Пепел на зеркале

ГЛАВА 1. Интервью 10 апреля 1992 года Париж, Курбевуа, улица Безон, вблизи квартала Ла Дефанс. Башня Рыб, офис «Круизной компании Колонна-Штальберг» (СССS) На столе ожил селектор. Приятный голос Франсин сообщил: — Месье Штальберг, к вам пришла Жаклин Тревельян, для записи интервью… Анхель взглянул на часы: — Интервью назначено на четыре. — Да, месье, но она уже здесь. И… настойчиво просит узнать, не примете ли вы ее немного пораньше! — в негромком сопрано помощницы мелькнула легкая нотка раздражения. — Что мне ответить мадам? — Что я приму ее ровно в четыре. То есть через пятнадцать минут. — Хорошо, месье! — Франсин явно обрадовалась, и Анхель тоже не сдержал улыбки: помощница порой спорила с ним по рабочим вопросам, но полностью совпадала в отношении к вездесущей Жако, прилипчивой, как пиявка, и не менее кровожадной. Отбив себе еще немного личной свободы, он снова обратил взор на экран компьютера, с открытым фреймом электронной почты. (1) Здесь уже нетерпеливо — возмущенно! — мигало изображение конвертика и высвечивалась надпись: «У вас одно новое сообщение». Анхель поспешно открыл письмо Руди и прочитал то, что заставило его густо покраснеть: «Ты. Я. Диван. Сейчас. How about it?» Руди был верен себе — если его по-настоящему накрывало порывом страсти, он не считался ни с временем суток, ни с удобствами, ни даже с расстоянием, что физически разделяло тела, но не могло разлучить души, тоскующие друг по другу. Анхель ни капли не удивился такому результату их бурной переписки, тем более, что совсем недавно отправил своему хабибу (2) не менее горячее послание… но теперь пришлось набирать разочаровывающий ответ: «Через два часа я послужу всем твоим желаниям, о халиф моего сердца». Он едва успел немного остудить в ладонях пылающее лицо, как прилетело новое письмо, в самом деле возмущенное! «Через два часа в Нью-Йорке наступит чертов полдень! Твой халиф сядет на гребаную галеру и сойдет с нее, когда ты будешь видеть десятый сон! Почему не сейчас? В Париже только без десяти четыре, у тебя еще сиеста!» — Оххх, Руди… — пока Анхель несколько секунд раздумывал, как объяснить изменение в жестком расписании пятницы, в почтовый ящик свалился ревнивый вопрос: «Ты что, отдыхаешь не один?» Пришлось сделать над собой усилие и прогнать соблазн еще немного поддразнить любовника, сообщив, что через десять минут у него свидание с красивой женщиной; но во-первых, это причинит Руди настоящую боль, Анхель же скорее отрезал бы себе руку, чем пошел на такое добровольно. Во-вторых, назвать Жако Тревельян красоткой, а встречу с ней — свиданием, мог только отъявленный лжец, или такой галантный льстец, как Вито Колонна. Он принял единственно верное решение и сказал правду: «Ровно в четыре у меня назначена деловая встреча с Жако. Ты ведь помнишь эту навязчивую особу? Придется все-таки дать ей интервью, иначе она поселится у нас в офисе!» — Анхель подумал еще секунду и дописал: «Прости, мой господин… Сердце Самума переполнено стыдом за причиненное тебе огорчение! Обещаю десятикратно искупить свою вину при нашей встрече». Путешествующий джинн (3) взмахнул крыльями и понесся за многие сотни миль, через океан, чтобы со скоростью молнии доставить письмо Родольфо Колонне. Ответ также оказался молниеносным: «Никуда не уходи, я сейчас позвоню!» — Хабиб, я никуда бы не ушел, даже если бы сотня стрелков наставила на меня ружья… — прошептал Анхель, ощущая, как по сердцу растекается горячий мед, как вздрогнула и натянулась невидимая нить, соединяющая его с Родольфо почти уже три года, с момента самой первой встречи. Он впился взглядом в телефон, как будто хотел загипнотизировать бездушный кусок пластмассы, и тут же раздался звонок. — Руди!.. — Анхель схватил трубку, прижал ее к уху и удивился — как она не расплавилась в полыхающем костре