И я влюблен в тебя по уши, по уши, по уши...

      Гвалт со всех сторон. Люди снуют туда сюда, случайно сталкиваются локтями, наступают друг другу на ноги, извиняются. Кто-то роняет сразу целую стопку учебников, пара человек пытается помочь. Откуда-то слева доносится голос, обещающий скорую кончину некоему загадочному Ли, которому невольно начинаешь сочувствовать, даже понятия не имея, кто это такой — настолько угрожающим был тон, с которым произносились ругательства.        Толпа напоминает гигантский котёл с кипящим зельем. Варево булькает, плещется в ёмкости. Пузыри на поверхности лопаются с громким чавканьем, брызги во все стороны летят, поражая насмерть всех рядом стоящих.        В коридоре царят полная вакханалия и хаос. Студенты пытаются добраться до нужных кабинетов. Но простых путей никто не ищет. Просто добраться до требуемой аудитории уже видно считается дурным тоном, ведь ученики предпочитают сбиваться в группы из трёх-семи человек, члены которых держатся рядом, а иногда и вовсе за руки. Из-за этого в узком коридоре образуются самые настоящие пробки. Думали, что раз добрались до университета, то о заторах, обязательно с утра возникающих везде, где только можно, больше нет нужды беспокоиться? О, какая глупость. Это очень большое заблуждение. Архитекторы, проектирующие здание, заранее позаботились о том, чтобы студенты не забывали слова «очередь», не расслаблялись, чувствовали стабильное неудобство, помогающее держать тело и разум в тонусе. Многих посещали мысли о том, что это было внесено в план, выделено отдельным абзацем. Иначе объяснить подобное архитекторское решение было нереально. А заключалось оно не только в узости коридора, но и в интересной планировке: двери в аудитории располагались сразу с двух сторон коридора. Так что пробки возникали ещё и из-за того, что те, кто уже достигли нужной двери, толпились перед ней, мешая другим пройти дальше. Поэтому приходилось протискиваться, плотно прижимаясь к противоположной стене, практически со шпаклёвкой сливаясь, атомами склеиваясь. Немного расплющиваясь даже. Однако и тут были свои риски — если кто-то внезапно откроет дверь, то… Неприятно будет, в общем. Мышеловку напоминает чем-то.        Но и заслуги людей из самого руководства университета также принижать не следует. Тот, кто составлял такое славное расписание, при котором это всё и становилось грустной реальностью, также внёс свою лепту в кастрюлю общих страданий, уже заочно получив после этого место в одном кипящем котле с прочими славными ребятами. Бронь пожизненная и посмертная.        Но спустя несколько минут все потихоньку рассосались по кабинетам. То ли кто-то наконец принёс ключи, что и следовало по существу сделать с самого начала, но кого это волнует, право дело. То ли на то были ещё какие-то причины, оставшиеся таинственными и неизвестными. Однако что бы не послужило причиной, итог один — после звонка в коридоре стало пусто. Почти.       Се Лянь облокотился на стену. Он стоял перед нужным кабинетом в полном одиночестве — вокруг не было ни души, все студенты уже разошлись по аудиториям. И ему по-хорошему тоже надобно зайти в свою, представиться студентам, начать занятие в конце концов. Он за этим и пришёл на работу. Удивительный факт, но как есть. Однако он не делал этого по какой-то неведомой даже для него самого причине. Хотя… Возможно, Се Лянь элементарно боялся. Даже не возможно, это абсолютно очевидно было.        С ним такого не случалось уже достаточно давно. Да, он, конечно, был довольно стеснительным и закрытым человеком ещё с детства.        Скромный послушный ребёнок, не доставляющий никаких проблем родителям. Ну, почти. Но с поведением у него точно было всё в порядке! А невезучесть… Должен же быть хоть какой-то минус, не так ли?        Тихий замкнутый школьник. Прилежный ученик, лучший по успеваемости и поведению. Типичный заучка. Сидит, уткнувшись в книги. Первые места в конкурсах и олимпиадах. Любимчик учителей, гордость школы. Идеальный. Все считали так до того события, случившегося в его семнадцать.       А после все от него отвернулись. Посчитали грязным.       Поэтому и пошло всё наперекосяк.        Поэтому и не знал он, что делать после всего произошедшего. Как жить дальше. Пришлось плыть по течению. Поступать в университет на первую попавшуюся профессию. Проблем не возникало, ведь он прекрасно учился в школе.       Но из-за всех этих событий, тех двух месяцев. Студентом он был нелюдимым. Дичился людей, знакомств не заводил. Всё так же сидел, уткнувшись в учебники. Всё так же лучший ученик. Локация сменилась, но всё осталось прежним. Но не сказать, что он делал это специально.        Он просто плыл по течению.        В университете друзей он не завёл. Только пара знакомых, с которыми общался после выпуска только по рабочим делам. Так что у него было только два друга — Му Цин и Фэн Синь. Они познакомились ещё в детстве и с тех пор всегда были вместе. Парни были единственными, кроме семьи, кто не отвернулся от Се Ляня после тех событий десятилетней давности.        Поэтому опыта общения с людьми у него явно было слишком мало. Он каждый раз испытывал дискомфорт в толпе. Одна из причин, по которой он не переехал в крупный город. Если ему бывает неуютно здесь, то что тогда будет в миллионнике? Страшно представить.        Не сказать, что это социофобия, вовсе нет. Он не боится людей. Ему просто некомфортно. Не нравится, когда его случайно касаются посторонние. Так что посещал он только немноголюдные места, либо же выходил на прогулку в часы, когда мало народу. То же и с магазинами. Либо доставка, либо шоппинг в середине дня.        