йорк он так и не решился довериться Анхелю и его испытанным средствам избавления от нежелательных волос на теле, но накануне возвращения в Париж рискнул. Заглянул не просто в барбершоп, а в косметический салон «men’s only»… В глубине души Руди опасался ревнивой обиды своего гуляма, но теперь у него было надежное оправдание. Несмотря на то, что чужие мужские руки были допущены до самых интимных частей его тела, процедура восковой эпиляции оказалась настолько болезненной, что смогла вызвать только одно желание — поскорее с этим покончить. Вместо ответа Самум крепко взял своего повелителя за бедра и снова приблизил губы к члену, дерзко торчащему вверх, влажному и подрагивающему от возбуждения. — Даааа… — отбросив сомнения и окончательно утратив контроль над собственной жаждой, Руди двинул бедрами навстречу любовнику и властно проник в его рот. Он жадно наблюдал за губами Самума: вот они плавно скользят по напряженному стволу, доходят почти до основания и движутся назад, к головке, на миг уступают место языку — и снова тесно обхватывают и скользят вниз, в особом ритме, повторяющем ритм тяжело бьющегося сердца. Руди не мог сдержать стонов — да и не старался сдерживать! — и становился все громче: — Дааа… оооо… вот так… дааааа… еще… ааааа… Пальцы любовника сначала выглаживали тяжелую мошонку, но постепенно переместились по разгоряченной коже чуть дальше и глубже — и тщательно обследовали ложбинку между ягодицами, тоже начисто лишенную волос… — Оооо, джинни, вот что ты задумал сделать со мной… — обрадованный Руди чуть шире расставил ноги, надеясь ощутить пальцы внутри себя, но, к его разочарованию, этого не произошло. Не прекращая своего основного занятия, Анхель переместил ладони выше и пару раз так крепко стиснул ягодицы в каких-то особых точках, что Руди буквально взорвался у него во рту… Член выбросил подряд несколько длинных струй семени. Все тело халифа сотрясла сладкая судорога… но не успел он немного прийти в себя, как рука гуляма резко взметнулась и со звонким шлепком опустилась на одну из царственных половинок. — Аййй!.. — Руди задохнулся от неожиданности. Выпустил волосы Анхеля, отступил на пару шагов, повернулся задом к зеркалу и потер красноватый след на горящей коже. — Сссс… Самум, это ведь больно! — Мне тоже больно, о халиф моего сердца. Теперь и ты это почувствовал… хотя бы на четверть. Поймав в отражении взгляд любовника, потемневший от гнева и сулящий крупные неприятности, Родольфо опустил глаза и проговорил с искренним огорчением: — Ааа, значит, ты остался недоволен моим сюрпризом… жаль… я так хотел порадовать тебя, хабиби! Выходит, мои страдания были напрасны, раз тебе не понравилось… Он верно выбрал тональность. Анхель сразу же смягчился, встал, обнял его обеими руками и прижался щекой к щеке: — Я доволен уже тем, что ты здесь, со мной, здоров и… почти невредим. Теперь позволь мне искупать тебя, о мой принц правоверных, и подарить твоему телу желанный отдых. — О, неужели я все-таки удостоюсь омовения от моего джинна? — почуяв, что грозовая туча, собравшаяся было над его головой, рассеялась как по волшебству, Руди довольно усмехнулся. — Джинн хочет лишь одного — служить желаниям повелителя… но если прикажешь, я немедленно исчезну. — Самум последовательно прижал руку ко лбу, к губам и к сердцу — и замер в позе полной покорности воле Халифа. — Нет-нет, я не стану ничего такого приказывать, джинни, не надейся! Эта проклятая поездка далась мне совсем непросто! Я ни за что не расстанусь с тобой, ни на минуту тебя не оставлю, до тех пор, пока нас с тобой не призовут новые дела за пределами нашего дворца. Идем же, мое тело иссохло от нью-йоркской жары, я весь покрыт пылью, как бедуин, и мне пора как следует освежиться! — На’ам, сайид мухтарам. (2) Позволю себе заметить, ты в прекрасной форме… — Ах вот как ты заговорил, гулям! Ну уж нет, ты не отделаешься тонкой лестью, хитрец! — Руди сделал стремительный бросок, обхватил Анхеля поперек тела, оторвал его от пола и закинул на плечо любимым борцовским приемом: — За то, что ты дерзнул поднять руку на своего