страсти! — Анхель! — выдохнул знакомый и до боли родной голос. — Я уже на пределе, держусь из последних сил, хабиби… — Ана ахебеки… (4) — Я тоже! Я тоже тебя люблю! Две чертовых недели без тебя это… это слишком долго, просто пытка какая-то! — Жесточайшая из всех возможных… — Анхель прикрыл глаза и едва ли не до крови прикусил нижнюю губу, чтобы не наговорить лишнего и не взволновать еще больше и без того взвинченного возлюбленного… но сердце яростно взбунтовалось против тирании рассудка, и с губ сорвалось признание: — Хабиб, я тоже не могу больше… мое терпение тоньше самого тонкого волоска… ты прав: нам нельзя расставаться так надолго! Моя душа рвется из клетки тела и летит к тебе… Я целую и обнимаю тебя во сне каждую ночь, а по утрам не хочу открывать глаза, потому что знаю, что не увижу тебя рядом, о халиф моего сердца! Дыхание Руди еще больше сбилось, голос понизился до рычания: — Ты мне везде уже мерещишься… Сегодня утром бегал в Центральном парке, и… не поверишь, едва не полез в фонтан, обниматься с каменным ангелом, потому что мне показалось, что у него твое лицо и твои волосы!.. (5) — О, маджнун… (6) Что ты творишь! — Анхель почувствовал, что сознание начинает плыть от желания, раскалившего не только бренное тело, но и пространство между ними до поистине адского жара, подобного пескам Руб-эль-Хали. (7) Кто-то невидимый тут же плеснул на жаровню страсти ледяную воду тревоги и заставил спросить: — Хабиб… скажи мне честно — твое здоровье в порядке? — Если не считать, что смертельно болен от любви к тебе, в остальном здоров, как бык! — Тсссс, тише! Помнишь, о чем я тебя просил? Никогда не упоминай ее всуе! — Да, да, не буду… прости… но я сказал чистую правду! — Тогда продолжи свои правдивые речи, о владыка моей жизни. Где ты сейчас? — Оооо, валяюсь посреди каменных джунглей Манхэттена, в чертовом громадном люксе на черти каком этаже Плазы, в полном одиночестве и… полностью голый! И мокрый!.. Потому что тает уже не только мое терпение, но и я сам… как лед в огненном джине… — Руди… — Анхель ничего не мог поделать со своим голосом, задрожавшим, как у юного гуляма, (8) удостоенного чести видеть своего обожаемого повелителя без лишней одежды. — Что — Руди? Ты же требуешь правды! — «О, столько метких стрел пускать в меня не надо — давно убита дичь одной стрелою взгляда!» (9) — Нееет, ты дослушаешь! — не скрывая злорадства, рассмеялся Руди и добавил с притворной строгостью: — Таково твое наказание!.. Потому, что ты там принимаешь всяких коко-Жако, (10) я же только и думаю, что о тебе… Глаза закрываю — и вижу тебя прямо над собой… — Хабиб… — Да… да… слышу твой голос, чувствую твое тело, твои прикосновения, такие горячие, что обжигают кожу… твой чудесный запах… а открываю глаза — и… проклинаю Колумба и Веспуччи, за то, что они нашли эту чертову Америку! Какого дьявола им дома не сиделось, мореходы херовы! — Хвала Аллаху, милостивому и милосердному, французы придумали Конкорд! (11) — Оххх, считаю часы до вылета… Не могу дождаться, когда наконец-то снова обниму тебя, мой прекрасный ангел! — Послезавтра утром в аэропорту… — Ты приедешь встретить меня?.. — Конечно. Твой гулям никому не уступит эту привилегию, о халиф моего сердца. Прерывать беседу мучительно не хотелось, но грубая проза жизни без церемоний вторглась в идиллию влюбленных. Звуковой сигнал на часах напомнил о необходимости принять настойчивую просительницу. Простившись с Родольфо, Анхель встал, подошел к окну и окинул взглядом блестящие голубые и серо-серебристые громады небоскребов и строгий силуэт арки Дефанс, напоминавший ледяной мост. Дыхание его успокоилось, сердце замедлило стремительный бег. Возбуждение схлынуло, и щеки перестали гореть обличительным румянцем. Селектор снова ожил, и голос Франсин по-деловому осведомился: — Месье Штальберг, я могу проводить