Посему и выходило, что ораторским способностям у него взяться неоткуда — публики у него всё равно нет. Да ещё и природой не дано, так что упражняться перед зеркалом тоже не вариант.        В последний раз выступать перед большим количеством людей ему доводилось только в университете. Везде, где он работал, от него не требовалось говорить на публику. Он либо сам выбирал подобные места, либо так складывалось удачно. Но сегодня это может сыграть с ним злую шутку. Се Лянь знал это заранее, поэтому успокаивал себя тем, что это тоже университет, хоть и не тот, где он учился, так что не стоит беспокоиться, обстановка всё равно похожа. Нужно лишь попытаться расслабиться и мысленно перенестись этак на семь лет назад. Поначалу выходило не так уж и плохо, всё шло по шаткому, но тем не менее плану, однако звонок словно прорвал криво построенную дамбу, разрушил все замки из золотых пластинок, что он построил в своей голове — его спокойствие и выдержку. Поэтому теперь он стоял и мялся около двери в нерешительности, буравя взглядом несчастную ручку, на которую уже пару минут собирался опустить ладонь, чтобы потянуть вниз и войти наконец в этот грёбаный кабинет.        Но он всё не мог собраться с силами, чтобы сделать это.        «Надо успокоиться. Так, дыши, дыши. Подумай о чём-то приятном. Хмм, завтрак был не так уж плох. А я точно выключил свет? Да, точно. Надо бы всё-таки ещё раз купить те маньтоу по акции. Только бы вспомнить магазин, где я их видел. Ммм, а у меня есть скидочная карта? Вроде бы да. Тогда зайду туда после работы. Ааа, чёрт, соберись. Если дальше так пойдет, то работы этой самой у тебя уже к завтрашнему дню не будет. Хорошее дело — преподаватель боится зайти в аудиторию. Самая идиотская причина для увольнения в первый же рабочий день. Мечтал, мечтал, а на деле. Идиот, такой идиот. Ну вот почему ты не можешь просто войти в этот сраный кабинет и провести долбаную лекцию нормально? Се Лянь, ты хоть раз что-то по-человечески сделать можешь? Хоть раз. Ты ни на что не способен, ты ничего не добьешься, ты грязный, ты — жалкое ничтожество, которое все будут презирать», — внезапно приходит в себя, вздрагивает. Тяжело дышит, пытаясь прийти в себя. Руки дрожат, ноги подкашиваются. На лбу выступает холодный пот, в уголках глаз начинают скапливаться слёзы. — «Успокойся, успокойся, пожалуйста. Дыши, дыши, дыши. Помнишь, как тебя учили? Дыши. Глубокий вдох через нос, затем выдох через рот. Давай. Вдох — выдох, вдох — выдох, вдох — выдох, вдох…» — Се Лянь лихорадочно пытается успокоиться. Делает дыхательные упражнения, постепенно приходит в себя. С ним такого не случалось уже давно, так что парень думал, что кошмары прошлого отступили и больше не будут его мучить. — «Вдох и выдох, вдох и выдох. Всё хорошо. Это не твои слова, это уже в прошлом, это больше не произойдет с тобой. Он не сможет тебя тронуть. Они больше не смогут говорить такое. Ты не виноват, ты не виноват, ты не виноват в этом», — дыхание восстанавливается, ужас отступает. Приходит усталость. Хочется просто сползти вниз по стене и сидеть, забыв обо всём. Голова слегка кружится, воздух словно становится горячее. — «Всё хорошо, всё хорошо. Ааах, вроде прошло. Боже, почему. Как глупо, глупо, глупо. Паническая атака прямо под дверью кабинета. Чёрт, время же идёт. Нужно привести себя в порядок. Твою мать, я наверное весь вспотел и вообще ужасно выгляжу. Что всё подумают, когда увидят меня таким? Ссу…дный день. Ну почему именно сейчас», — быстро поднимается, подходит к висящему на стене зеркалу с маленькой надписью «улыбайся чаще» в уголке. — «Не до улыбок сейчас как-то. Так, ну вроде не слишком заметно. Волосы слегка растрепались да щёки красные. Сейчас слёзы вытру, и всё нормально будет», — пытается быстрее привести себя в порядок. Опирается руками о край раковины, глядя прямо в зеркало перед собой. — «Вроде всё. Теперь надо идти. А что я им скажу? Мне вообще на каком языке с ними разговаривать. На английском наверное. Хотя лучше пока по-китайски, не знаю, какой у них уровень вообще. С другой стороны, они ведь уже на пятом курсе, элементарные фразы понимать должны. Хотя. Это всё-таки факультатив, так что и студентов там меньше, чем обычно, и заинтересованы они больше. Но подозреваю, что большинство всё же записались сюда только из-за того, что это обязательно. Ладно, в таком случае меня меньше дёргать будут. Уже плюс. А с теми, кому это нужно и интересно, можно позаниматься отдельно. Да, хорошая мысль. А сколько их там вообще? Чёрт, забыл спросить. Судя по тому, что я видел, довольно много людей в эту аудиторию заходило. Кстати, я не видел в коридоре Сань Лана. Интересно, где он сейчас. Я даже не знаю, на каком он курсе. А вдруг. Да нет, бред какой-то. И вообще, почему ты так на нём зациклен? Се Лянь, это уже выходит за всё рамки. Ты как маньяк. Всё, перестань о нём думать. Просто зайди уже наконец и начни выполнять свою работу», — выпрямляется, в два шага оказывается у двери. Слегка помедлив, распахивает её и, нацепив предварительно маску спокойствия и уверенности, проходит внутрь. Гул в аудитории мгновенно стихает. Се Лянь кожей чувствует, как на него устремляются все взгляды.        Сглотнув незаметно, произносит без тени эмоций.        — Доброе утро. Я ваш новый преподаватель английского. Меня зовут Се Лянь.        «Вроде нормально. И всё же это так смущает. Я слышал, что первое впечатление является самым важным, и от него зависит дальнейшее отношение к преподавателю. Надеюсь, я всё сделал правильно. Да, звучало уверенно. Хорошо. Странно, почему нет никакой реакции?»        