повелителя, я сам, лично займусь твоим воспитанием, и немедленно! — О, ля… ля яджуз! — Анхель, повиснув вниз головой, вцепился в спину Руди, в попытке дать отпор, но ему равно мешали и длинные волосы, закрывшие обзор, и железная хватка любовника. — Яджуз! (3) Потерпишь! — слова халифа не разошлись с делом. Теперь уже его тяжелая ладонь от души прошлась по обеим ягодицам гуляма, но его шлепки куда больше напоминали нежные поглаживания, чем наказание. Сильное тело Самума, казалось, состоявшее из одних мускулов, изображало отчаянное сопротивление, но Руди, словно Геракл, сражающийся с Антеем, (4) надежно зафиксировал его за бедро, и не давал дотянуться до опоры, пока не счел наказание достаточным: — Довольно с тебя! Ты прощен! — позволив Анхелю снова ощутить ногами пол и обрести равновесие, он тут же поймал его за шею и впился в губы жадным поцелуем. У него не было никаких сомнений, что это самое лучшее извинение за тиранию, и что его охотно примут. Руди не ошибся — тело любовника обвились вокруг него в ответном объятии, а губы и язык с не меньшей страстью вернули поцелуй. Почти вслепую они добрались до просторной угловой ванны, и, не разъединяя сплетенных рук, погрузились в теплую воду, перемешанную с морской солью и ароматными маслами. Конструкция чаши позволяла с равным удобством лежать на дне или расположиться на мраморном сиденье. Анхель привычно устроил Руди у себя между коленями, освободил его шевелюру от тугого узла, помассировал усталую кожу и снова мягко поднял волосы своего повелителя на затылок, чтобы без помех растирать купальной губкой его шею, плечи и грудь. Искушение устроиться щекой на бедре любовника, закрыть глаза и уплыть в блаженную негу было велико, но Родольфо не поддался и задал вопрос, беспокоивший его по-прежнему: — Теперь ты скажешь, что не так? К счастью, Анхель не стал отмалчиваться и разыгрывать непонимание: — Мне не нравится, когда тебя трогают посторонние люди. Очень не нравится, хабиб, и тебе об этом прекрасно известно! — Да мне тоже это не по душе! Клянусь тебе, я никому не позволил притронуться к моему члену и уж тем более — добраться до простаты! Велел им сделать все поскорее… Так эти шайтаны тут же залили меня всего ниже пояса проклятым воском и в четыре руки ободрали, как бычка! Казалось, с меня не волосы, а кожу срывают лоскутами… Бррр… — Очень больно было?.. — Ужасно! — признался Руди после короткого колебания. — Как первый раз эту чертову полоску сдернули, у меня глаза чуть из орбит не выскочили! Ну, я, конечно, зубы стиснул и звука не проронил! А это ведь было только начало пытки! Уж не знаю, как я это все вытерпел, только и делал, что молился и давал зарок святому Христофору, что это в последний раз! Но, как оказалось, самое худшее меня ожидало впереди и случилось потом, на следующий день… — Не пугай меня, хабиби… Что может быть хуже того, что ты мне рассказал? — Четыре чертовых часа в «Конкорде»! Обычно я засыпаю раньше, чем он наберет высоту, но на этот раз, ты не поверишь, даже глаз не сомкнул! Вертелся так, будто в заднице поселилось целое семейство морских ежей!.. — О, хабиб, ради Всевышнего, избавь меня от этих жутких подробностей! — сердито выдохнул Анхель. — Морские ежи, надо же! Я и сам вижу, что твоими хамар и шеяра занимался какой-то хаволь, учившийся у мясника… (5) Руди вздохнул, поймал ладонь любимого и прижался к ней губами: — Да… твоя правда… — Знаю, хабиб, что должен выразить тебе сочувствие, но у меня на кончике языка висит только один вопрос — как ты вообще решился на подобное надругательство? — Сам не знаю. Поначалу хотел ограничиться только обычным бритьем и бороду подравнять, но когда уже сидел в кресле, мне ловко подсунули буклет с «крейзи-меню», а в нем — дурацкая реклама, «Интимная эпиляция — только для сильных духом мужчин! Твои ядра станут шелковыми!» — О великие небеса, пошлите мне терпения… кто придумывает такую пошлость? — Ээээ, да эти янки — парни простые и практичные, плести вязь словами, как твои арабы, не умеют, зато… картинки были красивые! Вот на меня их чертова реклама и подействовала. Я