к вам мадам Тревельян? — Да. Я жду ее. — сухо ответил Эдгар Штальберг и обернулся к дверям кабинета, куда вот-вот должна была войти званая, но нежеланная гостья. **** С тех пор, как ветры судьбы выдули Жаклин Тревельян из редакции «Культурного Марселя» и перенесли в редакцию «Ле Монд» (12), она не оставляла Эдгара Штальберга своими заботами и целых два года добивалась согласия на эксклюзивное интервью. Постоянные отказы ее не смущали. Журналистка продолжала звонить в офис (по меньшей мере два или три раза в неделю), направляла факсы, запросы по электронной и обычной почте, а на все претензии отвечала, что просто делает свою работу. Формально предъявить ей было нечего — Жако хорошо чувствовала границу, которую не следовало переступать, чтобы не быть обвиненной в преследовании или вмешательстве в частную жизнь. К тому же дело свое она знала прекрасно, и даже из очередного отказа Эдгара встретиться с ней выжимала пять-десять строк для ехидной заметки… но это было совсем не то, к чему стремилась Жаклин. Удача неожиданно улыбнулась ей в этом феврале, когда в издательстве «Круглый стол» вышла книга Доминика Лабе с броским названием «Свет и тени Аравии: история юного раба». По сути это была романизированная биография Эдгара Штальберга, изложенная в формате независимого расследования. За две недели книга ворвалась в список самых громких бестселлеров года, и отдел культуры «Ле Монд» посвятил ей подробный обзор, анализируя причины успеха. Критик справедливо похвалил автора за хороший слог, напряженную интригу и скрупулезную работу с документальными свидетельствами, и отдельно указал на свежесть и остроту темы: «Как ни больно признавать, но рабство в современном мире отнюдь не изжито… Скрытая работорговля процветает не только на Ближнем Востоке, но и в сердце Европы, в самой прекрасной Франции! Циничные работорговцы ловко маскируют невольничьи рынки под элитные агентства: модельные, эскорта, найма персонала — и остаются невидимы для полиции, поскольку умело пользуются защитой и покровительством своих постоянных клиентов, из числа сильных мира сего…» Заканчивался обзор прозрачным намеком, что необычайный успех романа-расследования в изрядной степени замешан на интересе к недавнему громкому судебному процессу, игриво называемому в прессе «Делом о породистых жеребцах». Именно за этот намек и зацепилась Жаклин Тревельян, чтобы выторговать у своего редактора права сделать еще один обзор книги — в формате эксклюзивного интервью, но не с автором, а… с ее главным героем! …Осенью восемьдесят девятого года юг Франции сотряс громкий скандал, вскоре докатившийся до парижского Дворца правосудия. На скамью подсудимых сели представители эскорт-агентства «Doppia P» — менеджеры, юристы, медики и охранники. Много лет подряд агентство свободно действовало на Ривьере под эгидой элитного поло-клуба «Эр-Рияд» — на деле же управляло сетью борделей для вип-клиентуры. Бесправных молодых людей, в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет, не имевших французского гражданства, связанных долговыми расписками и кабальными контрактами, сдавали в аренду и продавали, словно породистых жеребцов. Многие из этих «жеребчиков», де-факто ничем не отличавшиеся от самых настоящих рабов, были изувечены и зверски убиты на «закрытых вечеринках» для богатых любителей экстремальных сексуальных утех. Первые же подробности садомазохистских оргий, прозвучавшие в зале суда, оказались настолько жестокими и отвратительными, что оглашение их сочли «оскорблением общественной нравственности». Дальнейшие свидетельские показания слушались при закрытых дверях, однако многое все-таки утекло в прессу. Были названы имена нескольких крупных бизнесменов и политиков, входивших в число постоянных клиентов; никого из них так и не вызвали в суд, все осталось на уровне городских