Последняя мысль явно была поспешной, потому что в тот же момент он слышит какой-то странный звук откуда-то сверху. Словно кто-то подавился. Се Лянь тут же переводит взгляд в сторону предположительного источника шума. И перед ним разворачивается довольно неожиданная сцена. Она могла бы показаться забавной, но только не сейчас и не ему.        Двое парней сидят в верхнем ряду. Один с длинными угольными волосами, струящимися по плечам словно шелк, наклонился к другому, видимо своему товарищу. И товарищ этот — … Сань Лан. Просто Сань Лан. Который сидит и кашляет, подавившись, видимо, водой.        «… О. Вот это ничего себе сюжетный поворот. Это точно он? Да неужели его можно с кем-то перепутать, идиот? Это разумеется Сань Лан. Чёрт, а он и впрямь на пятом курсе. Я вижу его снова, я снова его вижу. Я даже не думал, что случится так скоро. А вдруг он не рад меня видеть? Хотя почему он должен быть рад. И вообще, Се Лянь, ты теперь его учитель, так что наши отношения должны оставаться сугубо официальными. Ха, а неужели ты думаешь, что они могли бы быть другими? Ты питаешь ложные надежды. Такой чудесный человек как Сань Лан никогда не будет смотреть в твою сторону. Ты — мужчина, Се Лянь. Это… неправильно, грешно, ненормально. Грязно. Ты грязный, смирись с этим. Это нужно было сделать ещё очень давно, сразу после того, как ты осознал свою ориентацию. Так что не стоит даже надеяться на то, что Сань Лан хоть когда-то посмотрит на тебя по-другому. Лишь с осуждением, если правда вскроется. Не питай иллюзий, забудь. А, ты, кстати, всё ещё не начал лекцию. Вперёд, начни уже выполнять свою работу.»        Несмотря на все эти мысли, ни один мускул не дрогнул на лице Се Ляня. Надеясь внутренне, что так по-идиотски остался стоять посреди аудитории он ненадолго, молодой человек спокойно направился к столу. Спокойно лишь внешне. Внутри же в этот момент бушевала буря эмоций. Он окинул студентов беглым взглядом, стараясь не смотреть на верхние ряды, чтобы ненароком не встретиться взглядом с ним.       — Итак, с вами я ещё не знаком, поэтому сейчас буду идти по списку, вслух читая имена. Тот, кого называют, поднимает руку, — с этими словами Се Лянь достаёт заранее приготовленный листочек и начинает читать.        И уже на середине понимает, что не видит в списке Сань Лана. Да, он, конечно, ознакомился с фамилиями на листе сразу, как получил все материалы, однако тогда он не удивился, не найдя имени парня. Да ему это даже в голову это не пришло, ведь откуда Се Ляню знать, что юноша будет среди его учеников. Теперь же этот факт слегка напрягал. Разумных объяснений не нашлось, так что пришлось на время отбросить эту мысль и продолжить.       — Хуа Чен.        Привычно поднимает взгляд от списка. И видит Сань Лана с задранной рукой. Парень низко опустил голову, словно боясь встретиться с учителем взглядом.        «Погодите-ка. Так значит, Сань Лана на самом деле зовут Хуа Чен. Но почему мне он другим именем назвался. И лицо скривил при этом. Может быть, ему и вправду имя его не нравится. Ладно, это уже точно не моё дело. Но всё же интересно было бы узнать причину. Всё, не отвлекаться. А то просто завис на середине списка и молчишь. У других вопросы возникнуть могут по поводу этой заминки неожиданной, а бедного Сань Лана… или как его называть? Ладно, неважно. Бедного парня ещё больше расстраивать. Потому что уже сейчас лицо его особо радостным точно не выглядит. Ладно, продолжаем», — прочищает горло, надеясь, что пауза не слишком затянулась. Возобновляет чтение. Наконец, увидев всех своих студентов, встаёт из-за стола и выходит на середину аудитории.        — Итак, сообщаю сразу, что сегодня лекции в привычном вам понимании этого слова не будет. Мне неизвестен ваш уровень языка, так что я считаю необходимым его проверить с помощью небольшого теста. Сразу говорю, что не на оценку, — добавляет, услышав недовольный гул. Продолжает, когда все успевают осознать последнюю фразу, и возмущение стихает. — Повторюсь, мне нужно просто узнать, с чем предстоит работать.       С этими словами Се Лянь достаёт из папки стопочку заранее приготовленных листов и пускает её по ряду.        Дождавшись, когда все получат тесты, продолжает свой монолог.        — Не советую списывать, подглядывать и тому подобное. В этом элементарно нет необходимости. Лучше от этого не станет никому. Это не на оценку, так что приберегите силы для реальных зачётов. Они вам пригодятся, поверьте мне на слово. Но я сейчас не об этом. Если же вы хотите повысить результат такими методами, то спешу вас разочаровать — правда вскроется через пару занятий. Я в состоянии понять реальный уровень ученика. Так что смысла в списывании не вижу. Телефоны я у вас, разумеется, забирать не собираюсь, ибо считаю это дикостью. И права я на это не имею. Да и вы давно уже взрослые самостоятельные люди, вполне способные распоряжаться своей жизнью и понять последствия своих действий. Переводчиков и словарей всё это также касается. Хотя… Если у кого-то из вас есть с собой бумажный словарь, разрешаю им пользоваться, так как таскание с собой ещё одной книги по собственной инициативе считаю маленьким подвигом, достойным награды. И это касается любых печатных изданий на английском языке. Ммм. Так, сделаем интереснее. За любую книгу на английском прибавлю баллы. Допустим, десять. Ещё раз, любая печатная книга на английском. Неважно, читали ли вы её, либо же просто отнести кому-то собирались. В последнем случае это будет чистая удача, что так же заслуживает отдельного вознаграждения. Баллы эти довольно условны, и всё равно я прекрасно буду помнить их происхождение, однако это будет нам маленький эксперимент. Ну, есть у кого с собой? — замолкает, оглядывая студентов насмешливым взглядом.        