решился… ради тебя… но знал бы, что будет так больно в процессе и мерзко после — дотерпел бы до Парижа и предался в твои искусные руки! — Моим искусным рукам теперь придется постараться, чтобы облегчить твои муки, хабиб, и молись, чтобы они справились! — обещание Самума прозвучало немного зловеще, но у Руди оно вызвало только усмешку: — О, после этого салона мужской красоты мне уже ничего не страшно, мой ангел! Иншалла, ты справишься! Тебе ведь известно, что с этим всем делать? — Конечно, хабиб. — Тогда давай поскорее завершим омовение и перейдем к исправлению последствий моего поспешного решения… Обещаю, что больше никогда не доверю свое тело никому, кроме тебя, мой возлюбленный джинн! **** Жалюзи в спальне были опущены и не пропускали ни полоски дневного света. Из-за смены часовых поясов Руди совершенно потерялся во времени: усталый мозг легко поверил, что ночь в самом разгаре. После горячей ванны и расслабляющего массажа он чувствовал себя тяжелым и неповоротливым, как акула на мелководье. Глаза сами собой закрывались, но погружение в глубокий сон категорически не входило в его ближайшие планы. — Не давай мне уснуть, джинни! Я не спать сюда приехал! Хочу быть с тобой, хочу трахаться до потери сознания… — прорычал он, когда сильные руки Самума взяли его в плен и с волшебной легкостью подтащили к дивану. — Я не дам тебе спать, хабиб! — певучий голос стал низким и властным… и первые предвестники страстной бури заставили Халифа испытать знакомый внутренний трепет — смесь жгучего желания и влюбленности, острой, как дамасский клинок, лежащий в спальне посреди белого ковра. В предвкушении момента, когда власть возлюбленного гуляма над ним станет полной, он не сдержался и выдохнул: — С этой минуты ты — мой господин, а я твой раб… — Больше ни слова! — предостерегающе прошептал Самум и опрокинул своего пленника лицом вниз. Руди не успел опомниться, как оказался распростертым грудью на широкой округлой спинке дивана, с раздвинутыми ногами, бесстыдно открытым и для взора, и для столь желанных прикосновений… От своего личного джинна он мог ожидать самых разных сюрпризов — в зависимости от настроения и буйной любовной фантазии Самума — но не испытывал ни тени страха или смущения. Между ними давным-давно не существовало никаких табу. За три года в общей постели было проведено немало смелых экспериментов, продегустированы все способы получать и дарить сексуальное удовольствие и выбрано то, что равно заводило обоих; и сейчас Руди готов был принять все, что Анхель пожелает сотворить с его телом, прежде чем подведет к финалу — крышесносному оргазму… — Съешь. Это тебя взбодрит. — пальцы любовника коснулись губ Руди и протолкнули ему в рот небольшой мягкий шарик, со сладковато-ореховым вкусом, больше всего похожим на кос-халву… (6) но по своему действию угощение сильно отличалось от невинной восточной сладости. — Мммм… что это?.. — покатав шарик по языку и едва успев разжевать его, Руди ощутил необычайный прилив сил, как перед схваткой на татами. Сонливость как ветром сдуло. Дыхание обожгло губы, сердце застучало чаще и сильнее, по мышцам словно ток побежал. Член полностью встал и потек вязким предсеменем. Руди слегка повернул голову, чтобы видеть Анхеля, и прошептал: — Оооо, боже!.. Так быстро действует! — Это наш пропуск в рай на сегодня… — джинн наконец-то приблизился вплотную, жадно стиснул его руками и прижался всем телом. Длинные пряди волос мягко щекотали плечи и спину любовника, ладони же ласково гладили, а пальцы проникали повсюду, умело готовили разгоряченное тело. Крепко стоящий член дразняще касался приоткрытого входа, но не спешил проникнуть глубже, и Руди ощущал, что вот-вот сгорит от неутоленного желания. В нетерпении он едва не вышел из своей роли, но так и не позволил себе поторопить того, кому поклялся в полном послушании… только еще чуть шире расставил ноги и призывно повел бедрами, словно в эротическом танце. Уловка любовника не осталась незамеченной и была вознаграждена. Анхель прекрасно понимал, о чем безмолвно молит и чего больше всего жаждет его