слухов и журналистских предположений, однако ни один «подозреваемый» не потребовал опровержения и не подал иска о клевете… От новостей с процесса французскую публику лихорадило несколько месяцев, пока внимание не отвлекла война в Персидском заливе; (13) но необычная гражданская тяжба, тесно связанная с делом агентства «Doppia P», тоже не прошла незамеченной. Разбирательство по ней завершилось несколько позднее, в ноябре девяностого года. Суд посчитал установленным фактом полное тождество Анхеля Корсини, одного из пленников агентства, с Эдгаром Штальбергом, которого еще подростком похитили в Тунисе и продали в Саудовскую Аравию… Эдгар был восстановлен во всех имущественных и неимущественных правах и снова стал владельцем крупного семейного состояния, в то время как его мачеха и сестра, признанные виновными сразу в нескольких серьезных преступлениях, отправились за решетку. За Штальбергом сразу начали охотиться опытные акулы пера из глянцевых изданий и пираньи-папарацци, лишенные всякой щепетильности. «Пари матч» и мужской «Л’Оффисьель» оспаривали друг у друга право первого интервью и большой фотосессии. Благодаря поистине удивительной судьбе и редкостной природной красоте, сочетавшейся с хорошим воспитанием, безукоризненным вкусом и богатством, Эдгар имел все шансы стать любимцем публики и популярным светским персонажем. Статус «свободен» превращал его в завидного жениха, а тесная дружба с Родольфо Колонной, новым молодым главой «Компании морских перевозок», известным более чем свободным отношением к любви, придавала образу Штальберга легкий флер распущенности… это делало его менее безупречным, но более живым. Первое время Эдгар держал оборону и уклонялся от контактов с прессой, в надежде, что время сделает свое дело, и за несколько месяцев непостоянная публика утратит интерес к его персоне — но эффект получился обратный. Журналисты, потеряв надежду добиться своего с помощью осады Штальберга, дали ему ироническое прозвище «Месье Сталь» — и принялись с удвоенным упорством атаковать Родольфо Колонну, а заодно его мать, брата, дядю и даже бывшую невесту. Каждому представителю клана задавался один и тот же вопрос: «Почему ваша семья на протяжении столь долгого времени оказывает покровительство Эдгару Штальбергу — почему его судьба так важна для вас?» Ответы придирчиво сравнивались — и не совпадали. Донна Мария Долорес, как и подобает матриарху, с достоинством сообщила, что Эдгара поручил ее заботам покойный муж, и она всего лишь следует распоряжению pater familia. Витторио Колонна с невозмутимым видом заявил, что всегда крайне интересовался фауной южных морей, и сошелся с Эдгаром на теме защиты черепах каретта, страдающих от загрязнения среды обитания. Джузеппе Колонна, занимавший в «Компании морских перевозок» высокий пост генерального директора, грубо ответил, что у него нет времени на идиотские интервью, но он подаст в суд на первого же бумагомараку, который рискнет сунуть нос в частную жизнь семьи. Сонья Ламберто, хотя так и не связала себя узами брака с Родольфо Колонной после многолетней помолвки, в глазах прессы сохранила статус принадлежности к семье. Она говорила об Эдгаре исключительно в восторженных выражениях, называла его «прекрасным другом и отличным парнем», который помог ей принять самое важное решение в жизни. Журналисты предположили, что речь идет о создании фонда помощи жертвам насилия, но Сонья больше ничего не стала пояснять. Сам же Родольфо, несомненно, знающий об Эдгаре куда больше остальных, не скрывал своего гнева от назойливости прессы: — Я еще в прошлом году выступил на телепередаче и дал подробное интервью «Фигаро»! Мне нечего прибавить к сказанному! — Месье Колонна, но это правда, что вы с Эдгаром Штальбергом планируете объединить средства для создания новой круизной компании? — Это