Все начинают перешёптываться, однако вскоре затихают. И тут в гробовой тишине с задней парты раздаётся треск открываемой молнии. Секунда, и на парту со шлепком приземляется увесистый том.        Все мгновенно оборачиваются, желая посмотреть на этого чокнутого везунчика. Но результат вряд-ли был неожиданным, ведь раздаётся несколько выкриков.        — Да ладно, кто бы сомневался.        — Никогда такого не было и вот опять.        — А я всегда говорил, что он везучий.       — Чувааак, да про это все знают. Вот ты ниху… вообще не оригинален.        — И это он, разумеется. Ну да, ну да. Годы идут, а кое-что не меняется. Хуа Чен уж точно стабилен.        Се Лянь замирает и внешне, и внутренне. Затем медленно поворачивает голову в сторону галёрки.       Парень сидит всё так же. С опущенными глазами, нервно теребит угольную прядь. А перед ним на столе увесистый фолиант. Причём по виду довольно древний и ветхий. И толстый, очень толстый. Страниц на восемьсот.        Уголок губ невольно дёргается. Се Лянь слегка улыбается, надеясь, что фальш заметна не так сильно. Не хотелось бы, чтобы все поняли, как он нервничает, не зная даже причины. Хотя нет, всё он прекрасно понимает. Причина сидит сейчас, губу прикусив. И бусину красную, в косицу вплетённую, теребит тонкими пальцами.       Се Лянь подходит чуть ближе, останавливается перед первыми партами. Голову задирает слегка и произносит спокойно. Абсолютно спокойно, бесцветно.        — Оу, я приятно удивлен. Могу поинтересоваться, что за книга?        Юноша замирает. Облизывает губы, пальцы тонкие в кулаки сжимает. Носом шмыгает пару раз тихонько и говорит хрипло.        — Конан Дойль. Сборник рассказов.        Се Лянь виду не подаёт, но замечает внутри, какой у Сань Лана голос хриплый стал. Вслух же замечает только:        — Интересный выбор. Что ж, вернёмся к нашим баранам. Бумагам, если точнее.        И голову отворачивает, словно интерес потеряв. Но не так это на самом деле. Он готов вечность на Сань Лана глядеть.        Любоваться волосами тяжёлыми, на плечи свободно ниспадающими. А часть из них в косицу собрана. И бусина красная в неё вплетена.        Подбородок острый треугольный разглядывать.       За колечком серебряным в нижней губе наблюдать. Оно у него не посередине, а чуть левее.        Бровей густых формы правильной излом рассматривать. И ресницы пушистые.       Замечать как он носик очаровательно морщит. Милый.        Но он голову отворачивает. Однако на секунду взгляды их встречаются случайно.       И видят карие глаза в тёмных неуверенность, сомнения. Смущение. Даже на страх намёки. На опасение уж точно.        И выглядит парень сейчас совсем как котёнок виноватый. Будто нашкодил и теперь боится хозяину на глаза попасться.       И чувство вины в глазах плещется.        Всё это замечает Се Лянь. Видит то, что Хуа Чен ему показывать явно не собирался.        И увиденное беспокойство ему доставляет, сомневаться вынуждает. Неуверенность рождает. И, не желая это показывать, Се Лянь к студентам спиной поворачивается и кабинет шагами мерить принимается. Затем произносит приглушённо:        — Можете приступать. Время пошло.

***

      — Доброе утро. Я ваш новый преподаватель английского. Меня зовут Се Лянь.        Вода попадает не в то горло. Он начинает кашлять. Хе Сюань, кажется, бьёт его кулаком по спине в попытке помочь. Но вряд-ли он проходил курсы медсестёр или хотя бы знает примерное устройство человеческого организма. Да он не знает, с какой стороны печень и чем она от желудка отличается. Зато прекрасно знает разницу между печенью гусиной и куриной. Гурман хренов.       Хэ Сюань ещё сильнее бить начинает, словно цель изначальную позабыл и перед собой только грушу боксёрскую видит. Хуа Чену, если честно, без разницы. Хоть грузовик десятитонный с зерном по ногам проедет, хуже уже быть не может. Ну или он так думает. Мало ли ещё какие сюрпризы последуют.        В голове словно что-то щёлкает. Будто кто-то нажал на маленькую незаметную кнопочку, и всё, белый шум включился. В аудитории снова начинается гул, голоса со всех сторон раздаются. Все принялись новости последние обсуждать. Преподавателя нового. Преподавателя. Преподавателя, чёрт возьми.        «Новый преподаватель английского. Преподаватель. Английского. Преподаватель. Английского. Преподаватель. Се Лянь. Се Лянь. Се Лянь — новый преподаватель английского», — мысли эхом проносятся в ставшей неожиданно пустой как надутый воздушный шарик внутри голове. Слова от черепной коробки отскакивают, бьются с глухим звуком о кости. Как попрыгунчики. Маленькие такие, разноцветные. Всех цветов радуги, и даже с игрушками внутри маленькими иногда. Автоматы такие ещё в магазинах стоят, в которых шарики эти купить можно за монетку, в кармане завалявшуюся.       Но мысли в голове его не резиновые. И оттенки у них теперь далеко не радужные. И бьются о череп они очень настойчиво и сильно, так что кажется, словно у него в башке пули свищут. Что не так уж и далеко от истины. По ощущениям точно.        «Ну ты и придурок, Хуа. Ты принял своего нового учителя за одногодку. Ещё и втюриться в него сумел. Хе Сюань говорит, что ты влюбился по уши. Стоп, так он что, действительно влюбился? Это разве возможно? Да и вообще… Ладно, он правда влюбился в своего нового преподавателя английского, не нужно врать хотя бы самому себе. Всё равно бесполезно. Да, он в дерьме. И он пришел к этому выводу сам, а вовсе не благодаря Хэ Сюаню. Тот тоже так сказал, конечно, но… Ой, а мало ли, что этот карась говорит. Он только пиздеть и горазд. Но тут он, как ни странно, оказался прав. Хотя ничего неожиданного тут нет. Было бы удивительно, если б он не озвучил очевидное. Хорошо хоть сейчас молчит. Спасибо. А, он жрёт сидит. Ясненько, вполне в его духе, ничего необычного. У него ж только два состояния есть: жрать без остановки и стебаться над окружающими без остановки. Всё, третьего не дано. Пожрать решил, чтобы не сболтнуть лишнего видимо. Молодец, умная рыба. Он, возможно, понимает, что сейчас лезть не стоит. Ну и правильно. У него оказывается инстинкт самосохранения не полностью отсутствует, зачатки всё же есть. Боже, какой же он красивый. Не Хэ Сюань, разумеется. Урод лупоглазый. Нет, Се Лянь… Прекрасен как бог. У него щёчки розовые милые такие. Бля, как можно так шикарно выглядеть. Чтоб даже растрёпанность лёгкая выглядела элегантной. И голос у него такой глубокий и шикарный. Господи, женись на мне. Ну или как там правильно, если между двумя мужчинами … замуж, наверное. Хотя в любом случае неправильно будет, потому что отношения между двумя существами мужского пола противоестественны. Вот те, кто это придумал, вы вообще Се Ляня хотя бы раз видели? Очевидно нет, потому что иначе такие глупости б даже в голову не пришло вслух произносить. Зато вон как все девки на него пялятся. А хуй вам, он моим будет. Я так решил. Не знаю, как, но я точно его добьюсь. Обещаю. Да. Сука, а я водой подавился, когда он вошёл. Бляя. И что теперь делать. Это ж настолько тупо и по-убожески, что…»       Но мысли его оказываются прерваны тихим приятным голосом.        — Итак, с вами я ещё не знаком, поэтому сейчас буду идти по списку, вслух читая имена. Тот, кого называют, поднимает руку, — Се Лянь произносит это, спокойно глядя на всех присутствующих. Нельзя не признать, что выглядит он воистину величественно. Прямая спина, чуть приподнятый подбородок. Весь его вид излучает уверенность.        Се Лянь достаёт список. И тут Хуа Чен понимает, что вляпался по полной. Потому что в листке Се Ляня, разумеется, настоящее имя, а не псевдоним, придуманный ещё лет восемь назад и случайно произнесённый им сегодня. По лицу Хэ Сюаня тоже ясно, что он прекрасно осознал масштаб бедствия. Они встречаются взглядами. И в глазах Карася Хуа Чен видит что-то вроде «братан, ты, конечно, еблан редкостный, однако даже в такой ситуации я мысленно с тобой». И продолжает хрустеть сухарями. И Хуа мысленно обещает подарить ему коробку сухого корма для рыб. По приколу. Но мысль эту откладывает на потом, ведь ему сейчас совсем не до шуток.        С каждым произнесённым Се Лянем именем Хуа Чену становится всё хуже. Смерть от инсульта в двадцать три года уже не кажется такой ужасной. Хэ Сюаню видно тоже. А ему то чего, он на похоронах чисто жрать будет, прорва бездонная. Любимая его прорва бездонная. Но Хуа об этом Карасю никогда не скажет. Много чести, пусть не радуется.        И вот, наконец, последний гвоздь в крышку его скромного гробика, готового уже рассекать чёрные воды. Жаль, что Се Ляня там с ним не будет. Потому что он сейчас зачитывает вслух его фамилию из долбаного списочка.        Приходится поднять руку. Хоть он сидит, опустив взгляд в парту, краем глаза Хуа Чен успевает заметить промелькнувшее в глазах Се Ляня изумление. И как это потом объяснить. С-с-сука. А ему придется это сделать.       Преподаватель на нём взгляд задерживает чуть дольше положенного, хмурится слегка. Но выражение это с лица его пропадает довольно быстро, и он продолжает невозмутимо, словно и не случилось ничего необычного.        Хуа Чен же совсем в свои размышления уходит, и из трясины этой его вновь вырывает ангельский голос.        — Итак, сообщаю сразу, что сегодня лекции в привычном вам понимании этого слова не будет. Мне неизвестен ваш уровень языка, так что я считаю необходимым его проверить с помощью небольшого теста. Сразу говорю, что не на оценку.        Все начинают шуметь, словно и не услышали последнюю фразу. Требуется повторить несколько раз, чтобы дошло даже до самых тупых.        Се Лянь это прекрасно понимает, поэтому произносит устало.        — Повторюсь, мне нужно просто узнать, с чем предстоит работать.        Постукивать пальцами по столу начинает. Достаёт из папки стопку бумажек, пускает по рядам. Ждёт терпеливо, когда все получат тесты. Только после этого продолжает.        — Не советую списывать, подглядывать и тому подобное. В этом элементарно нет необходимости. Лучше от этого не станет никому. Это не на оценку, так что приберегите силы для реальных зачётов. Они вам пригодятся, поверьте мне на слово. Но я сейчас не об этом. Если же вы хотите повысить результат такими методами, то спешу вас разочаровать — правда вскроется через пару занятий. Я в состоянии понять реальный уровень ученика. Так что смысла в списывании не вижу. Телефоны я у вас, разумеется, забирать не собираюсь, ибо считаю это дикостью. И права я на это не имею. Да и вы давно уже взрослые самостоятельные люди, вполне способные распоряжаться своей жизнью и понять последствия своих действий. Переводчиков и словарей всё это также касается. Хотя… Если у кого-то из вас есть с собой бумажный словарь, разрешаю им пользоваться, так как таскание с собой ещё одной книги по собственной инициативе считаю маленьким подвигом, достойным награды. И это касается любых печатных изданий на английском языке. Ммм. Так, сделаем интереснее. За любую книгу на английском прибавлю баллы. Допустим, десять. Ещё раз, любая печатная книга на английском. Неважно, читали ли вы её, либо же просто отнести кому-то собирались. В последнем случае это будет чистая удача, что так же заслуживают отдельного вознаграждения. Баллы эти довольно условны, и всё равно я прекрасно буду помнить их происхождение, однако это будет нам маленький эксперимент. Ну, есть у кого с собой?        