хабиб, но подбрасывал хворост в огонь возбуждения небольшими порциями. Он желал, чтобы Руди вместе с ним до последнего глотка испил хмельную чашу покорности, настоянной на разлуке и добровольном воздержании… Это не было пыткой — только игрой, правила которой они придумали вместе. Анхелю и самому непросто далась почти трехнедельная аскеза. В беспрестанной веренице будничных дел и утомительных встреч единственной отдушиной был голос Руди в телефонной трубке… мечты и влажные сны о нем, приходившие по ночам, помогали не сойти с ума, но не давали настоящего удовлетворения. Долгожданная встреча наяву распалила его с первых же минут: телесное тепло и запах живого, а не воображаемого Руди, подталкивали к безумствам, и Самум еще в машине едва не сдался демонам вожделения… но Анхель не мог и не хотел недостойной спешкой оскорблять свою любовь, превращать таинство в грубую случку. Еще на Востоке он усвоил, что чашу наслаждения не опрокидывают залпом, а выпивают медленно, смакуя каждый глоток… и сейчас ему хватало воли удерживать на привязи неистового жеребца своей страсти. В полумраке спальни он мало думал о себе самом и сосредоточился на Руди, слушая дыхание своего халифа, считая удары сердца, и внимательно следил за тем, чтобы не переступить тонкую грань, отделяющую терпение от страдания, а удовольствие — от боли… Постепенно его прикосновения становились все более жадными и откровенными, пока ответная сильная дрожь и хриплые, рычащие стоны Руди не оставили сомнений, что предел терпения им достигнут. Тогда Анхель покрепче стиснул ягодицы любовника — загорелые и теперь совершенно гладкие — и до упора всадил в него член. Руди охнул, уткнулся лбом в диванную спинку и всем телом подался навстречу любовнику, желая принять его как можно глубже и сразу поймать сильный жесткий ритм, от которого захватывало дух почище, чем на «мертвой петле» русских горок. Сегодня Анхель не щадил его. Вытворял с ним что-то немыслимое. Магическим образом превратил большого босса, способного подмять любого, в подобие беспечного и податливого юнги, что во время долгого рейса оказался объектом страстного желания всей команды — однако выбрал спать с капитаном. Фуражка и фирменный китель, в которых Анхель встретил его в аэропорту, только усилили этот возбуждающий образ… Руди как будто снова стал шестнадцатилетним мальчишкой, едва вступившим в сад наслаждений и жадно пробующим один запретный плод за другим. Он позволял неутомимому партнеру иметь себя разными способами, в разных положениях, до полного изнеможения, сам же ни разу не прикоснулся к члену — но в финале едва не потерял сознание, обкончавшись так, что забрызгал спермой и диван, и ковер под ногами, и собственный живот. Оргазм превратил литые мышцы в желеобразную субстанцию, и Руди растекся по дивану, как осьминог по дну рыбацкой лодки. В эти блаженно-бесконечные минуты он ничего не контролировал. Голова была восхитительно пуста и свободна, без единой мысли, а все заботы, расчеты и планы унеслись вдаль… Душа и тело растворились в потоке безвременья. Единение с любимым переживалось в такой первозданной полноте, что Руди чувствовал себя то ли пока не родившимся младенцем, то ли Адамом, еще не изгнанным из Рая. Он не искал точного сравнения, но знал, что не променяет ни на какие богатства этого мира наслаждение той полной свободой и полной безопасностью, которые получал, становясь рабом своей любви. **** Время давным-давно перевалило за полдень, когда Руди вынырнул из глубины освежающего сна. Еще в полудреме пошарил рядом с собой, но вместо теплого плеча Анхеля обнаружил только сбитое одеяло. «Как рано ты сегодня закончил свою сказку, о джинн!» — вздохнув с огорчением, он неохотно поднялся и поплелся в ванную комнату. На вешалке его поджидал заботливо приготовленный домашний наряд халифа: черная атласная пижама, почти невесомая и приятно холодящая кожу. Вернувшись в спальню через несколько минут, Руди по-прежнему не нашел там Анхеля, но зато ощутил аромат кофе и свежеиспеченных бриошей: без сомнения, его джинн решил собственноручно приготовить