In the Name of Science

      Майк не хочет этого признавать, однако назойливые жалобы Лукаса на то, что после разрыва с Макс ему грозит депрессия, начинают его угнетать.              Майк хочет помочь ему. Серьезно, хочет! Лукас помог ему пережить множество расставаний (в общей сложности одно, но кто считает?), и Майк изо всех сил старается быть таким же хорошим другом и для него.              К сожалению, быть порядочным другом оказывается довольно сложно, когда на следующий день на первом уроке нужно сдать незаконченное эссе по Шекспиру.              — Я просто… — Лукас делает глубокий вдох. — Я просто не понимаю. Я пытался поговорить с ней, но она даже не слушала! Я волнуюсь за нее… После того июля многое изменилось…              — Не знаю, чувак, — встревает Дастин. — Может, ей просто нужен перерыв. Ты сам сказал — все было странно с июля, когда Уилл и Эл переехали… — Майк напрягается. — И, — голос Дастина затихает. — Произошедшего.              Майк поднимает взгляд от страницы, измазанной чернилами. Он никогда не утверждал, что является экспертом в вопросах социальных подсказок (или хотя бы отдаленно в этом разбирается), но тишина словно умоляет его высказаться. — Ну, — разумно начинает он, — я думаю, может, тебе стоит просто дать ей время?              Лукас и Дастин смотрят на него невпечатленным взглядом.              — Серьезно, чувак? — огрызается Дастин. — И это все?       Майк моргает. — Я не знаю, почему вы вдруг решили, что я эксперт по девушкам!              — У тебя ведь есть девушка, забыл? — приподнимает бровь Дастин.       Точно. Девушка. — Да, — говорит Майк. Его голос не дрожит, ну ни капельки. — Есть. Но и у тебя тоже!              Дастин встает со своего места на полу подвала, пока Лукас жалобно наблюдает за происходящим со своего места на диване. Он подходит к Майку несколькими быстрыми шагами, поднимает руку и щелкает его по центру лба.              — Черт, Дастин! Какого хрена ты это сделал?       — Потому что ты идиот.              Имя новой головной боли Майка — Дастин Хендерсон.              — Это я-то идиот? Вчера ты сказал мне, что Шекспира вообще не существует!              — Потому что так и есть! Проведи исследование, есть куча людей, которые со мной согласны! Это называется анти-…       — Мне плевать, потому что он, блядь, настоящий! Мы говорим не о Санта-Клаусе, а о гребаном Шекспире!              — А вот Санта-Клаус точно настоящий, — вклинивается Лукас, на его лице задерживается намек на саркастическую улыбку. Майк отражает ее. Если их с Дастином препирательства могут сделать Лукаса счастливым в период его подростковых страданий, то Майк с радостью продолжит их разбирательства.              Сколько бы Майк не жаловался на своих друзей (хотя обычно только в мыслях), он действительно любит их. Если бы он мог подарить любимым людям вечное блаженство в обмен на свои вечные страдания, он бы сделал это в одно мгновение.       — Не знаю, как насчет Санты, Лукас, — поддразнивает Дастин. — Моя мама сказала мне…       — Заткнись! Санта настоящий, — смеется Лукас. Сердце Майка замирает, когда Лукас откидывает голову назад от смеха.              — Есть какие-нибудь соображения, о, Великий Паладин?              Майк встречает его невпечатленным взглядом. Лукас фыркает.              Майк встречает взгляд Лукаса с другого конца комнаты, и они улыбаются друг другу. К сожалению, спустя мгновение улыбка Лукаса снова исчезает. — Как думаешь, она примет меня обратно?       Фантастика. Он снова впал в хандру, и Майк даже не может его винить. Он помнит, каким был сам прошлым летом.              — Конечно, примет. Всегда принимает. Может, ты просто плохо целуешься, — говорит Дастин в неудачной попытке разрядить обстановку. С тихим ворчаньем он встает и хватает свой рюкзак, а Лукас в ответ издает смешок, который слишком фальшив, чтобы быть смешком Лукаса Синклера. — Ну, мне пора домой. Не кисни, Лукас.              — Будь осторожен! — кричит Майк, пока Дастин поднимается по лестнице. Даже спустя несколько лет страх все еще живет в его сознании. Он поселился глубоко в его костях и смешивается с потоками крови. Он не может допустить, чтобы что-то случилось с другим его другом, только не это.              В затемненной комнате воцаряется тишина. Майк напряженно всматривается в свое сочинение, пытаясь придумать жалкое подобие заключения, но его мысли витают где-то в другом месте.              Они застряли в событиях двухминутной давности. Он снова и снова прокручивает в голове этот момент — смех Лукаса, радость Лукаса, на уме один лишь ЛукасЛукасЛукас.       Лукас прочищает горло. — Мне, наверное, тоже пора домой. — Он встает с дивана и направляется к своему рюкзаку.              — Подожди!       Он оборачивается.              — Хочешь… не знаю… кажется, тебе нужно выговориться. Ты можешь ничего не говорить, если не хочешь, но это может…              — Все в порядке, Майк. Это глупо.              Майк хмурит брови. — Нет, не глупо.              Он зажмуривает глаза, на его лице застывает отчаяние. — Нет, Майк. Это действительно так.              — Чувак, нет ничего такого в том, чтобы расстраиваться из-за расставания. Я уверен…              Лукас смеется, но это не искренний, сердечный смех Лукаса Синклера. Вместо этого он наполнен паникой и неверием. — Ты думаешь… Черт, это так глупо! Когда Дастин сказал… — вздыхает он. — Что, если я плохо целуюсь?              У Майка отпадает челюсть. — Вот о чем ты беспокоишься?              — Именно! Это чушь собачья! Просто забудь об этом. — Он разворачивается, чтобы достать свой рюкзак, как вдруг Майк вскакивает со своего места за столом, совершенно забывая об эссе.              — Это не так! — Лукас крутится на месте, когда Майк хватает его за руку, яростно глядя ему в глаза. — Это не так. Если тебя это волнует, значит, это важно.              Лукас поднимает брови — позабавленный или не особо — Майк не может сказать точно. — Я ценю твое беспокойство, — говорит он с сарказмом, — но на самом деле я в порядке. — Его вымученная улыбка говорит о чем угодно, только не о том, что «он в порядке».              Майк прикусывает язык в раздумье. Если он чему-то и научился, дружа с Дастином Хендерсоном, так это тому, что никогда нельзя оставлять проблему нерешенной (конечно, он оставляет свои тысячи проблем спрятанными в коробке под кроватью, но это не значит, что он не может решить чужие).              — Просто ты явно не в порядке.              Лукас закатывает глаза. — Что ты собираешься делать, Майк? Поцелуешь меня?              Майк чувствует, как его сердце замирает.       К сожалению, это не потому, что его отталкивает мысль о поцелуе с Лукасом. Уродливая правда заключается в том, что он чувствует прямо противоположное. Ему любопытно. Сама мысль о том, что поцеловать другого парня, интересна ему.       Майк иногда задумывается о том, чтобы поцеловать парня. Обычно он держит эту идею в самых темных уголках своего сознания, позволяя ей выползти на свет лишь в глубокой ночи, когда его дурная голова находится в безопасности от посторонних глаз.              У него есть девушка. Она ему очень дорога.       Поправка: У него есть девушка, о которой он, несмотря на глубокую заботу о ней, знает очень мало.       Однако это чувство невероятно взаимно — Эл ни разу не спросила Майка о его интересах. Она закатывает глаза, когда он упоминает о ДНД, а в тот раз, когда он разглагольствовал о динозаврах Юрского периода, она лишь бросила на него сердитый взгляд. С тех пор он не упоминает о динозаврах (или любых других доисторических формах жизни).              В реальности, за пределами лабиринта, который является разумом Майка, лицо Лукаса светится от осознания. Если бы он был мультяшным персонажем, над его головой парила бы сияющая лампочка.       — Майк, — осторожно продолжает он, — я собираюсь попросить тебя о чем-то очень странном, хорошо?              Сердце Майка замирает. — Да, хорошо.              — Только помни, то, что я собираюсь сейчас предложить, полностью во имя науки, хорошо?              