Насмешливая и грустная слегка одновременно улыбка губы его пухлые трогает. Словно и не верит, что в этой комнате найдётся придурок со словарем или английской книгой.        А он найдётся.        Ну, то, что он придурок, известно достоверно. И по удивительному стечению обстоятельств у него и книга с собой есть. Ну да, удача как-никак.        Поняв, что ни у кого из присутствующих искомого нет, Хуа Чен задумался. У него было два варианта: сидеть на жопе ровно, не отсвечивая, и играть роль клоуна до конца, угробив Се Ляня окончательно неожиданными приколами. Пауза затягивалась, так что думать необходимо было быстрее. И вот когда он заметил, что преподаватель уже собирается продолжить говорить, Хуа принимает решение. В голове абсолютно пусто, впору звуки сверчков врубать, они бы там были органичны, поэтому на вопрос о том, чем он в тот момент руководствовался, вряд ли можно получить внятный ответ. Скорее всего он решил, что помирать, так с музычкой. Да и закрепить в памяти Се Ляня свой оглушительный провал захотелось. Чтобы хоть кому-то из них было весело.       Хуа Чен, пытаясь сохранять невозмутимое выражение лица, раскрывает рюкзак. Хэ Сюань слишком хорошо его знает, поэтому сразу понимает цель и суть маневра. И в глазах его ясно читается, что вот тот человек в красном свитшоте — редкостный еблан. Однако когда томик со смачным шлепком приземляется на стол, Карась перестаёт себя сдерживать и сгибается в беззвучном хохоте.        Хуа Чен слышит возгласы различной эмоциональной окраски, чувствует на себе взгляды. Но волнует его реакция только одного человека. Её он и жаждет и боится одновременно.        Се Лянь мгновенно оборачивается и лишь приподнимает бровь машинально. На секунду на его лице появляется чистейшее изумление, но сменяется уже привычной тёплой улыбкой, ничего не выражающей. Маска вежливости, за которой удобно прятать эмоции. И голос у него странный, удивительно сухой.        — Оу, я приятно удивлен. Могу поинтересоваться, что за книга?        Во рту сухо как после острых крылышек — сколько ни пей, всё равно мало. Хуа нервно сглатывает. Язык не слушается. В висках кровь стучит молоточками. Звуки никак не хотят членораздельными становиться, сопротивляются отчаянно.        Наконец ему удаётся вымолвить:        — Конан Дойль. Сборник рассказов.        Остаётся надеяться, что звучало это не слишком жалко.        Се Лянь лишь кивает удовлетворённо на это.        — Интересный выбор. Что ж, вернёмся к нашим баранам. Бумагам, если точнее.       И голову отворачивает, интерес теряет. И Хуа голову машинально на голос этот поднимает. И взглядом с обладателем его встречается.        И видит он в нежных ореховых глазах не безразличие, как ожидает, что в голосе Се Ляня слышит. Нет. Он настоящие эмоции замечает. И другие они совсем. Нету пустоты во взгляде. И злости нет, и обиды.        Там только заинтересованность и лёгкая, неуловимая почти тоска. И, как Хуа Чену кажется, ещё кое-что есть. Только глубже спрятанное. Что показывать Се Лянь не хочет.        Теплота какая-то, нежность.       Ну или он представляет себе то, о чём мечтает внутренне.        Но Се Лянь отворачивается окончательно, контакт зрительный разрывает. И произносит странным глухим голосом:        — Можете приступать. Время пошло.        И все начинают листки переворачивать. Шелест бумаги со всех сторон. Все студенты внимательно в текст вглядываются, задания читают. И только лишь Хуа Чен другим занят. Буравит взглядом спину Се Ляня неосознанно, пытаясь понять причину такого поведения. Но видно слишком долго смотрит, потому что преподаватель вздрагивает еле слышно, плечом поводит. Словно чувствует.        Хуа Чен быстро взгляд на листочек опускает, бегло осматривает задания. Вопросы разной сложности, но для него это не проблема. Справляется с заданием он минут за пять и с выражением истинного благодушия и умиротворения на лице как ни в чём не бывало принимается за книгу. Не зря вытащил.        Хэ Сюань рядом пыхтит, но ответы крестиками отмечает. Далеко не все правильные, разумеется. Он в английском никогда не разбирался, записался просто потому что надо было. Обычно у Хуа Чена всё скатывал, но сегодня решил сам счастья попытать.        — Пыхтишь, как паровоз. Чего, тяжко, рыба? — не упускает Хуа возможности подколоть друга       — К себе отвернись, и без тебя проблем хватает, — бурчит в ответ Сюань. — И вообще, если хочешь попросить работу помочь подписать, то говори словами.        А вот это уже приём запрещённый. Знает, козлина, куда давить.        У Хуа Чена действительно просто ужасный почерк, который понять не может даже он сам. И ничем этим помочь нельзя. А он пытался.        Ну, у него хотя бы конспекты никто не спрашивает. И преподаватели в том числе. Лишь вздыхают устало, да рукой машут. Всё равно принесёт всё перепечатанным, так смысл возмущаться. Толку ноль в любом случае.        Хуа Чен настолько погрузился в чтение, что не заметил, как пара подошла к концу. Очнулся он только после того, как Хэ Сюань хорошенько потряс его за плечо.        — Развис? Всё, пошли. Топай листочек сдавать и выходи.        Хуа Чен сгребает вещи в сумку. Кидает свой тест в стопку и удаляется, не замечая устремлённого в его сторону задумчивого взгляда.