правда. Я считаю корабельный туризм новым перспективным направлением в бизнесе морских перевозок. В свое время Бернард Штальберг успешно сотрудничал с моим отцом по этой части, и вполне естественно, что Эдгар решил продолжить семейное дело и стал моим компаньоном. Разочарованная пресса сочла, что ситуация не стала менее туманной, ну а наведенный туман давал повод строить любые предположения и делать намеки разной степени пикантности… «Круизная компания Колонна-Штальберг» едва успела оформить учредительные документы и обустроить головной офис в Курбевуа, на двадцать седьмом этаже Башни Рыб, как появились публикации в еженедельниках светских сплетен. «Вуаси» и «Диманш» (14) не отказали себе в удовольствии поупражняться в остроумии насчет «самого романтического бизнес-союза десятилетия» и «молодых, красивых и богатых компаньонов, всем соблазнам светской жизни предпочитающих общество друг друга». Руди с циничным безразличием воспринял очередные намеки насчет его гомосексуальности, закамуфлированные под фривольную шутку, но Анхелю крайне не понравился подобный оборот. К большому удивлению Родольфо, он полностью занял сторону дяди Джу, без устали твердившего, что гнусные сплетни и слухи не меньше вредят репутации, чем вирусы и бактерии — телу… а репутация для бизнеса означает если не все, то очень многое! — Ты напрасно принимаешь это так близко к сердцу… ну, пишут и пишут разное про меня, и про моего отца писали, и про деда… и даже про дядю Джу! — и, как видишь, компания по-прежнему на плаву и тонуть не собирается! — убеждал Руди своего любимого, но Анхель был непреклонен: — Ваша семья и так постоянно под прицелом телекамер, и лишнее беспокойство из-за скандальных публикаций вам ни к чему. Причина нынешнего ажиотажа — я, пусть и невольная, но причина… Журналисты не смогли получить от меня желаемое, вот и набросились на тебя и твоих близких… а я, выходит, спрятался за твою спину! — Ну и прекрасно, что спрятался! Она достаточно широкая! — Нет. Я не женщина и не ребенок. Проблему нужно решать иначе. — Что же ты намерен предпринять — бегать с мухобойкой за каждым писакой? Брось, это плохая идея, я как-то пробовал… бесполезно! Пока прихлопнешь одного, десяток новых уже точат перья. Заставляешь их извиниться — они извиняются, снимают публикацию… а через месяц такую же дрянь публикует другая газетка. — Лучший способ обезвредить кровососов — это дать им вдоволь насосаться крови. Они хотят моей крови… ну что ж, они ее получат, но на моих условиях. — Ладно, маджнун, поступай, как знаешь! — проворчал Руди и добавил совершенно серьезно: — Если я узнаю, что кто-то из этих пиявок выпил хоть одну лишнюю каплю твоей драгоценной крови, то лично выпущу этому кому-то кишки! И не говори потом, что я не предупреждал тебя! Анхель ответил загадочной улыбкой, и в тот вечер они больше не говорили о журналистах… но всего через месяц, на коктейльной вечеринке у Соньи, Эдгар Штальберг выпил по бокалу с Домиником Лабе, маститым политическим журналистом и писателем, работающим в сложном и редком жанре документального романа… **** Хитрым способом получив согласие на интервью, Жаклин Тревельян надеялась преуспеть там, где все ее коллеги, даже более опытные и удачливые, потерпели поражение. Эдгар Штальберг мог считаться старым знакомым — прошло почти три года с того памятного дня, как Сонья Ламберто представила его журналистке под именем Анхеля Корсини, в качестве «консультанта по здоровью и персонального тренера» своего жениха; и сейчас Жако полагала, что полностью контролирует ситуацию: — Приветствую вас, месье! Наконец-то мы встретились лицом к лицу! А то вы убегали от меня резвее, чем олень от гончей, ха-ха-ха! — Охота увенчалась удачей: вы меня догнали и вцепились в бока. Прошу вас, мадам, располагайтесь. — Благодарю… — Жаклин немного стушевалась от