поздний парижский завтрак. Не было и речи о том, чтобы вторгнуться в святая святых и помешать своим присутствием… оставалось терпеливо ждать. Руди снова забрался в кровать, но не растянулся во весь рост, а сел по-турецки, обложился удобными подушками и осмотрелся по сторонам: после поездок он всегда словно заново знакомился с собственным жилищем. Просторная комната некогда была сердцем семейных апартаментов на Елисейских Полях — но не спальней, а гостиной, оформленной в пышном стиле Второй империи. Еще три года назад здесь царствовала тяжелая антикварная мебель красного дерева, с инкрустациями из слоновой кости и массивной позолотой. Кресла с изогнутыми спинками и атласной обивкой покоились на бронзовых львиных лапах, а над ними нависала помпезная хрустальная люстра с бесчисленными подвесками. Окна и двери скрывались за бархатными красными портьерами с ламбрекенами и тяжелой позолоченной бахромой… Словом, здесь было все, что соответствовало вкусам итальянских предков Родольфо, обожавших роскошь, и представлениям любимого деда, Джакомо Колонны, как должен выглядеть по-настоящему богатый дом. В детстве и отрочестве Руди и Вито обожали валяться посреди гостиной на узорном персидском ковре и рассматривать потолочный плафон, с изображениями пышногрудых богинь и пухлых белокурых ангелочков… Роспись была старая, выполненная каким-то подражателем Буше из девятнадцатого века. (7) За годы взросления Родольфо привык к ангелочкам и находил их довольно милыми — Эдгар же, впервые увидев их, сказал, что это какой-то кошмар. Колонна поначалу страшно обиделся и заявил, что Штальберг сам ни хрена не понимает в искусстве оформления интерьера, и что его любимые арабские шейхи тоже не эталон вкуса, со своими бесконечными орнаментами «закорючка на закорючке, и побольше золота» — но, поостыв, поинтересовался у любви всей своей жизни, что он хотел бы здесь поменять?.. Анхель возразил, что у него нет никакого права навязывать свои вкусы и вторгаться с реформами в дом, освященный многолетними семейными традициями, однако Руди не принял отговорок: — Эта квартира теперь полностью моя. Ни мама, ни братья не хотят больше ни пользоваться ей, ни заниматься ремонтом. Так мы решили после смерти отца… Я тоже не собираюсь жить здесь постоянно, меня вполне устраивает Башня Рыб, потому что я могу попасть в офис прямо на лифте! — ну и по другим причинам… но держать пустующие апартаменты на Елисейских Полях глупо и невыгодно. Сдавать их чужим людям я тоже не хочу… — Что же ты хочешь от меня, хабиб? — Хочу, чтобы ты показал себя… и сотворил для нас особое убежище… по своему вкусу! Тогда, приезжая в Париж, мы будем здесь скрываться от всех, как в заколдованном дворце… из той книги арабских сказок, что ты подарил мне! — Руди, ты уверен в своем решении? Это сложный и дорогой проект, он потребует времени и… — Я абсолютно уверен! Переделай здесь все, как считаешь нужным, джинн. И пусть мысли о расходах не омрачают твоего прекрасного лба. Деньги не имеют никакого значения… но берегись, если твой халиф останется недоволен! — Ты уволишь меня из компании и отправишь добывать для тебя жемчуг в Персидском заливе? — Нет, я придумаю более изощренный способ наказать тебя за похвальбу! Например, вместо каникул в Японии в дни цветения сакуры — увезу в Бразилию, сплавляться на пироге по Амазонке! Или нет, по сибирским рекам! Зимой! Эдгар принял вызов и взялся за дело с упорством и основательностью бизнесмена, знающего цену деньгам, и увлеченностью художника, способного соединить в гармоничном союзе роскошь, удобство и хороший вкус. Работы в квартире на Елисейских Полях велись больше полутора лет, но в конце концов Руди получил именно то, чего желал: тайное убежище, где он мог отдыхать душой и телом, в атмосфере восточной сказки и со всем комфортом, необходимым для современного делового человека. Теперь в гостиной, превращенной в спальные покои, не было ничего лишнего. Широкое низкое ложе с резной спинкой, с настольными лампами по бокам и небольшим изысканным канапе в изножье; полукруглый диван с подушками, а рядом с