***

      Капли с глухим стуком ударяются об оконные стёкла. Стекают вниз по уже проторенным предшественниками дорожкам. Замедляются время от времени на особо крутых поворотах. Собираются дружно внизу на раме. А после уже путь их неизвестен — не видно, куда дальше вода капает. Но согласно логике горошины прозрачные должны в конечном итоге стечь на землю. Да уж, бесславная погибель для таких маленьких храбрецов.        Голоса в классе стали громче, так что мальчик вынужден был отвлечься от созерцания дождевых капель. Но долго на нудно что-то вещающем учителе взгляд не задержался. Так же как и на доске с написанными мелом квадратными уравнениями тоже. Взглядом, полным уныния и скуки, мальчик скользил по обшарпанному потолку, который в прошлом году кто-то пробил мячом. Вандал остался неизвестным, ведь свидетелей так и не нашлось. Официальных во всяком случае. На самом деле все прекрасно понимали, кто тут замешан, однако палить парней не стали. И дело тут отнюдь не в чистом альтруизме. Просто никому не охота после занятий лежать носом в землю, пока пятеро тебя по рёбрам пинают. Так что нехер рыпаться.        Потолок потом починили кое-как. Залатали чем было, и дело с концом. Денег то нет вообще. И стрясти не с кого — не нашли ж виновных. Не сдал никто. А по камерам посмотреть не смогли — нету их в школе вообще. На бумаге может и висят, но по факту. Хотя может и не продали даже. Растащило просто руководство, распределило друг меж другом. И на время проверки договорились вывешивать, типа так всегда и было. Но учитывая то, что за последние лет пятнадцать в забытый видно не только Богом, но даже и Дьяволом со всеми его чертями город не заглядывал даже комар из другого места. Можно было о проверяющих даже не беспокоиться. А если и приедет кто, то точно не при жизни нынешнего директора, так что это будет забота уже его преемника. И где он будет искать камеры злополучные — вопрос отдельный.        Из размышлений его выдернул надоедливый голос. Нагло выдернул. С корнем прям. Как сорняки выкорчевывают, выпалывают на грядках.        Как вообще пришли люди к тому, что какие-то растения жизни достойны жизни, а другие нет? Сначала детей, значит, учат с пелёнок, что жизнь важна в любом её проявлении, Бог любит всех своих созданий и подобная муть дальше по списку. А сразу после окончания лекции отправляют на улицу устраивать геноцид отдельно взятых видов растений. Как-то нелогично выходит. Не соответствует малость заповедям. Совсем чуть-чуть. Капельку. И никого, главное, не смущает подобное несоответствие тезисов. Озвучишь мысли подобные вслух и только улыбку снисходительную получишь в лучшем случае. Мол, забавный какой ребёнок. А объяснить потребуешь, так начнут одну и ту же мантру читать. Про то, что какие-то растения пользу приносят, а какие-то нет. Вроде сорняков.       Только бред это всё. Сами же всё время про Бога твердят. А там, во всех этих трактатах религиозных, ясно написано, чёрным по белому. Ну или какие там цвета. Бумага ж с чернилами выцвела наверняка. Ладно, неважно. Так вот, везде в их писаниях сказано, что Бог лично создал каждое живое существо и цель ему придумал. А значит не имеют люди права решать, что полезно, а что нет. Ведь если сорняки растут, значит цель у них есть своя, лично для них придуманная. И живут они ради неё.       Обычно примерно на этих словах ему прилетало по затылку. Или ещё куда, в зависимости от отцовского настроения и количества выпитого им алкоголя. Но сути это не меняет, уже на этой ноте мальчика пинком отправляли на улицу. Выпалывать бесполезные сорняки, верно. И заканчивать рассуждения приходилось уже на грядке, роясь в земле.        Нет, ну действительно. Разве гуманно истреблять кого-то только по причине ненужности этого существа. По этой логике и людей больных, и стариков убивать надо. Ах, извините, это другое.       Но если задуматься о бесполезности отдельно взятых людей, то многие в обществе не приносят пользы. Даже ничего хорошего. Одно только… одни только проблемы от них, да. Всё верно, проблемы. Он именно это и имел ввиду.        Вот взять к примеру его учителя. Что хорошего он делает для общества? Вещает о математических формулах разве что. Да и то, аудитории у него нет. Формально она есть, разумеется, однако на самом то деле все прекрасно понимают, что никто мужчину не слушает. Совсем. Такой вот контингент, что поделаешь. А его словно и не останавливает это. Продолжает объяснять самозабвенно себе, на доске что-то корябать. Но человек он не железный, конечно. Иногда ему, как и любому учителю, нужно выпустить пар. Так что бывают дни, когда у него лицо красное с самого начала, ещё до того, как он орать начинает. Сразу ясно, что на уроке будет. Нет, поначалу он всегда яростно на доске царапает что-то мелком, шипит, когда он ломается от давления. Нельзя же сразу день с криков начинать. Не так интересно, да и учитель словно шанс им даёт. Мол, может, не такие уж они и ёбнутые. Но надежды эти оборачиваются пеплом уже в середине занятия, так что оставшуюся половину урока все проводят на фоне непрекращающихся криков отчаяния и скрытой боли, которая так и норовит наружу вылезти, хотя её обратно внутрь ногой запихивают. Иногда препода даже жалко становится, но только до тех пор, пока не слышишь, как он орёт.        Вот есть учителя, которые орут талантливо. Воздуха в грудь наберут и давай высказывать всё, что о современной системе образования думают. Объясняют популярно, так сказать. И вот у них разбор полетов даже звучит красиво, особенно если в смысл не вслушиваться. Громко, чётко. Без истерики никуда, но только в малых количествах. Дозировано.        А есть вроде этого. Которые слюнями плюются только. Одни обвинения чего только стоят. Да у него даже голос писклявый, так что когда кричит, то совсем караул. Хоть уши затыкай. Но лучше этого делать не стоит — можно и спровоцировать. Знаем, плавали. Не особо хочется, чтобы громкость стала ещё больше. Так что уши в трубочку сворачиваться начнут.        Вот и сейчас мальчик пытается максимально отключить слух, абстрагироваться от происходящего. Потому что учитель опять на кого-то орёт. А, стоп, это ж на него агрессия сейчас направлена. Интересненько. Жаль только, что начало он уже пропустил.        — …Ни-че-го. Вот совсем. Ни капли уважения к старшим. Учиться ты не желаешь. Как экзамены сдавать собираешься, я тебя спрашиваю? А? И это всех здесь касается, не только его. Не думайте. Вам пора уже профессию свою будущую выбирать, а вы тут сидите и штаны просиживаете. А потом спохватитесь, но уже всё. Поздно будет. Не наверстать упущенное уже. А надо было только слушать учителей, да хоть усилий минимум прикладывать. Но не волнуйтесь, я всё понимаю. Мозгов у вас в головах нету просто. Бестолочи тупые. Так и повзрослеете, да только такими и останетесь. Понимаете вы, что без образования в подворотне помрёте? А, спрашиваю? Сопьётесь и всё, кончилась жизнь. Своими же руками будущее своё закапываете, между прочим сейчас. Да, именно это я ввиду и имею. И вот из-за этого…        Дальше мальчик уже слушать не стал. Всё равно гневную речь в свой адрес он пропустил, а дальше всегда всё по одному сценарию. Неинтересно. Образование полезно, образование необходимо. Что вы хотите от жизни.        Он хочет выбраться из этой дыры. Вырасти, послать всех, уехать отсюда. Лишь бы сбежать подальше. Заработать много денег, навсегда забыть про такую жизнь. И умом он понимает, что сделать это можно только поступив в хороший университет. Но чтобы это сделать, нужно пойти учиться в старшую школу. Платно. Три раза «ха». Откуда ему взять эти деньги. Вот и всё. Круг замкнулся. Всё вновь упирается в финансы. Не видать ему свободы, жизни нормальной. Так и останется гнить в этом захудалом городишке на окраине мира. Просуществует ещё некоторое время да и помрёт среди алкашей. Как и предсказывает их милый учитель. Да если его уволят, пусть гадалкой работать идёт. Ему точно понравится профессия. Всяко лучше, чем которая сейчас.        Но что греха таить, сбежать отсюда немногим удавалось.        Практически вся молодежь горела идеей свалить из этого проклятого места. Уехать навсегда, чтобы не возвращаться больше. Выбраться из этого замкнутого круга.       С каждым годом всё чаще затухали такие разговоры. По разным причинам от мечты этой отказывались.        Кто на дурь подсаживался, так что уже не до того. Вернее, абсолютно на всё уже насрать становилось. Участь таких ребяток предрешена была. Золотое правило, закон мироздания практически — если становишься торчком, то помираешь под забором. И никто не сомневался в правдивости этого постулата. Сложно спорить с очевидным, особенно если примеры и подтверждения каждый день лицезреть приходится. И хоть все в глубине души понимали, чем всё кончится, всё равно пробовали.        Только один раз.        Потом ещё.        И ещё.        И ещё капельку.       Некоторые с иглы слезали, другие оставались. Много таких было.        Другие просто сдавались, предпочитали продолжать плыть по течению. Пускали всё на самотёк. Отговорки, что, мол, да ничего не получится, всё равно пару лет продержишься и обратно возвратишься. Таких было большинство.        Но были и те, кому довелось выбраться.       Его старшие братья.        У мальчика было двое старших братьев. Мама умерла, когда ему было пять, и отец практически сразу же женился ещё раз на женщине, у которой уже были дети. И её, ясное дело, не прельщала мысль ещё и пасынков троих воспитывать. Так что любовью в их отношениях и не пахло.        И спустя три года такой жизни его старшие братья решили бежать. Им было шестнадцать и пятнадцать лет. Его, Хуа Чена, они обещали забрать, когда устроятся на новом месте. Тащить с собой восьмилетнего пацана было плохой идеей. Поэтому ему было велено ждать. Просто ждать, когда его заберут.        И он ждал.        Отчаянно, со всей своей надеждой.        Уже четыре года ждал.        И за это время не получил ни единой весточки. Но знал, что на то были свои причины. Его и так до полусмерти избили после побега Ксу и Бао. Братья понимали, что это необходимость, если отец увидит письма, то младшему не поздоровится.       Иногда ему снились сны об их совместной жизни. Там они были вместе. И там была мама. Такая, какой он её и запомнил — в простом белом платье на бретелях, чёрные волосы по плечам струятся, раскосые глаза теплотой лучатся.        Из раздумий его вновь вывел визгливый голос.        — Хуа Чен, тебя там спрашивают.        Никаких объяснений, его просто тащат вниз по лестнице.        Он не понимает, что происходит.       Он потерян.       Он устал.        Он хочет лишь свернуться в комочек, и чтобы никто не трогал.       Усталость накатывает волнами, омывает всё тело словно море. Мысли все расплываются, мозги словно сварились. Забавно, должно быть, когда у тебя суп в голове. Ему вот смеяться хочется, но выходят только всхлипы.       Ему обидно, потому что ему помешали вспоминать маму. Ему это редко удавалось, ведь он был совсем маленьким, когда её в последний раз видел. Так что каждый раз, когда её образ чётко вставал перед глазами, был особенно ценен. Ведь в другое время он не мог вспомнить даже черты её лица. Он пробовал зарисовывать, но получалось плохо — на бумаге нельзя было передать свет, который она излучала.        И вот в такой драгоценный момент ему помешали. И непонятно зачем и ради чего. И спрашивать бесполезно, ведь единственным ответом будет тишина, словно по щекам хлещущая.        На глаза слёзы наворачиваются. Попытки сдержаться оказываются неудачными, и вот уже горячие слёзы по щекам бегут. Совсем как капли по тому окну. Только теперь он видит, куда они стекают — на рубашке уже темнеют пятна мокрые.       Его выводят в холл и оставляют одного. Он не понимает, чего от него ждут. Перед глазами пелена слёз, отчего всё вокруг мутное и плывет. Наверное так чувствует себя рыбка в аквариуме, который давно не протирали, и он теперь грязный и заляпанный.        И слева откуда-то голос, зовущий его доносится.        — Хуа Чен.        Он руки в кулаки сжимает, а слёзы ещё быстрее текут. Плевать.        Движение сбоку. Фигура к нему приближается.       — Хунхун-эр, это я, поверни… Боги, диди, что случилось?       — Дагэ…        И дальше всё сливается воедино. Он начинает рыдать в голос на плече Ксу, ласково похлопывающего его по спине и целующего в макушку.        Все люди вокруг суетятся, бегают, а он вцепился в руку старшего брата, боясь отпустить. Боялся, что он окажется всего лишь иллюзией, а после мальчик вновь проснется в одиночестве. Как и всегда. Но брат всё понимал, поэтому лишь мягко по руке поглаживал и успокаивающие слова на ушко оттопыренное шептал.        И уже спустя несколько томительных часов мальчик, сидя в машине на коленях Ксу, пробормотал прежде чем вырубиться.       — А я всегда знал, что вы за мной вернётесь.