его ледяного спокойствия, ей даже стало зябко, но она убедила себя, что всему виной чересчур прохладный кондиционер. Эдгар дождался, пока гостья выберет себе удобное кресло, сам сел напротив и осведомился: — Что из напитков вам предложить? — О… просто кофе, обычный черный кофе. Я уже попросила вашу помощницу сварить для меня чашечку. — Это не входит в обязанности Франсин, но кофе вам сейчас подадут, мадам. — Вот и прекрасно. О вашем арабском кофе ходят легенды, — журналистка достала диктофон и положила его на край стола: — Мы можем начать? — Если вы готовы задавать вопросы, то я готов отвечать. — Мммм… — у Жако возникло неприятное ощущение, что она бьется лбом о стальную стену, и хуже всего было отсутствие идей, как эту стену пробить или взломать. Все заготовки куда-то улетучились, приходилось импровизировать на ходу. — Прошу прощения, месье Штальберг, я могу закурить? — пальцы скользнули в сумочку и нащупали заветную пачку «Житан». — Я обычно курю в процессе интервью… — Прошу прощения, но в моем кабинете курить нельзя никому. — О… очень жаль. — Могу предложить вам мятные леденцы, но если вы срочно нуждаетесь в никотине, то Франсин проводит вас в курительную комнату. Жако усмехнулась и покачала головой, давая понять, что оценила уловку — но не станет бездумно расходовать драгоценное время аудиенции: — Мммм… нет уж, обойдусь без никотина! — но теперь мне еще больше нужен кофеин! — Ваше желание исполнится. Через минуту в кабинет вошел красивый молодой человек, явно с примесью арабской крови, и с кофейным подносом в руках. Наблюдая за тем, как он ловко управляется с предметами сервировки, журналистка подумала: «Должно быть, тот самый паж, кому доверяются королевские напитки… и угощение гостей… а может, и отравление неугодных?!» — но эта пугающая мысль парадоксальным образом вернула ей уверенность в себе. Жако взяла чашечку из бледно-розового фарфора, вдохнула терпковатый аромат и, прикрыв глаза, сделала маленький глоток. — Ах, месье Штальберг… молва не солгала: кофе поистине божественный! — похвала вышла настолько искренней, что Эдгар улыбнулся. Холодный взгляд смягчился и потеплел… Журналистка решила не упускать благоприятный момент и сразу же всадила в открывшуюся брешь кинжал острого вопроса: — Признайтесь, пить такой кофе — это часть ваших восточных привычек? Вы научились его готовить в гареме того самого саудовского принца, что похитил вас у родных? Жаклин не сомневалась, что достигла цели, задев тонкие струны души Штальберга, но на его лице, красивом, как у греческой статуи, не дрогнул ни один лишний мускул, и голос звучал все так же ровно: — Да, правильно готовить и правильно пить кофе меня научили на Востоке… но в гареме я никогда не жил. — Не жили? Вот как? — Никогда. Жако подалась вперед и повела носом, точно борзая, почуявшая кровяной след: — Позвольте вам не поверить, месье… — В чем именно? — Не притворяйтесь, что не понимаете! Вы же сами рассказывали Доминику Лабе о своих арабских приключениях… да так красноречиво, что хватило на целую книгу! Про похищение, про гарем загадочного «эмира», про бегство из гарема… и про все дальнейшее! Месье Штальберг, я не побоюсь утверждения, что именно на этой сказке из «Тысячи и одной ночи» вы… построили свою нынешнюю карьеру! — Поосторожнее, мадам. Слова тяжелее камня, тщательно взвешивайте их, прежде чем бросать. Жаклин небрежно отмахнулась: — Я знаю, что у меня опасная профессия, но вам меня не запугать! Объясните же… вы что, все-таки выдумали историю про гарем, но заставили других поверить в нее? В таком случае, вы поставили Доминика Лабе в крайне неловкое положение, если не сказать хуже! Эдгар вздохнул и оперся подбородком на руки, сомкнутые в замок: — Вы позволите мне вставить хотя бы слово, мадам? — Не только позволю, но настаиваю, месье Штальберг! Итак, вы никогда