ним, по обе стороны — деревянные столики, для кальяна и кофейных принадлежностей. В стенных нишах стояли серебряные курильницы и вазы. Вместо портьер на окнах появились тканевые жалюзи и кисейные шторы в арабском стиле. Старомодные красно-золотые драпировки сменились современной отделкой — венецианской штукатуркой в теплых кремовых и терракотовых тонах. Вместо персидского ковра с витиеватым узором на дубовом паркете расстилался снежно-белый, с высоким ворсом, с единственным символическим украшением — положенным сверху дамасским кинжалом в узорчатых ножнах… «Да… признаю, мой ангел, тебе удалось порадовать мою душу и тело, здесь все так, как я себе и представлял, хотя, Господь свидетель — я ведь не делился с тобой своими фантазиями… Как же ты любишь меня, что так легко читаешь в моем сердце…» — за невозможностью прямо сейчас притянуть в объятия Анхеля, он обхватил и прижал к лицу подушку, пахнущую его волосами… и тут же обиженно вскинулся: — Так… ну а где, наконец, мой кофе! Где мои законные воскресные булочки с маслом? Я их сегодня заслужил сполна! Сколько можно дразнить меня, Самум! Ответа не последовало, и Руди, посетовав на отсутствие внутреннего домофона, уже собрался лично наведаться на кухню, когда его слуха коснулся придушенный звуковой сигнал. Не сразу обнаружив источник беспокойства, он перевернул несколько подушек, прежде чем нашел свой мобильный телефон. — Хммм… ну и кому там не терпится распрощаться с головой? — Руди взглянул на дисплей и с изумлением увидел, что число непринятых вызовов перевалило за двадцать. Он не успел ответить на последний и пробормотал: — Надо же, какая наглость! Потревожить покой халифа в его законный выходной, да еще и в праздничный день! Память автоответчика тоже оказалась заполнена до отказа. Руди нажал кнопку меню и открыл перечень пропущенных звонков, с именами абонентов: — Ааа, Диего… Семь раз за последний час! Святые небеса! Да что там у них стряслось? В это мгновение телефон снова зазвонил у него в руке, и Колонна, приняв вызов, рявкнул в микрофон: — Слушаю! — Бонджорно, синьор Колонна! Наконец-то я удостоился высочайшего внимания! Ну и где вас всех столько времени носит, скажи на милость? «Конкорд» из Нью-Йорка приземлился в половине восьмого утра, а сейчас уже почти пять вечера! И ни ответа, ни привета! И на звонки не отвечаете — ни ты, ни Вито, ни Эдгар! — И тебе здравствовать, синьор Морено. — Руди, оглушенный хорошо поставленным баритоном кума, слегка отстранил телефон от уха. — Что у тебя за пожар с потопом? Надеюсь, с Соньей и малышом все благополучно? — Моя жена и мой сын вполне благополучны и прямо сейчас шлют тебе горячие поцелуи в обе щеки… и поздравления с Пальмовым воскресеньем! Но речь вовсе не о них! — отрезал Диего тоном ревнивого мужа и еще более ревнивого отца и перешел к главной теме: — Я тебя разыскиваю с самого утра только потому, что ты — наш самый главный босс, с правом первой подписи, а я не хочу упустить одного араба, чрезвычайно богатого и в потенциале чрезвычайно полезного для нашей круизной компании! — Какого еще араба? — нахмурился Руди и, зная о любви своего кума к экстравагантным шуткам, подозрительно поинтересовался: — Ты что, решил разыграть меня? — Вот уж сейчас мне точно не до розыгрышей! Я этого шейха встретил в Ницце, в «Негреско», не то что бы случайно, но… — Не надо лишних деталей! — Хорошо. В общем, дело было на приеме, нас представили, и выяснилось, что у него на пару с братцем — отельный бизнес во Франции и в Египте, и большой-пребольшой интерес к совместным круизным проектам! — Так, уже интереснее… — А я про что! Мы сколько уже носимся с идеей эксклюзивного ближневосточного круиза, а тут они, голубчики, сами приплыли со своими нефтяными деньгами! — Вы о чем-то конкретном договорились, или ты мне звонишь, чтобы поразить открывшимися возможностями? Диего уловил иронию и хмыкнул: — Спасибо, что обозвал болтуном! Ну я и правда болтал — всю субботу висел на ушах у почтенного Зафара бин Халида, метал бисер, пригласил поужинать на борту «Аркадии», все показал и расписал в лучшем