Майк кивает.              Лукас выглядит так, будто мысленно подбадривает себя в духе Джейсона Карвера. Наконец, его колеблющиеся глаза встречаются с глазами Майка.              — Ты можешь меня поцеловать?              Все связи между мозгом Майка и остальными частями его тела прекращаются. Лукас знает о нем. Он знает.              Может быть, Майк был слишком очевиден. Может быть, его взгляд задержался на Лукасе на секунду дольше, и это его способ заставить Майка признаться. Черт, он не может допустить, чтобы еще один друг покинул его. На глаза наворачиваются слезы, и он чувствует себя полным идиотом. Глупым. Головная боль становится еще сильнее, словно в мозгу стучат крошечные молоточки.              Он не может позволить Лукасу увидеть, как он плачет. Это может только еще больше подтвердить, кто он такой. И чего он на самом деле хочет.              — Майк? — спрашивает Лукас. Его голос внезапно становится более робким, чем раньше. — Черт, Майк. Я не должен был… Мы не должны. Я просто пойду домой.              Эта фраза, кажется, пробуждает Майка из того транса, в котором он находится. Лукас выглядит искренним, кажется, в его словах нет злого умысла. — Погоди! Нет, я просто… обрабатывал информацию. Я не… — Майк впивается ногтями в ладони, — против.              Лукас моргает один раз. Дважды. Он роняет рюкзак во второй раз за ночь и едва слышно шепчет: Ладно.       — Ладно.              — Хочешь перейти на диван?       Майк кивает и, стараясь не обращать внимания на колотящееся сердце, садится на середину дивана. Лукас садится рядом. Он поворачивается к нему лицом, скрестив ноги.       — Итак, — начинает Лукас, — ты уверен, что не против? Это просто для тренировки, разумеется. Ты же знаешь.              Майк кивает, заглушая ту порочную часть себя, которая хотела бы поцеловать Лукаса без намерения потренироваться для будущих поцелуев с девушками. — Да, конечно. Во имя науки.              — Во имя науки, — повторяет Лукас и прочищает горло. — Можно?              Майк осторожно наклоняет голову в знак подтверждения. Руки Лукаса пробираются к лицу Майка, мягкая ладонь обхватывает его челюсть, а большие пальцы нежно поглаживают скулы. Глаза Майка закрываются, его напряженное тело переполняет удовлетворение.              На несколько восхитительных секунд мягкие, приоткрытые губы встречаются с его губами. Лукас отстраняется, и кончики пальцев задерживаются на лице Майка. Вернись! — хочет крикнуть он. — Это все? Это все, на что ты способен?              — Майк, — бормочет Лукас, и Майк вдруг вспоминает, что у него есть глаза и распахивает их. Его зрение затуманено, и мир вокруг кажется нереальным. Все, что он видит перед собой — Лукас. — Может, будет лучше, если ты… если… — он опускает взгляд на руки, явно смущаясь. — Может, ты сядешь ко мне на колени? — спрашивает он, продолжая сверлить взглядом свои ладони.              Майк напоминает себе, что он не должен получать удовольствие от поцелуев с Лукасом. Это исключительно по информационным причинам — он не может так им пользоваться! Лукас не знает о Майке, о том, что он чувствует и как хочет всего того, чего не должен.              — Это не… Я не хочу причинять тебе неудобства, — шепчет он.              — Ты и не причиняешь, — отвечает Лукас.              Ты используешь его в своих интересах, — усмехается его мозг. Он бы возненавидел тебя, если бы узнал. Это ненормально. Ты ненормальный. Скажи ему «нет». Скажи «нет».              — Хорошо. — Майк неуклюже устраивается на коленях Лукаса, расставив ноги по обе стороны от него. Теперь они близки, гораздо ближе, чем раньше. Он чувствует теплое дыхание Лукаса на своей шее.              — Может, попробуем еще раз? — шепчет Лукас. Майк кивает, положив руки на плечи Лукаса.       — Давай, чувак.       Где-то между тем, как губы Лукаса встречаются с губами Майка, его руки каким-то образом добираются до талии Майка.       