не жили в гареме… может быть, вы и на Востоке никогда не бывали, или… это все-таки были не вы?! — Я провел на Востоке больше пяти лет… и это действительно был я. Все, у кого имелись сомнения в моей правдивости, высказали их на суде, еще в позапрошлом году. — Верно, суд подтвердил вашу личность, — неохотно согласилась Жако и, не давая передышки, нанесла следующий удар, — но суд, как известно, не всегда принимает верные решения, даже во Франции! Розамунда Штальберг не была согласна, она спорила, пыталась доказать свою версию событий… в том числе насчет вашего прошлого… — Как вам известно, мадам, суд не счел ее доказательства убедительными. — О, еще бы! Ваши адвокаты, нанятые Родольфо Колонной, постарались на совесть! А я не могу избавиться от мысли… будь Рози в самом деле вашей сестрой, вы не смогли бы так безжалостно отправить ее за решетку! — Розамунда оказалась в тюрьме не по моей воле, а вследствие своих собственных поступков. На этом я считаю тему судов исчерпанной, и все-таки отвечу на ваш вопрос относительно гарема. — …В котором вы, по вашим собственным словам, сказанным под запись… — Жако постучала по крышке диктофона, — никогда не жили! — Верно. Я жил в диване. — Что?.. Жили в диване? — Да. — Погодите, месье Штальберг… вы что, насмехаетесь надо мной? — Нет. Даю историческую справку. Я не жил в гареме, поскольку это слово означает «запретное место», и там, помимо хозяина дома, могут находиться только женщины и евнухи. Меня же лишили свободы, но не привилегии жить в мужской половине дома — у арабов она носит название «диван»… Что еще вы хотите узнать, мадам Тревельян? Примечания: 1. Электронная почта появилась намного раньше Интернета, ставшего общедоступным только в 1993 году. 2. Хабиб, хабиби (араб) — обращение к мужчине — возлюбленному или другу. 3. Путешествующий джинн — одна из многочисленных разновидностей духов в арабской мифологии. Путешествующие джинны отличаются тем, что постоянно находятся в движении, и молниеносно перемещаются на большие расстояния. 4. ана ахебеки (араб) — я тебя люблю 5. Речь идет о знаменитой скульптуре «Ангел воды», расположенной в Центральном парке Нью-Йорка, в фонтане Бетесда, названном по имени иерусалимской купальни, упомянутой в Евангелии от Иоанна. 6. Маджнун (араб) — безумец 7. Руб-эль-Хали (араб) — «Жаровня Аллаха», знойная пустыня, занимающая 650 тыс кв.км Аравийского полуострова. 8. Гулям — в дословном переводе «юноша, молодец, слуга, раб». Так назывались воины, состоявшие в придворной гвардии, непосредственно при халифе или ином владыке. Вербовались из юных невольников, как правило, тюркского происхождения. Гулямами также называли приближенных слуг, нередко совмещающих функции охранника и любовника. 9. Арабский поэт Омар ибн Аби Рабиа 10. Коко — жаргонное название журналиста во Франции 11. Конкорд — сверхзвуковой пассажирский лайнер, преодолевающий расстояние в 4000 км между Европой и Америкой за рекордно короткий срок — 4 часа. Рейсы Конкорда из Парижа в Нью-Йорк и обратно осуществлялись 3 раза в неделю, и билеты стоили очень дорого в сравнении со стандартными авиаперевозчиками. Потому Конкордом летали в основном бизнесмены, президенты и знаменитости. 12. «Ле Монд» — крупная французская газета леволиберальной направленности. 13. Война в Персидском заливе — имеется в виду нападение Ирака на Кувейт в августе 1990-го года, и последующее военное вмешательство в события западной коалиции (Франция тоже принимала участие). 14. «Вуаси» — еженедельный журнал о знаменитостях и сплетнях на французском языке, издающийся в Париже. «Диманш» -французский еженедельный журнал новостей о знаменитостях, издаваемый чешской Media Invest тиражом около 150,00 экземпляров. Подобно британским таблоидам, но с еженедельным тиражом, он освещает сплетни и скандалы о знаменитостях с 1946 года.