виде! — Результат? — Ха! Результат теперь зависит от вас, патрон… Шейх Зафар такой важный, что предметно разговаривать о сотрудничестве согласен только с первым лицом компании, и никак иначе! Он и приглашение-то на ужин принял — точно королевскую милость оказал… — Да, шейхи — они такие… не говоря уж о халифах! — усмехнулся Руди. — Ну что ж, надо дать задание референтам, пусть готовят встречу. В понедельник этим займусь прямо с утра. — Эээ, погоди-погоди! — возмутился Диего. — Какие референты? Этот Зафар бин Павлин прилетает сегодня в Париж со своим братом, они на днях закрывают сделку по покупке очередного отеля. А потом он сразу отвалит назад в Эр-Рияд, у них там какой-то очередной священный месяц начнется, и тогда уж мы его до середины лета в Европе не увидим! Так что времени в обрез! Он и сам это понимает, и готов с тобой увидеться прямо завтра… — Интересный поворот… этот шейх — он что, саудит? — Да. Ну какая разница, из какой части пустыни он прибыл, если денег у него больше, чем песка в этой самой пустыне? А вкладывать их он предпочитает в прекрасной Франции! Человек со вкусом, не отнять, хотя красавцем его не назовешь… «Разница» для Руди была — к саудитам он не испытывал никакой симпатии с тех пор, как узнал трагическую историю Анхеля — но обсуждать это с Диего не собирался, и выразил свое недовольство иначе: — Откровенно говоря, я удивлен. Впервые вижу араба, который превращает деловые переговоры в скачку на верблюдах… обычно они куда щепетильнее в плане подготовки встреч и обожают церемонии. Что-то здесь не так. — Оооо, снова твоя паранойя! — застонал Диего. — Говорю же тебе, никакого подвоха нет: у него отели, у нас круизы, и обе стороны задумываются о принципиально новом формате отдыха! Это же бомба, золотое дно… если мы первыми предложим шикарный морской круиз по Персидскому заливу, у нас отбоя от клиентов не будет… ну а что Зафар так торопится повидаться с тобой, говорю ж, он уезжает сразу после сделки и вернется не раньше чем в августе! Он деловой человек, ты деловой человек — зачем же зря время терять? С подготовкой переговоров мы тоже не оплошаем: Эдгар же отлично знает и арабский язык, и обычаи! В любом случае, ты ничего не теряешь от встречи с шейхом, а вот если упустишь его — потеряешь многое! Да и мои старания пропадут даром, уйдут, как вода в песок… Теперь тебе понятно, что заставило меня обрывать все твои многочисленные телефоны, а также телефоны Вито и Эдгара? — Хорошо, я подумаю. — В смысле — ты подумаешь?! О чем тут думать? — Есть о чем! — отрезал Колонна, не выносивший, когда на него давили. — Я позвоню тебе завтра утром и сообщу свое решение. Если этот саудит действительно заинтересован во встрече со мной, то мы уж как-нибудь состроим графики. Примечание: 1. Дословно — «уединение», изначально в арабском мире так называли молитву или поклонение в одиночестве, или просто полное уединение в замкнутом пространстве. В дальнейшем в исламской юриспруденции понятие «хальвет» стало использоваться в значении интимного уединения мужчины и женщины. 2. Да, уважаемый господин… 3. Ля — нет, яджуз — можно, соответственно, ля яджуз — нельзя. (араб). 4. Анте́й (др.-греч. «обращённый против») в греческой мифологии — великан, сын Посейдона и Геи, царь Ливии. При встрече с Гераклом Антей потребовал, чтобы герой боролся с ним. Во время поединка, Геракл несколько раз валил Антея на землю, но это только прибавляло тому сил — он черпал ее у своей матери, богини Геи. Победить Антея Геракл сумел, лишь когда поднял его высоко в воздух, и тогда силы великана быстро иссякли. Поединок Геракла и Антея считается одним из откровенных сюжетов гомоэротики в скульптуре и живописи, поскольку они сражались полностью обнаженными. 5. Хамар и шеяра — задница и лобковые волосы (грубое выражение), хаволь — нелицеприятный отзыв о мужчине нетрадиционной ориентации. 6. Кос-халва — один из сортов восточной сладости, который производится на основе взбитых яичных белков с добавлением ядер грецкого ореха. 7. Франсуа Буше — французский художник 18 века, яркий представитель в стиле рококо.