Майк, конечно же, испытывает совершенно нормальные чувства по этому поводу. На самом деле, он чувствует себя настолько нормально, что у него даже нет никаких переживаний по этому поводу!              Это просто еще один вечер перед школой. Совершенно стандартный вечер, во время которого Майк валяется в своем подвале, мучается с домашним заданием и с ужасом думает о том, что на следующий день все повторится. Единственное, что сегодня выбивается из привычного — он заигрывает с одним из своих лучших друзей (парнем!), но чувствует себя вполне сносно несмотря на это совершенно неординарное обстоятельство.              Ладно, кому он врет. За это дерьмо он определенно заслуживает премии «Эмми».              Да что там — он заслуживает Нобелевской премии за то, что не растаял окончательно в объятиях Лукаса. Майк не уверен, что это заслуживает такой чести, но в его личном списке достижений это определенно победа.       — Майк, — бормочет Лукас ему в губы.              Майк закрывает глаза, полностью абстрагируясь от окружающего мира. Его мозг, бесконечно жужжащий и никогда не имеющий приличия заткнуться, трубит, что он никогда, ни разу, не чувствовал себя так, целуя Эл. Он никогда не чувствовал, чтобы его лицо так сильно краснело и никогда не испытывал такого напряжения.              Они продолжают целоваться вот уже вечность, как кажется Майку. Он полностью опьянен плавным темпом, слегка сбивчивым дыханием и чистой энергией, текущей по его венам.              Он так увлекается, что не слышит зловещего скрипа открывающейся двери подвала.       — Майк! — кричит Карен с верхней ступеньки лестницы, и Майк никогда в жизни не отпрыгивал от кого-либо так стремительно, в том числе и тогда, когда Хоппер допытывался у него об их отношениях с Эл.              Лукас умудряется оказаться на полу, а Майк укрывается на самом дальнем от Лукаса краю дивана.              — Майк, завтра школа! Лукасу нужно идти домой!              — Понял, мам! — Удивительно, что Майк вообще способен говорить, не говоря уже о том, что он может кричать.              Лукас так и сидит на полу с таким же взволнованным видом, как и Майк.       Наступает неловкое молчание.              — Итак, — бормочет он, его голос звучит глубже, а губы выглядят до неприличия зацелованными. — Поскольку это был эксперимент, мне нужны данные для анализа, верно? Чтобы я мог сделать вывод.              Майк не совсем понимает, к чему клонит Лукас, поэтому просто кивает.       — Ну вот, мы только что провели эксперимент, так что ты предоставишь мне данные.              — И как я собираюсь это сделать?              Лукас расширяет глаза, как будто ответ очевиден. Не получив ответа, он делает глубокий вдох и решает изложить все предельно просто. — Оцени поцелуй по шкале из десяти баллов.              Майк чувствует себя так, будто его только что ударили по голове. — Что? — наконец выдавливает он. Неужели Лукас сошел с ума?              — Давай, Майк, просто сделай это. Пожалуйста, — с нетерпением просит он.              Мозг Майка словно полностью отключается. Что, черт возьми, он должен сказать? Если он солжет и скажет, что все было плохо, он может уничтожить уверенность Лукаса на корню. Но если он скажет, какой прекрасный это был поцелуй, Лукас его раскусит. Он достаточно умен.              Вместо того чтобы сделать хоть что-то из перечисленного, Майк сидит молча, как идиот.              — Майк, — зовет мама во второй раз. — Скажи Лукасу, чтобы поднимался сюда, только что звонила его мама!              — Черт! — Лукас тут же вскакивает со своего места на полу и быстро хватает рюкзак. В знак милосердия со стороны Вселенной Лукас начинает подниматься по лестнице, казалось бы, забыв о своем предыдущем вопросе.              Конечно, Вселенная никогда не бывает на стороне Майка. Это подтверждается, когда Лукас оборачивается, глядя на него серьезным и непоколебимым взглядом. — Не думай, что тебе удастся избежать ответа на этот вопрос, чувак.              Он поворачивается и уходит, а Майк начинает мысленно составлять список болезней, которые можно симулировать следующим утром.